– …весь трясусь, как только мне стоит услышать твой голос, – продолжал давить на мозг скучным, занудным тоном мой бывший. – Слушай, а тебе сейчас не хочется увидеть, в чем я одет, и что делаю? Если не готова приехать, то может – ты зайдешь, наконец, в Скайп и запустишь свою веб-камеру? И тогда устроим небольшой сеанс?
Что ж за день-то такой сегодня такой, а? Да, я тупая ограниченная баба. Это правда, чего уж там, но мужики, которые давно в теме, ну какого ж хеника вы лезете? Неужели давно не понятно, что я не фея? Потом латаю нервы после образного раскатывания вас по асфальту, а вы обижаетесь. Уж очень напористо он меня соблазнял, и просто слышалось, как его дыхание становилось все более и более учащенным. Еще немного и не выдержу. Совсем озверею. Мужик – единственное животное, которое может заниматься сексом по интернету. Я прикрыла рукой трубку, сделала еще несколько глубоких вздохов, убрала руку и сказала:
– Слушай, радость моя, – как можно спокойнее и холоднее проговорила я, – у меня сегодня был сложный утомительный день, и я устала просто зверски. Сейчас еще уйма срочной работы на вечер, и как бы мне ни нравились наши маленькие игры, в настоящий момент ну никак не смогу составить тебе компанию. Мне очень жаль, но ничего не получится.
– В смысле – не получится? Ты о чем?
– Устала, вот о чем. Отвали! – грубо и недипломатично пояснила я. Недаром политики говорят, что дипломатия – это искусство насрать кому-нибудь в душу так, чтобы у объекта во рту остался легкий привкус лесных ягод. Никогда вот не умела быть дипломатом.
– Обожаю, когда ты грубишь! Знаешь, – снова заворковала трубка, – у тебя сейчас такой драматический голос, особенно когда ты сказал свое «устала»! И дико сексуальный! Аж прет всего! Ну почему мы расстались? После твоего ухода у меня вся жизнь пошла наперекосяк. Разреши снять с тебя нервное напряжение, а? Давай? Мне плохо без тебя. Поиграем в нашу любимую игру, расслабимся! Ты же понимаешь, что потом тебе станет только приятней. И работать будет легче. Ведь отлично знаешь, что тебе со мной лучше всего. Сейчас я твой, и для нас здесь нет ничего невозможного и ничего запретного. Сначала приеду к тебе, и мы начнем с того, что заведем самый развратный, самый похабный, самый горячий разговор, а потом…
Вот тут уже был явный перебор, это он зря так сказал. Здесь вся моя злость прорвала сдерживающие барьеры и вырвалась наружу неконтролируемым мутным потоком, как при наводнении в южной Европе. Мой бывший, упившийся до зелёных ящериц, не имел никакого основания звонить ночью своей бывшей мне, и допрашивать, почему я разрушила всю его жизнь. А он звонил. Правда – не более чем три раза за загул. Также он мог впадать в мою дверь и блаженно засыпать на коврике, но не чаще двух раз в год. Взамен он был должен по первому моему велению и по моему хотению во всякий момент приезжать с дрелью и отверткой, дабы выполнить нехитрую мужскую работу. Кстати, в понятие «нехитрой мужской работы» секс вовсе даже не входил.
– Слушай, отвянь, радость моя, – зло выговорила я. – Как-нибудь после, в другой раз, ладно? В другой раз.
– Погоди. Может ты…
– Достал, блин! – жестко перебила я и бросила трубку с такой силой, что аппарат рисковал разбиться или как-то по-другому испортиться.
Почти сразу телефон зазвонил снова, но я даже не шелохнулась, только зажмурила глаза с такой силой, что в темноте сомкнутых век появились светящиеся узоры. Почему-то вдруг вспомнилось, что этот эффект называется – фосфен. Когда, после установленного времени включился автоответчик, звонящий ничего не сказал – молча повесил трубку. Я с отвращением посмотрела на телефон, и скорчила ему рожу. Потом взяла мобильник, проверила заряд батарейки, и выключила совсем. Сегодня уже совсем не хотелось вспоминать собственного далеко еще не старого любовника.
– Вот ведь сучка, – со злостью прошипела я в пространство. – Похотливая вредная тварь. Я же работать сегодня больше уже не смогу, а вроде как собиралась.
Я почти рассталась с ним примерно год назад, а не встречалась около месяца. Он был чудесным, но не сложилось. Почему? Не знаю, просто надоело и все. Отношение изжили себя, и мы приелись друг другу. Это бывает, бывает со многими, и вот случилось с нами. А теперь надо успокоиться и взбодриться. Еще принять бы нужные таблетки, а я не могу. Побочное действие антидепрессантов – головные боли и бессонница. Побочное действие транквилизаторов – слабость, вялость и всеобщая лень моего организма. Если принять и то, и другое, то получим боль в башке вместе со сплошной организменной ленью. Ненавижу лень. Терпеть не могу это гребаное состояние. Не могу уже заставить себя что-то делать, а на улице холод собачий.
Так от всего этого устала, что не хотела уже ничего. Состояние – общая мизантропия. Как однажды коряво выразился один русский классик устами своего персонажа: «чем больше я люблю человечество вообще, тем меньше я люблю людей в частности, то есть порознь, как отдельных лиц».
Когда телефон позвонил опять, я не очень-то и удивилась: пришлось включить – ждала важного звонка, а позвонить могли как по мобильному, так и по домашнему телефону. Номер опять не определялся, но я почти не сомневалась, что опять звонит мой бывший.
– Привет, ты опять? – сказала вместо обычного своего «Алло?».
У меня сразу же возникло какое-то противное ощущение, что на сей раз звонок неким образом связан с делом, которое только что поручил шеф, с тем романом, будь он трижды неладен.
– Доброго здравия, – пробасила трубка густым мужским голосом. – Вы ждали звонка?
– Извините. Думала, что это один мой знакомый. Слушаю вас.
– Вы прочитали роман – «Икона царя Бориса»? – сразу же, без всякого предисловия, спросил бас.
– У меня его и нет даже. А надо читать? – недовольно переспросила я.
– Вам – обязательно. Есть где записать?
– Что записать-то? – не поняла я.
– Продиктую. Возьмите карандаш-бумагу.
Я нашла клочок бумаги и пишущую ручку.
– Да?
– Готовы? Записывайте. Завтра пойдете на улицу Садово-Каретная восемь, строение четыре, фирма – «Индивидуальные услуги», зал абонентных ящиков.
– Так и называется?
– Да. Зал абонентных ящиков, ящик номер сто девяносто три. Шифр – три, два, ноль, девять, четыре пять, восемь, один, ноль. Записали?
Ручка вдруг перестала писать, я ее зашвырнула в угол и судорожно нашарила на столе другую.
– Погодите… восемь, один, ноль. Записала.
– Прочитайте все, что записали, – повелел голос.
– Улица Садово-Каретная восемь, строение четыре, фирма – «Индивидуальные услуги», зал абонентных ящиков, номер – сто девяносто три. Шифр – три, два, ноль, девять, четыре, пять, восемь, один, ноль.
– Все верно. Там вы найдете книгу и необходимые пояснения. Вы поняли?
– Поняла. Извините, а с кем я говорю? Все это очень хорошо и даже интересно, но с какого перепугу я должна…
Но трубка уже издавала короткие гудки – неизвестный собеседник отсоединился.
На другой день я послушно отправилась по указанному адресу и, как это ни удивительно, нашла все там, где и сказал неизвестный телефонный собеседник. В толстом и плотном пакете, усиленном пузырчатым полиэтиленом, лежало четыре предмета: конверт с безымянным CD-диском, две книги и клочок бумаги в четвертушку листа.
Как потом выяснилось, на этом диске оказался нормальный PDF-файл с английским текстом, уже сверстанным для печати. Видимо – оригинал-макет американского издания. Каким образом он попал к нашему клиенту – неведомо.
Первой книгой оказалось англоязычное издание в мягкой обложке. Все тот же «Icon оf Tsar Boris»
Вторая книга представляла собой русский перевод «Иконы царя Бориса», Книжка оказалась хорошо издана, на недурной бумаге и под приятной обложкой. Дизайнер использовал оригинальное название на языке автора в качестве оформления. Темно-коричневый фон обложки пересекали крупные лиловые латинские литеры, занимавшие все свободное место – в три строки, с задника через корешок на лицевую сторону и выходили за формат так, что полностью прочитать оригинальное название – «icon of tsar boris» не представлялось возможным. По-русски имя автора и название было набрано небольшими белыми буквами шрифта Тахома. В качестве элемента оформления, маленьким квадратиком, дизайнер применил изображение какой-то иконы, переведенное в цветной негатив.
Уже позже мне стало известно, что с этим переводом сразу как-то не заладилось. Сначала «Икону царя Бориса» хотело выпустить издательство «ИЛ», но там как-то не сложилось, публикацию отсрочили, а потом и вообще заморозили. Вероятно, повлиял кризис, но я почему-то думаю, что некто влиятельный надавил на невидимые рычаги и издание запретили. Потом опять что-то произошло, и в результате перевод вышел в «Зарубежке» – московском книжном издательстве, специализировавшимся на нынешней заграничной прозе. Книга вышла в серии «Средство от тоски». Под лозунгом «солидный подход к несолидному жанру» в этой серии печатали самые современные бестселлеры лучших зарубежных мастеров детектива. Серию вел не кто иной, как известный беллетрист и литературовед, автор повестей и романов о проницательных российских сыщиках конца девятнадцатого столетия Георгий Габриашвилли, пишущий под псевдонимом – К. Ропоткин.
Записка была краткой:
Все, вплоть до подписи, отпечатано на лазерном принтере, шрифт – таймс-италик, ничего необычного…
Ну, конечно, сразу же позвонила, куда бы делась? Трубку долго никто не брал, пока не закончилось время. Перезванивать не стала, надо – проклюнется сам. Так и получилось – минуты через четыре мобильник завибрировал. Высветился недавно набранный мною номер.
– Да? – с вопросительной ноткой сказала я.
– Здравствуйте, Стелла. Извините меня, но я не мог сразу говорить. Работа. Спасибо, что позвонили. Вы ознакомились с книгой?
– Ну, прочитала, но так, «по диагонали», – вяло сказала я.
– Это хорошо, значит теперь вы ближе к нашей проблеме. Как вы относитесь, к тому, чтобы поужинать вместе?
– А это не пойдет вразрез с вашим статусом?
– Я буду в мирской одежде, а грани преступать мы не будем, – кротко прояснил ситуацию Андрей Александрович, и мне вдруг почему-то стало стыдно за свою моральную испорченность. – Надо поговорить. По делу.
– Хорошо. Как вы относитесь к кафе «Гоблин»?
– Вполне. Там хорошая кухня.
– Тогда завтра вечером. Встретимся в метро, на Новокузнецкой. Ближайшая к эскалатору правая лавочка. Вас устроит?
– Очень хорошо, но можно послезавтра? Это вас не затруднит? Завтра буду немного занят.
– Договорились…
Уже дома вышла в интернет и нашла в Википедии:
Единая Христианская Апостольская Церковь (ЕХАЦ) основана Джоном Даунсом, в 1895 году в Североамериканских Соединенных Штатах. В дальнейшем судьба и жизнь ЕХАЦ тесно переплелась с судьбой Общества дисковидной Земли, их приверженцы практически совпадали, и поэтому трудно отделить одну организацию от другой. По заявлениям сторонников этих организаций, все правительства заключили мировой заговор с целью обмана людей. Члены Общества дисковидной Земли – организации, созданной в Англии и потом восстановленной в США, основываясь на буквальном толковании некоторых мест Ветхого Завета, отстаивают идею, согласно которой Земля имеет форму диска. Адепты этого учения многократно подвергались насмешкам, а ссылки на современных приверженцев дисковидной Земли зачастую служат в качестве эталона абсурдного догматизма и непризнания очевидного. У истоков Общества стоял английский изобретатель Сэмюэл Роуботэм, который в XIX веке пытался доказать, что Земля имеет плоскую форму. Его последователи основали Вселенское зететическое общество. В США идеи Роуботэма были с восторгом восприняты Джоном Даунсом, основавшим Единую Христианскую Апостольскую Церковь. В 1906 году главой Церкви стал заместитель Даунса – Уильям Гленн, принявший имя Уильяма Первого, который отстаивал и пропагандировал дисковидную форму Земли до самой своей смерти, последовавшей в 1944 году. В 1956 году Сэм Шенн возродил Всемирное общество под названием «Международное общество дисковидной Земли – Единая Христианская Апостольская Церковь» или, сокращенно – ЕХАЦ. По слухам, когда Сэму Шенну показали снимки из космоса и спросили, что он о них думает, тот ответил: «Ха! Не надо особой фантазии чтобы понять, как подобные фотографии могут одурачить простаков». На посту президента общества в 1971 году его сменил Чарли Джонс.
За три десятилетия председательства Джонса число сторонников общества значительно увеличилось: от нескольких членов до приблизительно трех тысяч человек из разных государств. Чарли Джонс умер в 2005 году, и в настоящий момент существование Международного общества дисковидной Земли по-прежнему неразрывно связано с ЕХАЦ. Единая Христианская Апостольская Церковь, официально поддерживающая доктрину дисковидной Земли, не только не прекратила своего существования, но напротив продолжает развиваться до сих пор, постоянно накапливая число сторонников и адептов. Сейчас Единую Христианскую Апостольскую Церковь возглавляет Патриарх – Его Святейшество Уильям IV, мирское имя которого держится в строжайшей тайне.
Общество, совместно и под эгидой ЕХАЦ издает книги, распространяет информационные бюллетени, листовки и тому подобную литературу, в которой отстаивает модель дисковидной Земли. Церковь имеет свой учебно-миссионерский центр в Нью-Йорке – Духовную Академию Единой Христианской Апостольской Церкви. В лице своих руководителей общество утверждает, что высадка человека на Луну была мистификацией, снятой в Голливуде по сценарию Артура Кларка режиссером Стэнли Кубриком.
Космология ЕХАЦ такова. Земля является плоским диском сорок тысяч километров в диаметре, с центром в районе Северного полюса. Гравитация возникает ввиду того, что весь мир движется вверх с ускорением 9,8 м/с2. Южного полюса нет вообще, а то, что нам кажется Антарктидой – всего лишь ледяная стена, опоясывающая Землю по краю. Все фотографии из космоса – фальшивки. Экватор – круг, равноудаленный от центра и от края Земли. Солнце и Луна кружатся над поверхностью Земли как раз над экватором. То же самое происходит и со звёздами. Расстояние между объектами между экватором и краем намного больше, чем это выглядит на глобусе, а тот факт, что перелёты между ними происходят быстрее, чем должно быть согласно карте дисковидной Земли, объясняется тем, что пилоты и вообще все авиаторы тоже замешаны в заговоре.
Ни фига ж себе! И с представителем этой мракобесной организации мне теперь предстоит работать! А как, скажите на милость?
Но все прошло на удивление удачно.
В назначенный вечер мы сидели в кафе «Гоблин» и поедали заказанный отцом Андреем ужин. Пока говорили только о еде и каких-то незначительных пустяках. Наконец, я не выдержала:
– Андрей Александрович, может вы, наконец, объясните по какому случаю праздник и посвятите в ваши грандиозные планы? Что вы за человек? Вы не похожи на священника, даже на актера играющего роль священника.
Мой собеседник грустно усмехнулся в бороду.
– Вообще-то, – сказал он, – я не обязан перед вами исповедоваться, но коль скоро нам предстоит работать вместе, скажу пару слов. Скажу один раз, и возвращаться к этой теме не станем. За свои сорок лет большую часть жизни я учился. Две школы, МГИМО, аспирантура, диссертация, сначала – кандидатская по международному праву, далее – докторская… Потом уж только семинария и академия. Еще до учебы у меня развилось какое-то органическое неприятие своих профессиональных кругов, своего рода возвращение на круги своя, к Богу. А когда понял, что мои знания, мой опыт и умения могут быть полезны на новом поприще, написал письмо самому Святейшему. Видите ли, наша церковь очень непростая организация, сложный организм, и надо быть «пчелкой», а не «мухой», чтобы видеть цветы, а не гниль и отхожие места. Не сразу, но мои идеи были встречены с пониманием и одобрением там, наверху. В результате я получил от Святейшего право на особое служение. И теперь вот тружусь во благо церкви по мере своих малых сил и скудных возможностей, помоги нам Господи.
Прослушав сей монолог, я даже не знала, что ответить. Ведь по существу он так ничего и не объяснил. Но совсем меня добили самые последние его слова.
– Мне тоже кажется, – аккуратно начала плести я, – что упомянутые вами люди более непосредственно и целостно воспринимают христианство, чем интеллигенция, но… Но скажите, почему именно ЕХАЦ? Не православие, не католицизм, а ваша сравнительно молодая малочисленная церковь с не такой уж и древней историей.
– Молодая, говорите? Ей уже две тысячи лет! Ведь раньше не существовало никакого разделения церквей. Была одна Единая Христианская Апостольская Церковь, установленная еще апостолами. Наша религия, как абсолютное и полное откровение божественной жизни в условиях человеческого существования, многократна и многостороння. Посему она во всей полноте не может осуществляться не только отдельными личностями, но и целыми эпохами и отдельными народами и нациями. Как таковая, она по-разному преломляется не только в зависимости от индивидуальных особенностей той или другой личности, но своеобразно воспринимается и осуществляется различными странами и народами, в зависимости от тех или иных особенностей национального уклада, жизни и быта. Вот почему еще с первых веков христианства Единая Христианская Апостольская Церковь в конкретной жизни разделялась на отдельные церковные области, самостоятельно управляющиеся и являвшиеся поместными церквами – частями единой церкви.
Когда он, наконец, замолк, я задала тот самый вопрос, что мучил меня уже давно.
– Да, но… и вы с вашим образованием, верите, что наша Земля плоская? И в то, что она создана всего шесть тысяч лет назад?
– Давайте не будем, – мягко остановил меня отец Андрей. – Вы не воцерковленный человек, и не берите на свою душу лишней тяжести, прошу вас. Поговорим лучше о нашем деле…
Мы просидели до позднего вечера. Домой поехала на метро, ибо машина моя снова оказалась вне удобного доступа, да и не люблю я ездить в такую погоду. Правда, подземка тоже не айс. На нашей линии вечно полно народу, до самого закрытия. В интервале между двадцатью двумя и двадцатью тремя наступает, по-моему, малый час пик. Как правило, в этот час в метро едут люди возрастом до тридцати. Обычно, это студенты, системные администраторы и рядовые сотрудники супермаркетов, торговых центров и просто крупных магазинов. Большинство из них – молодые женщины от двадцати двух до двадцати девяти лет, брюнетки с высшим образованием, незамужние, но имеющие постоянных партнеров. Вместе с ними по своим неведомым делам едут разные экономисты, бухгалтеры и другие представители офисных профессий. В это время в подземке самое значительное количество пассажиров, сошедших сюда, дабы избежать метрошных пробок в другое время суток. Четверть всех тех, кто находится тут в этот час, считают себя людьми обеспеченными. Читают «Мастера и Маргариту» Булгакова, «Налоговые схемы, за которые посадили Ходорковского» Родионова, «Бессонницу» Стивена Кинга, «Парфюмера» Зюскинда и «Удушье» Чака Поланика. Всё чаще и чаще держат в руках электронные книги – букридеры. Да, конкуренция медийных ресурсов сильна и агрессивна, интернет полон свободно доступных текстов, а права авторов и издателей попираются откровенно и бесцеремонно. С другой стороны – тут уж как посмотреть: библиотеки всегда у нас были бесплатными, и, читая текст библиотечной книги, потребитель ничего не давал ни автору, ни издателю, а одну и ту же книжку читало немало людей. Впрочем – мне-то что? Если раньше, когда выходил очередной роман моего любимого писателя, я сразу же бежала в книжный, оставляя там некую сумму кровно заработанных рублей, то теперь лезу на соответствующий сайт и скачиваю. Бесплатно.
«Интересно, – думала я тогда, – а у кого-нибудь из пассажиров метро сейчас есть с собой „Икона царя Бориса“ Джона Уэйда? Пусть даже в электронном варианте?»
11. Проспект Ветеранов
Итак – затяжные праздники почти закончились. Да здравствует работа. Почти две недели сплошного пьянства, обжорства и беспробудных сексуальных утех принесли всеобщую усталость, городские пожары, накопление цинизма, лишний вес и философские мысли. Несмотря на декларируемую властями антиалкогольную политику и рождественский пост, россияне отметили длинные праздники громадными количествами выпитого алкоголя. Говорят, за все веселые дни наши соотечественники употребили не менее полутора миллиардов литров всевозможных спиртных напитков. Не желая подвергать машину воздействию последствий, я поставил ее на прикол и отдал свое тело во власть общественного транспорта.
День выдался какой-то дурацкий – тяжелый, утомительный и бестолковый. Куча дел, а ничего из проделанного так и не удалось выполнить как следует и до конца. Бывают такие дни. Вот уже и последний гонорар почти съеден текущими и незапланированными расходами. Чья-то мудрость гласит, что период полураспада денежной массы равняется неделе и никак не зависит от первоначальной величины этой массы. Верно, черт побери.
Тем временем народ еще праздновал «Старый Новый год». Хотя почему – старый? Он вполне новый по ныне действующему в православной церкви календарю. Именно по этому календарю пять дней назад у нас отмечали рождество. Никто же не называл его «старым рождеством», хотя праздновали его двадцать пятого декабря по тому же самому календарю, что сейчас отмечают «Старый Новый год». Абсурд конечно, но всем привычный абсурд.
Я дремал в практически пустом морозном трамвае. Отопление не работало. Говорят, скоро трамваи вообще ликвидируют. Совсем. И это всеобщая практика, не только в Москве. Например, в Рязани трамвайное движение прекращено полностью, а вся инфраструктура будет в ближайшее время демонтирована, если уже не демонтирована. Убыточны и малоэффективны трамваи. В Питере они вон тоже дышат на ладан, новых линий нет, а старые чинят долго и больно. Это притом, что Петербург внесен в книгу рекордов Гинесса, как город с самыми протяженными трамвайными путями. Но и людям трамвай перестал нравиться, причем сразу по двум причинам – транспорт этот стал медленным и дискомфортным. Иногда – ненадежным и опасным. Но не только самих пассажиров раздражает нынешний трамвай. Жители домов, что рядом с путями, постоянно сетуют на шум и вибрацию. Кроме того, трамвай нервирует городских чиновников: глубоко убыточен, требует хронического внимания, затрат на ремонт, замену линий проводов и самих путей. Но наиболее крупная категория граждан, у которых трамвай вызывает настоящую ненависть – это мы, хозяева легковушек. Среди водителей со стажем, пожалуй, нет такого, который ни разу не порвал бы шину на рельсах. А кто из автовладельцев не чертыхался, проезжая трамвайные перекрестки?
Кроме еще одного пассажира – неподвижно сидящего в другом конце мужика – в салоне никого больше не было. Человек опустил голову на грудь и зарылся лицом в собственный ворот. За все время моего пути гражданин не проявил никаких признаков жизни. Возможно, мой попутчик крепко спал от усталости, или упился до состояния комы, или может, он давно умер от переохлаждения – я выяснять не пытался. Окна покрывал плотный слой белого матового льда, и только в небольшие протаявшие окошечки можно было разглядеть темную местность за окном. Сейчас одиннадцать вечера или ночи, если хотите. Дребезжание движения и пар изо рта. Это стало уже привычным для меня – ехать домой в столь поздний час. Читать я не мог – не хватало света, мерзли руки, да и не хотелось лезть за книгой. Всего-то четыре остановки – уж переживу как-нибудь, зато появилась возможность немного подумать. Как всегда мои мысли плавно уплывали, хватались друг за друга и уводили куда-то совсем далеко в сторону.
Спать хотелось просто фантастически. Очевидно, отвык уже от работы, вот и устал с непривычки. Может, уже замерзаю? Скоро выходить – моя остановка – «стация Ленинский проспект, южный выход». Не проспать бы.
Еще надо бы позвонить старым друзьям – у них сегодня дата свадьбы, нужно поздравить.
За последние десять лет я почти растерял всех своих друзей. Кто-то преждевременно умер, у кого-то поменялись жизненные приоритеты и внутренние убеждения, кто-то обрел просветление и ушел в крутую эзотерику, религию и мистицизм, а с кем-то прервал контакты без особых на то причин. Кое-кто перестал общаться сам, так и не прояснив ситуации. Настоящие друзья появляются только в детстве, юности и ранней молодости. Если не сохранить эту дружбу впоследствии, то новых, полноценных друзей уже не возникнет. Никогда. А дружба – это вообще-то нелегкий труд, требующий постоянных усилий. Поэтому надо стараться. Необходимо быть терпеливым, иногда даже снисходительным. Нужно отставлять в сторону личную гордыню и признавать иногда свои мнимые ошибки, часто прекрасно осознавая собственную правоту. Нужно уметь бросить все дела, забыть про срочные встречи, и, если кому-то из друзей понадобится помощь, быстро переключиться. Надо уметь заинтересованно слушать друга, рассказывающего про себя и молчать о себе любимом, если другу это сейчас не интересно. Необходимо развить внутреннее умение закрывать глаза на мелкие обиды, сделанные не со зла, научиться говорить другу правду, пусть и неприятную для него и временами вспоминать о своем друге. И друг, чтобы иметь честь быть им, обязан делать всё то же самое. Такова общая схема, которая зачастую не срабатывает. Вот друзья и пропадают. Дружба вообще сильно обесценилась за последнее время. Друзей заменили виртуальные интернет-френды.
Поток мыслей прервался: трамвай раскрыл свои двери – пора выходить.
Дальше – метро и домой.
На каком-то автопилоте я вышел из вагона, быстро проскочил мимо многочисленных торговых киосков, проследовал до наземного павильона метро стации «Ленинский проспект». Холодно. По современным московским меркам вечер выдался довольно ветреным и морозным, вовсю мела метель. Красное цифровое табло над входом сообщало интересующимся: «23:10 -25°C». Ни о чем конкретном не думая, прошел через турникеты, спустился на станцию, сел на скамеечку и с наслаждением расслабился. Здесь тепло. Поезда нет – в это время они ходят уже нечасто.
Кто-то не поленился подсчитать, что веселый человек в среднем улыбается полтора часа в день. Все остальное время либо испытывает безразличие, либо негатив. Либо спит в метро. Совсем тихо, исподволь, груз дня оказал свое предательское действие – я закрыл глаза, стараясь посидеть просто так и спокойно остановить внутренний мысленный монолог…
Как-то незаметно для себя заснул.
Мне приснилось нечто странное и непонятное. Вначале какое-то вступление, но столь туманное и разрозненное, что вспомнить нет никакой возможности. А в заключительной части сна стоял нестерпимо солнечный, чуть морозный зимний день и почему-то в Петербурге. Видимо накануне вечером мела вьюга и выше колена надула свежих сугробов, по которым я с трудом шел от универсама к супермаркету. Зачем? Не знаю. Еще и проблемы – надо разменять купюру в сто евро и купить какое-то приспособление для фотоаппарата, которое стоило тридцать евро семьдесят центов. А сдачи нет. Супермаркет оказался вовсе не тот, что сейчас, а времён конца советской власти. Продавщицы смотрелись сердито и по-советски: сонные, толстые, с грубо накрашенными губами, в неопрятных халатах, недовольные, будто отдавали мне свои деньги. Ничего там не купил и пробирался обратно через сугробы, солнце и мороз. Солнце слепило. Темных очков не было. По дороге набрел на невесть как взявшийся тут частный бревенчатый дом. Добротный, крепкий. У входа женщина в пуховом платке, ватнике и в валенках, широкой лопатой расчищала дорожку к двери. Вдруг из дома вышла молоденькая девушка, ее дочь. Девушке лет двадцать. Она с длинными ярко-рыжими непокрытыми волнистыми волосами, в красной куртке и в джинсах со стразами, а в тонких пальцах листок бумаги. Ее мама прекратила грести снег, восстановила дыхание, отобрала у дочери листок, прочитала и вдруг произнесла: «Фу, какая пошлость! Разве можно так писать: „Мой папа ушел от нас в день сурка“?» Дочь забрала листок и молча пошла назад в дом, видимо собралась редактировать, но тут же обернулась и сказала: «Ваши документики…»
– Ваши документики, гражданин!