Врата тьмы

Таня Хафф

Врата Тьмы

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— Ребекка!

Уже взявшись за ручку кухонной двери, Ребекка остановилась.

— Посуду убрала на место?

— Да, Лена.

— Форму постирать захватила?

Ребекка улыбнулась. Форма уже аккуратно сложена и покоится на дне красной хозяйственной сумки.

— Да, Лена.

— Плюшки себе взяла на выходные?

— Да, Лена.

Плюшки тщательно завернуты и уложены поверх запачканной формы. Далее должна была последовать очередная строка литании.

— Не забудь съесть их дома.

Ребекка так энергично кивнула, что кудряшки пустились в пляс.

— Не забуду, Лена.

Следующая:

— До понедельника, киска.

— До понедельника, Лена.

Наконец Ребекка толкнула дверь и вышла на лестницу.

Лена проводила ее взглядом и вернулась в кабинет.

— И так каждую пятницу, миссис Пементел?

— Каждую пятницу, — подтвердила Лена, со вздохом усаживаясь в кресло. — Уже почти год.

Инспектор покачал головой.

— Странно, что ей разрешается ходить по улицам без сопровождения.

Лена хмыкнула и полезла в стол за сигаретами.

— Да нет, это не опасно. Господь таких хранит. Чертова машина! — Она встряхнула зажигалку, стукнула ею по столу и была вознаграждена слабым язычком пламени. — Я знаю, о чем вы думаете. — Хозяйка кафетерия сделала затяжку. — Но с работой она справляется получше многих, у кого, шарики на месте. И прогнав ее, вы деньги налогоплательщиков не сэкономите.

Инспектор поморщился.

— На самом деле я думал о том, как люди могут курить, закрывая глаза на очевидное. Сигареты вас убьют, и вы это знаете.

— Так это ведь мое дело, верно? — Она облокотилась на стол, медленно выпустила дым через нос и ткнула тлеющим концом сигареты в сторону его закрытого портфеля. — Давайте продолжим…

* * *

— Изумруды вырезают из сердца лета.

Чумазый молодой человек подошел к ней, надеясь выпросить пару баксов.

— А сапфиры падают с неба перед самой темнотой. — Ребекка отняла лоб от витрины ссудной кассы и повернулась к нему с улыбкой. — Я знаю все названия драгоценностей, — сообщила она с гордостью. — А дома я сама делаю алмазы — в холодильнике.

Увидев ее улыбку, молодой человек втянул голову в плечи. На сегодня с него хватит. Только сумасшедших ему не доставало!

И пошел дальше, засунув руки в карманы рваной джинсовой куртки.

Ребекка пожала плечами и снова стала рассматривать кольца на подносах. Красивые штучки она любила и каждый вечер по дороге домой из кафетерия рассматривала все витрины.

У нее за спиной начали вызванивать время колокола Сент-Джеймского собора.

— Пора идти, — сказала она своему отражению в стекле и улыбнулась, когда оно кивнуло в знак согласия.

Она пошла на север, и Сент-Джеймс передал ее Сен-Мишелю. Колокола — как и соборы — в первый раз ее напугали, но теперь они друзья. То есть колокола, а не соборы. Такие большие, солидные, угрюмые здания, конечно, ни с кем дружить не будут — это она понимала. Обычно они наводили на нее грусть.

Ребекка быстро шла по восточной стороне Черч-стрит, стараясь не видеть и не слышать ни толпы, ни уличного движения. Этому ее научила миссис Рут — уходить в себя, в тишину, чтобы кипящий вокруг беспорядок не вызывал беспорядка в ней самой. А жаль, что ничего нельзя ощутить, кроме тротуара под резиновыми подошвами сандалий.

На Дандес-стрит она остановилась у светофора, и глаз ее выхватил из окружающего что-то черненькое, бегущее по подоконнику третьего этажа здания «Зирс».

— Нельзя-подожди-осторожно! — завопила она, возбужденно выстреливая отдельные слова.

Люди на перекрестке не обращали на нее внимания. Лишь кое-кто посмотрел вверх, следя за ее взглядом, но нечто схожее с трепещущим на ветру куском копирки не вызвало у них интереса. А какой-то пешеход понимающе покрутил пальцем у виска.

Когда светофор мигнул, Ребекка бросилась вперед, не обращая внимания на сигнал низкого красного автомобиля, норовившего проскочить на желтый свет.

— Не надо!

Поздно. Черный кусочек, слетевший с края подоконника, оказался маленьким бельчонком. Он перевернулся в воздухе и успел лишь подобрать лапки перед ударом о землю. Секунду он был неподвижен, он вскочил и бросился к мостовой. С ревом пролетел грузовик. Бельчонок подпрыгнул и помчался кратно к зданию, чуть не попав кому-то под ноги, снова повернулся к мостовой — во всех его движениях сквозил слепой ужас. Он попытался вскарабкаться по водосточной трубе, но коготки заскользили по гладкой поверхности.

— Эй! — Ребекка встала на колени и протянула руку.

Укрывшись под трубой, бельчонок обнюхал пальцы.

— Все хорошо.

Она вздрогнула, когда зверушка взобралась по обнаженной руке на голову и застыла там в испуге. Ребекка осторожно сняла его.

— Глупая деточка, — сказала она, проводя пальцем по пушистой спинке. Бельчонок перестал дрожать, но сердечко его все еще колотилось о ладонь. Продолжая успокаивать зверька, Ребекка встала и медленно пошла к перекрестку. Бельчонок слишком мал, чтобы найти дорогу домой, значит, надо найти ему дом. А ближайшее убежище — Райерсон Квад.

Квад был одним из ее любимых мест. Со всех сторон окруженный Керр-холлом, он был тихим и зеленым, этот маленький уютный парк в самой шумной части города. О нем почти никто не знал, кроме студентов Райерсона, и это, как подсказывало ей чутье, было к лучшему. Ей были известны все потаенные зеленые островки. У студентов как раз начались летние каникулы, и Квад был пуст.

Она протянула руку и посадила бельчонка на самую нижнюю ветку клена. Тот застыл, приподняв переднюю лапку, и вдруг скрылся из виду.

— С новосельем, — сказала ему вслед Ребекка, дружески потрепала клен по коре и пошла домой.

На пятачке между тротуаром и домом Ребекки, нависая над тремя этажами красного кирпича, рос большой каштан. Ребекка часто задумывалась, попадает ли в квартиры на фасаде хоть немного света, и неизменно приходила к выводу, что иллюзия жизни на дереве искупает постоянную темноту. Ступив на тропинку, она подняла голову и стала вглядываться в нижние ветви: где он, их постоянный обитатель?

Наконец она его обнаружила. Он сидел на толстом суку и болтал ногами, склонившись над какой-то работой. Какой — она, как обычно, не могла разглядеть. Лица не было видно — только пушистая рыжая полоса бровей на дюйм выступала из-под козырька шапки.

— Добрый вечер, Ортен.

— Еще не вечер, день пока. И я не Ортен.

Ребекка вздохнула и вычеркнула еще одно имя из мысленного списка. Румпельштицхена она опробовала с самого начала, но человечек так заливисто расхохотался, что ему пришлось схватиться за ветку.

— А, Бекка, привет.

Из подъезда вышла, распирая бедрами лавсановые штаны, Крупная-блондинка-дальше-по-коридору.

Ребекка вздохнула Никто ее Беккой не называл, но доказать это Крупной-блондинке-дальше-по-коридору не было никакой возможности.

— Меня зовут Ребекка.

— Правильно, дорогая, и ты живешь на Карлтон-стрит в доме номер пятьдесят пять. — Она говорила нарочито громко. — С кем ты разговаривала?

— С Норманом, — ответила Ребекка, показывая на дерево.

— Вот и неправда, — фыркнул человечек.

Крупная-блондинка-дальше-по-коридору сложила алые губы бантиком.

— Как это мило — давать имена птичкам. Не понимаю, как ты их различаешь.

— Я не разговариваю с птицами, — запротестовала Ребекка. — Птицы никогда не слушают.

Как и Крупная-блондинка-дальше-по-коридору.

— Бекка, я сейчас ухожу, но если тебе что-нибудь понадобится, всегда можешь зайти и попросить.

И она прошествовала мимо с таким видом, будто хотела сказать «Смотрите, какая я прекрасная соседка».

«Пусть у этой Бекки не все дома, — не раз повторяла она, обращаясь к своей сестре, — но манеры у нее куда лучше, чем у теперешней молодежи. Она никогда не отворачивается, когда я с ней говорю».

Уже почти год Ребекка размышляла, настоящие ли эти белые полоски зубов за густо накрашенными губами. Но всякий раз от решения этой проблемы ее отвлекали потоки слов.

— Может быть, она думает, что я плохо слышу? — спросила она однажды у человечка.

Тот ответил в обычной своей манере:

— Может быть, она не думает.

Вытащив из кармана ключи — а они всегда были в правом переднем кармане джинсов, — Ребекка вставила их в замок. Тут она придумала новое имя и, оставив ключи в замочной скважине, вернулась к дереву.

— Перси? — спросила она.

— Еще чего! — услышала она в ответ.

Ребекка философски пожала плечами и вошла в дом.

В пятницу вечером она занималась-стиркой и ела-на-ужин-овощной-суп-с-говядиной, как указывал список, составленный для нее Дару — сотрудницей отдела социального обеспечения, которая ее курировала. Субботу она провела в саду Аллен Гарденс, помогая своему другу Джорджу пересаживать папоротники. На это ушел целый день, потому что папоротники не хотели, чтобы их пересаживали. В субботу вечером Ребекка стала готовить чай и обнаружила, что кончилось молоко. Молоко относилось к числу тех вещей, которые Дару называла «бакалейная мелочь», и ей разрешалось покупать его самой. Взяв из кувшина в виде космического шаттла доллар с четвертью, Ребекка вышла из квартиры и направилась по Мючуал-стрит к лавочке на углу. Она не остановилась поговорить с человечком и даже не посмотрела на дерево. Дару не уставала повторять, что с деньгами нужна осторожность, и Ребекка не собиралась таскаться с ними дольше, чем это будет необходимо.

Когда она возвращалась домой, ей вдруг показалось, что вокруг стоит необычная тишина и плохо освещенная улица заполнена незнакомыми тенями.

— Мортимер? — позвала она, приблизившись к дереву. Он должен был ответить, угадала она его имя или нет.

На лицо упала капля дождя.

Теплого.

Она тронула щеку рукой, и рука стала красной.

Кровь.

Кровь Ребекка знала. У нее самой текла кровь каждый месяц. А Дару говорила, что в любое другое время кровь — это ненормально, и если такое случится, Ребекка должна позвонить Дару — даже ночью, но ведь Дару не видала человечка, а кровь текла у него, это Ребекка знала, но не знала, что делать. Дару говорила, что в городе по деревьям лазить нельзя.

Но у ее друга текла кровь, а это ненормально.

Правила, часто говаривала миссис Рут, на то и существуют, чтобы их нарушать.

Ребекка поставила молоко на землю, подпрыгнула и ухватилась за нижнюю ветку каштана. Из-под пальцев посыпалась кора, но Ребекка цеплялась сильнее — люди часто удивлялись, насколько она сильна, — и наконец взвилась на ветку, сбросив сандалии. В начале весны люди в оранжевых куртках хотели эту ветку срезать, но она с ними говорила до тех пор, пока они не забыли, зачем пришли, и с тех пор они больше не приходили. Ребекка не одобряла, когда режут деревья шумными машинами.

Она полезла выше, к любимому насесту человечка. Было плохо видно из-за сумерек и шевелящейся листвы, которая покрывала ее путь неожиданными теневыми узорами. Схватившись за мокрую и липкую ветку, Ребекка поняла, что уже близко. Тут она увидела пару свисающих ботинок, носы у них уже не задирались так заносчиво, и кровь капала на верхний, а с него — на нижний.

Человечек был зажат между двумя ветвями и стволом. Глаза закрыты, шляпа съехала набок, а из груди торчал черный нож.

Ребекка осторожно взяла его на руки. Он что-то пробормотал на непонятном языке, но не шевельнулся. Он почти ничего не весил, и ей легко удалось спуститься, держа его на одной руке. Ноги человечка постукивали ее по бедрам, а голова безвольно моталась около шеи.

Достигнув нижней ветви, Ребекка села, обхватила раненого друга второй рукой и оттолкнулась. Ударилась о землю и упала на колени. Захныкала, потом поднялась и поспешила в безопасность своей квартиры.

Там она сразу же положила человечка на двуспальную кровать. Грудка вокруг ножа все еще поднималась и опускалась, а это означало, что он жив, но она не знала, что теперь надо делать. Позвонить Дару? Нет. Дару не умеет ВИДЕТЬ, и потому не сможет помочь.

— Она подумает, что у меня опять провалы, — поделилась она с лежащим без сознания человечком. — Как в тот раз, когда я впервые про тебя рассказала.

Ребекка ходила по комнате, грызя ногти на левой руке. Нужен кто-то умный, но такой, чтобы умел ВИДЕТЬ. Кто-то, кто знает-что-делать.

Роланд.