Рождение победителя

— Проходило?! Как?! — вскинулся я.

— Я… Я не знаю… Я не могу это знать, — в глазах старика опять показались слезы.

— Вспомни. Пожалуйста, вспомни. Как это происходило? — я едва за плечи его не ухватил, чтобы потрясти и тем самым запугать окончательно — успел остановить уже тянущиеся руки. — Ты же видел его? Он что — просто так изменялся? Или что-то делал для этого?

— Никто не видел, как он это делает. Страж уходил от всех.

— Ну хорошо. Уходил. Куда уходил?

Старик, обернувшись, ткнул в сторону лаза:

— Туда он шел. На юг. К Черному озеру. И дальше. По реке. Я уже не помню, как она называется. Никто туда не ходил и не ходит. Проклятые места. Тропа Погани.

— Тропа Погани?

— Да. Старая дорога. К границе. Совсем старая. Говорят, она и на дорогу не похожая. Ущелье узкое и темное. Нечистое место. Тьма рядом. Кирт древний. Всякое случается. Нет там людей. А страж ходил к той реке. Сам ходил. Только лошадь брал. Если за ним кто-нибудь пробовал идти, то гневался сильно. Его провожали до озера, а затем оставляли одного. Потом, спустя время, он выходил к Мальроку и оттуда возвращался домой. Я все рассказал: дайте мне хлеб.

— Нет. Ты не рассказал главное. Вот дряхлость его как пропадала? Уходил он, когда старел — а дальше? Что с ним потом было?

— Когда он возвращался… Когда я начал дряхлеть, то стал жалеть, что не умею делать так, как он…

— Он становился молодым?

— Нет. Не совсем. Не знаю. Он будто десять лет прожил, но как-то не так. Будто время назад для него текло. Но глаза его оставались старыми. У него был очень усталый взгляд. А после того, когда возвращался, усталости в нем становилось больше. И боли. Я был ребенком. Мне было страшно, но и любопытно. И я отважился его спросить. Он тогда ответил: «Мы не люди — мы стражи. Чтобы продолжать жить, мы должны отдавать свою жизнь до последней капли и только тогда все начинается заново». Я попросил взять меня с собой, чтобы посмотреть, как он это делает, но Буонис отказал. Никто не должен был это видеть. Свой путь надо пройти в одиночку. Так он сказал. Мне можно взять хлеб?

Я пытался спрашивать по-разному, но старик, похоже, и в самом деле больше ничего не знал.

Картина вырисовывалась простая и непонятная. Страж Буонис прожил на побережье Межгорья немало лет. Мужчиной он был крепким, но возраст брал свое. И когда нехорошие изменения накапливались (почти как у меня сейчас), он поступал одним и тем же способом: брал коня, оружие, небольшой запас продуктов и отправлялся в долину речки, впадающей в самое южное озеро здешнего «водного ромба». Проведя там некоторое время, он возвращался через Мальрок.

Я было заподозрил, что страж ездил еще дальше, в опоганенные земли, но старик заявил, что дозоры на границе никогда его не замечали. Пройти мимо них там затруднительно — через обрывы горной гряды существовало лишь несколько узких проходов. Как ни хитри, но хотя бы след оставишь.

После отлучки страж возвращался обновленным человеком. Полным сил. Здоровым. И в таком состоянии находился несколько лет — до очередного загадочного вояжа.

Что он там делал? Никому не известно, ведь он ходил один.

Боги — как же я хочу это знать!

Но подробности из старика выдавить не удалось. Чудо, что он хотя бы это вспомнил. Приказав Туку наградить его продовольственной премией, я завалился спать, вместо подушки использовав все тот же кусок колоды, прикрытой дурнопахнущей шкурой. Мне уже плевать на такие мелочи — слишком трудный день для инвалида.

Да и вечер тоже.

Глава 4 Непопулярные решения

Утро не заладилось.

Во-первых, проснувшись, я тут же об этом пожалел. Ведь пока похрапываешь, все так замечательно — ничего плохого не чувствуешь. А стоит глаза продрать и наваливается… Болело абсолютно все. Суставы крутили десятки невидимых инквизиторов, простуженное горло резали ржавыми ножами, в голове поселился неутомимый садист с электрической дрелью. Похоже, надо было сюда еще раньше выдвигаться — процесс распада резко ускорился.

Во-вторых, еще не поднявшись, я ощутил запах разложения. Его почему-то принято называть сладковатым, но тот, кто это придумал, видимо ни разу в жизни не видел сахара. Непереносимая мерзость легко перебивала обычную местную вонь, а ее происхождение было загадкой. С перепугу решил было, что от меня нести начало, но к счастью (или к горю), ошибся. Источник выдал себя податливой мягкостью под головой. Никогда не поверю, что за ночь деревянная колода станет мягкой.

Это оказалась не колода — откинув в сторону грязную шкуру я обнаружил под ней тело безнадежно исхудавшего мальчика лет десяти-одиннадцати.

На мой крик показался Тук и, уставившись на детское тело, поинтересовался:

— Что-то не так?

— Да ты что?! Не видишь сам?! Здесь мертвый мальчишка!

— Да они мрут как мухи. Не обращайте внимания. Голод, сырость, холодно. Все подохнут, если не уйдут. Но уперлись — думают, что здесь вольготнее всего. Не достанет ни погань с демами, ни ортарцы. А толку-то от такой жизни?

— Тук… они… Они что — от голода умирают? Дети? Я думал, что здесь только стариков плохо кормят.

— Да нечего им жрать. Даже мыши отсюда улетели. Осталось несколько, но попробуй их еще найди и достань. Ниже идут большие пещеры, там до потолков камнем трудно добросить. Вот в них нетопырей полно. Но с другой стороны разве ж это еда? Тьфу! А эти туда ходить боятся — нехорошее там что-то водится. Уже совались вниз, да только возвращались не все. Оставшиеся решили, что тамошние мыши не стоят такого риска.

— Я… Я не могу здесь оставаться. Мне нужен свежий воздух.

— Давайте к выходу переберемся, там поменьше воняет. У костерка погреетесь, отвара горячего выпьете, покушаете.

— Хорошо. И старика ко мне приведи. Я тут кое-что надумал, но вопросы к нему остались.

— Так он уже ничего вам не расскажет.

— Почему?

— Так помер он.

— Как?!

— А молча. Накушался, лег, и не встал больше. Зря ему столько хлеба дали. А может и не зря: хоть сытым помер. Эй! Сэр страж! Что это с вами?!

— Тук! Как можно так жить?! Да что вы за люди?!

— А я то здесь при чем?! Мы на Бакае так не жили. И в норы у нас никто не прятался. Это все местные. Здесь, возле берега, самое межгорское отребье в последние годы жило. Другие ушли — не выдержали. Демы покоя не дают — постоянно шастают. Приличный хозяин везде себе дом справит, и занятие найдет, а такие как эти нигде не нужны. Они и сами это знают, вот и не рыпаются.

Покосившись на тело мальчика, я покачал головой и непреклонным тоном постановил:

— Ужинаем, потом вяжем всех и тащим за собой. Оставлять их не будем.

— Так сбегут по дороге.

— Отведем подальше от пещеры, может хоть дорогу не найдут. Да и не все сбегут.

— Ваша правда — не все. Ох и нелегко с такими будет. Бочку вшей в замок притащим — не отмыть и не отстирать здесь.

— Много людей?

— А кто ж его знает… Справимся как-нибудь.

— Хорошо. Нам надо справиться, иначе… Тук — да нельзя так жить! Чтобы дети умирали и старики плакали от голода. Это в голове не укладывается…

— Говорите будто церковник, но ваша правда. Нельзя.

— Потом пойдем другой дорогой. Южной. Епископ говорил, что мосты на ней целые.

— Если так, то пройдем. А если нет, то трудно придется. Дожди чуть не каждый день — реки раздуло.

— Дойдем до Черного озера, и там меня оставите. В Мальрок вернусь сам. Позже…

— Да вы что говорите?!

— Так надо. Дело у меня там. Важное.

— Рехнулись?! Да здесь одному даже мне боязно оставаться, а вас того и гляди зайцы обижать начнут!

— Ну, с зайцем, предположим, я как-нибудь справлюсь. Не спорь. И не перечь мне.

— Так я же для вашего добра!

— Знаю, потому и не сержусь на такие слова.

— Раз уж дело важное, так давайте все вместе его сделаем, а потом вернемся в замок.

— Нет. Я должен быть один.

— Ну хотя бы меня с собой возьмите. Один или два — разница невелика.

— Тук — ты молодец, и спасибо тебе за все. Но я должен быть один. Это очень важно. Настолько важно, что я описать не могу. От этого зависит моя жизнь. Даже тайком за мной никому идти нельзя.

— Да что же это такое! Как я людям в глаза потом смотреть буду! Оставил сэра стража больного и немощного, а сам в теплый замок подался! Так получается?!

— Скажешь, что я приказал. И скажешь, что это дело касается только стражей. Никому кроме них за мной ходу нет.

— Сэр — да вы и сотни шагов не пройдете. Да вы поскользнетесь на ровном месте и что-нибудь сломаете. Да вас без ветра шатает.

— Верхом поеду.

— Ага. И свалитесь к вечеру, если не раньше. Как вчера свалились. Сэр страж: давайте вы в себя немного придете, а потом уж езжайте куда хотите — никто и глазом на такое не поведет.

Я знал, что уговорить Тука будет труднее всего — излишняя демократичность бакайцев играла против меня: порядочный слуга перечить своему господину не должен. Но ничего — обязательно добьюсь своего. С горбуном это будет гораздо легче, чем с сержантом. Солдафона я бы ничем не пронял…

* * *

Быстро выйти не получилось. Для начала доблестные воины часа два выволакивали жителей пещеры на свет божий. Лишь единицы из них при этом не оказывали сопротивления, да и то по причине крайней степени изнеможенности. Глядя на этих дистрофиков, я содрогался. Сами себя довели до предела, добровольно закрывшись в подземном концлагере.

Некоторые и впрямь будто одичали — несмотря на путы, пытались сопротивляться. Даже до зубов дело доходило. Парочка женщин почти непрерывно завывала, время от времени им начинали аккомпанировать остальные. Плакали дети, ругались чумазые мужички. Несмотря на то, что дело происходило на улице и сидел я на приличном удалении от входа, ноздри улавливали нехорошие ароматы — смердело от здешних межгорцев будто от веками не чищенного нужника. Это вызывало омерзение и напрягало — наводило на мысли о страшных болячках. Хотя если верить историкам, на Земле существовали целые народы незнакомые с водной гигиеной. Их представители доживать до глубокой старости ухитрялись. Говорят, одеколон и духи изобрели, чтобы заглушать вонь. Не верю — подобный духан никаким парфюмом не заглушить. Или я слишком утончен в сравнении с предками? Опять же — пещерная жизнь может сказываться, плюс недоедание, плюс паразиты. Сам видел, как в сырых тряпках расползающейся одежды заводятся жирные черные мокрицы.

Мирул, ошалевший от всего происходящего, отрапортовал без былой бодрости:

— Сэр страж. Мы все сделали. Сорок два человека здесь, считая детей.

— Вижу… Надеюсь, не все разбегутся по дороге.

— Их бы стреножить, но тогда идти не смогут быстро.

— Детей на заводных лошадей, женщин, которые послабее, тоже. И стариков.

— Сделаем.

* * *

Новой миссией солдаты были недовольны. Нет — они не против возвращения южной дорогой. Одно неудобство — фургон так и останется у деревни на западе, но эта проблема их не должна волновать. А вот присмотр за толпой полудиких оборванцев напрягает очень даже сильно. Я не сомневался, что в случае попыток побега они не будут выказывать чрезмерное служебное рвение — чем меньше межгорцев останется, тем чище будет атмосфера в походе.

И сам временами начинал жалеть, что связался с этим делом, но, вспоминая мертвого мальчика, забывал о сомнениях. Пусть взрослые разбегутся, но хоть маленькие дети останутся. Толку от них, конечно, мне никакого, но в данном случае даже такая бессовестная личность как я готова идти на альтруизм.

Странно, но, несмотря на общее ухудшение самочувствия, в седле я держался получше чем вчера. И временами, на ровных участках тропы, даже начинал вести беседы с Зеленым. Попугай, ежась от срывающихся капель холодного дождя не был расположен к общению и угрюмо отмалчивался. На прямые требовательные вопросы скупо ругался или переводил разговор на тему алкоголя. В общем, ценных сведений о болезнях стражей я от него так и не добился.

Ведь наверняка знает что-то, но молчит как глухонемой партизан на допросе. Не первый раз пытаю, но все без толку. А еще друг называется…

Изредка лес редел и, выбираясь на более-менее открытые места, я осматривал окрестности. Ничего интересного ни разу не заметил. Холмы с каменистыми склонами и редкими скальными обнажениями; вымершие нищие деревеньки в долинах; мутные из-за нескончаемых дождей ручьи; заброшенные поля и огороды; человеческие и лошадиные кости, местами встречающиеся чуть ли не на каждом шагу. Море, которое иногда проглядывало слева, безрадостную картину не скрашивало. Такое же черно-мрачное, как и все вокруг. После полудня справа пару раз заметил гладь большого озера — второе по величине и самое восточное в межгорском ромбе. Вид у него был столь же по-зимнему унылый — только льда не хватало. Будь я даже в нормальном состоянии, при длительном созерцании столь «веселых» пейзажей захотел бы повеситься. А уж сейчас хоть волком вой.

Кстати о волках: серые показывались нередко. По одному, по двое, а один раз целую стаю заметили. Нагло изучали нас с безопасной дистанции, даже не думая прятаться. Особенно запомнился матерый хищник, рассевшийся на вершине лысого холма. Будто изваяние — за все время, пока мы проходили мимо, ни разу ухом не повел.

Следят за нами или просто показывают, кто теперь здесь хозяин? Лучше бы последнее — нам такие тамбовские товарищи в соглядатаях не нужны.

К вечеру погода немного улучшилась. Низкая сплошная облачность никуда не пропала, но перестала осыпать водяной пылью. Правда, похолодало немного, но это гораздо приятнее, чем почти нескончаемый поток сырости.

Уже в глубоких сумерках выехали к рыбацкой деревушке недлинной полоской растянувшейся вдоль каменистого берега Черного озера. Его так же называли Южным, ввиду того, что это был самый южный водоем межгорского водного ромба. Самое маленькое, но при этом, по слухам, жуткой глубины и неподвижно-угрюмое даже в тихий летний полдень. Будь я в приличной форме, непременно бы плюнул в его мрачные воды — из чувства протеста перед подчеркнуто невеселым природным явлением. Но сейчас сил хватило лишь самостоятельно спешиться и проследовать в низенький домишко, к жесткой лежанке. Даже этот невеликий труд дался с трудом. Не желай я создать у народа впечатление, что со мной все в порядке, попросил бы помощи у Тука.

Кстати — прогресс. Хоть муки и адские, но держусь более самостоятельно, чем вчера. Или просто привыкаю к боли? Глядишь, еще нравиться начнет, прикуплю парочку хлыстов и высокие черные сапоги…

* * *

Спал я будто на раскаленной сковороде — муки точь-в-точь. Хоть и свыкся немного с болью в каждой косточке и суставе, но благодатно дремать, когда тебя распиливают на сто частей, не получается. Ворочался так, что халупу едва не развалил, но без толку — оптимальное положение для истерзанного тела не нашел.

Так что провертелся далеко за полночь, заодно загружая голову мрачными мыслями — хоть какое-то отвлечение.

Что за бред я опять задумал? Неужели то, что у меня располагается в черепе, окончательно в прокисшую кашу превратилось? Я чуть ли не с первого дня своей новой жизни имел склонность к скоропалительным спорным решениям, но то, что предстояло теперь, било все рекорды.

Что я буду делать один на этой богами забытой дороге? Если туда не ходят межгорцы — это не просто так. Люди создания еще те — везде любят носы совать. И отучить их от этой привычки можно лишь с помощью кровавой носоотрывалки, которая, очень даже может быть, располагается в заинтересовавшей меня местности.

В принципе мне и без лишних сложностей искать приключения не рекомендуется. В моем состоянии я в одиночку долго не протяну. Замерзну в холодную ночь, упаду с лошади, не смогу отбиться от хищников. Я беспомощен как ребенок и нахожусь далеко не в раю. Погода такая, что и здорового легко доконает, а уж меня…

С другой стороны страж Буонис ходил туда именно в одиночку. При этом состояние его было схожим с моим. Насколько я понял, одиночество это очень важно — не зря он никого рядом с собой не допускал. Я настолько этим проникся, что даже решился на немыслимое — оставить Зеленого. Ведь старик ничего не говорил про попугая. Неизвестно, можно ли брать умную птицу с собой. Ситуация не та, где стоит экспериментировать — лучше обойдусь без пернатого.

К тому же неизвестно, что будет дальше. Я бы на себя ставить не стал — при моем везении минимум девяносто процентов вероятности плохого исхода. Если так, Зеленый пригодится другим. Живой детектор нечисти — уверен, что погань нас в покое не оставит. Некому охранять тропы, ведущие на юг; нет сил для контроля всех уголков долины; возможно, сохранились островки скверны, не выжженные армией. Попугай в таких условиях будет кстати.

Хотя неизвестно — может он без меня бесполезен…

Буонис знал за чем ходил, а я нет. Что он там делал? Неизвестно… Старик сказал, что страж возвращался обновленным, но как он этого добивался — никому не известно. В итоге я, чуть живой, собрался в одиночку идти туда — не знаю куда, за тем — не знаю зачем. Классическая ситуация в сказках где в главных героях Иван-дурак.