Продолжая использовать наш сайт, вы даете согласие на обработку файлов cookie, которые обеспечивают правильную работу сайта. Благодаря им мы улучшаем сайт!
Принять и закрыть

Читать, слущать книги онлайн бесплатно!

Электронная Литература.

Бесплатная онлайн библиотека.

Читать: Лирика - Эдгар Аллан По на бесплатной онлайн библиотеке Э-Лит


Помоги проекту - поделись книгой:

Эдгар Аллан По

Лирика

ПЕСНЯ

Я помню: ты в день брачный твой, Как от стыда зарделась вдруг, Хоть счастье было пред тобой, И, весь любовь, мир цвел вокруг. Лучистый блеск в твоих очах (Что ни таила ты) Был – все, что на земле, в мечтах, Есть выше красоты! Быть может, девичьим стыдом Румянец был – как знать! Но пламенем он вспыхнул в том, Кто мог его понять, Кто знал тебя в день брачный твой, Когда могла ты вспыхнуть вдруг, Хоть счастье было пред тобой, И, весь любовь, мир цвел вокруг.

Перевод В. Брюсова (1924)

МЕЧТЫ

О! будь вся юность – лишь единый сон, Так, чтобы дух проснулся, пробужден Лучами Вечности, как мы – денницы, Будь этот сон – страданье без границы, Его все ж предпочел бы, чем коснеть В реальности, тот, кто привык терпеть, Чье сердце было и пребудет страстно Мук хаосом здесь, на земле прекрасной! Но был ли б этот, в долгой темноте Прошедший, сон похож на грезы те, Какими в детстве был я счастлив? – (Ибо Небес прекрасней ждать сны не могли бы!) При летнем солнце я тонул в мечтах О Красоте и о живых лучах; Я сердце отдал, с жаром неустанным, Моей фантазии далеким странам И существам, что сотворил я сам… Что, большее, могло предстать мечтам? То было раз, – лишь раз, – но из сознанья Не выйдет этот миг! – Очарованье Иль чья-то власть гнели меня; льдяной Во тьме дышал ли ветер надо мной, В моем уме свой облик оставляя? Луна ль звала, над сном моим пылая, Холодной слишком? – звезды ль? – только тот, Миг был как ветер ночи (да пройдет!), Я счастлив был – пусть в грезах сна пустого! Я счастлив был – в мечтах! – Люблю я слово "Мечта"! В ее стоцветной ворожбе, Как в мутной, зыбкой, призрачной борьбе С реальностью видений, той, что вещий Бред создает, – прекраснейшие вещи Любви и рая есть, что мне сродни, Но чем не дарят юношества дни!

Перевод В. Брюсова (1924)

СОН ВО СНЕ

Пусть останется с тобой Поцелуй прощальный мой! От тебя я ухожу, И тебе теперь скажу: Не ошиблась ты в одном, Жизнь моя была лишь сном. Но мечта, что сном жила, Днем ли, ночью ли ушла, Как виденье ли, как свет, Что мне в том, – ее уж нет. Все, что зрится, мнится мне, Все есть только сон во сне. Я стою на берегу, Бурю взором стерегу. И держу в руках своих Горсть песчинок золотых. Как они ласкают взгляд! Как их мало! Как скользят Все – меж пальцев – вниз, к волне, К глубине – на горе мне! Как их бег мне задержать, Как сильнее руки сжать? Сохранится ль хоть одна, Или все возьмет волна? Или то, что зримо мне, Все есть только сон во сне?

Перевод К. Бальмонта (1901)

СОН

В виденьях темноты ночной Мне снились радости, что были; Но грезы жизни, сон денной, Мне сжали сердце – и разбили. О, почему не правда дня Сны ночи тем, чей взгляд В лучах небесного огня Былое видеть рад! О сон святой! – о сон святой! Шум просыпался в мире тесном, Но в жизнь я шел, ведом тобой, Как некий дух лучом чудесным. Пусть этот луч меж туч, сквозь муть, Трепещет иногда, Что ярче озарит нам путь, Чем Истины звезда!

Перевод В. Брюсова (1924)

СЧАСТЛИВЕЙШИЙ ДЕНЬ

Счастливейший день! – счастливейший час! Что сердце усталое знало! Вы, гордые грезы! надежды на власть! Все, все миновало. Надежды на власть! – Да! я помню: об том (Мне память былое приводит) Мечтал я когда-то во сне молодом… Но пусть их проходят! И гордые грезы? – Теперь мне – что в них! Пусть яд их был мною усвоен, Но пусть он палит ныне темя других. Мой дух! будь спокоен. Счастливейший день! – счастливейший час! Что сердце усталое знало, Вы, гордые взгляды! вы, взгляды на власть! Все, все миновало. Но если бы снова и взяли вы верх, Но с бредом мученья былого, Вас, миги надежд, я отверг бы, отверг, Чтоб не мучиться снова! Летите вы с пеньем, но гибель и страх Змеится, как отблеск, по перьям, И каплет с них яд, сожигающий в прах Того, кто вас принял с доверьем.

Перевод В. Брюсова (1924)

ОЗЕРО

К***

Меня, на утре жизни, влек В просторном мире уголок, Что я любил, любил до дна! Была прекрасна тишина Угрюмых вод и черных скал, Что бор торжественный обстал. Когда же Ночь, царица снов, На все бросала свой покров И ветр таинственный в тени Роптал мелодию: усни! Я пробуждался вдруг мечтой Для ужаса страны пустой. Но этот ужас не был страх, Был трепетный восторг в мечтах: Не выразить его полней За пышный блеск Голконды всей, За дар Любви – хотя б твоей! Но Смерть скрывалась там, в волнах Тлетворных, был в них саркофаг Для всех, кто стал искать бы там Покоя одиноким снам, Кто скорбной грезой – мрачный край Преобразил бы в светлый рай.

Перевод В. Брюсова (1924)

СОНЕТ К НАУКЕ

Наука! ты – дитя Седых Времен! Меняя все вниманьем глаз прозрачных, Зачем тревожишь ты поэта сон, О коршун! крылья чьи – взмах истин мрачных! Тебя любить? и мудрой счесть тебя? Зачем же ты мертвишь его усилья, Когда, алмазы неба возлюбя, Он мчится ввысь, раскинув смело крылья! Дианы коней кто остановил? Кто из леса изгнал Гамадриаду, Услав искать приюта меж светил? Кто выхватил из лона вод Наяду? Из веток Эльфа? Кто бред летних грез, Меж тамарисов, от меня унес?

Перевод В. Брюсова (1924)

ИЗ ПОЭМЫ "АЛЬ-ААРАФ". ГИМН НЕСЭСИ

"Дух! ты, кто в высоте, Там, где в эфире ясном Равно по красоте Ужасное с прекрасным! Где твердь завершена, Где грань орбитам звездным, Откуда плыть должна Звезда назад по безднам! Где твой предел святой, Незримый лишь кометам, Наказанным судьбой За грех пред вечным светом, Несущим пламя в даль, Луч алый преступленья И вечную печаль, Вовек без промедленья! Мы знаем: ты – во всем! Ты – в вечности: мы верим! Но на челе твоем И тень – мы чем измерим? Друзья весны моей Хранили убежденье, Что вечности твоей Мы, в малом, отраженье. Но все, как ты решил; Звезда моя далеко. И путь ей меж светил Твое казало око. Здесь мне мечтой взнестись К тебе, что – путь единый: В твою святую высь Или в твои глубины. Твой рок мне возвещен Фантазией священной, Пока не станет он Открыт для всей вселенной!"

Перевод В. Брюсова (1924)

К***

1.

Прежняя жизнь предо мной Предстает, – что и верно, – мечтой; Уж я не грежу бессонно О жребии Наполеона, Не ищу, озираясь окрест, Судьбы в сочетании звезд.

2.

Но, мой друг, для тебя, на прощанье, Одно я сберег признанье: Были и есть существа, О ком сознаю я едва, Во сне предо мной прошли ли Тени неведомой были. Все ж навек мной утрачен покой, Днем ли, – во тьме ль ночной, На яву ль, – в бреду ль, – все равно ведь; Мне душу к скорби готовить!

3.

Стою у бурных вод, Кругом гроза растет; Хранит моя рука Горсть зернышек песка; Как мало! как спешат Меж пальцев все назад! Надежды? нет их, нет! Блистательно, как свет Зарниц, погасли вдруг… Так мне пройти, мой друг!

4.

Столь юным? – О, не верь! Я – юн, но не теперь. Все скажут, я – гордец. Кто скажет так, тот – лжец! И сердце от стыда Стучит во мне, когда Все то, чем я томим, Клеймят клеймом таким! Я – стоик? Нет! Тебе Клянусь: и в злой судьбе Восторг "страдать" – смешон! Он – бледен, скуден – он! Не ученик Зенона Я. Нет! – Но – выше стона!

Перевод В. Брюсова (1924)

К***

Та роща, где, в мечтах, – чудесней Эдемских, – птицы без числа: Твои уста! и все те песни: Слова, что ты произнесла! На небе сердца, – горе! горе! Нещадно жгуч твой каждый взгляд! И их огни, как звезды – море, Мой дух отравленный палят. Ты, всюду – ты! Куда ни ступишь! Я в сон спешу, чтоб видеть сны: О правде, что ничем не купишь, И о безумствах, что даны!

Перевод В. Брюсова (1924)

К РУЧЬЮ

Живой ручей! Как ясен ты, Твой бег лучами вышит, Твой блеск – эмблема красоты, Души, открытой тайнам чувств, Привольной прихоти искусств, Чем дочь Альберто дышит. Когда она глядит в тебя, Дрожишь ты, многоводен, И, детский лик волной дробя, Со мной, ручей, ты сходен; Как ты, вбираю я в себя Ее черты глубоко, И я, как ты, дрожу, дробя Души взыскующее око.

Перевод В. Брюсова (1924)

К***

Я не скорблю, что мой земной удел Земного мало знал самозабвенья, Что сон любви давнишней отлетел Перед враждой единого мгновенья. Скорблю я не о том, что в блеске дня Меня счастливей нищий и убогий, Но что жалеешь ты, мой друг, меня, Идущего пустынною дорогой.

Перевод К. Бальмонта (1901)

СТРАНА ФЕЙ

Мгла долов – тень по кручам Лес, подобный тучам, Чьи формы брезжут странно В слепых слезах тумана. Бессмертных лун чреда, Всегда, – всегда, – всегда, Меняя мутно вид, Ущерб на диск, – бежит, Бежит, – улыбкой бледной Свет звезд гася победно. И, в полночь по луне, Одна, туманней всех (Не та ль, что в вышине Всех дольше длила бег), Нисходит – долу – долу Свой центр клоня к престолу Горы, на снег вершин, Туман огромной сферы Скрывает, – плащ без меры, Сон хижин и руин, И лес на всем просторе, И море, – о! и море! Всех духов, что скользят, Все существа, что спят, Вбирая полно их В лабиринт лучей своих, Как будто в этот срок Их сон глубок, – глубок! Им вскроет день глаза, И лунный их покров Взлетит на небеса С тяжелым севом гроз: Он стал – цепь облаков Иль желтый альбатрос, И та же днем луна Им больше не нужна, Как одеянье тайны (Но как все чрезвычайно!) А атомы луны Днем в дождь разрешены; Не их ли мотыльки, Когда летят, легки, В лазурь, ах! для паденья (Вовек без достиженья), Во образе пыльцы Приносят образцы!

Перевод В. Брюсова (1924)

К ЕЛЕНЕ

О, Елена, твоя красота для меня Как Никейский челнок старых дней, Что, к родимому краю неся и маня, Истомленного путника мчал все нежней Над волной благовонных морей. По жестоким морям я блуждал, нелюдим, Но классический лик твой, с загадкою грез, С красотой гиацинтовых нежных волос, Весь твой облик Наяды – всю грусть, точно дым, Разогнал – и меня уманила Наяда К чарованью, что звалось – Эллада, И к величью, что звалося – Рим. Вот, я вижу, я вижу тебя вдалеке, Ты как статуя в нише окна предо мной, Ты с лампадой агатовой в нежной руке, О, Психея, из стран, что целебны тоске И зовутся Святою Землей!

Перевод К. Бальмонта (1904)

ИЗРАФЕЛЬ

…И ангел Израфель, струны сердца

которого – лютня, и у которого из всех

созданий Бога – сладчайший голос.

Коран
На Небе есть ангел, прекрасный, И лютня в груди у него. Всех духов, певучестью ясной, Нежней Израфель сладкогласный, И, чарой охвачены властной, Созвездья напев свой согласный Смиряют, чтоб слушать его. Колеблясь в истоме услады, Пылает любовью Луна; В подъятии высшем, она Внимает из мглы и прохлады. И быстрые медлят Плеяды; Чтоб слышать тот гимн в Небесах. Семь Звезд улетающих рады Сдержать быстролетный размах. И шепчут созвездья, внимая, И сонмы влюбленных в него, Что песня его огневая Обязана лютне его. Поет он, на лютне играя, И струны живые на ней, И бьется та песня живая Среди необычных огней. Но ангелы дышат в лазури, Где мысли глубоки у всех; Полна там воздушных утех Любовь, возращенная бурей; И взоры лучистые Гурий Исполнены той красотой, Что чувствуем мы за звездой. Итак, навсегда справедливо Презренье твое, Израфель, К напевам, лишенным порыва! Для творчества страсть – колыбель. Все стройно в тебе и красиво, Живи, и прими свой венец, О, лучший, о, мудрый певец! Восторженность чувств исступленных Пылающим ритмам под стать. Под музыку звуков, сплетенных Из дум Израфеля бессонных, Под звон этих струн полнозвонных И звездам отрадно молчать. Все Небо твое, все блаженство. Наш мир – мир восторгов и бед, Расцвет наш есть только расцвет. И тень твоего совершенства Для нас ослепительный свет. Когда Израфелем я был бы, Когда Израфель был бы мной, Он песни такой не сложил бы Безумной – печали земной. И звуки, смелее, чем эти, Значительней в звучном завете, Возникли бы, в пламенном свете, Над всею небесной страной.

Перевод К. Бальмонта (1901)

СПЯЩАЯ

В Июне, в полночь, в мгле сквозной, Я был под странною луной. Пар усыпительный, росистый, Дышал от чаши золотистой, За каплей капля, шел в простор, На высоту спокойных гор, Скользил, как музыка без слова, В глубины дола мирового. Спит на могиле розмарин, Спит лилия речных глубин; Ночной туман прильнул к руине! И глянь! там озеро в ложбине, Как бы сознательно дремля, Заснуло, спит. Вся спит земля. Спит Красота! – С дремотой слита (Ее окно в простор открыто) Ирэна, с нею судеб свита. О, неги дочь! тут как помочь? Зачем окно открыто в ночь? Здесь ветерки, с вершин древесных, О чарах шепчут неизвестных Волшебный строй, бесплотный рой, Скользит по комнате ночной, Волнуя занавес красиво И страшно так – и прихотливо Над сжатой бахромой ресниц, Что над душой склонились ниц, А на стенах, как ряд видений, Трепещут занавеса тени. Тебя тревоги не гнетут? О чем и как ты грезишь тут? Побыв за дальними морями, Ты здесь, среди дерев, с цветами. Ты странной бледности полна. Наряд твой странен. Ты одна. Странней всего, превыше грез, Длина твоих густых волос. И все объято тишиною Под той торжественной луною. Спит красота! На долгий срок Пусть будет сон ее глубок! Молю я Бога, что над нами, Да с нераскрытыми очами, Она здесь вековечно спит, Меж тем как рой теней скользит, И духи в саванах из дыма Идут, дрожа, проходят мимо. Любовь моя, ты спишь. Усни На долги дни, на вечны дни! Пусть мягко червь мелькнет в тени! В лесу, в той чаще темноокой, Пусть свод откроется высокий, Он много раз здесь был открыт, Принять родных ее меж плит Да дремлет там в глуши пустынной, Да примет склеп ее старинный, Чью столь узорчатую дверь Не потревожить уж теперь Куда не раз, рукой ребенка, Бросала камни – камень звонко, Сбегая вниз, металл будил, И долгий отклик находил, Как будто там, в смертельной дали, Скорбя, усопшие рыдали.

Перевод К. Бальмонта (1911)

ДОЛИНА ТРЕВОГИ

Когда-то здесь был ясный дол, Откуда весь народ ушел. Он удалился на войну И поручил свою страну Вниманью звезд сторожевых, Чтоб ночью, с башен голубых, С своей лазурной высоты, Они глядели на цветы, Среди которых целый день Сверкала, медля, светотень. Теперь же кто бы ни пришел, Увидит, как тревожен дол. Нет без движенья ничего, За исключеньем одного: Лишь ветры дремлют пеленой Над зачарованной страной. Не ветром движутся стволы, Что полны зыбью, как валы Вокруг Гебридских островов. И не движением ветров Гонимы тучи здесь и там, По беспокойным Небесам. С утра до вечера, как дым, Несутся с шорохом глухим, Над тьмой фиалок роковых, Что смотрят сонмом глаз людских, Над снегом лилий, что, как сон, Хранят могилы без имен, Хранят, и взор свой не смежат, И вечно плачут и дрожат. С их ароматного цветка Бежит роса, бежит века, И слезы с тонких их стеблей Как дождь сверкающих камней.

Перевод К. Бальмонта (1901)

ГОРОД НА МОРЕ

Здесь Смерть себе воздвигла трон, Здесь город, призрачный, как сон, Стоит в уединеньи странном, Вдали на Западе туманном, Где добрый, злой, и лучший, и злодей Прияли сон – забвение страстей. Здесь храмы и дворцы и башни, Изъеденные силой дней, В своей недвижности всегдашней, В нагроможденности теней, Ничем на наши не похожи. Кругом, где ветер не дохнет, В своем невозмутимом ложе, Застыла гладь угрюмых вод. Над этим городом печальным, В ночь безысходную его, Не вспыхнет луч на Небе дальнем. Лишь с моря, тускло и мертво, Вдоль башен бледный свет струится, Меж капищ, меж дворцов змеится, Вдоль стен, пронзивших небосклон, Бегущих в высь, как Вавилон, Среди изваянных беседок, Среди растений из камней, Среди видений бывших дней, Совсем забытых напоследок, Средь полных смутной мглой беседок, Где сетью мраморной горят Фиалки, плющ и виноград. Не отражая небосвод, Застыла гладь угрюмых вод. И тени башен пали вниз, И тени с башнями слились, Как будто вдруг, и те, и те, Они повисли в пустоте. Меж тем как с башни – мрачный вид! Смерть исполинская глядит. Зияет сумрак смутных снов Разверстых капищ и гробов, С горящей, в уровень, водой; Но блеск убранства золотой На опочивших мертвецах, И бриллианты, что звездой Горят у идолов в глазах, Не могут выманить волны Из этой водной тишины. Хотя бы только зыбь прошла По гладкой плоскости стекла, Хотя бы ветер чуть дохнул И дрожью влагу шевельнул. Но нет намека, что вдали, Там где-то дышат корабли, Намека нет на зыбь морей, Не страшных ясностью своей. Но чу! Возникла дрожь в волне! Пронесся ропот в вышине! Как будто башни, вдруг осев, Разъяли в море сонный зев, Как будто их верхи, впотьмах, Пробел родили в Небесах. Краснее зыбь морских валов, Слабей дыхание Часов. И в час, когда, стеня в волне, Сойдет тот город к глубине, Прияв его в свою тюрьму, Восстанет Ад, качая тьму, И весь поклонится ему.

Перевод К. Бальмонта (1901)

К ОДНОЙ ИЗ ТЕХ, КОТОРЫЕ В РАЮ

В тебе я видел счастье Во всех моих скорбях, Как луч среди ненастья, Как остров на волнах, Цветы, любовь, участье Цвели в твоих глазах. Тот сон был слишком нежен, И я расстался с ним. И черный мрак безбрежен. Мне шепчут Дни: "Спешим!" Но дух мой безнадежен, Безмолвен, недвижим. О, как туманна бездна Навек погибших дней! И дух мой бесполезно Лежит, дрожит над ней, Лазурь небес беззвездна, И нет, и нет огней. Сады надежд безмолвны, Им больше не цвести, Печально плещут волны "Прости – прости – прости", Сады надежд безмолвны, Мне некуда идти. И дни мои – томленье, И ночью все мечты Из тьмы уединенья Спешат туда, где – ты, Воздушное виденье Нездешней красоты!

Перевод К. Бальмонта (1895)

ГИМН

Зарей, – днем, – в вечера глухие, Мой гимн ты слышала, Мария! В добре и зле, в беде и счастье, Целенье мне – твое участье! Когда часы огнем светали, И облака не тмили далей, Чтоб не блуждать как пилигрим, Я шел к тебе, я шел к твоим. Вот бури Рока рушат явно Мое "теперь", мое "недавно", Но "завтра", веруют мечты, Разгонят мрак – твои и ты!

Перевод В. Брюсова (1924)

КОЛИЗЕЙ

Прообраз Рима древнего! Святыня, Роскошный знак высоких созерцаний, Оставленный для Времени веками Похороненной пышности и власти. О, наконец, чрез столько-столько дней Различных странствий, жажды ненасытной, (Той жажды, что искала родников Сокрытых знаний, здесь, в тебе лежащих), Смиренным измененным человеком, Склоняюсь я теперь перед тобой, Среди твоих теней, и упиваюсь, Душой своей души, в твоем величьи, В твоей печали, пышности, и славе. Обширность! Древность! Память неких дней! Молчание! И Ночь! И Безутешность! Я с вами – я вас вижу в вашей славе - О, чары, достовернее тех чар, Что были скрыты садом Гефсиманским, - Властней тех чар, что, с тихих звезд струясь, Возникли над Халдеем восхищенным! Где пал герой, колонна упадает! Где вился золотой орел, там в полночь Сторожевой полет летучей мыши! Где Римские матроны развевали По ветру сеть волос позолоченных, Теперь там развеваются волчцы! Где, развалясь на золотом престоле, Сидел монарх, теперь, как привиденье, Под сумрачным лучом луны двурогой, В свой каменистый дом, храня молчанье, Проскальзывает ящерица скал! Но подожди! ужели эти стены - И эти своды в сетке из плюща - И эти полустершиеся глыбы - И эти почерневшие столбы - И призрачные эти архитравы - И эти обвалившиеся фризы - И этот мрак – развалины – обломки - И эти камни – горе! эти камни Седые – неужели это все, Что едкие Мгновенья пощадили Из прежнего величия и славы, Храня их для Судьбы и для меня? "Не все – мне вторят Отклики – не все. Пророческие звуки возникают Навеки, громким голосом, из нас, И от Развалин к мудрому стремятся, Как звучный голос от Мемнона к Солнцу. Мы властвуем сердцами самых сильных, Влиянием своим самодержавным Блюдем все исполинские умы. Нет, не бессильны сумрачные камни. Не вся от нас исчезла наша власть, Не вся волшебность светлой нашей славы Не все нас окружающие чары Не все в нас затаившиеся тайны Не все воспоминанья, что, над нами Замедлив, облекли нас навсегда В покров того, что более, чем слава".

Перевод К. Бальмонта (1901)

В АЛЬБОМ

[Френсис  Сарджент Осгуд]

Ты хочешь быть любимой? – Верь Тому пути, которым шла. Будь только то, что ты теперь, Не будь ничем, чем не была. Так мил твой взор, так строен вид, Так выше всех ты красотой, Что не хвалить тебя – то стыд, Любить – лишь долг простой.

Перевод В. Брюсова (1924)

К Ф.

Любимая! меж всех уныний, Что вкруг меня сбирает Рок (О, грустный путь, где средь полыни Вовек не расцветет цветок), Я все ж душой не одинок: Мысль о тебе творит в пустыне Эдем, в котором мир – глубок. Так! память о тебе – и в горе Как некий остров меж зыбей, Волшебный остров в бурном море, В пучине той, где на просторе Бушуют волны, все сильней, Все ж небо, с благостью во взоре, На остров льет поток лучей.

Перевод В. Брюсова (1924)

СВАДЕБНАЯ БАЛЛАДА

Обручена кольцом, Вдыхая ладан синий, С гирляндой над лицом, В алмазах, под венцом, Не счастлива ль я ныне! Мой муж в меня влюблен… Но помню вечер синий, Когда мне клялся он: Как похоронный звон Звучала речь, как стон Того, кто пал, сражен, Того, кто счастлив ныне. Смягчил он горечь слез Моих в тот вечер синий; Меня (не бред ли грез?) На кладбище отнес, Где мертвецу, меж роз, Шепнула я вопрос: "Не счастлива ль я ныне?" Я поклялась в ответ Ему, в тот вечер синий. Пусть мне надежды нет, Пусть веры в сердце нет, Вот – апельсинный цвет: Не счастлива ль я ныне? О, будь мне суждено Длить сон и вечер синий! Все ужасом полно Пред тем, что свершено. О! тот, кто мертв давно, Не будет счастлив ныне!

Перевод В. Брюсова (1924)

ЗАНТЕ

Прекрасный остров! Лучший из цветов Тебе свое дал нежное названье. Как много ослепительных часов Ты будишь в глубине воспоминанья! Как много снов, чей умер яркий свет, Как много дум, надежд похороненных! Видений той, которой больше нет, Нет больше на твоих зеленых склонах! Нет больше! скорбный звук, чье волшебство Меняет все. За этой тишиною Нет больше чар! Отныне предо мною Ты проклят средь расцвета своего! О, гиацинтный остров! Алый Занте! "Isola d'oro! Fior di Levante!"

Перевод К. Бальмонта (1901)

ЗАКОЛДОВАННЫЙ ЗАМОК

В самой зеленой из наших долин, Где обиталище духов добра, Некогда замок стоял властелин, Кажется, высился только вчера. Там он вздымался, где Ум молодой Был самодержцем своим. Нет, никогда над такой красотой Не раскрывал своих крыл Серафим! Бились знамена, горя, как огни, Как золотое сверкая руно. (Все это было – в минувшие дни, Все это было давно.) Полный воздушных своих перемен, В нежном сиянии дня, Ветер душистый вдоль призрачных стен Вился, крылатый, чуть слышно звеня. Путники, странствуя в области той, Видели в два огневые окна Духов, идущих певучей четой, Духов, которым звучала струна, Вкруг того трона, где высился он, Багрянородный герой, Славой, достойной его, окружен, Царь над волшебною этой страной, Вся в жемчугах и рубинах была Пышная дверь золотого дворца, В дверь все плыла и плыла и плыла, Искрясь, горя без конца, Армия Откликов, долг чей святой Был только – славить его, Петь, с поражающей слух красотой, Мудрость и силу царя своего. Но злые созданья, в одеждах печали, Напали на дивную область царя. (О, плачьте, о, плачьте! Над тем, кто в опале, Ни завтра, ни после не вспыхнет заря!) И вкруг его дома та слава, что прежде Жила и цвела в обаяньи лучей, Живет лишь как стон панихиды надежде, Как память едва вспоминаемых дней. И путники видят, в том крае туманном, Сквозь окна, залитые красною мглой, Огромные формы, в движении странном, Диктуемом дико звучащей струной. Меж тем как, противные, быстрой рекою, Сквозь бледную дверь, за которой Беда, Выносятся тени и шумной толпою, Забывши улыбку, хохочут всегда.

Перевод К. Бальмонта (1901)

МОЛЧАНИЕ

Есть свойства – существа без воплощенья, С двойною жизнью: видимый их лик В той сущности двоякой, чей родник Свет в веществе, предмет и отраженье. Двойное есть Молчанье в наших днях, Душа и тело – берега и море. Одно живет в заброшенных местах, Вчера травой поросших; в ясном взоре, Глубоком, как прозрачная вода, Оно хранит печаль воспоминанья, Среди рыданий найденное знанье; Его названье: "Больше Никогда". Не бойся воплощенного Молчанья, Ни для кого не скрыто в нем вреда. Но если ты с его столкнешься тенью (Эльф безымянный, что живет всегда Там, где людского не было следа), Тогда молись, ты обречен мученью!

Перевод К. Бальмонта (1895)

ЧЕРВЬ-ПОБЕДИТЕЛЬ

Во тьме безутешной – блистающий праздник, Огнями волшебный театр озарен; Сидят серафимы, в покровах, и плачут, И каждый печалью глубокой смущен. Трепещут крылами и смотрят на сцену, Надежда и ужас проходят, как сон; И звуки оркестра в тревоге вздыхают, Заоблачной музыки слышится стон. Имея подобие Господа Бога, Снуют скоморохи туда и сюда; Ничтожные куклы, приходят, уходят, О чем-то бормочут, ворчат иногда. Над ними нависли огромные тени, Со сцены они не уйдут никуда, И крыльями Кондора веют бесшумно, С тех крыльев незримо слетает – Беда! Мишурные лица! – Но знаешь, ты знаешь, Причудливой пьесе забвения нет. Безумцы за Призраком гонятся жадно, Но Призрак скользит, как блуждающий свет. Бежит он по кругу, чтоб снова вернуться В исходную точку, в святилище бед; И много Безумия в драме ужасной, И Грех в ней завязка, и Счастья в ней нет. Но что это там? Между гаеров пестрых Какая-то красная форма ползет, Оттуда, где сцена окутана мраком! То червь, – скоморохам он гибель несет. Он корчится! – корчится! – гнусною пастью Испуганных гаеров алчно грызет, И ангелы стонут, и червь искаженный Багряную кровь ненасытно сосет. Потухли огни, догорело сиянье! Над каждой фигурой, дрожащей, немой, Как саван зловещий, крутится завеса, И падает вниз, как порыв грозовой И ангелы, с мест поднимаясь, бледнеют, Они утверждают, объятые тьмой, Что эта трагедия Жизнью зовется, Что Червь-Победитель – той драмы герой!

Перевод К. Бальмонта (1901)

ЛИНОР

О, сломан кубок золотой! душа ушла навек! Скорби о той, чей дух святой – среди Стигийских рек. Гюи де Вир! Где весь твой мир? Склони свой темный взор: Там гроб стоит, в гробу лежит твоя любовь, Линор! Пусть горький голос панихид для всех звучит бедой, Пусть слышим мы, как нам псалмы поют в тоске святой, О той, что дважды умерла, скончавшись молодой. "Лжецы! Вы были перед ней – двуликий хор теней. И над больной ваш дух ночной шепнул: Умри скорей! Так как же может гимн скорбеть и стройно петь о той, Кто вашим глазом был убит и вашей клеветой, О той, что дважды умерла, невинно-молодой?" Peccavimus_: но не тревожь напева похорон, Чтоб дух отшедший той мольбой с землей был примирен. Она невестою была, и Радость в ней жила, Надев несвадебный убор, твоя Линор ушла. И ты безумствуешь в тоске, твой дух скорбит о ней, И свет волос ее горит, как бы огонь лучей, Сияет жизнь ее волос, но не ее очей. "Подите прочь! В моей душе ни тьмы, ни скорби нет. Не панихиду я пою, а песню лучших лет! Пусть не звучит протяжный звон угрюмых похорон, Чтоб не был светлый дух ее тем сумраком смущен. От вражьих полчищ гордый дух, уйдя к друзьям, исчез, Из бездны темных Адских зол в высокий мир Чудес, Где золотой горит престол Властителя Небес".

Перевод К. Бальмонта (1901)

СТРАНА СНОВ

Дорогой темной, нелюдимой, Лишь злыми духами хранимой, Где некий черный трон стоит, Где некий Идол, Ночь царит, До этих мест, в недавний миг, Из крайней Фуле я достиг, Из той страны, где вечно сны, где чар высоких постоянство, Вне Времени – и вне Пространства. Бездонные долины, безбрежные потоки, Провалы и пещеры. Гигантские леса, Их сумрачные формы – как смутные намеки, Никто не различит их, на всем дрожит роса. Возвышенные горы, стремящиеся вечно Обрушиться, сквозь воздух, в моря без берегов, Течения морские, что жаждут бесконечно Взметнуться ввысь, к пожару горящих облаков. Озера, беспредельность просторов полноводных, Немая бесконечность пустынных мертвых вод, Затишье вод пустынных, безмолвных и холодных, Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод. Близ озерных затонов, меж далей полноводных, Близ этих одиноких печальных мертвых вод, Близ этих вод пустынных, печальных и холодных, Со снегом спящих лилий, сомкнутых в хоровод, Близ гор, – близ рек, что вьются, как водные аллеи, И ропщут еле слышно, журчат – журчат всегда, Вблизи седого леса, – вблизи болот, где змеи, Где только змеи, жабы, да ржавая вода, Вблизи прудков зловещих и темных ям с водою, Где притаились Ведьмы, что возлюбили мглу, Вблизи всех мест проклятых, насыщенных бедою, О, в самом нечестивом и горестном углу, Там путник, ужаснувшись, встречает пред собою Закутанные в саван видения теней, Встающие внезапно воздушною толпою, Воспоминанья бывших невозвратимых Дней. Все в белое одеты, они проходят мимо, И вздрогнут, и, вздохнувши, спешат к седым лесам, Виденья отошедших, что стали тенью дыма, И преданы, с рыданьем, Земле – и Небесам. Для сердца, чьи страданья – столикая громада, Для духа, что печалью и мглою окружен, Здесь тихая обитель, – услада, – Эльдорадо, Лишь здесь изнеможенный с собою примирен. Но путник, проходящий по этим дивным странам, Не может – и не смеет открыто видеть их, Их таинства навеки окутаны туманом, Они полу сокрыты от слабых глаз людских. Так хочет их Властитель, навеки возбранивший Приоткрывать ресницы и поднимать чело, И каждый дух печальный, в пределы их вступивший, Их может только видеть сквозь дымное стекло. Дорогой темной, нелюдимой, Лишь злыми духами хранимой, Где некий черный трон стоит, Где некий Идол, Ночь царит, Из крайних мест, в недавний миг, Я дома своего достиг.

Перевод К. Бальмонта (1901)



Поделиться книгой:

На главную
Назад