– Та-ак, – протянула Соня, – кажется, приплыли.
– Ты о чем?..
– Камешки приготовьте, и молитесь, чтобы это сработало.
Ахх с высоты своего роста издал скрежещущий звук.
– Herojinya, у тебя воистину отменная интуиция, ах-ха. Или тебе уже приходилось сталкиваться…
– Попадала я в пару-тройку переделок, – кивнула воительница, – ну и кого на нас сейчас несет?
– Увидишь через минуту. Ах-ха, да вот и они…
В облаке пыли на северо-востоке показалась черная полоса. Казалось, на заднем плане мелькают вспышки пламени, но топот множества ног сбивал все ощущения в два плотных комка, затыкая уши.
Бран, расстегнув свой пояс, помял его в руках, взмахнул на пробу – праща выйдет не из самых точных, но лучше, чем ничего. Вложив в нее один из тех, йотуновых, красных камешков, гэл с силой крутанул полоской кожи над головой – и метнул снаряд в приближающуюся стену острых рогов и твердых копыт. Взрыв разнес на куски двух диких быков и заставил отпрянуть еще нескольких; Бран немедля метнул второй камешек, и третий, и четвертый, которые быстро передали спутники…
А потом наступил ад.
Никогда и никому еще не удавалось остановить орду взбесившихся туров почитай что голыми руками. Одного убить – дело славное, троих – подвиг; а в таком количестве – вообще невозможно. Никак. Даже если бы и были крепкие рогатины и обученные лошади, которые позволили бы охотникам держаться в стороне от смертоносных рогов…
Однако они – держались. Размашистые удары топора и секиры валили разъяренных животных налево и направо, мечи быстрыми выпадами добивали упавших… Люди и сами не понимали, каким образом им так быстро удается работать оружием, почти при этом не уставая. Брану даже начало казаться, что он – один из героев Легиона Зари, один из тех, кто сдерживает атаки Орд Хаоса: вот розовое зарево окружает его тело, древний гимн звучит в такт разящим ударам, резкий запах серы и фосфора бьет в ноздри, но лишь подогревает и без того кипящую от ярости кровь…
Гэл моргнул. Ну точно! И острый запах серы с фосфором, и слабый розовый свет… Музыки, правда, не было, но все остальное – один к одному!
– Да бей же, ах-ха, – проскрипел Ахх, – чары недолго продержатся! Не останавливайтесь, ах-ха… Yin Khast, Khast, Khast, ar'Gor zoom-en Rysh!
Резкие слова хлестнули словно плеть, окровавленные мечи снова взялись за работу – грязную, но необходимую…
– Прорвемся! – яростно выкрикнула Соня, швыряя в огромного быка последний свой камешек. Взрыв, волна жара – и пыль рассеялась, а перед людьми, залитыми с ног до головы кровью, как чужой, так и своей, вновь открылись небо и степь!
А также – с десяток знакомого вида черно-желтых ящеров, которые своим огненным дыханием и пригнали сюда стадо туров. В седлах сидели вездесущие амазонки, вооруженные длинными пиками. Одна из всадниц подняла оружие, что-то выкрикнула (наверняка нечто вроде «Убить их!») – и пустила ящера в атаку.
Но если она полагала, что измотанные бойней противники не окажут сопротивления, это было последней ее ошибкой…
Уже зная, на что способен огнедышащий ящер, Соня мгновенно обратилась в «ветер красного дракона», выбивая амазонку из седла и занимая ее место. Свист залитой кровью золотой секиры – и второй ящер, обезглавленный, покатился по земле, придавив свою наездницу. Стейн подрубил ноги третьему ящеру, пришиб кулаком упавшую амазонку, уклонился от струи пламени и боковым ударом разворотил четвертой чешуйчатой твари весь правый бок – та, неосторожная, проскочила слишком близко. Бран, подхватив с земли два копья, одно сразу метнул в противницу (та хоть и успела увернуться, но при этом свалилась со своего «скакуна», который не замедлил дать деру), а второе использовал вместо шеста и в прыжке вынес из седла очередную амазонку. Три всадницы, что держались позади, переглянулись, преувеличенно медленно отсалютовали своими пиками – «уважаем храбрость», – развернули ящеров и ускакали к северу.
– Ффух, – выдохнул Стейн, опираясь на окровавленный топор, – не хотелось бы мне заниматься этим каждый день…
– Никогда… – устало сказала Соня, покачиваясь в седле, – достань-ка флакон, там на три глотка осталось…
Северянин кивнул и, покопавшись в мешке, извлек подарок чародеев Грауторма. Глоток – и у него аж борода встопорщилась от прилива сил. Узрев такое чудо, Бран, прихрамывая, проковылял к Стейну за своей долей эликсира. Сделав глоток, гэл со сверкающими новой мощью глазами передал флакон воительнице; та допила остатки, выбросила пустой сосуд и похлопала по шее дернувшегося ящера.
– Ну что, народ, мне отпустить этого цыпленка? Или в случае чего изобразить, что он мне полностью подчиняется? Не лошадь ведь, сомневаюсь, что удастся заставить его плеваться огнем…
– Отпустить всегда успеешь, – разумно решил Стейн. – Коли слушается уздечки – езжай на нем. Авось пригодится.
– Ладно, уговорил. Ахх… эй, ты где?
Бран метнулся назад и с трудом выволок из высокой травы металлический скелет. Металл вроде как был невредим, но… Да, это «но» все и меняло – последний натиск диких быков опрокинул Ахха, и одно из тяжелых копыт раскрошило череп, который неведомым образом столько лет сохранял разум умершего колдуна.
– Нелепая смерть, – нарушил молчание Стейн.
– Он был верным соратником, – проговорила Соня.
Надо было знать воительницу, чтобы оценить глубину краткой эпитафии погибшему колдуну, одного из тех, кого она не переносила.
– Пойдем, – наконец сказал северянин, – отыщем Цитадель по следам – ящеры их достаточно оставляют…
– А зачем искать? У нас же тут живые «языки» под руками, – указал гэл на оглушенных амазонок. – Очнутся – расспросим…
– А если не очнутся? Тот, в деревне, помнишь?
– Помрут, ну и к фоморам их, – махнул рукой Бран. – Тогда за ящерами и пойдем.
– Эти… девочки не особо разговорчивы, – предупредил Стейн, – тем паче, в плену. Знавал я когда-то таких…
– У меня – заговорят, – недобро улыбнулась Соня.
Не поверить ей было трудно…
Две из шести пленниц действительно умерли – от ран или от колдовства, кто знает, – а четыре пришли в создание, причем почти одновременно. Впрочем, предусмотрительный Бран заранее связал их, чтобы не стоять с ножом у четырех шей сразу.
– Говорить будем? – спросил северянин, старательно водя оселком по лезвию топора. Оружие действительно надо было поправить, но разумеется, Стейн имел в виду несколько другое.
Фокус не удался: амазонка лишь злобно таращилась, не произнося ни слова. Стейн попробовал гэльский язык, свой родной северный, потом наречие Загорья. Ничего. На всякий случай он припомнил диалект готов, которые захватили Италию три столетия назад, и щелкающую речь Византии; успех вышел не большим.
– Дай-ка я попробую, – отстранила его воительница и спросила на языке Загорья: – Ты меня понимаешь?
Молчание.
– Понимаешь. Мужиков ты, если хочешь, можешь держать за идиотов, они часто даже хуже таковых. Но меня не обманешь.
Молчание.
– Народ, отвернитесь-ка на минутку и заткните уши, – попросила воительница. – Я ей тут кое-чего растолкую насчет вежливости и правил общения…
Передернув плечами, гэл и северянин выполнили просьбу. Спустя несколько минут в зажатые ладонями уши ворвался истошный женский визг.
– Можете повернуться, – раздался голос Сони.
Крови и трупов не было; более того, на вид к пленницам за последние минуты никто пальцем не притрагивался. Однако три сидящие поодаль амазонки выглядели откровенно зелеными, а та, которой только что «растолковывали насчет правил вежливого общения», была бледной как смерть.
– Ну, теперь поняла? – спокойно молвила воительница. – Отвечай сразу и без уверток, если не хочешь повторения. Сообщишь полезные сведенья – гуляй куда хочешь. Надеюсь, я достаточно хорошо владею языком Загорья?
Молчание.
– Отвечай на вопросы.
– Да, – выдохнула пленница.
– А вот теперь спрашивай, Стейн.
…Став сравнительно покладистыми, амазонки рассказали, где находится Цитадель (четыре-пять часов на северо-восток быстрым шагом), но о Хозяине они, всего лишь рядовые наездницы, не ведали ничего. Ладно, ничего так ничего: Стейн проверил, чтобы у пленниц нигде в потайных ножнах не осталось ни ножей, ни даже шпилек, а затем, как и было обещано, по очереди развязал каждую и по очереди же отпустил, посоветовав не попадаться на глаза.
Вечер опустился быстро. В темноте продолжать путь было бессмысленно, так что Бран спутал ящеру ноги, чтобы не удрал, после чего Соня наконец смогла покинуть седло.
– Огня не разводим, – твердо молвил Стейн, – обойдемся холодной едой. Лучше чуток померзнуть, чем проснуться с головой на пике.
– С головой на пике ты не проснешься, – усмехнулся гэл.
– Тем более. Но хотел бы я знать, почему у Врага, – по негласной традиции, не зная ни имени, ни прозвища главного противника, его называли «Врагом» с большой буквы, – служит столько этих амазонок? Женщины-воины – редкое явление…
Соня демонстративно откашлялась.
– Редкое, редкое, – северянин почесал бороду, – уж кому знать, как не тебе. Не многие женщины желают вступить на эту тропу…
– Ты, надеюсь, помнишь старую мудрость – «если женщина чего-то хочет, ей надо это непременно дать, ведь иначе она возьмет сама». – Воительница очаровательно улыбнулась, что словно бы сбросило с нее пару-тройку лет. – К воинскому ремеслу это относится в той же мере.
– Да кто спорит! – махнул рукой Стейн. – Но смотри сама, они же все в похожей одежде, как в солдатской форме – в Византии до сих пор такой обычай, и в Империи когда-то был, хотя у нас он не в ходу. Ты тоже такую броню носишь, Соня, и ты тоже из Загорья пришла… И я как раз в тех краях лет этак двадцать назад столкнулся с племенем женщин, которые смертно возненавидели мужскую половину человечества и поклялись вовек не иметь с ними (с нами то бишь) никаких дел.
– Блеск! – подался вперед Бран. – А как же…
– А никак.
– Но…
– МНЕ можешь не говорить. Вон, у Сони лучше спроси, как это.
Воительница пожала плечами.
– Броня моя тут ни при чем, в степи такой «боевой костюм» и мужчины носят, достаточно удобная штука, если точно по тебе скроена-сшита. А насчет амазонок… сдвинутых везде хватает, что среди баб, что среди мужиков. У вас это просто заметнее; мы, женщины, куда лучше управляем собой. Я вполне поверю, Стейн, что такие вот… чокнутые сбились в одно племя – может, даже и то самое, что ты двадцать лет назад повстречал. И – да, согласна, слишком много их тут, чтобы это случайные наемники были, а значит, против нас, у Врага на службе, – все их племя… – Она помолчала, а потом очень медленно проговорила: – Но амазонки мужчинам не служат.
– Угу, – проворчал Бран, – значит, наш Враг – это не «он», а «она». Лично мне от этого не легче.
– Или – «оно». Не человек. Чужинец.
– Ну и что, что не человек? Herojinya, даже эльфы Альбиона, которые называют себя Рожденными-под-Звездами, делятся на мужчин и женщин.
– Тролли и цверги – тоже, – добавил Стейн.
– Никто из нас не знает всех народов, которые пришли из Старого Мира. – В низком, внезапно охрипшем голосе Сони зазвенел металл. – Эльфы, тролли, цверги – они конечно очень себе на уме, только они-то не чужинцы – у нас с ними общие дети могут быть, если сказания правду говорят. Но в ТЕ времена жили и другие… и вот это – действительно Враги. С большой буквы. Даже с йотунами можно договориться, если припрет; с ними же – мир невозможен.
– Наги-змеелюди? – хмуро спросил Бран. – Или род Червя?
– ВСЕХ старых народов теперь не знает никто, – с нажимом повторила воительница. – Для ныне живущих будет лучше, если такие уйдут навсегда. Потому что те, кто ищет мудрости и знаний Старого Мира, получают их вместе с черным ядом, который выжигали наши предки в Великой войне, да так и не выжгли до конца…
Продолжать беседу не хотелось никому – каждый и сам был способен додумать очевидное. То, с чем спокон веку сражались герои мифов, саг и преданий – Старый Мир, который был давно мертв, но упорно тянул за собою чужие жизни, – было и оставалось самым сложным и серьезным из препятствий, самой страшной угрозой, самым жестоким и коварным врагом. Потому что Старый Мир, стертый с лица земли много веков назад, существовал теперь только в разумах отравленных его зловещим искусством – чернокнижников, как называли таких иногда, а также – нелюдей-чужинцев, которых не добили в век Великой войны. Последняя завершилась так давно, что ни одно из преданий седой древности не упоминало этого названия; но все же это имя, этот образ несли в своей крови все, кто хоть раз посмотрел в глаза иному и Иным. И недаром все меньше Иных оставалось среди людей – ведь даже такие, кто не враждовал с человечеством, не способны были спокойно вынести волн жгучего презрения и ледяной ненависти, когда люди, которые ведали, о чем говорят, произносили слова «Старый Мир»…
День пятый. Цитадель Эддара
Утро пробудило их холодным, противным осенним дождем. Ящер замерз и время от времени чихал, выпуская клубы багрового дыма; в первый раз Соня едва не свалилась от сотрясения, но потом притерпелась. Двигались без излишней спешки, внимательно следя за горизонтом – который оставался девственно чист.
Наконец на северо-востоке возник шпиль Цитадели. Через некоторое время показалось и ее основание – строение выглядело не слишком большим, примерно с трехъярусный дом. Для обители колдуна, в общем-то, сущий пустяк – тот же Грауторм был величиной с небольшое селение и высотой локтей под сто. Впрочем, как гласило одно из правил упомянутых колдунов, и это правило борцы с порождениями колдовства не стеснялись использовать, – «вещи не всегда таковы, какими кажутся».
Приближались осторожно. Ни звука, ни единого движения. Цитадель словно вымерла.
Вокруг стен – ров, который некогда был заполнен водой, но давно пересох. Дно покрывал толстый слой ила и грязи. Мост – поднят, ворота – закрыты, и решетка перед ними – опущена. Скорее всего, сие должно было обозначать готовность Врага к осаде.
Соня попыталась было направить ящера в ров, но тот заартачился и зашипел. Хватив «скакуна» кулаком по голове, воительница все же настояла на своем; ящер неохотно ступил в сырую грязь, с каждым шагом увязая по колено, и подобрался к самой стене. До ближайшего окна (точнее сказать, узкой бойницы) было не менее тридцати локтей.
– Стейн, крюк есть?
– Щас сварганим, – проговорил северянин, привязывая к своей веревке пару наконечников от пик, подобранных после вчерашней битвы. – Так, держится вроде, – наконец объявил он, опробовав самодельную «кошку» на прочность. – Бран, запусти-ка ее в окно – у тебя глаз вернее.
Раскрутив за веревку неуклюжий снаряд, гэл метнул его в бойницу. С пятого броска наконечники пик прочно зацепились за внутреннюю сторону подоконника.
– Ну, я полезла, – молвила Соня. – Кстати, ящер-то нам так и не пригодился, – добавила она, когда освобожденный от ее веса чешуйчатый скакун, разбрызгивая грязь по сторонам, дал деру.
– Плевать. Смотри, осторожнее там.
– Нашел… кого учить… – выдохнула воительница, взбираясь по веревке.
Внутри ее встретило мертвое молчание. Знаком приказав друзьям следовать за ней, Соня осторожно, держа наготове секиру, заглянула в ближайший коридор.
– Добро пожаловать, herojinya, – сказал высокий женский голос на языке Загорья.
– Ты?!
– Я.
В воительнице было более четырех локтей росту, немало и для мужчины, а для женщины Соню так и вовсе почти великаншей считали. Но амазонка превосходила ее почти на пол-локтя.
Она улыбалась, и ни тепла, ни холода в этой улыбке не было. Так могла бы улыбаться пустая тряпичная кукла, без малейшей тени подлинных чувств и мыслей. Темно-бронзовая кожа и черные глаза – и белые, не седые, а именно белые волосы, стянутые в узел на затылке; в покрытой тонкими шрамами правой руке она держала длинный трезубец остриями вниз, а в левой, также отмеченной множеством старых рубцов – туго свернутую сеть.
Соня знала эту странную женщину, рабыню в собственной стране, которая обрела в Загорье волю и стала повелительницей амазонок. Клео, названная в честь одной из цариц древней страны Та-Кемт, рожденная у Великой Реки предпочитала сокращенную форму своего имени. Возможно, по причине полной своей непохожести на ту, первую его хозяйку. Нет, она тоже с удовольствием расшатала бы опоры враждебной ей державы, как Клеопатра поступила со Средиземноморской Империей, но ведь не так, как она, не соблазняя всех подряд от легата-полководца до самого Кесаря!..
Каждому – свое, и Клео всегда предпочитала силу оружия. Трезубец и сеть были всегдашними ее спутниками; еще в юности Клео для собственного удовольствия освоила забытое ныне умение имперских гладиаторов-ретиариев, и когда надо, не стеснялась смешивать удовольствие с делом.
Хотя встречались они более девяти лет назад, обе без труда узнали друг друга. Впрочем, особой дружбы между ними не водилось, хотя и вражды не было.