Собрание сочинений

Иосиф Бродский.

Стихотворения и поэмы

(1940-1996)

Неопубликованные ранние стихи [1]

(1957 – 1962)

Воспоминания

Белое небокрутится надо мною.Земля сераятарахтит у меня под ногами.Слева деревья. Справаозеро очередноес каменными берегами,с деревянными берегами.Я вытаскиваю, выдергиваюноги из болота,и солнышко освещает менямаленькими лучами. [2]Полевой сезонпятьдесят восьмого года.Я к Белому морюмедленно пробираюсь.Реки текут на север.Ребята бредут – по пояс – по рекам.Белая ночь над намилегонько брезжит.Я ищу. Я делаю из себячеловека.И вот мы находим,выходим на побережье.Голубоватый ветердо нас уже долетает.Земля переходит в водус коротким плеском.Я поднимаю рукии голову поднимаю,и море ко мне приходитцветом своим белесым.Кого мы помним,кого мы сейчас забываем,чего мы стоим,чего мы еще не стоим;вот мы стоим у моря,и облака проплывают,и наши следызатягиваются водою.<?>

Гладиаторы

Простимся.До встреч в могиле.Близится наше время.Ну, что ж?Мы не победили.Мы умрем на арене.Тем лучше.Не облысеемот женщин, от перепоя....А небо над Колизеемтакое же голубое,как над родиной нашей,которую зря покинулради истин,а такжеради богатства римлян.Впрочем,нам не обидно.Разве это обида?Просто такая,видно,выпала нампланида...Близится наше время.Люди уже расселись.Мы умрем на арене.Людям хочется зрелищ.<?>

***

Зачем опять меняемся местами,зачем опять, все менее нужна,плывет ко мне московскими мостамипосольских переулков тишина?И сызнова полет автомобильныйв ночи к полупустым особнякам,как сызмала, о город нелюбимый,к изогнутым и каменным цветам.И веточки невидимо трясутся,да кружится неведомо печаль:унылое и легкое распутство,отчужденности слабая печать.Затем. Затем торопишься пожить.Затем, что это юмор неуместный,затем, что наши головы кружитдвадцатый век, безумное спортсменство.Но, переменным воздухом дыша,бесславной маяты не превышая,служи свое, опальная душа,короткие дела не совершая.Меняйся, жизнь. Меняйся хоть извнена дансинги, на Оперу, на воды;заутреней – на колокол по мне;безумием – на платную свободу.Ищи, ищи неславного венка,затем, что мы становимся любыми,все менее заносчивы покаи потому все более любимы.<?>

***

И вечный бой.Покой нам только снится.И пусть ничтоне потревожит сны.Седая ночь,и дремлющие птицыкачаются от синей тишины.И вечный бой.Атаки на рассвете.И пули,разучившиеся петь,кричали нам,что есть еще Бессмертье...... А мы хотели просто уцелеть.Простите нас.Мы до конца кипели,и мир воспринимали,как бруствер.Сердца рвались,метались и храпели,как лошади,попав под артобстрел....Скажите... там...чтоб больше не будили.Пускай ничтоне потревожит сны....Что из того,что мы не победили,что из того,что не вернулись мы?..<?>

Критерии [3]

«...с маленькой смертью встреча»

(Гарсиа Лорка)Маленькая смерть собаки.Маленькая смерть птицы.Нормальные размерычеловеческой смерти.<?>

К садовой ограде [4]

Снег в сумерках кружит, кружит.Под лампочкой дворовой тлеет.В развилке дерева лежит.На ветке сломанной белеет.Не то, чтобы бело-светло.Но кажется (почти волнуяограду) у ствола нутропоявится, кору минуя.По срубленной давно соснеона ту правду изучает,что неспособность к белизнеее от сада отличает.Что белый свет – внутри него.Но, чуть не трескаясь от стужи,почти не чувствуя того,что снег покрыл ее снаружи.Но все-таки безжизнен вид.Мертвеет озеро пустое.Их только кашель оживитсвоей подспудной краснотою.1964

*** [5]

Кто к минувшему глухи к грядущему прост,устремляет свой слухв преждевременный рост.Как земля, как водапод небесною мглой,в каждом чувстве всегдасила жизни с иглой.И невольным объятстрахом, вздрогнет, как мышь,тот, в кого ты свой взгляд устремишь,из угла устремишь.Засвети же свечуна краю темноты.Я увидеть хочуто, что чувствуешь ты.В этом доме ночном,где скрывает окно,словно скатерть с пятном,темноты полотно.Ставь на скатерть стакан,чтоб он вдруг не упал,чтоб сквозь стол-истукан,словно соль проступал,незаметный в окне,ослепительный путь -будто льется винои вздымается грудь.Ветер, ветер пришел,шелестит у окна,укрывается столза квадрат полотна,и трепещут цветыу него позади,на краю темноты,словно сердце в груди.И чернильная тьманаступает опять,как движенье умаотметается вспять,и сиянье звездына латуни осейглушит звуки ездына дистанции всей.<?>

***

Мне говорят, что нужно уезжать.Да-да. Благодарю. Я собираюсь.Да-да. Я понимаю. Провожатьне следует. Да, я не потеряюсь.Ах, что вы говорите – дальний путь.Какой-нибудь ближайший полустанок.Ах, нет, не беспокойтесь. Как-нибудь.Я вовсе налегке. Без чемоданов.Да-да. Пора идти. Благодарю.Да-да. Пора. И каждый понимает.Безрадостную зимнюю зарюнад родиной деревья поднимают.Все кончено. Не стану возражать.Ладони бы пожать – и до свиданья.Я выздоровел. Нужно уезжать.Да-да. Благодарю за расставанье.Вези меня по родине, такси.Как будто бы я адрес забываю.В умолкшие поля меня неси.Я, знаешь ли, с отчизны выбываю.Как будто бы я адрес позабыл:к окошку запотевшему приникнуи над рекой, которую любил,я расплачусь и лодочника крикну.(Все кончено. Теперь я не спешу.Езжай назад спокойно, ради Бога.Я в небо погляжу и подышухолодным ветром берега другого.)Ну, вот и долгожданный переезд.Кати назад, не чувствуя печали.Когда войдешь на родине в подъезд,я к берегу пологому причалю.<?>

*** [6]

Мы незримы будем, чтоб сновав ночь играть, а потом искатьв голубом явлении слованенадежную благодать.До того ли звук осторожен?Для того ли имен драже?Существуем по милости Божьейвопреки словесам ворожей.И светлей неоржавленной сталимимолетный овал волны.Мы вольны различать детали,мы речной тишины полны.Пусть не стали старше и строжеи живем на ребре реки,мы покорны милости Божьейкрутизне дождей вопреки.<?>

Наступает весна

Дмитрию Бобышеву

Пресловутая иголка в не менее достославном стоге,в городском полумраке, полусвете,в городском гаме, плеске и стонетоненькая песенка смерти.Верхний свет улиц, верхний свет улицвсе рисует нам этот город и эту воду,и короткий свист у фасадов узких,вылетающий вверх, вылетающий на свободу.Девочка-память бредет по городу, бренчат в ладони монеты,мертвые листья кружатся выпавшими рублями,над рекламными щитами узкие самолеты взлетают в небо,как городские птицы над железными кораблями.Громадный дождь, дождь широких улиц льется над мартом,как в те дни возвращенья, о которых мы не позабыли.Теперь ты идешь один, идешь один по асфальту,и навстречу тебе летят блестящие автомобили.Вот и жизнь проходит, свет над заливом меркнет,шелестя платьем, тарахтя каблуками, многоименна,и ты остаешься с этим народом, с этим городом и с этим веком,да, один на один, как ты ни есть ребенок.Девочка-память бредет по городу, наступает вечер,льется дождь, и платочек ее хоть выжми,девочка-память стоит у витрин и глядит на белье столетьяи безумно свистит этот вечный мотив посредине жизни.<?>

Памяти Феди Добровольского [7]

Мы продолжаем жить.Мы читаем или пишем стихи.Мы разглядываем красивых женщин,улыбающихся миру с обложкииллюстрированных журналов.Мы обдумываем своих друзей,возвращаясь через весь городв полузамерзшем и дрожащем трамвае:мы продолжаем жить.Иногда мы видим деревья,которыечерными обнаженными рукамиподдерживают бесконечный груз неба,или подламываются под грузом неба,напоминающего по ночам землю.Мы видим деревья,лежащие на земле.Мы продолжаем жить.Мы, с которыми ты долго разговаривало современной живописи,или с которыми пил на углуНевского проспектапиво, -редко вспоминаем тебя.И когда вспоминаем,то начинаем жалеть себя,свои сутулые спины,свое отвратительно работающее сердце,начинающее неудобно ерзатьв грудной клеткеуже после третьего этажа.И приходит в голову,что в один прекрасный деньс ним – с этим сердцем -приключится какая-нибудь нелепость,и тогда один из насрастянется на восемь тысяч километровк западу от тебяна грязном асфальтированном тротуаре,выронив свои книжки,и последним, что он увидит,будут случайные встревоженные лица,случайная каменная стена домаи повисший на проводах клочок неба, -неба,опирающегося на те самые деревья,которые мы иногда замечаем....1960

Памятник

Поставим памятникв конце длинной городской улицыили в центре широкой городской площади,памятник,который впишется в любой ансамбль,потому что он будетнемного конструктивен и очень реалистичен.Поставим памятник,который никому не помешает.У подножия пьедесталамы разобьем клумбу,а если позволят отцы города, -небольшой сквер,и наши детибудут жмуриться на толстоеоранжевое солнце,принимая фигуру на пьедесталеза признанного мыслителя,композитораили генерала.У подножия пьедестала – ручаюсь -каждое утро будут появлятьсяцветы.Поставим памятник,который никому не помешает.Даже шоферыбудут любоваться его величественным силуэтом.В скверебудут устраиваться свидания.Поставим памятник,мимо которого мы будем спешить на работу,около которогобудут фотографироваться иностранцы.Ночью мы подсветим его снизу прожекторами.Поставим памятник лжи.<?>

Памятник Пушкину

...И Пушкин падает в голубоватый колючий снег

Э. Багрицкий....И тишина.И более ни слова.И эхо.Да еще усталость....Свои стихидоканчивая кровью,они на землю глухо опускались.Потом глядели медленнои нежно.Им было дико, холоднои странно.Над ними наклонялись безнадежноседые доктора и секунданты.Над ними звезды, вздрагивая,пели,над ними останавливалисьветры...Пустой бульвар.И пение метели. [8]Пустой бульвар.И памятник поэту.Пустой бульвар.И пение метели.И головаопущена устало....В такую ночьворочаться в постелиприятней,чем стоятьна пьедесталах.<?>

Песенка

"Пролитую слезуиз будущего привезу,вставлю ее в колечко.Будешь глядеть одна,надевай его набезымянный, конечно"."Ах, у других мужья,перстеньки из рыжья,серьги из перламутра.А у меня – слеза,жидкая бирюза,просыхает под утро"."Носи перстенек, покавиден издалека;потом другой подберется.А надоест хранить,будет что уронитьночью на дно колодца".<?>

Песенка о Феде Добровольском

Желтый ветер манчжурский,говорящий высокоо евреях и русских,закопанных в сопку.О, домов двухэтажныхтускловатые крыши!О, земля-то все та же.Только небо – поближе.Только минимум света.Только утлые птицы,словно облачко смертинад землей экспедиций.И глядит на Восток,закрываясь от ветра,черно-белый цветокдвадцатого века.<?>

Посвящение Глебу Горбовскому

Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно;Слышать шорох травы вдоль газонов, ведущих обратно,В темном облаке дня, в темном вечере зло, полусонноЛай вечерних собак – сквозь квадратные гнезда газона.Это трудное время. Мы должны пережить, перегнать эти годы,С каждым новым страданьем забывая былые невзгоды,И встречая, как новость, эти раны и боль поминутно,Беспокойно вступая в туманное новое утро.Как стремительна осень в этот год, в этот год путешествий.Вдоль белесого неба, черно-красных умолкших процессий,Мимо голых деревьев ежечасно проносятся листья,Ударяясь в стекло, ударяясь о камень – мечты урбаниста.Я хочу переждать, перегнать, пережить это время,Новый взгляд за окно, опуская ладонь на колени,И белесое небо, и листья, и полоска заката сквозная,Словно дочь и отец, кто-то раньше уходит, я знаю.Пролетают, летят, ударяются о' землю, падают боком,Пролетают, проносятся листья вдоль запертых окон,Все, что видно сейчас при угасшем, померкнувшем свете,Эта жизнь, словно дочь и отец, словно дочь и отец, но не хочетсясмерти.Оживи на земле, нет, не можешь, лежи, так и надо,О, живи на земле, как угодно живи, даже падай,Но придет еще время – расстанешься с горем и болью,И наступят года без меня с ежедневной любовью.И, кончая в мажоре, в пожаре, в мажоре полета,соскользнув по стеклу, словно платье с плеча, как значок поворота,Оставаясь, как прежде, надолго ль, как прежде, на месте,Не осенней тоской – ожиданьем зимы, несмолкающей песней.<?>

***

Проходя мимо театра Акимова,голодным взглядом витрины окидывая,выделяя слюну пресную,я замышляю написать пьесуво славу нашей социалистической добродетели,побеждающей на фоне современной мебели.Левую пьесу рукою правойя накропаю довольно скоро,а товарищ Акимов ее поставит,соответственно ее сначала оформив.И я, Боже мой, получу деньги.И все тогда пойдет по-другому.И бороду сбрив, я войду по ступенямв театр... в третий зал гастронома.<?>

Рыбы зимой

Рыбы зимой живут.Рыбы жуют кислород.Рыбы зимой плывут,задевая глазамилед.Туда.Где глубже.Где море.Рыбы.Рыбы.Рыбы.Рыбы плывут зимой.Рыбы хотят выплыть.Рыбы плывут без света.Под солнцемзимним и зыбким.Рыбы плывут от смертивечным путемрыбьим.Рыбы не льют слезы:упираясь головойв глыбы,в холодной водемерзнутхолодные глазарыбы.Рыбывсегда молчаливы,ибо они -безмолвны.Стихи о рыбах,как рыбы,встают поперекгорла.<?>

Слава

Над утлой мглой столь кратких поколений,пришедших в мир, как посетивших мир,нет ничего достойней сожалений,чем свет несвоевременных мерил.По городам, поделенным на жадность,он катится, как розовый транзит,о, очень приблизительная жалостьв его глазах намеренно скользит.Но снежная Россия поднимаетсвой утлый дым над крышами имен,как будто он еще не понимает,но все же вскоре осознает онее полуовальные портреты,ее глаза, а также голоса,к эстетике минувшего столетьяанапесты мои соотнеся.В иных домах, над запахами лестниц,над честностью, а также над жульем,мы доживем до аналогий лестных,до сексуальных истин доживем.В иных домах договорим о славе,и в жалости потеющую длань,как в этих скудных комнатах, оставимагностицизма северную дань.Прости, о, Господи, мою витиеватость,неведенье всеобщей правотысреди кругов, овалами чреватых,и столь рациональной простоты.Прости меня – поэта, человека -о, кроткий Бог убожества всего,как грешника или как сына века,всего верней – как пасынка его.<?>

Сонет

Переживи всех.Переживи вновь,словно они – снег,пляшущий снег снов.Переживи углы.Переживи углом.Перевяжи узлымежду добром и злом.Но переживи миг.И переживи век.Переживи крик.Переживи смех.Переживи стих.Переживи всех.<?>

Сонет к Глебу Горбовскому

Мы не пьяны. Мы, кажется, трезвы.И, вероятно, вправду мы поэты,Когда, кропая странные сонеты,Мы говорим со временем на «вы».И вот плоды – ракеты, киноленты.И вот плоды: велеречивый стих...Рисуй, рисуй, безумное столетье,Твоих солдат, любовников твоих,Смакуй их своевременную славу!Зачем и правда, все-таки, – неправда,Зачем она испытывает нас...И низкий гений твой переломает ноги,Чтоб осознать в шестидесятый разИтоги странствований, странные итоги.<?>

Сонет к зеркалу

Не осуждая позднего раскаянья,не искажая истины условной,ты отражаешь Авеля и Каина,как будто отражаешь маски клоуна.Как будто все мы – только гости поздние,как будто наспех поправляем галстуки,как будто одинаково – погостами -покончим мы, разнообразно алчущие.Но, сознавая собственную зыбкость,Ты будешь вновь разглядывать улыбкии различать за мишурою ценность,как за щитом самообмана – нежность...О, ощути за суетностью цельностьи на обычном циферблате – вечность!<?>

Стихи о слепых музыкантах

Слепые блуждаютночью.Ночью намного прощеперейти через площадь.Слепые живутнаощупь,трогая мир руками,не зная света и тении ощущая камни:из камня делаютстены.За ними живут мужчины.Женщины.Дети.Деньги.Поэтомунесокрушимыелучше обойтистены.А музыка – в нихупрется.Музыку поглотят камни.И музыкаумрет в них,захватанная руками.Плохо умирать ночью.Плохо умиратьнаощупь.Так, значит, слепым – проще...Слепой идетчерез площадь.<?>

Стук

Свивает осень в листьях эти гнезда.Здесь в листьяхосень, стук тепла,плеск веток, дрожь сквозь день,сквозь воздух,завернутые листьями телаптиц горячи.Здесь дождь. Рассвет не портитчужую смерть, ее слова, тот длинный лик,песок великих рек, ты говоришь, да осень. Ночьприходит,повертывая их наискосокк деревьям осени, их гнездам, мокрым лонам,траве. Здесь дождь, здесь ночь. Рассветприходит с грунтовых аэродромовминувших лет в Якутии. Тех летповернут лик,да дважды дрожь до смертитвоих друзей, твоих друзей, из гнезднегромко выпавших, их дрожь. Вот на рассветездесь также дождь, ты тронешь ствол,здесь гнет.Ох, гнезда, гнезда, гнезда. Стук умершихо теплую траву, тебя здесь больше нет.Их нет.В свернувшемся листе сухом, на мху истлевшемтеперь в тайге один вот след.О, гнезда, гнезда черные умерших!Гнезда без птиц, гнезда в последний разтак страшен цвет, вас с каждым днем все меньше.Вот впереди, смотри, все меньше нас.Осенний свет свивает эти гнезда.В последний раз шагнешь на задрожавший мост.Смотри, кругом стволы,ступай, пока не поздноуслышишь крик из гнезд, услышишь крик из гнезд.<?>

***

Теперь я уезжаю из Москвы.Ну, Бог с тобой, нескромное мученье.Так вот они как выглядят, увы,любимые столетия мишени.Ну что ж, стреляй по перемене мест,и салютуй реальностям небурным,хотя бы это просто переездот сумрака Москвы до Петербурга.Стреляй по жизни, равная судьба,о, даже приблизительно не целься.Вся жизнь моя – неловкая стрельбапо образам политики и секса.Все кажется, что снова возвратимбесплодность этих выстрелов бесплатных,как некий приз тебе, Москва, о, тир -все мельницы, танцоры, дипломаты.Теперь я уезжаю из Москвы,с пустым кафе расплачиваюсь щедро.Так вот оно, подумаете вы,бесславие в одеже разобщенья.А впрочем, не подумаете, нет.Зачем кружил вам облик мой случайный?Но одиноких странствований светтем легче, чем их логика печальней.Живи, живи, и делайся другим,и, слабые дома сооружая,живи, по временам переезжая,и скупо дорожи недорогим.<?>

Художник

Он верил в свой череп.Верил.Ему кричали:«Нелепо!»Но падали стены.Череп,Оказывается, был крепок.Он думал:За стенами чисто.Он думал,Что дальше – просто....Он спасся от самоубийстваСкверными папиросами.И начал бродить по селам,По шляхам,Желтым и длинным;Он писал для костеловИуду и Магдалину.И это было искусство.А после, в дорожной пылиЕгоЧумаки сивоусыеКак надо похоронили.Молитвы над ним не читались,Так,Забросали глиной...Но на земле осталисьИуды и Магдалины!<?>

* * *

Прощай,позабудьи не обессудь.А письма сожги,как мост.Да будет мужественнымтвой путь,да будет он прями прост.Да будет во мгледля тебя горетьзвездная мишура,да будет надеждаладони гретьу твоего костра.Да будут метели,снега, дождии бешеный рев огня,да будет удач у тебя впередибольше, чем у меня.Да будет могуч и прекрасенбой,гремящий в твоей груди.Я счастлив за тех,которым с тобой,может быть,по пути.1957

Стихи о принятии мира

Я. Гордину

Все это было, было.Все это нас палило.Все это лило, било,вздергивало и мотало,и отнимало силы,и волокло в могилу,и втаскивало на пьедесталы,а потом низвергало,а потом – забывало,а потом вызывалона поиски разных истин,чтоб начисто заблудитьсяв жидких кустах амбиций,в дикой грязи простраций,ассоциаций, концепцийи – просто среди эмоций.Но мы научились дратьсяи научились гретьсяу спрятавшегося солнцаи до земли добиратьсябез лоцманов, без лоций,но – главное – не повторяться.Нам нравится постоянство.Нам нравятся складки жирана шее у нашей мамы,а также – наша квартира,которая маловатадля обитателей храма.Нам нравится распускаться.Нам нравится колоситься.Нам нравится шорох ситцаи грохот протуберанца,и, в общем, планета наша,похожая на новобранца,потеющего на марше.3 декабря 1958

***

Еврейское кладбище около Ленинграда.Кривой забор из гнилой фанеры.За кривым забором лежат рядомюристы, торговцы, музыканты, революционеры.Для себя пели.Для себя копили.Для других умирали.Но сначала платили налоги,уважали пристава,и в этом мире, безвыходно материальном,толковали Талмуд,оставаясь идеалистами.Может, видели больше.А, возможно, верили слепо.Но учили детей, чтобы были терпимыи стали упорны.И не сеяли хлеба.Никогда не сеяли хлеба.Просто сами ложилисьв холодную землю, как зерна.И навек засыпали.А потом – их землей засыпали,зажигали свечи,и в день Поминовенияголодные старики высокими голосами,задыхаясь от голода, кричали об успокоении.И они обретали его.В виде распада материи.Ничего не помня.Ничего не забывая.За кривым забором из гнилой фанеры,в четырех километрах от кольца трамвая.1958

Петухи

Звезды еще не гасли.Звезды были на месте,когда они просыпалисьв курятникена насестеи орали гортанно....Тишина умирала,как безмолвие храмас первым звуком хорала.Тишина умирала.Оратаи вставалии скотину в оралазапрягали, зеваянедовольно и сонно.Это было начало.Приближение солнцаэто все означало,и оно поднималосьнад полями,над горами....Петухи отправлялисьза жемчужными зернами.Им не нравилось просо.Им хотелось получше.Петухи зарывалисьв навозные кучи.Но зерно находили.Но зерно извлекалии об этом с насестана рассвете кричали:– Мы нашли его сами.И очистили сами.Об удаче сообщаемсобственными голосами.В этом сиплом хрипенииза годами,за векамия вижу материю времени,открытую петухами.1958

Пилигримы

"Мои мечты и чувства в сотый раз

Идут к тебе дорогой пилигримов"

В. ШекспирМимо ристалищ, капищ,мимо храмов и баров,мимо шикарных кладбищ,мимо больших базаров,мира и горя мимо,мимо Мекки и Рима,синим солнцем палимы,идут по земле пилигримы.Увечны они, горбаты,голодны, полуодеты,глаза их полны заката,сердца их полны рассвета.За ними поют пустыни,вспыхивают зарницы,звезды горят над ними,и хрипло кричат им птицы:что мир останется прежним,да, останется прежним,ослепительно снежным,и сомнительно нежным,мир останется лживым,мир останется вечным,может быть, постижимым,но все-таки бесконечным.И, значит, не будет толкаот веры в себя да в Бога....И, значит, остались толькоиллюзия и дорога.И быть над землей закатам,и быть над землей рассветам.Удобрить ее солдатам.Одобрить ее поэтам.1958

Стихи под эпиграфом

«То, что дозволено Юпитеру, не дозволено быку...»

Каждый пред Богомнаг.Жалок,наги убог.В каждой музыкеБах,В каждом из насБог.Ибо вечность -богам.Бренность -удел быков...Богово станетнамСумерками богов.И надо небомрискнуть,И, может быть,невпопадЕще не раз насраспнутИ скажут потом:распад.И мызавоемот ран.Потомвзалкаем даров...У каждого свойхрам.И каждому свойгроб.Юродствуй,воруй,молись!Будь одинок,как перст!.....Словно быкам -хлыст,вечен богамкрест.1958

Камни на земле

Эти стихи о том, как лежат на земле камни,простые камни, половина которых не видит солнца,простые камни серого цвета,простые камни,– камни без эпитафий.Камни, принимающие нашу поступь, [9]белые под солнцем, а ночью камниподобны крупным глазам рыбы,камни, перемалывающие нашу поступь,-вечные жернова вечного хлеба.Камни, принимающие нашу поступь,словно черная вода – серые камни,камни, украшающие шею самоубийцы,драгоценные камни, отшлифованные благоразумием.Камни, на которых напишут: «свобода».Камни, которыми однажды вымостят дорогу.Камни, из которых построят тюрьмы,или камни, которые останутся неподвижны,словно камни, не вызывающие ассоциаций.Таклежат на земле камни,простые камни, напоминающие затылки,простые камни,– камни без эпитафий.1959

Лирика

О.Б.

Через два годавысохнут акации,упадут акции,поднимутся налоги.Через два годаувеличится радиация.Через два года.Через два года.Через два годаистреплются костюмы,перемелем истины,переменим моды.Через два годаизносятся юноши.Через два года.Через два года.Через два годаполомаю шею,поломаю руки,разобью морду.Через два годамы с тобой поженимся.Через два года.Через два года.1959

Одиночество

Когда теряет равновесиетвое сознание усталое,когда ступеньки этой лестницыуходят из под ног,как палуба,когда плюет на человечествотвое ночное одиночество, -ты можешьразмышлять о вечностии сомневаться в непорочностиидей, гипотез, восприятияпроизведения искусства,и – кстати – самого зачатияМадонной сына Иисуса.Но лучше поклоняться данностис глубокими ее могилами,которые потом,за давностью,покажутся такими милыми.Да.Лучше поклоняться данностис короткими ее дорогами,которые потомдо странностипокажутся тебеширокими,покажутся большими,пыльными,усеянными компромиссами,покажутся большими крыльями,покажутся большими птицами.Да. Лучше поклонятся данностис убогими ее мерилами,которые потом до крайности,послужат для тебя перилами(хотя и не особо чистыми),удерживающими в равновесиитвои хромающие истинына этой выщербленной лестнице.1959

Определение поэзии

памяти Федерико Гарсия Лорки

Существует своего рода легенда,что перед расстрелом он увидел,как над головами солдат поднимаетсясолнце. И тогда он произнес:«А все-таки восходит солнце...»Возможно, это было началом стихотворения.Запоминать пейзажиза окнами в комнатах женщин,за окнами в квартирахродственников,за окнами в кабинетахсотрудников.Запоминать пейзажиза могилами единоверцев.Запоминать,как медленно опускается снег,когда нас призывают к любви.Запоминать небо,лежащее на мокром асфальте,когда напоминают о любви к ближнему.Запоминать,как сползающие по стеклу мутные потоки дождяискажают пропорции зданий,когда нам объясняют, что мы должныделать.Запоминать,как над бесприютной землеюпростирает последние прямые рукикрест.Лунной ночьюзапоминать длинную тень,отброшенную деревом или человеком.Лунной ночьюзапоминать тяжелые речные волны,блестящие, словно складки поношенныхбрюк.А на рассветезапоминать белую дорогу,с которой сворачивают конвоиры,запоминать,как восходит солнценад чужими затылками конвоиров.1959

Стихи об испанце Мигуэле Сервете, еретике, сожженном кальвинистами

Истинные случаи иногда становятся притчами.Ты счел бы все это, вероятно, лишним.Вероятно, сейчасты испытываешь безразличие.Впрочем, онне испытывает безразличия,ибо от него осталась лишь горсть пепла,смешавшегося с миром, с пыльной дорогой,смешавшегося с ветром,с большим небом,в котором он не находил Бога.Ибо не обращал свой взор к небу.Земля – она была ему ближе.И он изучал в Сарагоссе право Человекаи кровообращение Человека -в Париже.Да. Он никогда не созерцалБогани в себе,ни в небе,ни на иконе,потому что не отрывал взглядаот человека и дороги.Потому что всю жизнь уходилот погони.Сын века – он уходил от своеговека,заворачиваясь в плащот соглядатаев,голода и снега.Он, изучавший потребностьи возможностьчеловека,Человек, изучавший Человека для Человека.Он так и не обратил свой взорк небу,потому что в 1653 году,в Женеве,он сгорел между двумя полюсами века:между ненавистью человекаи невежеством человека.1959

* * *

Лучше всегоспалось на Савеловском.В этомполузабытом сержантамитупике Вселеннойсо спартански жесткогоэмпээсовского ложая видел только одну планету:оранжевую планету циферблата.Голубые вологодские Саваофы,вздыхая,шарили по моим карманам.Потом, уходя,презрительно матерились:«В таком пальте...»Но четыре червонца,четыре червонцас надписями и завитками,– я знаю сам,где они были,четыре червонца -билет до Бологого.Это были славные ночина Савеловском вокзале,ночи,достойные голоса Гомера.Ночи,когда после длительных скитанийразнообразные мыслиназначали встречуу длинной колонны Прямой Кишкина широкой площади Желудка....Но этой ночьюдругой займет мое место.Сегодня ночьюя не буду спать на Савеловскомвокзале.Сегодня ночьюя не буду угадыватьсобственную судьбупо угловатой планете.Сегодня ночьюЯ Возьму БилетДо Бологого.Этойночьюя не буду придумыватьбелые стихи о вокзале,-белые, словно бумага для песен...До свиданья, Борис Абрамыч [10].До свиданья. За слова спасибо.апрель 1960

Книга

«Пришлите мне книгу со счастливым концом...»

Назым ХикметПутешественник, наконец, обретает ночлег.Честняга-блондин расправляется с подлецом.Крестьянин смотрит на деревьяи запирает хлевна последней страницекнигисо счастливым концом.Упоминавшиеся созвездия капают в тишину,в закрытые окна, на смежающиеся ресницы....В первой главе деревьямолча приникли к окну,и в уснувших больницах больные кричат, как птицы.Иногда романы заканчиваются днем.Ученый открывает окно, закономерность открыв,тот путешественникскрывается за холмом,остальные герои встречаются в обеденный перерыв.Экономика стабилизируется,социолог отбрасывает сомнения.У элегантных баровблестят скромные машины.Войны окончены. Подрастает поколение.Каждая женщина может рассчитывать на мужчину.Блондины излагают разницумежду добром и злом.Все деревья – в полдень – укрывают крестьянина тенью.Все самолеты благополучновозвращаются на аэродром.Все капитаныотчетливо видят землю.Глупцы умнеют. Лгуны перестают врать.У подлеца, естественно, ничего не вышло....Если в первой главе кто-то продолжает орать,то в тридцатой это, разумеется же, не слышно.Сексуальная одержимость и социальный оптимизм,хорошие эпиграфы из вилланделей, сонетов, канцон,полудетективный сюжет, именуемый – жизнь....Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!22 августа 1960, Ленинград

Элегия

Издержки духа – выкрики умаи логика, – вы равно хороши,когда опять белесая зимабредет в полях безмолвнее души.О чем тогда я думаю один,зачем гляжу ей пристально вослед.На этот раз декабрь предвосхитилее февральских оттепелей свет.Какие предстоят нам холода.Но, обогреты давностями, мыне помним, как нисходят городана тягостные выдохи зимы.Безумные и злобные поля!Безумна и безмерна тишина их.То не покой, то темная земляоб облике ином напоминает.Какой-то ужас в этой белизне.И вижу я, что жизнь идет как вызовбесславию, упавшему извнена эту неосознанную близость.10 декабря 1960

* * *

Теперь все чаще чувствую усталость,все реже говорю о ней теперь,о, помыслов души моей кустарность,веселая и теплая артель.Каких ты птиц себе изобретаешь,кому их даришь или продаешь,и в современных гнездах обитаешь,и современным голосом поешь?Вернись, душа, и перышко мне вынь!Пускай о славе радио споет нам.Скажи, душа, как выглядела жизнь,как выглядела с птичьего полета?Покуда снег, как из небытия,кружит по незатейливым карнизам,рисуй о смерти, улица моя,а ты, о птица, вскрикивай о жизни.Вот я иду, а где-то ты летишь,уже не слыша сетований наших,вот я живу, а где-то ты кричишьи крыльями взволнованными машешь.11 декабря 1960

Вальсок

Проснулся я, и нет руки,а было пальцев пять.В моих глазах пошли круги,и я заснул опять.Проснулся я, и нет второй.Опасно долго спать.Но Бог шепнул: глаза закрой,и я заснул опять.Проснулся я, и нету ног,бежит на грудь слеза.Проснулся я: несут венок,и я закрыл глаза.Проснулся я, а я исчез,совсем исчез – и вотв свою постель смотрю с небес:лежит один живот.Проснулся я, а я – в раю,при мне – душа одна.И я из тучки вниз смотрю,а там давно война.1960

Глаголы

Меня окружают молчаливые глаголы,похожие на чужие головыглаголы,голодные глаголы, голые глаголы,главные глаголы, глухие глаголы.Глаголы без существительных. Глаголы – просто.Глаголы,которые живут в подвалах,говорят – в подвалах, рождаются – в подвалахпод несколькими этажамивсеобщего оптимизма.Каждое утро они идут на работу,раствор мешают и камни таскают,но, возводя город, возводят не город,а собственному одиночеству памятник воздвигают.И уходя, как уходят в чужую память,мерно ступая от слова к слову,всеми своими тремя временамиглаголы однажды восходят на Голгофу.И небо над нимикак птица над погостом,и, словно стояперед запертой дверью,некто стучит, забивая гвоздив прошедшее,в настоящее,в будущее время.Никто не придет, и никто не снимет.Стук молоткавечным ритмом станет.Земли гипербол лежит под ними,как небо метафор плывет над нами!1960

* * *

Z. K.

Лети отсюда, белый мотылек.Я жизнь тебе оставил. Это почестьи знак того, что путь твой недалек.Лети быстрей. О ветре позабочусь.Еще я сам дохну тебе вослед.Несись быстрей над голыми садами.Вперед, родной. Последний мой совет:Будь осторожен там, над проводами.Что ж, я тебе препоручил не весть,а некую настойчивую грезу;должно быть, ты одно из тех существ,мелькавших на полях метемпсихоза.Смотри ж, не попади под колесои птиц минуй движением обманным.И нарисуй пред ней мое лицов пустом кафе. И в воздухе туманном.1960