Тот, кто получает пощечины

В двери показался и остановился Тот.

Безано. И, пожалуйста, никогда не говори, что ты любишь меня. Я не хочу, я тогда уйду отсюда. И ты так говоришь «люблю», как будто бьешь меня хлыстом. Знаешь — это противно! (Резко поворачивается и идет.)

Оба заметили Тота. Безано, нахмурившись, быстро проходит мимо; Зинида с видом надменно-равнодушным возвращается на свое место к столу.

Тот (приближаясь). Извините, я…

3инида. Ты опять суешь нос, Тот? Тебе так хочется пощечины?

Тот (смеясь). Нет, я просто позабыл пальто. Я ничего не слыхал.

3инида. Мне все равно, слыхал ты или нет.

Тот. Можно взять пальто?

3инида. Бери, если оно твое. Сядь, Тот.

Тот. Сажусь.

Зинида. Отвечай мне. Ты мог бы меня полюбить, Тот?

Тот. Я? (Смеясь.) Я и любовь? Взгляни на меня, Зинида: ты видала такие лица у любовников?

Зинида. С таким лицом можно иметь успех.

Тот. Это оттого, что мне весело! Это оттого, что я потерял шляпу. Это оттого, что я пьян. Или я не пьян? Но у меня все кружится в глазах, как у молоденькой девушки на балу. Как здесь хорошо! Дай мне поскорее пощечину, я хочу играть. Может быть, она пробудит во мне и любовь. Любовь! (Точно прислушивается к чему-то в сердце. С утрированным ужасом.) А знаешь что? Я ее чувствую!

На арене возобновились звуки танго.

3инида (прислушиваясь). Ко мне?

Тот. Нет. Я еще не знаю. Ко всем! (Прислушивается.) Да, они танцуют. Как прекрасна Консуэлла! И как прекрасен юноша, у него тело греческого бога, его точно изваял Пракситель. Любовь! Любовь!

Молчание. Музыка.

Зинида. Скажи мне, Тот…

Тот. Что прикажешь, царица?

Зинида. Тот! Как мне сделать, чтобы меня полюбили мои звери?

Занавес

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

В той же комнате, вечером, во время спектакля. Урывками доносится музыка, вскрики, гул рукоплесканий. Верхние оконца светятся. На сцене двое: Консуэлла и Барон Реньяр. Консуэлла, в костюме наездницы, сидит с ногами на диване, на плечах платок. Перед нею барон Реньяр, высокий, грузный господин во фраке, с розою в петлице. Широко и грубо расставив ноги, он тяжело смотрит на Консуэллу неподвижными, выпуклыми, паучьими глазами.

Барон. Это правда, что ваш папа… граф познакомил вас с каким-то маркизом Джусти, богачом?

Консуэлла (удивленно). Нет? Он шутит. Он часто говорит про какого-то маркиза Джусти, но я его никогда не видала.

Барон. А вы знаете, что ваш папа — просто шарлатан?

Консуэлла. Ах, нет, он такой милый!

Барон. Вам понравились брилльянты?

Консуэлла. Да. Очень! Мне было так жаль, когда папа велел возвратить их вам. Он сказал, что это неприлично. Я даже поплакала немножко.

Барон. Ваш папа — нищий и шарлатан.

Консуэлла. Ах, нет, не браните его! Он так вас любит.

Барон. Дайте мне поцеловать руку.

Консуэлла. Что вы, это не принято! Можно целовать, когда здороваешься и прощаешься, а посередине нельзя.

Барон. В вас все влюблены, и оттого вы так важничаете с вашим папа. Кто у вас этот новый клоун, Тот? Он мне не нравится — хитрая бестия. Он тоже влюблен в вас? Я видел, как он на вас смотрел.

Консуэлла (смеется). Ну, что вы! Он такой смешной. Вчера он получил пятьдесят две пощечины, мы считали. Вы подумайте: пятьдесят две пощечины! Папа сказал: если бы это были золотые!

Барон. Консуэлла! А Безано вам нравится?

Консуэлла. Да, очень. Он такой красивый! Тот говорит, что мы с ним самая красивая пара людей на свете. Он называет его Адамом, а меня Евой… Но ведь это неприлично? Тот такой неприличный.

Барон. А Тот часто говорит с вами?

Консуэлла. Часто, но я его не понимаю. Он всегда как пьяный.

Барон. Господи!.. Консуэлла — по-испански значит «утешение». Ваш папа — осел. Консуэлла, я вас люблю.

Консуэлла. Поговорите с папа.

Барон (сердито). Ваш папа — мошенник и шантажист, которого надо отвести к комиссару. Разве вы не понимаете, что я не могу на вас жениться?

Консуэлла. А папа говорит, что можете.

Барон. Нет, не могу. А если я застрелюсь? Консуэлла, глупая, — я тебя люблю невыносимо. Невыносимо, ты понимаешь? Я, вероятно, сошел с ума и меня надо отвести к доктору, стащить за шиворот, избить палками? Почему я так люблю тебя?

Консуэлла. Тогда лучше женитесь.

Барон. Я имел сотню женщин, красавиц, но я их не видал. Тебя я вижу первую — и больше ничего не вижу. Кто поражает любовью человека — Бог или дьявол? Меня поразил дьявол. Дай мне поцеловать руку.

Консуэлла. Нет. (Задумалась и вздыхает.)

Барон. Разве ты когда-нибудь думаешь? О чем ты задумалась, Консуэлла?

Консуэлла (вздыхает). Мне почему-то стало жаль Безано. (Вздыхает.) Он такой добрый, когда учит меня, и у него такая маленькая комнатка…

Барон (гневно). Вы были там?

Консуэлла. Нет, мне говорил Тот. (Улыбаясь.) Слышите, как там шумят? Это он получает пощечины. Бедный! Хотя это вовсе не больно, это только нарочно. Теперь скоро и антракт.

Барон бросает сигару, быстро делает два шага и становится на колени перед девушкой.

Барон. Консуэлла!..

Консуэлла. Ах, нет, встаньте, встаньте. Пустите мою руку!

Барон. Консуэлла!..

Консуэлла (с отвращением). Да встаньте же, мне противно. Вы такой толстый!

Барон встает. В дверях шум голосов и публики — антракт. С веселым говором, возбужденные входят клоуны. Первым идет Тот, в костюме клоуна, с насурмленными бровями и белым носом, остальные рукоплещут ему. Голоса артистов: «Браво, Тот!» Артистки, берейторы, гимнасты, все в соответствующих костюмах. Зиниды нет. Потом является папа Брике.

Поли. Сто пощечин! Браво, Тот!

Джексон. Недурно, недурно! Ты сделаешь карьеру.

Тили. Сегодня он был профессор, а мы ученики. На еще, получи сто одну! (Шутя бьет Тота)

Смех. Здороваются с бароном. Он приличен, но грубоват, ему надоели эти бродяги. Молчалив, к чему все привыкли. Подходит Манчини, все тот же, с тою же палкой.

Манчини (здоровается). Какой успех, барон! И подумать, до чего эта публика любит пощечины… (Шепотом.) У вас испачканы колени, барон, отряхните. Здесь очень грязный пол. (Громко.) Консуэлла, дитя мое! Как ты себя чувствуешь? (Отходит к дочери.)

Веселый шум, голоса. Лакеи из буфета носят содовую и вино. Голос Консуэллы: «А где же Безано?»

Тот (кланяясь барону, интимно). Вы меня не узнаете, барон?

Барон. Нет, узнаю. Вы клоун Тот.

Тот. Да. Я — Тот, который получает пощечины. Осмелюсь спросить, барон, вам передали брильянты?

Барон. Что такое?!

Тот. Мне поручили отнести вам какие-то брильянты, и вот я осмеливаюсь…

Барон поворачивает к нему спину. Тот громко смеется.

Джексон. Сода и виски! Поверьте, господа, он сделает карьеру, я старый клоун и понимаю публику. Сегодня он затмил даже меня, и на мое солнце нашли тучи! (Хлопает, себя сзади.) Они не любят головоломки, им нужны пощечины, о которых они скучают и мечтают дома. Твое здоровье, Тот! Еще сода-виски! Сегодня он получил столько пощечин, что их хватило бы на весь партер…

Тили. Нет, не хватило бы! Пари!

Поли. Пари! Бейте по рукам. Я буду ходить и считать, сколько рож в партере.

Голос. Партер не смеялся.

Джексон. Потому что он получал. А галерка смеялась, потому что смотрела, как получает партер. Твое здоровье, Тот!

Тот. Твое здоровье, Джим! Но зачем ты не дал мне окончить речи, я так настроился?

Джексон (важно). Потому что она была кощунственна, мой друг. Политика — да, нравы — сколько хочешь, но Провидение оставь в покое. И поверь, приятель, я вовремя захлопнул тебе рот. Не правда ли, папа Брике?.

Брике (подходя). Это было слишком литературно, здесь не академия. Ты забываешь, Тот!

Тили. Но захлопывать человеку рот — фи!

Брике (наставительно). Когда бы человеку ни заткнули рот, это всегда вовремя. Разве только, когда он пьет… Эй, сода-виски!

Голоса. Сода-виски директору!

Манчини. Но это же обскурантизм! Ты опять философствовать, Брике?

Брике. Я сегодня тобою недоволен, Тот. Зачем их дразнить? Они этого не любят. Ваше здоровье! Хорошая пощечина должна быть чиста, как кристалл — бац! бац! правая, левая — и готово. Им приятно, и они смеются и любят тебя. А в твоих пощечинах есть какой-то привкус… понимаешь, какой-то запах!

Тот. Но ведь они же смеялись!

Брике. Но без удовольствия, без удовольствия, Тот! Ты платишь, но тотчас же делаешь перевод на их имя, это неправильная игра, тебя не будут любить.

Джексон. Это самое и я ему говорю. Он уже начал их злить.

Безано (входя). Консуэлла, где ты? Я тебя ищу. Идем!

Оба выходят. Барон, помедлив, следует за ними; Манчини почтительно провожает его до дверей.

Тот. Ах, вы не понимаете, друзья! Вы просто устарели и потеряли нюх сцены.

Джексон. Ого! Это кто же устарел, молодой человек?

Тот. Не сердись, Джим. Но это же — игра, вы понимаете? Я становлюсь счастлив, когда я выхожу на арену и слышу музыку. На мне маска, и мне смешно, как во сне. На мне маска, и я играю. Я могу говорить все, как пьяный, ты понимаешь? Когда я вчера с этой дурацкой рожей играл великого человека — философа!.. (Приняв надменно-монументальный вид, Тот повторяет при общем смехе вчерашнюю игру.) И шел так, — и говорил, как я велик, мудр, несравненен, — какое живет во мне божество, — и как я высок над землею, — и как слава сияет вокруг моей головы! — (Меняя голос, скороговоркой.) — И ты, Джим, первый раз ударил меня — и я спросил: что это? Мне аплодируют? — И когда при десятой пощечине я сказал: кажется, за мной прислали из академии? (Играя, оглядывается с видом непобедимой надменности и величия.)

Смех. Джексон наносит Тоту пощечину.

За что?

Джексон. За то, что ты играешь даром, дурак. Гарсон, счет.

Смех. Вдали звонок, призывающий на арену. Артисты быстро расходятся, некоторые бегут. Торопливо получают по счету лакеи.

Брике (протяжно). На арену! На арену! Манчини. Мне нужно сказать тебе два слова, Тот. Ты еще не уходишь?

Тот. Нет, я буду отдыхать.

Брике. На арену! На арену!

Клоуны, визгливо напевая, уходят. Постепенно расходятся все. Там бравурные звуки музыки. Тот с ногами забирается на диван, зевает.

Манчини. Тот, у тебя есть то, чего никогда не было в моем роду: деньги. Я скажу дать бутылочку? Послушайте, принесите.