Тысяча и один призрак

Я считала минуты, и Грегориска со своей стороны тоже считал их. Пробило три четверти девятого. Еще звучал звон часов, как я почувствовала то же оцепенение, тот же ужас, тот же ледяной холод, но поднесла освященную вербу к своим губам, и это первое ощущение исчезло. Тогда я ясно услышала шум этих медленных, размеренных шагов на лестнице, шаги приближались к двери. Затем дверь медленно открылась без шума, и тогда…

У рассказчицы словно сдавило горло, она задыхалась.

— И тогда, — продолжала она с усилием, — я увидела Костаки, такого же бледного, каким он лежал на носилках; с рассыпавшихся по его плечам черных длинных волос капала кровь, он был в обычном своем костюме, только ворот был расстегнут, и виднелась кровавая рана.

Все было мертво, все было тлен — тело, одежда, походка… и только глаза, эти страшные глаза блестели, как живые. Странно, что при виде покойника страх мой не усилился — напротив, я почувствовала, что мужество мое возрастает. Без сомнения, Бог послал мне его, чтобы я могла оценить свое положение и защищать себя от зла. Как только привидение сделало первый шаг к кровати, я смело встретила его свинцовый взгляд и протянула к нему ветку вербы. Привидение попробовало идти дальше, но сила более могущественная, чем его, удержала его на месте. Оно остановилось.

— О, — прошептало привидение, — она не спит, она все знает.

Привидение говорило на молдавском языке, а я, однако, понимала его. Так мы какое-то время находились друг против друга, я и привидение; я не сводила глаз с него и увидела, не поворачивая головы, что Грегориска, подобно ангелу-истребителю, с саблей в руке вышел из-под балдахина. Он перекрестился и медленно подошел, выставив шпагу вперед, призрак при виде брата в свою очередь вытащил свою саблю с диким хохотом, но едва его сабля коснулась освященного клинка, как рука привидения беспомощно опустилась. Костаки издал стон, полный отчаяния и злобы.

— Что тебе нужно? — спросил он своего брата.

— Во имя живого Бога, — произнес Грегориска, — я заклинаю тебя, отвечай!

— Говори, — произнесло привидение, скрежеща зубами.

— Это я тебя ждал?

— Нет.

— Я на тебя нападал?

— Нет.

— Я тебя убил?

— Нет.

— Ты сам наткнулся на мой меч! Я перед Богом и людьми не виновен в грехе братоубийства, стало быть, ты исполняешь не божественную, а волю ада, стало быть, ты вышел из могилы не как святой, а как проклятый призрак, и ты вернешься в свою могилу.

— С ней вместе, да?! — воскликнул Костаки и сделал чрезвычайное усилие, чтобы охватить меня.

— Ты уйдешь один! — воскликнул в свою очередь Грегориска. — Эта женщина принадлежит мне.

И, произнося эти слова, он кончиком меча притронулся к незажившей ране. Костаки испустил крик, будто его коснулся огненный меч, и, поднеся левую руку к груди, попятился назад. В это время Грегориска двинулся одновременно с ним и сделал шаг вперед, устремив взор в глаза мертвеца и упирая меч в грудь брата. Грегориска шел медленно, торжественно, то был поединок Дон-Жуана и Командора. Под давлением священного меча, подчиняясь непоколебимой воле Божьего воина, привидение отступило назад, а Грегориска шел молча, не произнося ни слова. Оба задыхались и были мертвенно бледны, живой толкал перед собой мертвого, выгонял его из того замка, который был прежде его жилищем, и гнал его в могилу, в его будущее жилище. Клянусь, это было ужасное зрелище. А между тем под влиянием сверхъестественной, невидимой, неизвестной силы я, не отдавая себе отчета, встала и пошла за ними. Мы спустились с лестницы, освещаемой в темноте одними сверкавшими глазами Костаки. Мы прошли галерею и дверь. Тем же мерным шагом мы дошли до ворот, привидение пятилось назад, Грегориска протягивал руку вперед, я шла за ними.

Это фантастическое шествие длилось час. Надо было вернуть мертвеца в могилу, но вместо того, чтобы идти по дороге, Костаки и Грегориска шли напрямик, не заботясь о препятствиях, почва выравнивалась под их ногами, потоки высыхали, деревья отклонялись в сторону, скалы отступали. То же чудо, которое совершалось для них, совершалось и для меня, но мне казалось, что небо подернуто черным крепом, луна и звезды исчезли, только огненные глаза вампира сверкали во мраке ночи.

Так мы дошли до монастыря Ганго, мы пробрались через живую изгородь из кустарника, составлявшую ограду кладбища. Как только мы вошли сюда, я увидела в темноте могилу Костаки рядом с могилой его отца; я не знала этого, а между тем теперь безошибочно угадала ее. В эту ночь я знала все. Перед открытой могилой Грегориска остановился.

— Костаки, — сказал он, — еще не все погибло для тебя, и голос Неба говорит, что ты будешь прощен, если раскаешься. Обещаешь ли ты уйти в свою могилу? Обещаешь ли ты больше оттуда не выходить? Обещаешь ли служить Богу, как ты теперь служишь аду?

— Нет! — ответил Костаки.

— Ты раскаиваешься? — спросил Грегориска.

— Нет!

— В последний раз, Костаки!

— Нет!

— Ну хорошо! Зови же на помощь сатану, а я призываю Бога, и посмотрим, за кем останется победа.

Одновременно раздались два возгласа, мечи скрестились, и засверкали искры; борьба длилась одну минуту, которая показалась мне целой вечностью. Костаки упал. Я увидела, как был занесен над ним страшный меч, как он вонзился в тело и пригвоздил его к свежевскопанной земле. В воздухе раздался восторженный, почти сверхчеловеческий крик. Я подбежала. Грегориска стоял, но шатался. Я бросилась к нему и подхватила его в свои объятия.

— Вы ранены? — спросила я с тревогой.

— Нет, — сказал он, — но в таком поединке, дорогая Ядвига, убивает не рана, а борьба. Я боролся со смертью, и я принадлежу смерти.

— Друг мой, друг мой, — воскликнула я, — уйдем отсюда, уйдем отсюда, и жизнь, быть может, вернется!

— Нет, — возразил он, — вот, Ядвига, моя могила, но не будем терять времени, возьми немного земли, пропитанной его кровью, и приложи к причиненной им ране, это — единственное средство защитить тебя в будущем от ужасной любви.

Я повиновалась, вся дрожа. Я нагнулась и взяла окровавленную землю; нагибаясь, я видела пригвожденный к земле труп, освященный меч пронзил его сердце, и черная кровь обильно текла из раны, как будто мертвец только что умер. Я размяла комок окровавленной земли и приложила ужасный талисман к своей ране.

— Теперь, моя обожаемая Ядвига, — сказал Грегориска слабеющим голосом, — выслушай мои последние наставления. Уезжай из этой страны как можно скорее. Одно лишь расстояние даст тебе безопасность. Отец Василий выслушал сегодня мою последнюю волю и выполнит ее. Ядвига, один поцелуй! Последний и первый! Ядвига! Я умираю.

При этих словах Грегориска упал около своего брата. При всех других обстоятельствах на кладбище, у открытой могилы, между двумя трупами, лежащими один подле другого, я сошла бы с ума, но, как я уже сказала, Бог придал мне силы, соответствующей обстоятельствам, при которых мне пришлось быть не только свидетельницей, но и действующим лицом. Когда я оглянулась в поисках помощи, то увидела, как открылись ворота монастыря и монахи с отцом Василием во главе приближались попарно с зажженными факелами и пели заупокойные молитвы.

Отец Василий только что вернулся в монастырь, он предвидел то, что должно было случиться, и во главе своей братии явился на кладбище. Он нашел меня живой рядом с двумя мертвецами. У Костаки лицо было искажено от последней конвульсии. У Грегориски, напротив, лицо было спокойное и почти улыбающееся. По желанию Грегориски его похоронили возле брата. Христианин оберегал проклятого. Смеранда, узнав о новом несчастье и моей роли в нем, захотела повидаться со мной. Она приехала в монастырь Ганго и узнала от меня все, что случилось в эту страшную ночь. Я рассказала ей все подробности фантастического происшествия, но она выслушала меня, как слушал меня Грегориска, без удивления и без испуга.

— Ядвига, — ответила она после некоторого молчания, — как ни странно все, что вы рассказали, вы рассказали истинную правду. Род Бранкованов проклят до четвертого колена за то, что один из предков Бранкованов убил священника. Пришел конец проклятию, ибо, хотя вы и жена, но девственница, а у меня больше нет детей. Раз мой сын завещал вам миллион, берите его. После моей смерти я выделю часть моего состояния на благочестивые дела, а остальное будет завещано вам. Послушайтесь совета вашего супруга, возвращайтесь как можно скорее в страну, где Бог не допускает таких страшных чудес. Мне никто не нужен для оплакивания моих сыновей. Прощайте, не беспокойтесь больше обо мне. Моя судьба принадлежит только мне и Богу. — И, поцеловав меня, по обыкновению, в лоб, она уехала и заперлась в замке Бранкован.

Неделю спустя я отбыла во Францию. Как Грегориска надеялся, так и случилось: страшное привидение больше не посещало меня по ночам. Здоровье мое восстановилось, и от этого происшествия остался лишь один след — смертельная бледность, которая сохраняется до самой смерти у всех, кому пришлось испытать поцелуй вампира.

Дама смолкла. Часы пробили полночь, и я могу сказать, что даже самые храбрые из нас вздрогнули при этих звуках. Пора было расходиться. Мы попрощались с Ледрю. Этот прекрасный человек умер год спустя. Впервые с момента этой смерти я получаю возможность воздать должное достойному гражданину, скромному ученому и честному человеку. И спешу это сделать.

Я никогда больше не был в Фонтене. Воспоминание о проведенном там дне оставило у меня глубокое впечатление, странные рассказы, выслушанные мной в один вечер, оставили столь глубокий след в моей памяти, что я, рассчитывая, что они возбудят и в других такой же сильный интерес, какой я испытал сам, собрал разные предания и рассказы в разных странах, в которых я перебывал в течение восемнадцати лет: в Швейцарии, Германии, Италии, Испании, Сицилии, Греции и Англии, и составил этот сборник, который выпускаю теперь для моих постоянных читателей под названием «Тысяча и один призрак».