Помоги проекту - поделись книгой:
В истории, не в этой хронике, нужно рассматривать результаты переговоров в Нераке. Вам уже известно, что у нас другие цели.
Договор был подписан, переговоры закрыты, королева-мать направилась в Лангерон, а двор короля Наварры — в По, в Беарн. Мы познакомили вас или попытались познакомить с перечнем любовников Маргариты. Теперь постараемся припомнить любовниц Генриха.
Во время его пребывания в Беарне, до женитьбы, вспоминают лишь одну любовную историйку о девочке и юноше. Все помнят имя Флоретты, не зная о ней ничего, кроме того, что она была дочкой садовника в Нераке, что Генрих Беарнский ее любил и что она любила Генриха Беарнского. Не сохранилось ничего ясного или сколько-нибудь отчетливого об этой любви, включая и имя героини.
«Флоретта, — пишет автор «Анекдотов о королевах и правительницах Франции», — имя верное или вымышленное дочки садовника Неракского замка, достаточно хорошенькой, чтобы привлечь короля Наварры».
Потом появилась мадемуазель де Тиньонвиль, дочка Лорана де Монтюана. Это было не увлечение, а страсть наваррского короля. Никаких препятствий не существовало в это доброе время, когда любовь была третьей религией, а очень возможно, что и первой. Согласимся с этим. История эта была к тому же гораздо более реальна, чем интрижка с Флореттой. Сюлли и д'Обинье тому свидетели.
«Король Наварры, — говорит Сюлли, — отправился в Беарн якобы навестить свою сестру, но на самом деле все склонялись к тому, что привлечен он был юной Тиньонвиль, в которую недавно влюбился. Она яростно отбивала атаки наваррского короля, и этот принц, который возгорался пропорционально встреченным преградам, употребил по отношению к юной Тиньонвиль все ухищрения пылкого любовника».
Каковы же были ухищрения пылкого любовника? Д'Обинье нам расскажет. Итак, говорит он сам: «Здесь начались любовные похождения влюбленного короля и юной Тиньонвиль. Она была девственницей и достойно уклонялась. Король просил вмешаться в это дело д'Обинье, уверенный в том, что для этого человека не было ничего невозможного.
Но тот, достаточно грешный в вещах значительных и кто по собственному капризу не отказал бы своему приятелю, настолько возмутился против имени, которое его хотели заставить принять, и роли, которую ему хотели навязать, что ни преувеличенные ласки его господина, ни бесконечные уговоры, вплоть до того, что перед ним заламывали руки и падали на колени, не могли его растрогать».
Итак, король Наварры отвергнут и вынужден вернуться к мадам де Сов. В конце концов, это был очаровательный афронт.
Шарлотта де Беон де Самблансей, мадам де Сов, была не только одной их самых красивых, но еще и одной из самых соблазнительных игрушек двора. Не следует верить тому, что говорила по ее поводу в своих мемуарах королева Маргарита. Ибо она была двойная ее соперница, во-первых, в ее любовных играх с герцогом Алансонским, а во-вторых, с Генрихом Наваррским. Она была внучкой несчастного Самблансея, казненного Франциском I, и носила свое прелестное имя мадам де Сов по мужу Симону де Физ, барону де Сов. Ей и в голову не приходило сопротивляться, как молодая Тиньонвиль. Чувство противоречия не входило в число привычек этой юной особы. Она была официальной любовницей короля Наварры, когда он был пленником Лувра вместе с герцогом Алансонским. И ее любовь сокращала томительные часы заключения. К тому же, как уверяют, обоим пленникам.
Похоже, этот слух не совершенный навет, так как вот что было написано рукой Генриха IV в мемуарах Сюлли: «Наши первые нелады с герцогом Алансонским начались в то время, когда мы оба были пленниками двора. И, не зная, как себя развлечь, так как выходили нечасто, а в качестве упражнений заставляли перепелок летать по комнате, отвлекались лишь охотой на дам. Таким образом, мы стали поклонниками одной красавицы, мадам де Сов. Мне она изъявляла свою добрую волю, а его одергивала и унижала передо мной, чем приводила в ярость».
Их взаимная ненависть возросла настолько, что они готовы были перерезать друг другу глотки на дуэли без свидетелей, что свободно могло произойти, если бы осторожность Генриха IV не была побеждена герцогом Алансонским, который оказался еще более осторожным.
Эта ненависть произвела забавное действие: смертельно ревнивые друг к другу, они перестали быть друг другу безразличны.
«Вышло так, — говорит Маргарита в своих мемуарах, — что, когда мадам де Сов была любима герцогом Гизом, дю Гастом, де Сувреем и многими другими, любимыми больше, чем король Наваррский и герцог Алансонский, они думали только о том, как бы другому не было отдано предпочтение».
Генрих был в самом разгаре этой страсти, когда бежал из Лувра. Или из-за влияния мадам де Сов, или из-за боязни предательства он отбыл, не предупредив даже свою жену. Он очень хотел забрать с собой любовницу, но это было невозможно.
«Прекрасная Дейель внесла минуты радости в сердце короля, — говорит Маргарита, — в удалении от его Цирцеи, чары которой поблекли с расстоянием. Но когда прекрасная Дейель последовала за королевой-матерью, переписка возобновилась, и на этот раз мадам де Сов сбежала из Парижа, чтобы соединиться с королем в По».
К несчастью, она запоздала. И в путешествии, которое король предпринял в Важан, он влюбился в Катрин де Люк. Это была самая красивая девушка в городе, но красота ее стала причиной несчастья. От Генриха IV у нее была дочь, но события разлучили их. Генрих забыл о своем приключении, а мать и ребенок умерли от голода.
Да, это был любовник, друг, король очень забывчивый, наш Генрих! И — д'Обинье знал кое-что об этом — очень скупой к тому же. Король поручил ему к этому времени определенную миссию в Гаскони. Д'Обинье хотел показаться достойным и хлебосольным сеньором. Кормили короля на убой, и по возвращении д'Обинье ожидал, как бы ни был скуп его господин, получить награду за свою щедрость. Но в качестве награды Генрих подарил ему свой портрет. Под этим портретом д'Обинье написал следующее четверостишие:
Покидая Ажан, Генрих IV забыл там не только Катрин де Люк, но и, как говорит д'Обинье, «громадного спаниеля по имени Цитрон, который привык спать в ногах короля» (и часто между Фронтенаком и д'Обинье). Это бедное животное, умирающее от голода, вызвало жалость д'Обинье, и он поместил его на полном пансионе у одной женщины, а на ошейнике приказал вышить такой сонет:
К счастью для бедного Цитрона, Генрих проезжал на следующий день через Ажан. Собаку подвели к королю, «который побледнел, — говорит д'Обинье, — читая эту надпись». Возможно, эта бледность обеспечила пожизненную ренту Цитрону. Д'Обинье больше ничего о нем не говорит…
Генрих IV привыкал понемногу к упрекам такого рода и, после того как побледнел, не давал себе больше труда краснеть из-за подобных мелочей. Правда, через несколько лет произошел анекдот, который мы сейчас расскажем.
«Однажды ночью, — говорит д'Обинье, — я спал в прихожей моего господина с де Ла Форсом, тем самым Комоном, который чудом спасся в Варфоломеевскую ночь, историю которого Вольтер описал такими паршивыми стихами и который умер маршалом Франции в 1652 г. в возрасте 93 лет. Ночь меня застала лежащим в прихожей моего господина с де Ла Форсом, которому я несколько раз повторял: «Ла Форс, наш господин — развратный скряга, самый неблагодарный смертный, которого носит земля!» И он в полудреме спросил: «О чем ты, д'Обинье?» Король, как оказалось слышавший диалог, ответил сам: «Он говорит, что я развратный скряга и самый неблагодарный из смертных… До чего вы крепко спите, Ла Форс!» Отчего, — добавляет д'Обинье, говоря о себе самом, — денщик немного сконфузился. Но на следующий день его господин не выразил ему ни малейшего неудовольствия, но и не прибавил ему и четверти экю».
Вот сторона характера Генриха IV, написанная рукой мастера. Спасибо, д'Обинье!
История интимная и даже политическая Генриха IV есть список его влюбленностей и привязанностей. Только всегда находишь его неблагодарным в дружбе и неверным в любви.
За Катрин де Люк последовала жена Пьера Мартинюса, ее по имени мужа называли Мартин. Ее имя, услужливость ее мужа, громадная слава о ее красоте, покорившей канцлера Наварры Дюфея, — вот все, что от нее осталось.
Следующая, — Анн де Бальзак, дочь Жана де Бальзак, сеньора Монтегю, суперинтенданта дома Конде. Она вышла замуж за Франсуа де Лилля, сеньора де Трени. Но скандальная хроника ограничивается тем, чтобы означить ее под именем де Ла Монтегю.
Затем — Арнодина, о которой можно найти любопытные заметки в «Исповеди Санси».
Следующая — мадемуазель де Ребур, дочь президента Кале. Она очень пострадала от Маргариты. Правда, роман ее имел место во время пребывания Маргариты в По.
«Это, — говорит королева Наварры, — девица хитрая, которая меня совершенно не любила и каждый день готовила мне самые неприятные сюрпризы».
Но царствование де Ребур не было долгим. Король и двор покинули По, а бедная девушка заболела и настолько страдала, что вынуждена была остаться дома. Всеми заброшенная, она умерла в Шенонсо.
«Когда эта девушка заболела, — пишет Брантом, — ее посетила королева Маргарита. И когда она уже была готова отдать душу, успокоила ее, а потом сказала: «Бедная девушка много страдала, но и зла натворила немало!»
Это было надгробное слово.
Франсуаза де Монморанси — Фоссэз, более известная под именем красотка Фоссэз, последовала за ней.
Надобно посмотреть в мемуарах Маргариты на нарисованную ею картину этого очаровательного маленького двора в Нераке. От нее потекут слюнки у самого пресыщенного. Двор был составлен из всего самого прекрасного и галантного в Средиземноморье.
Маргарита Наваррская, Екатерина, сестра Генриха IV, были там королевами. Это было оригинальное смешение католиков и протестантов. Время перемирия в религиозной войне. Одни молились с королем Наварры, другие шли к мессе с Маргаритой, и так как храм был отделен от церкви очаровательным променадом, чем-то вроде рощицы, все соединялись в благоухающих аллеях мирт и лавров, под купами зеленых дубов, и, попадая сюда, забывали молитвы и мессы, Лютера и папу, возносили жертвы, как говорили тогда, единственному божеству — любви. Жертвы красотки Фоссэз были столь хороши и обильны, что она оказалась беременна. К счастью, Маргарита была страшно занята виконтом Тюренном, и ее мало заботило, где развлекался ее муж.
Однако дело становилось затруднительным. Фоссэз принадлежала к дамам королевы. А все дамы королевы спали в так называемой комнате девушек.
Но в конце концов любовники устроились благодаря снисходительности доброй Маргариты. Пусть она расскажет об этом сама:
«Ее прихватило утром, на рассвете, в комнате девушек. Она попросила послать за врачом. Его она попросила предупредить короля, моего мужа, что он и сделал. Мы спали в одной комнате на разных кроватях, к чему уже привыкли. Когда врач объявил Генриху эту новость, он страшно смутился, не зная, что делать, боясь, с одной стороны, ее скомпрометировать, но с другой — лишить ее помощи. Он ее очень любил. Наконец он решился признаться мне во всем и попросить меня, чтобы я ей помогла, прекрасно зная, что бы ни случилось, я всегда готова буду служить тому, что принесет ему удовольствие. Он приоткрыл занавес моей кровати и сказал: «Моя крошка, я скрыл от вас один пустячок, но нужно, чтобы я признался. Прошу вас меня извинить, но сделайте мне одолжение, пойдите помочь Фоссэз, ей очень плохо. Вы знаете, как я ее люблю. Прошу вас, сделайте мне одолжение».
И Маргарита поднялась и помогла бедной Фоссэз, которая родила маленькую девочку, мертвую, потому что мать слишком затягивалась, чтобы скрыть свое положение.
Сразу после родов больную перенесли в комнату девушек. Генрих надеялся, что таким образом никто ничего не заподозрит, и, совершенно естественно, в тот же день весь Нерак был в курсе событий.
Роман Генриха с Фоссэз длился пять лет, а потом они расстались по обоюдному согласию: Генрих — чтобы стать любовником графини де Гиш, а Фоссэз — супругой Франсуа де Врока, сеньора де Сен-Мар.
С этих пор прекрасная Фоссэз исчезает в ночи супружества, почти столь же густой, как смерть. Ибо с этого момента совершенно неизвестно, где она жила и где умерла.
Но перед тем, как перейти к графине де Гиш, более известной под именем Коризанды, скажем еще несколько слов о Маргарите.
Прекрасное взаимопонимание супругов, которое не поколебало даже публичное разглашение любовных тайн, вдруг омрачилось со стороны религиозной.
Двор находился в По, городе полностью протестантском, а поэтому оказалось, что две религии не могли иметь каждая свой храм, как это было в Нераке. Все, что могли позволить Маргарите, это служить мессу в замке, в маленькой капелле, в которой могли поместиться от силы шесть или семь человек. Немногочисленные католики города надеялись по меньшей мере хоть урывками заглядывать к мессе. Но как только королева проходила в капеллу, человек по имени Ле Пен, ревностный гугенот, интендант короля Наварры, приказывал поднимать мост. Однако в Троицын день 1579 года нескольким католикам удалось проскользнуть в капеллу и благодаря таинственному вмешательству небесного слова услышать мессу.
Гугеноты, бывшие у власти, были не менее ревностны, чем католики. Они застали врасплох нарушителей порядка, сообщили Ле Пену и в присутствии самой королевы ворвались в капеллу, арестовали католиков и потащили их, издеваясь, в городскую тюрьму. Маргарита бросилась к своему мужу за справедливостью.
Вмешался Ле Пен и позволил себе свысока разговаривать с королевой, что королева назвала наглостью, а король ограничился словом «нескромность». Королева, чувствуя свою силу, настаивала на освобождении католиков. Ле Пен ее оскорбил, и она потребовала, чтобы его выгнали. Генрих после долгого сопротивления был вынужден удовлетворить ее по обоим пунктам, но из-за этой ее требовательности почувствовал к ней глубокую враждебность (д'Обинье опишет это позже в пьесе «Сатирический развод»). От равнодушия, в котором они пребывали, они перешли к резкому противостоянию.
Королева отправилась в Нерак, и, так как с 1577 года война была возобновлена, она добилась для Нерака нейтралитета как от католиков, так и от протестантов, а вокруг города на три лье прекращались все военные действия. Правда, при условии, что наваррский король там не объявится. К несчастью, очередная любовная интрига привела короля в Нерак. Об этом узнал Бирон, атаковал королевскую свиту, последовал пушечный выстрел, и ядро ударило в стену чуть ниже парапета, с которого Маргарита наблюдала стычку. Маргарита так и не простила Бирону подобной неаккуратности.
Эта седьмая гражданская война утомляла Генриха III невыразимо. Он из всех ленивых королей Франции — а число их огромно — более всего нуждался в отдыхе. Он был тем королем, правление которого, возможно, в отмщение за его странные склонности было очень неспокойно.
В конце концов он отдал себе отчет, что порядка не будет до тех пор, пока Генрих Наваррский и герцог Алансонский снова не станут пленниками, а возможно, кто знает, наконец-то и мертвецами.
И вот он придумал, как завлечь их в Париж. Решил пригласить Маргариту. Наскоро заключили перемирие (этим секретом прекрасно владела королева-мать), и Генрих III письменно пригласил сестру ко двору.
Герцог Алансонский появился в Лувре, но сколько ни упрашивали короля Наварры, не могли уговорить его покинуть свое королевство. Если арестовать или убить герцога Алансонского составляло только половину плана, остальное представляло гораздо больше трудностей.
Генрих III в ярости кусал себе ногти, видя, что лисица никак не хочет попадаться в ловушку.
Но ему не хватало лишь одного случая и лишь одной жертвы. И то и другое вскоре ему представилось.
Жуайёз, нежно любимый фаворит Генриха III, находился с миссией в Риме. Генрих III направил к нему курьера с письмом, содержавшим кое-какие политические и интимные секреты, которые открывает нам «Остров гермафродитов» и некоторые другие памфлеты того времени.
Курьер был убит, депеша пропала. Генрих III заподозрил свою сестру и воспылал гневом. Он атаковал ее в присутствии всего двора, громко обвиняя в беспорядочной жизни, перечислил всех ее любовников, пересказал самые секретные анекдоты (можно было поверить, что он прятался в ее алькове) и кончил приказом убраться из Парижа и очистить двор от ее заразного присутствия.
На следующий день или из-за того, что наваррская королева спешила оставить двор, где ей было нанесено подобное оскорбление, или просто она исполняла приказ, отданный братом, она покинула Париж без свиты, без экипажа и даже без прислуги, в сопровождении всего только двух женщин: мадам де Дюри и мадемуазель де Бетюн.
Но, похоже, король посчитал, что недостаточно ее унизил. Между Сен-Клером и Палезо капитан гвардейцев по имени Солерн в сопровождении отряда стражников приказал остановить носилки королевы, заставил ее снять маску, отвесил по пощечине мадам Дюра и мадемуазель де Бетюн и пленными отправил их в аббатство Ферьер близ Монтаржи. Там они подверглись допросу, крайне оскорбительному для чести королевы.
Мезере и Варила добавляют даже, что при этом допросе присутствовал сам король. Но, опомнившись и усмирив свой гнев, Генрих III оценил всю несоразмерность своих поступков и первым написал Генриху Беарнскому, чтобы тот не обращал внимания на слухи и доверился только ему. Беарнец охотился в окрестностях Сент-Фуа, когда увидел посланника Генриха III, который передал ему письмо.
Там говорилось: «Обнаружив дурное и скандальное поведение мадам де Дюра и мадемуазель де Бетюн, мы решили изгнать из окружения королевы Наварры этих рассадниц нечисти, непереносимых в присутствии принцессы такого ранга».
Но о том, как он их изгнал, об оскорблении, нанесенном самой королеве Наварры, он не говорил ни слова.
Генрих улыбнулся, как привык улыбаться в подобных случаях, приказал достойно угостить посланника короля и, догадываясь, что произошло нечто необычайное, стал ждать новых сообщений. Ожидание было недолгим, прибыло письмо королевы Наварры.
Она ему описывала события в деталях, которые звучали настолько правдиво, насколько фальшиво было составлено письмо Генриха III. Король Наварры отправил тотчас Дюплесси-Морнея ко двору Франции, чтобы от его имени просить Генриха III объяснить причины оскорблений, нанесенных королеве Маргарите и ее дамам, и указать ему, как сюзерен вассалу, что он должен делать.
Генрих III смолчал, и никакого объяснения не последовало. В это время Маргарита продолжала двигаться к Нераку, у ворот которого ее встретил супруг. Но поведение Маргариты Наваррской лишь увеличило озлобление ее мужа. В раздражении он поставил ей в укор ребенка, которого она родила от Жака Шевалона. Маргарита тотчас отправилась в Ажан, в город, который она получила в приданое.
Хуже всего, что ребенок действительно существовал. Это дитя, которого Бассомпьер называл «отец Архангел», а Дюплей «отец Ангел». Он пошел потом в капуцины, сделался управляющим маркизы де Верней и одним из самых яростных участников заговора, в котором Генрих IV чуть не лишился жизни, а граф д'Овернь и д'Антраг были приговорены к смерти. По своей доброй привычке Генрих их простил.
Глава III
В этой круговерти внезапно нашел смерть герцог Алансонский. Никто не сомневался, что он был отравлен. Но почему бы не поверить, что он просто умер от болезни, от которой умерли Франциск II и Карл IX, от которой погиб их дед — Франциск I и дед Лоренцо II Медичи?
Болезнь, привезенная из Америки Христофором Колумбом, безусловно, принесла огромные несчастья. Но мы ей обязаны и огромным облегчением, как подумаешь, что она нас избавила от Валуа…
Герцог Алансонский, по поводу которого было произнесено это рассуждение, был так поражен этой болезнью еще в утробе матери, что явился на свет, как английские собаки, с двумя носами.
Генрих III избежал этой заразы только потому, по всей видимости, что был сыном кардинала де Лоррена.
Кардинал де Лоррен был жестоко наказан за это двойное вторжение в законы церкви и общества.
Его сын приказал его убить в Блуа вместе с его братом, герцогом Гизом, 24 декабря 1588 года.
Вернемся к нашим героям, от которых это небольшое медико-историческое отступление нас удалило.
Война разгорелась с новой силой. На этот раз Генрих Наваррский вел двойную войну — против своего деверя Генриха III и против королевы Маргариты.
Эта дама удалилась в свой добрый город Ажан, как мы уже говорили, но ее поведение, более чем легкомысленное, сделало ее презренной в глазах горожан, а ее вымогательства возбудили их ненависть.
Ажанцы посылали прошения непосредственно королю Наварры, умоляя его послать нескольких капитанов взять их город, и добавляли, что с удовольствием приложат к этому руку.
Тогда Генрих отправил Матиньона, и город был взят, причем настолько проворно, что у наваррской королевы хватило времени только на то, чтобы взобраться на круп лошади позади дворянина по имени Линерак, мадам Дюра ухватилась за другого господина, и они поскакали.
Таким манером они протрусили двадцать четыре льё за два дня, добрались до Карлата, горного укрепления в Оверне, где Массэ, брат Линерака, предложил укрыть королеву.
В этот момент ее преследовали разом и брат, и муж.
Обитатели Карлата, которые не испытывали к ней лучших чувств, чем граждане Ажана, решили выдать ее мужу. К счастью, она вовремя узнала об их замыслах и сбежала.
Спасаясь, она попала в руки маркиза де Канилака, который препроводил ее в замок Юссон у речушки Алье, в шести лье от Клермона. Канилак был молод, Маргарита еще достаточно хороша, и через неделю Канилак стал пленником своей пленной.
Однако, сделав Канилака своим пленником, Маргарита не стала свободной. Клетка расширилась, вот и все, и границы ее свободы были стенами замка. Место было неприступным, но выйти оттуда Маргарита не могла и задержалась там на двадцать лет, с 1585 по 1605 год, когда вновь появилась при дворе.
Оставим ее, однако, в Юссоне и последуем за новыми увлечениями Генриха Беарнского, который приближался к эпохе, когда он станет Генрихом IV.
Мы уже говорили, что в иерархии, или, если хотите, в хронологии влюбленностей нашего героя красотка Коризанда сменила красотку Фоссэз.
Диана д'Антуан, виконтесса де Лувиньи, более известная под именем Коризанды, вышла замуж очень молоденькой за Филибера де Граммона, графа де Гиша, деда того Граммона, который пером своего зятя Гамильтона оставил нам такие очаровательные мемуары. Право, можно подумать, что он свободно мог быть внуком Генриха IV, ибо вот что он пишет по этому поводу:
Однако по всем приметам кавалер де Граммон бахвалился. Генрих IV действительно увидел Коризанду в первый раз, когда ускользнул от двора в 1576 году. Но он не задержался возле нее достаточно долго, чтобы начало влюбленности, если даже оно существовало, имело какое-либо продолжение.
И только в 1582-м или 1583 году он увидел ее вновь, то есть через два или три года после смерти графа де Гиша, убитого в 1580 году при осаде де Ла Фер. Но пусть кавалер де Граммон остается внуком графа де Гиша, а не племянником Цезаря Вандома.
Что же до даты новой любви, Сюлли нам ее обозначил: «В году 1583-м, во время, когда король Наварры был в пылу страсти к графине де Гиш».
Некоторые авторы, защитники добродетели красавицы Коризанды, которую так легкомысленно компрометирует ее внук, кавалер де Граммон, говорят, что эта добродетель всегда оставалась чиста. Это возможно, все возможно, но маловероятно.
Во всяком случае, вот письмо Беарнца, которое может пролить свет на этот спорный вопрос. Мы даем, разумеется, только те отрывки, которые кажутся нам наиболее компрометирующими:
В Мон-де-Марсане состоялась встреча. Здесь жила прекрасная вдовушка и ежедневно, если верить д'Обинье, «шла к мессе в сопровождении Святого Духа, маленькой Ламбер, мавра, баска в зеленом одеянии, макаки Бертран, английского пажа, собаки и лакея».
Красота ли графини, а может быть, оригинальность ее свиты поразили короля? Факт тот, что он страстно влюбился.
В это время Генрих вынашивал идею развода и решал жениться всякий раз, как кем-нибудь увлекался. Так он чуть не женился на Габриель, ее смерть остановила проект. Он сделал предложение мадам Антраг, которое порвал Сюлли, что мы увидим позже.
Что же до его женитьбы на графине де Гиш, д'Обинье заставил его дважды дать слово дворянина, что он выкинет из головы идею женитьбы на красавице Коризанде. Генрих обещал, оговорив, правда, что через два года он поступит так, как ему захочется, и д'Обинье успокоился. Он был прекрасно осведомлен по поводу длительности любовных увлечений короля.
Д'Обинье ошибся в сроке, но не в силе страсти того, кого он называл «развратным скрягой и самым неблагодарным господином на свете». Два года спустя Генрих был еще любовником Коризанды, но уже не заикался о женитьбе. В момент его самой жаркой страсти он вступил в сражение при Кутра, разбил и убил Жуайёза.
Перед баталией и в момент атаки рядом с ним были сыновья герцога Конде, его дяди, убитого в Жарнаке. Один звался герцог Конде, как его отец, другой граф Суассон.
Поделиться книгой: