Помоги проекту - поделись книгой:
– Ага, давно мечтала вот какую-нибудь такую сказку голыми руками придушить. Если надо – то всегда обращайся. Но погоди, это еще не всё, игры разума способны и не на такое. Вот я тебе сейчас расскажу, что случилось со мной, когда еще в универе училась. Никому не рассказывала, ты первый. Тоже зимой дело было – не то две тысячи четвертый, не то уже две тысячи пятый год? Хэ-зэ… Помню только, что именно тогда я получила «пару» по зарубежке…
– Ты? По зарубежной литературе? – поразился я. Стелла всегда казалась мне знатоком в этом вопросе. – Как это тебя угораздило?
– Ну, так… препод рассказывал о романе Исигуро[6] «Остаток дня»: «Стивенс был профессиональным дворецким и считал, что личная жизнь несовместима с его профессией. Он всячески давил в себе стремление к женщинам и не принимал на работу красивых девушек. Но подсознательно Стивенс все же хотел нормальной жизни и давал волю своим чувствам. Кто помнит, что он делал по ночам, когда прокрадывался в библиотеку?» Я возьми и воскликни: «Ой-ой-ой-ой!» Препод строго так на меня взглянул, да и говорит: «Девушки, девушки стойте. Это же не Уэльбек[7], а Исигуро. Стивен в библиотеке читал по ночам сентиментальные стихотворения!» А я-то реально подумала, что он там дрочил!
– Все с вами ясно, юная леди, – засмеялся я. – Так что там про игры разума?
– Я не юная леди, я молодая девушка, если что. Так вот, тогда все слилось в один длинный-предлинный день. Я еще в Бирюлеве жила, поэтому вокруг всегда обитала куча старых знакомых. Уже тогда мы не особо часто видели друг дружку: всем некогда, у всех всё меньше общих интересов, но нам просто приятно было вместе. Всегда. Эти встречи становились редки уже в ту пору, хоть и жили мы в одном районе. Короче, понял да? Это сейчас я прекратила общение со своими прежними приятелями. Со всеми. С однокашниками контакты вообще закончились с самого диплома, хотя вот они все, никуда не делись, висят в интернете, но я даже не могу ничего интересного рассказать. Так получается. Их проблемы от меня теперь далеки, об универе остались только воспоминания. Иногда – хорошие, иногда – не очень. А вот с дворовыми друзьями всегда было о чем поговорить, что вспомнить, и понимание у нас почему-то долго сохранялось, причем школьных друзей у меня не имелось никогда. Я так сумбурно все объясняю, но не в этом суть… Холодно было, денег нет ни фига, есть нечего, отогревались пивом или еще чем покрепче. Так вот, после универа ехала домой, уже немного принявши. Около подъезда встретила своих старинных приятелей. Ну, и как всегда в таких случаях – бухло, бухло и пофиг, что на улице мороз как сейчас. А к вечеру кто-то отсыпал веселых таблеток, не скажу каких, до сих пор не знаю, что там было. Естественно, что таблеточки эти я запила пивком, и потом сижу пью… Специально никогда ничего не употребляла, а тут приняла какой-то дряни. Дальше – пробел – ничего не помню. Потом, сидя на лавке, орала, что падаю в бездну в кипящую лаву. Пыталась держаться, как мне казалось, за какую-то решетку. Кричала будто резаная. Блин, все так реально было, даже жар ощущался от лавы. Друзья потом проводили меня до дверей квартиры. Вот здесь надо бы насторожиться уже – никогда меня не провожали, в любом состоянии всегда сама добиралась до дому. В общем – дома я. Решила сделать яичницу. Четыре яйца, колбаса, ветчина, помидор, все как положено. Попробовала – чего-то не то. Не катит. Пошла мыться. Залезла в ванну, вдруг чувствую – на левой руке, у плеча, шевелится кто-то. Смотрю – а у меня, прямо под кожей, ползет какая-то многоножка – сантиметра четыре длиной, продолговатая извивающаяся. Противная такая. Я в панике. Что делать? Да и бритвы нормальной нигде нет. Тогда отломала пластмассовую защиту у одноразового станка и вытащила лезвие, а в это время многоножка подползла уже к сгибу локтя. Я – вжик бритвой – мимо, а тварь ползет дальше. Опять – вжик, опять мимо! А тварь все ползет! На пятый раз, у самого уже запястья прорезала правильно, и она вылез. Такая мерзкая оказалась, черная с щупальцами… Как сколопендра, фу! Пяткой ее раздавила и смыла водой. Спокойно замотала руку бинтом и пошла спать. А с утра, когда проснулась, то все поняла. Та яичница меня не впечатлила тем, что это оказались битые со скорлупой яйца, сырые, в миске. С ломтем колбасы, нерезаной ветчиной и целым помидором… В результате – пять порезов на руке, один у локтевого сустава, один у самого запястья, три между ними. Кроме последнего, у запястья, все порезы оказались слабенькие, только кожу чуть поцарапала, до вен не дошло. Хорошо хоть поперек резала, а не вдоль, а то бы кровью могла насмерть изойти.
– Про многоножку не понял: ты ее прямо на ощупь чувствовала что ли?
– Ну да, реально ползла под кожей, видела ее, – скучающим голосом произнесла Стелла.
– Да, жуткий глюк. Как говорится: шла Красная Шапочка по лесу с грибами, а потом не отличила бабушку от волка. Так и без уха проснуться можно, словно Ван Гог.
– Только там был не вполне глюк, – тоскливым голосом сказала Стелла.
– В плане? – в тему спросил я, не совсем понимая мысль своей подруги.
– В том плане, что обрывки этой твари утром в ванне нашла. Плохо их смыла, они и остались до утра.
– Погоди… ты хочешь сказать, что…
– Хочу сказать, – перебила она, – что в результате моей чисто умственной проблемы тварь действительно появилась у меня под кожей. Материализовалась, понял?
– Но… может, ты была раньше в каких-нибудь джунглях экваториальных стран, и подцепила там некую необыкновенно-экзотическую паразитарную дрянь… Эта многоножка в тебя внедрился в состоянии микроскопической личинки, потом росла, росла в глубинах твоего организма, а еще потом стала выбираться наружу…
– В каких еще джунглях экваториальных стран? Нигде я не была, кроме Питера, Москвы и их окрестностей. В Крыму, где я знаю все скалы и пляжи. В Анталии еще отдыхала, но это почти Крым, только что в Турции. Ну, в Израиле, в Испании, в Индии была, по северу Африки путешествовала, а больше – нигде.
– Фигасе! Была в Африке? В Индии? Ну, вот видишь! А в Африке где?
– В Тунисе, – кивнула Стелла. – Многие по первому разу боятся туда ехать, а потом уж строят из себя заядлых туристов и хамят по любому поводу. Только вот на Ближнем Востоке, в Индии и в том же Тунисе была не до, а после глюка с этой многоножкой… Слушай, а может, ты бессознательно всегда боялся потеряться или пропасть куда-то не туда? Ведь наши страхи иногда материализуются, а иногда приобретают свою противоположность. Так оно вот.
– Да? – спросил я, сразу даже не сообразив, что Стелла, скорее всего, надо мной просто издевается. – Не обращал внимания как-то.
– А вот зря не обращал! Игры разума – страшная вещь. Например, у меня часто бывает так, что неожиданно вспоминается что-то, а потом почти то же самое случается в реале.
– У меня тоже бывает, – обрадовался я, что услышал то, на что мог легко и внятно ответить. – Но этому эффекту можно дать вполне прозаическое и вполне материалистическое объяснение. Мы постоянно и всегда сталкиваемся с чем-то для себя новым: понятиями, фактами, изображениями. Когда ведешь активную интеллектуальную жизнь, так случается всегда. И вот если вдруг что-то повторилось с небольшим временном промежутком, то наш мозг сразу же это фиксирует и отмечает. Сознание так работает – за миллионы лет эволюции выработалась способность осознанно запоминать только существенное, а раз есть повтор – мозг считает, что это нечто важное, может потом понадобиться, надо запомнить.
– Это не то, – отмахнулась Стелла. – У меня иногда бывает такое… в боязни общения проявляется. Как-то раз, пережив похожий период, обнаружила, что мое желание подружиться с кем-нибудь хорошим время от времени сменяется полнейшей апатией и неверием в то, что такое вообще возможно даже теоретически. Может ли наличествовать в этом мире человек, к которому не буду придираться по всяким пустякам? А вот хрен тебе! Будь он хоть святым, выставлю немыслимое количество условий, выигрышных исключительно для себя, и устрою какое-то посмешище. Проявлю, возможно, чуть больше эгоизма, чем нужно, ведь я – эгоист до мозга костей, а кто захочет дружить с такой? Даже щас, когда я говорю это тебе, жду каких-то там комментариев от тебя, что нет-нет, ты не такая плохая, а эгоизм вполне нормально и даже очень здорово. Ну, что? А все это чушь. Чушь и ложь. Вот что я тебе скажу. К черту это.
Я смущенно молчал, пытаясь понять, какое отношение ко мне имеет ее монолог и что тут можно сказать вразумительного. Но Стелла мне помогла:
– Ладно, ты лучше скажи, у тебя есть что-нибудь перекусить? – без всякой связи с предыдущим разговором спросила девушка.
– Знаешь, боюсь, что нет, – я придал голосу извиняющейся тон. – Думал сегодня зайти в кулинарию, но заболел вот… Да и аппетит почему-то отсутствует.
– А приготовить есть из чего?
– Увы, – я старомодно развел руками. – У меня магейрокофобия.
– Чего-чего фобия? – удивилась Стелла, поднимая брови.
– Магейрокофобия – боязнь готовки, – пояснил я.
– Боязнь готовить еду? Лентяй! Фобия у него! А фобии на мытье посуды у тебя случайно нет? Фобия – это упорный навязчивый страх, не поддающийся разумному объяснению. А у тебя просто лень. Прощаю, на сей раз – больной все-таки, сейчас тебе можно. Благодари Бога, что я к тебе пришла. Кстати – у тебя найдется чистый махровый халат?
И вот тут я вдруг осознал одну элементарную истину, которую, казалось бы, знал всегда, только не давал отчета в этом своем знании. Бог все-таки существует. Тот самый Бог, что с большой буквы. Он есть, и главное тому доказательство – вера в Него многих и многих людей. Каждый верит для себя в своего Бога. И как неотделима от этих людей вера в Бога, так и Бог неотделим от своих людей и от их веры. Если бы со всеми верующими враз что-нибудь случилось, и все бы они вдруг исчезли, то вместе с ними исчез бы и Бог, потому, что где б ему тогда существовать? В ком жить? Именно поэтому образ Девы Марии проступает на стенах только в католических государствах, а священные цитаты санскритом могут появиться на неожиданных местах лишь в странах с индуистским населением.
13. Стелла и клуб
Одним из людей, с кем, по мнению Шварца, надлежало поговорить обязательно, был известный питерский эксперт по фальсификации старинных икон Орест Никифорович Мирский. Шварц отозвался о нем как-то неопределенно, но, по словам профессора, «Орест – очень умный, весьма знающий, но очень сложный человек, и если вы расположите его к себе, то он поможет вам встретиться с людьми из, так сказать, теневой стороны жизни». Работал и жил Орест Никифорович в Питере, куда я и поехала в который уже раз. Потратила неделю, и все без толку. Мирский не захотел разговаривать со мной, несмотря на рекомендации. Он не отказывался явно, но все время придумывал новые поводы и отговорки, постоянно куда-то уходил, даже если я его заставала, короче говоря – вел себя по-хамски. Плюнув на этого старого хлыща, вернулась в Москву.
Другим фигурантом из той же серии и по тому же делу оказался Гвен – меня как-то нанимали наблюдать за ним. В свое время он блестяще окончил Художественно-Графический факультет МосГИУ, но все бросил, уехав в Америку. Потом неожиданно вернулся и с тех пор обретался в Первопрестольной. Сейчас он подрабатывал в тематическом клубе «Схрон», малевал на заказ иконы и пописывал статейки для разных малоизвестных изданий и таблоидов. Настоящего имени Гвена не помню, хоть меня расстреляй. Звали его настолько обычно и банально, что никто не называл его подлинным именем. Просто Гвен и всё. И был этот Гвен настолько голубым, что голубее не бывает.
Гвен вернулся в Москву из Штатов потому, что тут у него оставалось то, чего не было в Америке – обширные знакомства. Здесь же он унаследовал квартиру родителей и расположился там, притворяясь, что с ним проживает родная сестра-близнец. Даже бабки перед подъездом поверили в эту мифическую сестру. Ближе к ночи он трансформировался в девушку и выходил на работу, но иногда, как например в тот вечер, устраивал себе выходные.
По специальности Гвен был иконописцем. Вообще-то он так набил руку в изготовлении копий старинных икон, что отличить на глаз его работы от подлинников казалось практически невозможным. Молодой художник хоть и хорошо зарабатывал «девочкой по вызову», но в тот период, о котором сейчас идет речь, поддерживал отношения с Корой – сорокалетней хозяйкой московской художественной галереи «Icons Drivers», где иногда выставлял свои работы. Галеристка всегда говорила, что мой приятель зря расходует свой талант и ему надо заняться чем-то более серьезным. Или переключиться на какую-нибудь иную направленность. Все почему-то думали, что как только Кора узнает, что Гвен на самом деле гей и более того – был проституткой, а сейчас трудится в гей-клубе, то немедленно его прогонит. В общем, мнение не лишено основания. Мой приятель боялся возможного разоблачения до судорог: не хотел терять богатую покровительницу. На этом я и решила сыграть, но когда мой старый знакомый узнал, что именно меня интересует, он как-то весь задергался, забеспокоился, загрустил и сделался малоразговорчив. С большим трудом, используя нажим и приемы из гестаповского арсенала, я, наконец, разговорила его, и он согласился на встречу.
Я подобрала Гвена у памятника Есенину и неторопливо поехала в сторону центра. Улицы были засыпаны белым, люди укутались в свои одежды так, что сделались похожими на колобков. Тех самых, что вели следствие. Черные скелеты деревьев из-под снежных шапок, художественная подсветка домов, пасмурное небо. Обычная в такое время пробка содействовала беседе. Почти сразу вспомнили прошлое, поговорили о настоящем. Ехать до места осталось минут, приблизительно, двадцать. Живое воображение настойчиво подсовывало картинки из старой минувшей жизни. Никогда не забуду, как мы познакомились с Гвеном, та еще была история.
Помню, тусили мы тогда всю ночь напролет. Клуб до утра, отчеты, потом запарка по работе, опять «отдых» в клубе, а еще потом я запивала все эти проблемы волшебным напитком. Энергетиком. Вкусно, как лимонадик. Что-то там еще окрыля-a-a-a-ет! И окрылялась я так до тех пор, пока не клюнул в задницу жареный петух, и организм не заявил свое жестокое: «всё, конец базару, не могу больше!» Я тогда была такой идиоткой, что вовсю окрыляла себя – следила за Гвеном. Сосала эту дрянь и полагала, что могу быть супервуменом. Думала, что можно не спать, не есть, а спасаться такой вот волшебной жидкостью. В жизни не забуду, как употребив в очередной раз этот вражий энергетик, минут через несколько у меня замельтешило в глазах, сердце затрепыхалось как сумасшедшее, началась одышка, и стало страшно не хватать воздуха. А еще ужас – панический, липкий, безобразный. Но я не пила до этого ничего алкогольного, наркоту не потребляла, травку не курила, да и приступами никакими не страдала. То есть – вообще! А сердце колотилось все быстрее, и вот я стала отключаться, проваливаться в какую-то пустоту, а последний момент поняла – всё, каюк. Game over. Вот тут-то меня и спас Гвен. Он случайно очутился рядом, оказал первую помощь (умел!) вызвал «неотложку» и меня откачали. Уже потом, после, врач все допытывался, какую такую дрянь я в себя закинула? А как узнал, что пила всего-навсего безалкогольный энергетик, сразу же сориентировался. С тех самых пор никогда не пью энергетики, да и вам не советую.
После того случая мы с Гвеном и подружились.
Воспоминания пронеслись, вызвав мимолетную улыбку. Поэтому сейчас рассчитывать на химию не приходилось, оставалось беречь силы, энергетически ценно питаться здоровой пищей и надеяться только на собственные природные ресурсы.
– Тебе нужен не я, – в конце концов выдавил из себя Гвен, когда я закончила свои объяснения про иконы. Вернее – ту отредактированную версию объяснений, что полагалось ему знать.
– А кто?
– Есть один такой тип. Он вообще-то из Питера и большая шишка в своем кругу, а у нас известен как Плеер. Но на меня не ссылаться, я тебе ничего не говорил.
– Как кто он у вас известен? – чуть было не расхохоталась я.
– Как Плеер. Это у него такой ник в нашей тусовке. Ну, погоняло такое. Сегодня какой день? – я сказала какой. – Ага, если ничего не путаю, он ныне обязательно будет в нашем клубе. Только тут я тебе не помощник. В клуб проведу, так уж и быть, а вот с Плеером знакомить не стану, даже рядом с тобой стоять не буду: мне моя репутация дорога. Да и здоровье еще понадобится.
– Но пардон, как узнаю этого твоего Плеера?
– Нет ничего проще – опишу его. Олдовый мужик, лет под шестьдесят, убедительная внешность, худощавый, рост под метр восемьдесят, абсолютно лысый, лицом похож на английского лорда, любит дорогие костюмы. Что еще? Всякие подробности типа цвета глаз не помню, ибо сам с ним близких дел не имел: он больше совсем молоденьких мальчиков любит, но кто ж их не любит?
Я промолчала, только неприлично хихикнула.
– Тебя что-то смущает? – тараторил в мое ухо Гвен. – Неужели у тебя такая неприязнь к нашему и без того несчастному брату?
– У меня? – возмутилась я. – С каких это пор?
Клуб, куда Гвен обещал меня провести, назывался «Схрон». Место довольно неприметное, скрытое от посторонних глаз стенами окружающих зданий – случайно вряд ли найдешь. Неоновая вывеска приглушенно-синего свечения. Случайному прохожему название ничего не говорило, зато выдавало с потрохами обилие модно вылизанных как бы мальчиков, стекавшихся со всех сторон и сбивавшихся в миниатюрные ватаги перед входом. Крепкая, так сказать, мужская дружба. Сюда собирались все: от тривиальных всем надоевших геев и резких лесбиянок, до созданий, без ясно сформулированной принадлежности к какому-то конкретному полу. Но, как это верно говорится у обывателей – чем богаты, тому и рады. На мой непросвещенный взгляд, правде надо смотреть в глаза: в Москве пидорасов больше всего, а толерантности к ним меньше. Питер, в этом отношении, значительно снисходительнее в смысле уважения человеческой величины. Впрочем, на то и Питер.
– Слушай, – с удивлением спросила я, когда мы подъехали к этому неприметному зданию, – а почему на фейсконтроле у вас тут дежурит девушка?
– О, это Рыжая Джинджер – местная лесбиянка и в определенной степени знаменитость. Уважаю! Да, и очень не советую с ней припираться и спорить, боком потом выйдет, поверь мне. Попытайся ей понравится, пригодится.
Джинджер не производила впечатления роковой женщины или идеальной машины для убийства – миловидная девочка своеобразной наружности, с изюминкой на знатока-любителя. Ярко-рыжие волосы, кожаная куртка, джинсы. Ссориться с ней мне совершенно не хотелось, неприятия или гадливости она не вызывала, и не из-за какого-то понятного в данных обстоятельствах страха, а из простого чувства уважения к нелегкому ее труду.
– Почему не советуешь? – спросила я.
– Есть причины, от которых лучше не отмахиваться: за входной дверью несколько человек охраны. Заметь, совсем не с новогодними подарками. Если что, они тебя так отмутузят, что мало не покажется. Причем сделают это превеликой радостью, и не посмотрят что ты девушка.
Я неопределенно хмыкнула, но ничего не сказала. Мы неторопливо выползли из машины, громко пискнула навороченная сигнализация, и мгновенно ожил маленький синий огонек на черной приборной панели. Гвен радостно бросился к своему многочисленному племени, излучая радость, позитив и взаимопонимание. Единственное, что я случайно, краешком уха, расслышала, находясь еще на неплохом расстоянии: «я здесь, и не надо букетов». Остальная часть фразы утонула в приветственном многоголосье. Какое чудное единство мужского коллектива! Любой начальник позавидует. Видно, Гвен – личность тут весьма знаменитая, уважаемая и всеми любимая.
– Девушка, а вы вообще-то знаете куда идете? – спросила меня Рыжая Джинджер. – Вы выглядите слишком натурально, могут возникнуть конфликты!
Вот еще! Придраться что ли не к чему? Не надо цеплять мое достоинство и дискриминировать натуралку.
– Образ у меня такой, натуральный – «стерва» называется!
– Сегодня дресс-код «розовая пантера», – со скучающим безразличием сообщила фейсконтрольщица, разглядывая почему-то мои ботинки. Очевидно, у нее свои мерила при отборе посетителей. – Вы не соответствуете.
– Джинджер, лапонька, – пришел мне на помощь Гвен, – пропусти ее, сделай одолжение. Ради меня! Человек в первый раз, посмотреть хочет, приобщиться к нашей культуре. Разве нельзя? Не отпугивай ее, нас и так-то не особо любят, ты же знаешь.
Рыжая Джинджер соизволила оторваться от моей ни в чем не примечательной обуви и, по-моему, взглянула на меня с интересом хищного тираннозавра, следящего за тупыми действиями травоядного трицератопса.
– Все, прошу прощения! – с этими словами Джинджер отступила в сторону. Воистину неисповедимы пути женщины. – Устраняюсь. Раз Гвен так за вас просит, то можете проходить. Желаю хорошо повеселиться в нашем заведении, чувствуйте себя как дома, но не забывайте, что вы все-таки в гостях. Удачи!
Мы вошли.
«Схрон», как я уже писала, – специализированный гей-клуб, и это уже говорит о многом. Помимо бесплатного презерватива в обмен на входной билет, в каждой приватной кабинке опять же абсолютно имеется дармовая гель-смазка. А еще – стиль одежды. Это у них там, в Европах, перестали заморачиваться по поводу внешнего вида: даже в клуб могут пойти в том же самом, в чем ходят дома. Например, в приличное место вас вполне пустят в жеваных джинсах, старых кроссовках и застиранной майке, главное – улыбаться и излучать отличное настроение. У нас же правила дресс-кода значительно жестче. Чтобы пройти в хороший и известный клуб выглядеть надо дорого и породисто. От фейка лучше всего отречься сразу и навсегда. Купленная с лотка на рынке майка с надписью «addibas» во всю грудь, доверия не вызовет. Беспроигрышный вариант для девушек – вечернее, но не чересчур нарядное, платье выше колен, туфли или босоножки на каблуках. Если много танцевать, то лучше дизайнерские джинсы, красивый эксклюзивный топ и кеды – удобные, но впечатляющие, например, золотого цвета. Для всяких мелочей маленькая сумочка – с большой могут и не пропустить. Однако во что бы ни одеться, главное – испускать уверенность, что просто обязаны впустить: фейсконтрольщик это ощущает. И ни в коем случае не уговаривать и уж тем более не предлагать деньги. Если говорят «нет» – значит надо гордо уходить. Бывает, что окликнут и предложат пройти.
Обстановка клуба была балаганно-базарная, нереалистично-ярмарочная. Ощущения такие, будто я в цирке на первых рядах: глаза тут же разбежались в разные стороны. Пестрота и развязность клоунов, все краски ада. И еще. Поглазеть на представление, к моему удивлению, собралось немалое число девушек. И чего им тут ловить? Либо не оставляют призрачных надежд переформатировать ориентацию наиболее симпатичных геев, либо трафаретно пришли завести лучших друзей, либо проведать уже имеющихся. Либо сами они бесперспективные лесбиянки.
Гвен удалился в какую-то комнатку, а мне вдруг приспичило, и я стала искать клубный туалет. Классический вариант сортира тут отсутствовал напрочь: табличек «М» и «Ж» на дверях не висело принципиально. Схематичных мужских и женских силуэтов нигде тоже не было. Туалеты в гей-клубе совместные, ибо наличие девушек игнорировалось тут наиболее простым и примитивным способом. Обстановка назойливо напоминала фильм «7 кабинок»[8]: там, правда, туалет женский, но ходили туда почему-то исключительно мужики. Так и здесь, только наоборот: сортир мужской, а внутри одни бабы на первый взгляд. Или это так, для конспирации?
Слушая нелепые женские банальности, которые всегда витают в любом дамском коллективе, я тихо пристроилась к небольшой очереди. Да уж, местечко еще то. Я повертела головой и тут будто получила удар током. Вот это номер! В противоположном углу, уединившись с парочкой молодых парней, изнемогал страстью знакомый человек. Очень-очень знакомый. Орест Никифорыч Мирский собственной персоной. В розовом костюме и голубом галстуке. Умереть не встать! В полном шоке я наблюдала, как солидный доктор наук, эксперт с мировым именем, заноза в задницах у многих искусствоведческих умов, самозабвенно целовался одновременно сразу с двумя молодыми парнями, напрочь позабыв всё вокруг и оглашая туалетное пространство жаркими хрипловатыми стонами. И тут меня осенило! Вот же он, Плеер! Вот уж не думала, не гадала! Но все, попался, теперь уж свой золотой билетик я из рук не выпущу! Незаметно достала из сумочки маленький плоский фотик и бесшумно запечатлела эту идиллию. Несколько раз, с интервалом в пару секунд.
– Здравствуйте Орест Никифорыч! – громко сказала я, закрыв сумочку с фотиком.
Бедный Плеер стал похож на неуправляемый вибратор: затрепетал, запрыгал так, что любвеобильные геронтофилы отлетели в стороны. Он явно меня пока не узнал, он даже еще не понял, из чьих уст вылетело приветствие: народу в туалете все-таки много. Но Никифорыч отлично понимал, в каких деликатных обстоятельствах очутился.
– Орест Никифорыч, здравствуйте! – повторила я.
Теперь его растрепанный взгляд четко сфокусировался на мне. Узнал, сука! Да и как не узнать, если еще недавно чуть ли не неделю трахал мне мозг. Теперь хоть понятно, откуда такие садистские наклонности и изощренная неприязнь к девушкам.
– Извините, пожалуйста что отвлекаю, – как ни в чем не бывало продолжала я, – но для меня это вопрос жизни!
Надо отдать ему должное, Плеер удивительно быстро совладал с собой.
– Стелла? Здравствуйте. Клянусь Аполлоном, неожиданная встреча, я рад видеть вас здесь, в этом гнезде порока! У вас что-то случилось?
«Это у тебя случилось, старый хрен, – думала я тогда, – и ты об этом мучительно догадываешься. Ты, Никифорыч, теперь у меня на крючке!»
– Нет, нет, не волнуйтесь, Орест Никифорыч. Я только хотела уточнить, будут ли у вас приемные часы в ближайшее время? Мне по работе.
Тут он понял, наконец, откуда ветер дует. Ну, кто бы мог подумать, что за Никифорычем водятся такие вот грешки? Старый мужик, известный эксперт, которого благодаря несоизмеримым знаниям невозможно ни в чем переспорить, оказывается, как и все остальные люди, носит карнавальную маску. Днем он – черствый и застывший в своем упрямстве старикашка-всезнайка, непроницаемый в своей безукоризненности, ночью же – ярый факер и найтлайфер, опасный в своей похотливости. Сексуальный оборотень. Все люди, без каких-либо исключений, носят лживые маски. Носят, зная, что все прочие тоже прячут свои истинные лица, без украшений и без патетики. Люди лгут изо дня в день, на протяжении всей своей жизни, безропотно принимая ложь других. Эх, Никифорыч, Никифорыч, это ж полный пипец! С возрастом у людей меняется только стиль одежды и словарный запас, а прежние привычки сохраняются. И слава богу, поскольку этими самыми привычками я и собиралась воспользоваться в своих грязных и корыстных целях. Не улыбнись мне тогда фортуна – фиг бы нашла то, что искала.
– Приемные часы? – ошалело переспросил Никифорыч. – Да, разумеется, я же всегда готов… А вы, Стелла, если мне не изменяет память, не посещали мой офис в приемное время? И предварительной договоренности не было?
«Под дурачка решили закосить? – со злорадством думала я тогда. – Фу, а еще эксперт! Не получится, друг мой, не выйдет!»
– Посещала, причем именно в приемные часы. Пять дней подряд, да.
– Вот как? – Мирский прикинулся удивленным. – Значит…
– Значит, мне невообразимо посчастливилось, что я вас тут встретила. Повезло! Вы уж извините, не хотела я вас отрывать, но это ведь очень важно, а в ваш офис я приходила, и даже вас там видела, но вы со мной разговаривать не стали. Все заняты были, вам некогда, работы много. А у меня – тема непростая, драматическая ночь, времени почти нет, нервы не пределе.
– Стелла, а извините за вопрос, вы
Это я-то транс? Что за бред! Всего лишь неуклюжая попытка подстраховать себя, но ничего не выйдет, пойду ва-банк!
– В смысле, не транссексуалка ли я? Нет, конечно, Орест Никифорыч, я обычная анатомически правильная девушка, можете убедиться! Да и гетеросексуальна до мозга костей. А тут я со своим парнем. Мы так просто пришли, оттянуться, развеяться, снять напряжение после суровых трудовых будней, и на настоящих гомиков хотя бы одним глазком взглянуть.
Есть! Полный нокаут! Языком можно врезать не хуже, чем кулаком.
– Ой, простите меня, пожалуйста, – извинялась я, – наверное, сболтнула лишнее. У меня всегда так: сначала говорю, а потом думаю. Извините!
Считайте меня пошлой шантажисткой, мерзкой сволочью и негодяйкой, да кем угодно – мне наплевать. Моя цель оправдывала тогда любые средства. Моя цель – получить информацию, и проигнорировать мой намек он тогда просто не мог! Второго дубля не понадобилось. Но «Плеер» умел держать удар.
– Даже так? Вижу, к чему вы клоните, Стелла. Вы, как я погляжу, понимаете, в какое глупое положение меня поставили. Предлагаю заключить сделку: вы никому никогда и ничего не рассказываете о нынешней встрече, я же, в свою очередь, оказываю вам всемерное содействие и предоставляю необходимые данные. Согласны?
То, что я его сфотографировала, он, похоже, так и не заметил. Я всегда знала, любой эксперт трясется за свою репутацию. Репутация – нерукотворный памятник человеку, его постамент и его надгробная плита.
– Ну, зачем вы так, Орест Никифорыч? Всё я прекрасно понимаю, не без мозгов, и под одеяло к вам заглядывать не намереваюсь, не мое это дело. Мы договариваемся, и никто никогда не узнает про ваши экзотичные пристрастия.
Язык мой – друг мой! Когда надобно, во мне всегда может проснуться дар речистого Цицерона.
– Стелла, я, во всяком случае, рассчитываю, что мы друг друга поняли правильно. Вы когда будете в Питере? Заходите в понедельник ближе к шести, и мы спокойно обо всем поговорим. Только позвоните сначала.
– Спасибо за понимание, Орест Никифорыч. Я ни в коем случае вас не подведу!
Естественно я его не подвела, и «Плеер» должен был сыграть по моим нотам. «Уже во время следующей поездки в Петербург, старый хрен даст мне все, что в его силах и что я от него требую» – подумала я тогда.
Как наивны были мои мечты!
14. Философия мечты
У меня есть мечта. Прекрасная и недостижимая, как Священный Грааль и полное собрание стихов Мирры Жукотовской[9]. Я хочу дома камин. Настоящий. Хочу вьюжными зимними вечерами греть у него ноги, смотреть на пляшущее живое пламя и размышлять о суетности бытия. Но, во-первых, в обычной московской панельной многоэтажке подобные устройства неосуществимы по целому ряду причин. Во-вторых – дорогое это удовольствие. А в-третьих, намучаешься потом с топливом. Да и хранить дрова негде. Хочу камин. Но это наслаждение мне не светит в ближайшем будущем. Разве что какой-нибудь продюсер экранизирует мой роман, фильм побьет рекорды, а я получу крутой гонорар. Что, как легко догадаться, невозможно физически. А мечтать – еще никто никому не запретил.
После краха моих коммерческих начинаний, я стал стопроцентным фрилансером – безобидным, непристроенным и легкодоступным. Как всем известно, фрилансер – это свободный человек, не состоящий в штате ни одной фирмы. Его нанимают временно, по договору (или без оного) для исполнения конкретного заказа, но на постоянной основе он не трудится. Так чаще всего работают дизайнеры, художники, программисты и даже некоторые системные администраторы. Все те люди, чей труд надобится нечасто, и брать их на постоянную работу – дорого, нежелательно и проблемно. Впрочем, сами эти граждане тоже не очень-то и стремятся кому-то подчиняться. Но известно одно правило – всякий филансер ищет постоянную работу, а всякий постояннослужащий мечтает сделаться фрилансером. Если мы найдем слово «фрилансер» во всемогущей Википедии, то почерпнем оттуда, что «Lance» значит «копье» по-английски и, соответственно, хирургический ланцет – что-то вроде маленького такого копья. Википедия учит нас, что в первый раз термин free-lance появляется в романе Вальтера Скотта «Айвенго». Так называли рыцаря, что не служил никакому конкретному господину. Вольный копейщик. Ага, ищем по тексту в Google Book Search и… ничего найти не можем. Может – плохо искали? Но, похоже, вопрос о происхождении понятия так и остается без ответа. Впрочем – черт с ними, с фрилансерами, в конце концов, не так уж и важно, где там в «Айвенго» упоминаются эти «вольные копейщики».
Поделиться книгой: