Помоги проекту - поделись книгой:
– Асан.
– Кем ты был прежде, Асан?
– Мечником гайда Кора, менестрель.
Беспамятный снова молчал, ожидая приказов. Он проживет долгую жизнь – убивать рабов позорно для воина, а похищать их нет никакого смысла. Мозг человеческий не выдерживает двойного беспамятства, и раб превращается в кретина, не способного даже питаться самостоятельно. Он будет жить долго у своего рачительного и доброго хозяина, беспамятный раб Асан. Но человеком уже никогда не станет.
– Принеси мне холодного белого вина, Асан, – сказал я. – Да побыстрее.
Беспамятный кинулся выполнять приказ, а я прикрыл глаза, отдыхая. Порошок Аскина подействовал, и мысли текли легко и плавно. Но в теле, напоминанием о бессонной ночи, осталась тяжесть.
Шум в зале понемногу стихал. Рабы закончили уборку и разбрелись по другим делам. Теперь наступит очередь поваров и девушек-прислужниц, которые вновь уставят столы едой и вином.
Так принято везде, во всех Островах. Дети, становясь взрослыми в двадцать пять лет, проходят испытание мечом и становятся воинами. Те, кто не могут поднять меч на человека, кто не способен убить с первого удара, умирают, или становятся беспамятными в собственном же Острове. А мечники, под предводительством гайда и стариков-мечников, берут оружие, совершают набеги на земли других островов и отбивают их налеты. Если они берут в плен вражеских мечников, то старики превращают тех в беспамятных, которые будут трудиться на полях и в мастерских. Та же судьба ждет и мечников Ириана, попадись они врагам.
Все просто и понятно. Это жизнь Островов, жизнь, в которой у каждого есть шанс дожить до старости и отдыхать под защитой юных мечников, окруженным любовью юных женщин, рядом с Бессмертным гайдом своего Острова. Лишь менестрели и Говорящие с Богами вне бесконечной войны.
Под каменными сводами банкетного зала застучали торопливые шаги. Бывший мечник Асан принес мне вино. Хорошее, прохладное, прозрачное как ключевая вода вино гайда Ириана…
Отпив половину кубка я посмотрел на раба.
– Ты хочешь вина, Асан?
– Да, добрый менестрель.
Он действительно хочет вина. Так же, как хочет вернуться на Остров Кора. Но между его желаниями и волей – стена беспамятства.
– Пей.
Я смотрел, как раб осушил кубок. Интересно, чувствует ли он благодарность под непроницаемой пеленой, окутывающей разум?
– У тебя есть дети, Асан?
– Да, добрый менестрель. У меня есть маленький сын.
– От беспамятной?
– Да.
– Кем бы ты хотел его видеть, когда он вырастет?
Мне показалось, что на мгновение взгляд беспамятного обрел четкость.
– Менестрелем.
– Почему?
– Менестрели не воюют. Их не делают рабами.
Меня пробила дрожь. Рабы не убивают, а менестрелей не убивает вообще никто. Но мне вдруг стало страшно рядом с несчастным рабом.
– Иди по своим делам, раб, – традиционной формулой отпустил я его. Асан снова был самым обычным беспамятным, которого смешно бояться и можно лишь жалеть. Он поклонился и пошел к двери, широкой, украшенной затейливой резьбой. В это мгновение он перестал выглядеть взрослым…
Что за чушь!
У входа в банкетный зал висело на стене огромное металлическое зеркало. Великолепное, явно не местной работы, а из тех вещей, что, по преданию, Бессмертные гайды принесли из купола. Асан остановился перед тусклым металлическим кругом, провел рукой по волосам, замер. Все правильно, раб должен быть опрятным и красивым… Не отрывая руки от лица беспамятный вышел.
Что видит беспамятный в зеркале? О чем думает?
Руки сами потянулись к гитаре, стащили мягкий кожаный чехол. Я взял аккорд, другой, третий. Музыка не важна, и слова не всесильны. Песню делает песней что-то большее…
Что говорит беспамятному его отражение? Что бы увидел я?
Дверь хлопнула, и я сдернул руки с гитары, как ребенок, пойманный за постыдной шалостью. В банкетный зал вошел Бессмертный Гайд Ириан. Восьмидесятилетний мужчина в белом плаще, скуластый, длинноволосый, широкоплечий. Истинный вождь своего Острова.
– Приветствую, менестрель! – он взмахнул рукой, проходя к своему креслу во главе стола. Следом, негромко разговаривая, потянулись старики, их женщины, мечники личной стражи, дежурные прислужники-беспамятные. Жен самого Ириана не было. Молоденькая рыжая девушка, чье имя я вчера даже не запомнил, вероятно еще отсыпалась. А пожилая Льен, умница и красавица, для которой я очень любил петь, редко появлялась на утренних сборищах.
Я с трудом нашел силы кивнуть Ириану. Но гайд не обратил внимания на нарушенный этикет.
– Ты слагаешь песню, менестрель?
– Гайд Ириан никогда не ошибается, – с запоздалой вежливостью ответил я.
– И ты сможешь порадовать нас этой песнью перед уходом?
– Боюсь что нет, Бессмертный Гайд. Песне нужен срок, чтобы родиться и вырасти.
– Четверть века, как человеку? Да, менестрель? – Ириан улыбнулся, и старики торопливо подхватили смех.
– Иногда больше, гайд. Иногда в два раза больше, – не понимая, что на меня накатило, ответил я.
Мечники дружным смехом поддержали ответ. Женщины позволили себе захихикать. Но Ириан не смеялся. И некоторые из стариков – тоже.
– У тебя острый язык, менестрель, – холодным как ночной ветер голосом ответил Ириан. – Порой я думаю, что слишком острый язык менестреля должен приравниваться к мечу. А менестрель с мечом не должен жить.
– Возможно, Бессмертный Гайд. Ты лучше нас знаешь, что такое жизнь.
Вот теперь наступила полная тишина. И мечники, и старики, все смотрели на Ириана, ожидая его реакции. И даже Говорящих с Богами не было в зале, чтобы разрядить обстановку. Проклятый Аскин!
– Острый ответ, менестрель! – Ириан все-таки улыбнулся, и зал мгновенно расцвел в улыбках. – Порой мне кажется, что ты бы мог заставить покориться меч Врага!
– Бессмертному Гайду виднее, – прошептал я. – Но мое оружие – песни.
– Но и в песнях есть клинки, не так ли? Ты не споешь нам песню о деревянных мечах, менестрель?
Я посмотрел в глаза Ириана, но в них нельзя было прочесть ничего. Откуда он знает?!
– Я не слышал такой песни, Бессмертный Гайд.
И снова мгновения тишины, пока Ириан принимал решение.
– Значит меня обманули, менестрель. Что ж, я наказываю обманщиков, но сейчас – время отдыха.
Один из стариков сделал жест прислужникам, и те стали торопливо наливать в кубки вино. Мне налили последним. Беспамятные порой отличаются удивительным чутьем.
Ушедшие Гайды, что же на меня нашло! Я рассорился с лучшим из властителей Островов!
Но почему такая малость послужила причиной опалы? Мне позволялось высмеивать поражения гайда и вышучивать его пьяные выходки! И никогда Ириан не проявлял гнева!
– Бессмертный Гайд, я вспомнил забавную песню о лучшем из королевств, – начал я. Ириан даже не повернулся в мою сторону. Лишь протянул кубок за новой порцией вина и сказал в пространство:
– Этим днем я хочу тишины.
Вот так.
Вокруг меня словно скорпионов на пол насыпали – мечники и старики быстро рассосались в разные стороны. Кубок мой опустел, но никто не спешил его наполнить. Враг бы побрал беспамятных!
Медленно, еще надеясь на возражения, я убрал гитару в чехол. Почему не пришла Льен… она бы потребовала песни, а Ириан с ней не спорит… Я искоса посмотрел на гайда – кутающегося в плащ из белой грифоньей кожи с перламутровыми застежками и глядящего в пустоту. Глаза его поблескивали таким же холодным синим перламутром. Гайд Торм когда-то спьяну клялся мне, что у Ириана стеклянные глаза, и на ночь тот прячет их в стакан с морской водой.
Сейчас я готов был поверить придурочному Торму.
– Спасибо за пищу и кров, – произнес я, вставая и забрасывая чехол с гитарой за плечи. – Меня ждет дорога, Бессмертный Гайд и его славные слуги.
Мне не ответили, но и не задерживали. Плевать. Я пошел к двери, на мгновение поймав свое отражение в зеркале. Спутанные волосы, красные от недосыпания глаза на бледном лице. Ну и видок.
По узким каменным коридорам я прошел в левое крыло замка, поближе к псарням.
Потом, по винтовой лестнице, мимо сторонящихся беспамятных, спустился на первый этаж.
Крепко пахло шерстью и сырым мясом. Было темно. Солнце еще не успело подняться настолько, чтобы заглянуть через стены в узкие окна. А свечей здесь почти не жгли – псарни строят из теплого дерева, а не из холодного камня. Так что случись пожар – можно и не успеть вывести всех собак. Пусть уж лучше слуги привыкают управляться в полутьме.
Сейчас на псарне были лишь две девушки, кормившие охотничью свору объедками из деревянных тазиков и мальчишка-подручный, явно сын кого-то из беспамятных. Именно мальчишка, двадцати пяти ему еще не было. С боевыми псами всегда работают несозревшие дети, собаки реже их обижают.
– Вы уходите, менестрель? – с явным сожалением спросил мальчишка.
Я кивнул.
– Где Айлок?
– Сейчас…
Пацан вернулся в полумрак псарни. Я слышал, как он возился с запорами, гремел железом. В одной из загородок тихонько скулил щенок.
Песня рождалась. Сама, без моего участия. Такое бывает, но редко.
– Тихо, тихо… – из темноты вынырнул мальчишка, придерживая Айлока за короткую цепь. Айлок, в общем-то, не спешил, иначе пацан волочился бы за ним, вытирая одежкой грязный пол.
– Привет, пес, – я сел на корточки, позволив Айлоку обнюхать меня и покровительственно лизнуть в лицо. Погладил короткую густую шерсть, одобрительно кивнул. Пес был чистым и ухоженным. И даже чуть располнел за эти дни.
– Вы не будете сегодня петь, менестрель? – негромко спросил мальчишка. Я покачал головой. Хватит с меня песен на Острове Ириана. Порывшись в кармане я нашел комочек сахара, положил его в приоткрытый рот Айлока. Пес осторожно разжевал лакомство. Я глянул на пацана, поймал выражение его лица и рассмеялся:
– Извини, дружок. Угостил бы и тебя, но не люблю много воровать со стола.
– Да нет, я вовсе… – мальчик смутился и замолчал. Я встал, похлопал Айлока по спине. Спросил:
– Что, пес? В путь?
Айлок не возражал. В полутьме псарни его шерсть отливала серебром, шипастый ошейник поблескивал как драгоценное ожерелье.
– Возьми, – я положил на ладонь мальчишки первую попавшуюся в кармане монетку. Пацан сжал ладонь, неторопливо, как Айлок, берущий сахар, и спросил:
– Менестрель, а у вас были ученики?
Под моим взглядом он опустил глаза. Я выждал секунду и ответил:
– Нет, и пока не намечаются. Мне известно, как ученики становятся менестрелями, на собственном опыте. Еще что-нибудь хочешь спросить?
Мальчишка колебался.
– А у вас есть песня для Айлока, менестрель?
Вот так меня еще никто не удивлял. Кроме Ириана, пожалуй. Я даже оглянулся, словно ожидая увидеть за спиной насмешливо ухмыляющегося гайда.
– Есть. Откуда ты знаешь? Айлок разболтал?
Глаза у мальчишки округлились.
– А… он умеет говорить?
Я загадочно улыбнулся. Всем нам в детстве хочется верить в чудеса. Шагнул было к выходу, но неожиданно для себя обернулся.
– Возможно, я передумаю насчет ученика. Когда ты станешь взрослым?
– Завтра! – выпалил мальчишка.
Поделиться книгой: