Собрание сочинений

Описание утра

А. Рутштейну

Как вагоны раскачиваются,направо и налево,каккинолента рассветараскручивается неторопливо,как пригородные трамваивозникают из-за деревьевв горизонтальном пейзажепредместия и залива,-я все это видел,я посейчасвсе это вижу:их движенье то же,остановки их – точно те же,ниже воды и пыльнойтравы повыше,о, как они катятсяпо заболоченному побережьюв маленький сонв маленький светприроды,из короткой перспективыувеличиваясь, возникая,витиеватые автострадыс грузовиками, с грузовиками, с грузовиками.Ты плыви, мой трамвай,ты кораблик, кораблик утлый,никогда да не будетс тобою кораблекрушенья.Пассажиры твои -обобщенные образы утрав современной песенкеобщественных отношений.Ты плыви. Ты раскачивайфонарики угнетеньяв бесконечное утрои короткие жизни,к озаренной патрицианскимисветильникамиметрополитенареальной улыбкечеловеческого автоматизма.Увози их маленьких,их неправедных, их справедливых.Пусть останутся краскилишь коричневая да голубая.Соскочить с трамваяи бежать к заливу,бежать к заливу,в горизонтальном пейзажепадая, утопая.1960

Сад

О, как ты пуст и нем!В осенней полумглесколь призрачно царит прозрачность сада,Где листья приближаются к землевеликим тяготением распада.О, как ты нем!Ужель твоя судьбав моей судьбе угадывает вызов,и гул плодов, покинувших тебя,как гул колоколов, тебе не близок?Великий сад!Даруй моим словамстволов круженье, истины круженье,где я бреду к изогнутым ветвямв паденье листьев, в сумрак вожделенья.О, как дожитьдо будущей веснытвоим стволам, душе моей печальной,когда плоды твои унесены,и только пустота твоя реальна.Нет, уезжать!Пускай когда-нибудьменя влекут громадные вагоны.Мой дольний путь и твой высокий путь -теперь они тождественно огромны.Прощай, мой сад!Надолго ль?.. Навсегда.Храни в себе молчание рассвета,великий сад, роняющий годана горькую идиллию поэта.1960

Стрельнинская элегия

Дворцов и замков свет, дворцов и замков,цветник кирпичных роз, зимой расцветших,какой родной пейзаж утрат внезапных,какой прекрасный свист из лет прошедших.Как будто чей-то след, давно знакомый,ты видишь на снегу в стране сонливой,как будто под тобой не брег искомый,а прежняя земля любви крикливой.Как будто я себя и всех забуду,и ты уже ушла, простилась даже,как будто ты ушла совсем отсюда,как будто умерла вдали от пляжа.Ты вдруг вошла навек в электропоезд,увидела на миг закат и крыши,а я еще стою в воде по пояси дальний гром колес прекрасный слышу.Тебя здесь больше нет. Не будет боле.Забвенья свет в страну тоски и болислетает вновь на золотую тризну,прекрасный свет над незнакомой жизнью.Все так же фонари во мгле белеют,все тот же теплоход в заливе стынет,кружится новый снег, и козы блеют,как будто эта жизнь тебя не минет.Тебя здесь больше нет, не будет боле,пора и мне из этих мест в дорогу.Забвенья нет. И нет тоски и боли,тебя здесь больше нет – и слава Богу.Пусть подведут коня – и ногу в стремя,все та же предо мной златая Стрельна,как будто вновь залив во мгле белеет,и вьется новый снег, и козы блеют.Как будто бы зимой в деревне царскойявляется мне тень любви напрасной,и жизнь опять бежит во мгле январскойзамерзшею волной на брег прекрасный.1960

Через два года

Нет, мы не стали глуше или старше,мы говорим слова свои, как прежде,и наши пиджаки темны все так же,и нас не любят женщины все те же.И мы опять играем временамив больших амфитеатрах одиночеств,и те же фонари горят над нами,как восклицательные знаки ночи.Живем прошедшим, словно настоящим,на будущее время не похожим,опять не спим и забываем спящих,и так же дело делаем все то же.Храни, о юмор, юношей веселыхв сплошных круговоротах тьмы и светавеликими для славы и позораи добрыми – для суетности века.1960

Песенка

По холмам поднебесья,по дороге неблизкой,возвращаясь без песнииз земли италийской,над страной огородов,над родными полямипролетит зимородоки помашет крылами.И с высот Олимпийских,недоступных для галки,там, на склонах альпийских,где желтеют фиалки, -хоть глаза ее зоркии простор не тревожит, -видит птичка пригорки,но понять их не может.Между сосен на кручахптица с криком кружитсяи, замешкавшись в тучах,вновь в отчизну стремится.Помнят только вершиныда цветущие маки,что на Монте-Кассиноэто были поляки.1960 (?)

* * *

Л. М.

Приходит время сожалений.При полусвете фонарей,при полумраке озаренийне узнавать учителей.Так что-то движется меж нами,живет, живет, отговорив,и, побеждая временами,зовет любовников своих.И вся-то жизнь – биенье сердца,и говор фраз, да плеск вины,и ночь над лодочкою сексапо светлой речке тишины.Простимся, позднее твореньемоих навязчивых щедрот,побед унылое пареньеи утлой нежности полет.О Господи, что движет миром,пока мы слабо говорим,что движет образом немилыми дышит обликом моим.Затем, чтоб с темного газонаот унизительных утратсметать межвременные зернана победительный асфальт.О, все приходит понемногуи говорит – живи, живи.Кружи, кружи передо мноюбезумным навыком любви.Свети на горестный посев,фонарь сегодняшней печали,и пожимай во тьме плечамии сокрушайся обо всех.февраль – март 1961

* * *

Приходит март. Я сызнова служу.В несчастливом кружении событийизменчивую прелесть нахожув смешеньи незначительных наитий.Воскресный свет все менее манитбежать ежевечерних откровений,покуда утомительно шумитна улицах мой век полувоенный.Воскресный свет. Все кажется не та,не та толпа, и тягостны поклоны.О, время, послужи, как пустота,часам, идущим в доме Апполона.А мир живет, как старый однодум,и снова что-то страшное бормочет,покуда мы приравниваем умк пределам и деяниям на ощупь.Как мало на земле я проживу,все занятый невечными делами,и полдни зимние столпятся над столами,как будто я их сызнова зову.Но что-нибудь останется во мне -в живущем или мертвом человеке -и вырвется из мира и извнерасстанется, свободное навеки.Хвала развязке. Занавес. Конец.Конец. Разъезд. Галантность провожатых,у светлых лестниц к зеркалам прижатых,и лавровый заснеженный венец.март 1961

Три главы

Глава 1

Когда-нибудь, болтливый умник,среди знакомств пройдет зима,когда в Москве от узких улицсойду когда-нибудь с ума,на шумной родине балтийскойсреди худой полувесныпротарахтят полуботинкипо лестнице полувойны,и дверь откроется. О память,смотри, как улица пуста,один асфальт под каблуками,наклон Литейного моста.И в этом ровном полусветесмешенья равных непогодне дай нам Бог кого-то встретить,ужасен будет пешеход.И с криком сдавленным обратноты сразу бросишься, воследего шаги и крик в парадном,дома стоят, парадных нет,да город этот ли? Не этот,здесь не поймают, не убьют,сойдут с ума, сведут к поэту,тепло, предательство, приют.

Глава 2

Полуапрель и полуслякоть, [11]любви, любви полупитья,и одинокость, одинакостьнад полуправдой бытия,что ж, переменим, переедем,переживем, полудыша,о, никогда ни тем, ни этимне примиренная душа,и все, что менее тоскливо,напоминает желтый лед,и небо Финского заливана невский пригород плывет. [12]Уже не суетный, небрежный,любовник брошенный, пижон,забывший скуку побережийи меру времени – сезон,чего не станет с человеком,грехи не все, дела не все,шумит за дюнами и снегом,шумит за дюнами шоссе,какая разница и разность,и вот – автобус голубой,глядишь в окно, и безвозвратностьвсе тихо едет за тобой.

Глава 3

Ничто не стоит сожалений,люби, люби, а все одно, -знакомств, любви и пораженийнам переставить не дано.И вот весна. Ступать обратносквозь черно-белые дворы,где на железные оградыложатся легкие стволыи жизнь проходит в переулках,как обедневшая семья.Летит на цинковые урныи липнет снег небытия.Войди в подъезд неосвещенныйи вытри слезы и опятьсмотри, смотри, как возмущенныйБорей все гонит воды вспять.Куда ж идти? Вот ряд оконный,фонарь, парадное, уют,любовь и смерть, слова знакомых,и где-то здесь тебе приют.апрель 1961

Гость (поэма)

Глава 1

Друзья мои, ко мне на этот раз.Вот улица с осенними дворцами,но не асфальт, покрытая торцами,друзья мои, вот улица для вас.Здесь бедные любовники, легки,под вечер в парикмахерских толпятся,и сигареты белые дымятся,и белые дрожат воротники.Вот книжный магазин, но небогатлюбовью, путешествием, стихами,и на балконах звякают стаканы,и занавеси тихо шелестят.Я обращаюсь в слух, я обращаюсь в слух,вот возгласы и платьев шум нарядный,как эти звуки родины приятныи коротко желание услуг.Все жизнь не та, все, кажется, на сердцележит иной, несовременный груз,и все волнует маленькую грудьв малиновой рубашке фарисейства.Зачем же так. Стихи мои – добрей.Скорей от этой ругани подстрочной.Вот фонари, под вывеской молочнойкоричневые крылышки дверей.Вот улица, вот улица, не редкость -одним концом в коричневую мглу,и рядом детство плачет на углу,а мимо все проносится троллейбус.Когда-нибудь, со временем, пойму,что тоньше, поучительнее даже,что проще и значительней пейзажане скажет время сердцу моему.Но до сих пор обильностью враговменя портрет все более заботит.И вот теперь по улице проходитшагами быстрыми любовь.Не мне спешить, не мне бежать воследи на дорогу сталкивать другого,и жить не так. Но возглас ранних летопять летит.– Простите, ради Бога.Постойте же. Вдали Литейный мост.Вы сами видите – он крыльями разводит.Постойте же. Ко мне приходит гость,из будущего времени приходит.

Глава 2

Теперь покурим белых сигарет,друзья мои, и пиджаки наденем,и комнату на семь частей поделим,и каждому достанется портрет.Да, каждому портрет. Друзья, уместно льзаметить вам, вы знаете, друзья,приятеля теперь имею я...Вот комната моя. Из переездоввсегда сюда. Родители, семья,а дым отечественный запах не меняет....Приятель чем-то вас напоминает...Друзья мои, вот комната моя.Здесь родина. Здесь – будто без прикрас,здесь – прошлым днем и нынешним театром,но завтрашний мой день не здесь. О, завтра,друзья мои, вот комната для вас.Вот комната любви, диван, балкон,и вот мой стол – вот комната искусства.А по торцам грузовики трясутсявдоль вывесок и розовых погонпехотного училища. Приятельидет ко мне по улице моей.Вот комната, не знавшая детей,вот комната родительских кроватей.А что о ней сказать? Не чувствую ее,не чувствую, могу лишь перечислить.Вы знаете... Ах нет... Здесь очень чисто,все это мать, старания ее.Вы знаете, ко мне... Ах, не о том,о комнате с приятелем, с которым...А вот отец, когда он был майором,фотографом он сделался потом.Друзья мои, вот улица и дверьв мой красный дом, вот шорох листьев мелкихна площади, где дерево и церковьдля тех, кто верит Господу теперь.Друзья мои, вы знаете, дела,друзья мои, вы ставите стаканы,друзья мои, вы знаете – пора,друзья мои с недолгими стихами.Друзья мои, вы знаете, как странно...Друзья мои, ваш путь обратно прост.Друзья мои, вот гасятся рекламы.Вы знаете, ко мне приходит гость.

Глава 3

По улице, по улице, свистя,заглядывая в маленькие окна,и уличные голуби летяти клювами колотятся о стекла.Как шепоты, как шелесты грехов,как занавес, как штора, одинаков,как посвист ножниц, музыка шагов,и улица, как белая бумага.То Гаммельн или снова Петербург,чтоб адресом опять не ошибитьсяи за углом почувствовать испуг,но за углом висит самоубийца.Ко мне приходит гость, ко мне приходит гость.Гость лестницы единственной на свете,гость совершенных дел и маленьких знакомств,гость юности и злобного бессмертья.Гость белой нищеты и белых сигарет,Гость юмора и шуток непоместных.Гость неотложных горестных карет,вечерних и полуночных арестов.Гость озера обид – сих маленьких морей.Единый гость и цели и движенья.Гость памяти моей, поэзии моей,великий Гость побед и униженья.Будь гостем, Гость. Я созову друзей(пускай они возвеселятся тоже), -веселых победительных гостейи на Тебя до ужаса похожих.Вот вам приятель – Гость. Вот вам приятель – ложь.Все та же пара рук. Все та же пара глаз.Не завсегдатай – Гость, но так на вас похож,и только имя у него – Отказ.Смотрите на него. Разводятся мосты,ракеты, киноленты, переломы...Любите же его. Он – менее, чем стих,но – более, чем проповеди злобы.Любите же его. Чем станет человек,когда его столетие возвысит,когда его возьмет двадцатый век -век маленькой стрельбы и страшных мыслей?Любите же его. Он напрягает мозги новым взглядом комнату обводит......Прощай, мой гость. К тебе приходит Гость.Приходит Гость. Гость Времени приходит.май 1961, Ленинград

Памяти Е. А. Баратынского

Поэты пушкинской поры,ребята светские, страдальцы,пока старательны пиры,романы русские стандартнылетят, как лист календаря,и как стаканы недопиты,как жизни после декабрятак одинаково разбиты.Шуми, шуми, Балтийский лед,неси помещиков обратно.Печален, Господи, их взлет,паденье, кажется, печатно.Ох, каламбур. Календаривсе липнут к сердцу понемногу,и смерть от родины вдалиприходит. Значит, слава Богу,что ради выкрика в толпеминувших лет, минувшей страстиумолкла песня о себеза треть столетия.Но развео том заботились, любя,о том пеклись вы, ненавидя?О нет, вы помнили себяи поздно поняли, что выйдетна медальоне новых летна фоне общего портрета,но звонких уст поныне нетна фотографиях столетья.И та свобода хороша,и той стесненности вы рады!Смотри, как видела душаодни великие утраты.Ну, вот и кончились года,затем и прожитые вами,чтоб наши чувства иногдамы звали вашими словами.Поэты пушкинской поры,любимцы горестной столицы,вот ваши светские дары,ребята мертвые, счастливцы.Вы уезжали за моря,вы забывали про дуэли,вы столько чувствовали зря,что умирали, как умели.19 июня 1961, Якутск

Витезслав Незвал

На Карловом мосту ты улыбнешься,переезжая к жизни еженощновагончиками пражского трамвая,добра не зная, зла не забывая.На Карловом мосту ты снова сходишьи говоришь себе, что снова хочешьпойти туда, где город вечерамитебе в затылок светит фонарями.На Карловом мосту ты снова сходишь,прохожим в лица пристально посмотришь,который час кому-нибудь ответишь,но больше на мосту себя не встретишь.На Карловом мосту себя запомни:тебя уносят утренние кони.Скажи себе, что надо возвратиться,скажи, что уезжаешь за границу.Когда опять на родину вернешься,плывет по Влтаве желтый пароходик.На Карловом мосту ты улыбнешьсяи крикнешь мне: печаль твоя проходит.Я говорю, а ты меня не слышишь.Не крикнешь, нет, и слова не напишешь,ты мертвых глаз теперь не поднимаешьи мой, живой, язык не понимаешь.На Карловом мосту – другие лица.Смотри, как жизнь, что без тебя продлится,бормочет вновь, спешит за часом час...Как смерть, что продолжается без нас.29 июня 1961, Якутия

* * *

Уезжай, уезжай, уезжай,так немного себе остается,в теплой чашке смертей помешайэту горечь и голод, и солнце.Что с ней станет, с любовью к тебе,ничего, все дольешь, не устанешь,ничего не оставишь судьбе,слишком хочется пить в Казахстане.Так далеко, как хватит умане понять, так хотя бы запомнить,уезжай за слова, за дома,за великие спины знакомых.В первый раз, в этот раз, в сотый разсожалея о будущем, режепонимая, что каждый из насостается на свете все тем жечеловеком, который привык,поездами себя побеждая,по земле разноситься, как крик,навсегда в темноте пропадая.29 июня 1961

Петербургский роман

(поэма в трех частях)

Часть 1. Утро и вечер

Глава 1

Анатолию Найману

Забудь себя и ненадолгокирпич облупленных казарм,когда поедешь втихомолкуна Николаевский вокзал,когда немногое отринешь,скользя в машине вдоль реки,смотри в блестящие витринына голубые пиджаки.Но много сломанных иголокна платье времени сгубя,хотя бы собственных знакомыхлюбить, как самого себя.Ну, вот и хлеб для аналогий,пока в такси рюкзак и ты.Храни вас Боже, Анатолий,значок короткой суетывоткните в узкую петлицу,и посреди зеркальных рамскользить к ногам, склоняться к лицами все любить по вечерам.

Глава 2

Разъезжей улицы развязность,торцы, прилавки, кутерьма,ее купеческая праздность,ее доходные дома.А все равно тебе приятно,друзей стрельбы переживя,на полстолетия обратносюда перевезти себя,и головою поумневшей,не замечающей меня,склонись до смерти перед спешкойи злобой нынешнего дня.Скорее с Лиговки на Невский,где магазины через дверь,где так легко с Комиссаржевскойты разминулся бы теперь.Всего страшней для человекастоять с поникшей головойи ждать автобуса и векана опустевшей мостовой.

Глава 3 (письмо)

Как вдоль коричневой казармы,в решетку темную гляжу,когда на узкие каналыиз тех парадных выхожу,как все равны тебе делами,чугун ограды не нужней,но все понятней вечерамии все страшней, и все страшней.Любимый мой, куда я денусь,но говорю – живи, живи,живи все так и нашу бедностьстирай с земли, как пот любви.Пойми, пойми, что все мешает,что век кричит и нет мне сил,когда столетье разобщает,хотя б все менее просил.Храни тебя, любимый, Боже,вернись когда-нибудь домой,жалей себя все больше, больше,любимый мой, любимый мой.

Глава 4

Я уезжаю, уезжаю,опять мы дурно говорим,опять упасть себе мешаюпред чешским именем твоим,благословляй громадный поезд,великих тамбуров окно,в котором, вылезши по пояс,кричит буфетное вино,о, чьи улыбки на коленивстают в нагревшихся купе,и горький грохот удаленьяопять мерещится судьбе.Людмила, Боже мой, как странно,что вечной полевой порой,из петербургского романауже несчастливый герой,любовник брошенный, небрежный,но прежний, Господи, на вид,я плачу где-то на Разъезжей,а рядом Лиговка шумит.

Глава 5

Моста Литейного склоненность,ремонт троллейбусных путей,круженье набережных сонных,как склонность набожных людейтвердить одну и ту же фразу,таков ли шум ночной Невы,гонимой льдинами на Пасхумеж Малоохтенской травы,когда, склонясь через ограду,глядит в нее худой апрель,блестит вода, и вечно рядомплывет мертвец Мазереель,и, как всегда в двадцатом веке,звучит далекая стрельба,и где-то ловит человекаего безумная судьба,там, за рекой среди деревьев,все плещет память о гранит,шумит Нева и льдины вертити тяжко души леденит.

Глава 6

Е. В.

Прощай, Васильевский опрятный,огни полночные туши,гони троллейбусы обратнои новых юношей страши,дохнув в уверенную юностьводой, обилием больниц,безумной правильностью улиц,безумной каменностью лиц.Прощай, не стоит возвращаться,найдя в замужестве одно -навек на острове остатьсясреди заводов и кино.И гости машут пиджакамидалеко за полночь в дверях,легко мы стали чужаками,друзей меж линий растеряв.Мосты за мною поднимая,в толпе фаллических столбовпрощай, любовь моя немая,моя знакомая – любовь.

Глава 7

Меж Пестеля и Маяковскойстоит шестиэтажный дом.Когда-то юный Мережковскийи Гиппиус прожили в немдва года этого столетья.Теперь на третьем этажеживет герой, и время вертитсвой циферблат в его душе.Когда в Москве в петлицу воткнути в площадей неловкий толкна полстолетия изогнутЛубянки каменный цветок,а Петербург средины века,адмиралтейскому куступослав привет, с Дзержинской съехалпочти к Литейному мосту,и по Гороховой троллейбусне привезет уже к судьбе.Литейный, бежевая крепость,подъезд четвертый кгб.

Главы 8 – 9

Окно вдоль неба в переплетах,между шагами тишина,железной сеткою пролетовступень бетонная сильна.Меж ваших тайн, меж узких дырокна ваших лицах, господа,(from time to time, my sweet, my dear,I left your heaven), иногдакак будто крылышки Дедалавсе машут ваши голоса,по временам я покидала,мой милый, ваши небеса,уже российская пристрастностьна ваши трудные дела -хвала тебе, госбезопасность,людскому разуму хула.По этим лестницам меж комнат,свое столетие терпя,о только помнить, только помнитьне эти комнаты – себя.Но там неловкая природа,твои великие корма,твои дома, как терема,и в слугах ходит полнарода.Не то страшит меня, что в полночь,героя в полночь увезут,что миром правит сволочь, сволочь.Но сходит жизнь в неправый суд,в тоску, в смятение, в ракеты,в починку маленьких пружини оставляет человекана новой улице чужим.Нельзя мне более. В романене я, а город мой герой,так человек в зеркальной раместоит вечернею поройи оправляет ворот смятый,скользит ладонью вдоль седини едет в маленький театр,где будет сызнова один.

Глава 10

Не так приятны перемены,как наши хлопоты при них,знакомых круглые колении возникающий на мигкороткий запах злого смыслатвоих обыденных забот,и стрелки крутятся не быстро,и время делает абортлюбовям к ближнему, любовямк самим себе, твердя: терпи,кричи теперь, покуда больно,потом кого-нибудь люби.Да. Перемены все же мука,но вся награда за труды,когда под сердцем Петербургатакие вырастут плоды,как наши собранные жизни,и в этом брошенном домувсе угасающие мыслик себе все ближе самому.

Часть II. Времена года