Михаэль Энде
Джим Кнопка и 13 Лютых
Глава 1,
в которой — бабах! — история начинается
В Усландии чаще всего стояла отличная погода. Но, разумеется, время от времени выдавались и дождливые дни. Это, правда, случалось, редко, но зато уж и лило как из ведра. Именно в такой вот день и началась на сей раз наша история. Дождь лил, лил и лил.
Джим Кнопка сидел в маленькой кухоньке госпожи Ваас вместе с принцессой Ли Си, у которой были двухнедельные каникулы. Каждый раз, приезжая в гости, она привозила Джиму чудесный подарок. Один раз — стеклянный шар с крохотным видом Миндалии внутри. Если шар потрясти, то в нем начинался снегопад. А в другой раз — пестрый бумажный зонтик от солнца и еще очень удобную точилку для карандашей в форме паровозика. На этот раз Ли Си привезла Джиму коробку замечательных миндальских красок. И теперь, сидя друг напротив друга за кухонным столом, дети вовсю рисовали. На другом конце стола сидела госпожа Ваас. Надев очки, она читала им вслух из толстой книжки с разными историями и вязала Джиму шарф.
История была ужасно интересной, но Джим то и дело немного рассеянно поглядывал на оконное стекло, по которому, образуя ручейки, сбегали вниз дождевые капли. За окном в густой пелене дождя едва виднелся домик железнодорожной станции Лукаса. Там, в сухом надежном месте, под боком старой толстухи Эммы стоял маленький паровозик Молли.
Только не стоит думать, что дождь был таким унылым, каким он иногда бывает у нас. Нет, вовсе нет, потому что что в Усландии даже плохая погода на самом деле совсем не такая плохая, а веселая и шаловливая. Дождь был чем-то вроде музыки на воде. Капли шлепали, плюхали и задорно барабанили по оконному карнизу, водосточные трубы клокотали и перебалтывались, а в лужах шумели водяные потоки, словно восторженная толпа, бьющая в ладоши.
Джим увидел Лукаса, выходящего из вокзальчика. Машинист взглянул на небо, а потом забрался в кабину Эммы и выехал под дождь. Молли осталась стоять под козырьком станции. Кстати, она выросла уже почти вполовину Эммы. Она была размером с узкоколейный паровоз, и полуподданный вроде Джима мог уютно устроиться в ее кабине.
Лукас пару раз проехался вкруговую по острову, но только лишь для того, чтобы никто не посмел утверждать, что из-за непогоды в Усландии отменено железнодорожное сообщение. Потом он вернул Эмму обратно к Молли под крышу станции и с высоко поднятым воротником и низко надвинутой на глаза фуражкой в несколько большущих шагов добрался до домика госпожи Ваас. Джим вскочил со стула и поспешил открыть дверь своему другу.
— Бррр, ну и погодка! — пробурчал Лукас, входя внутрь и отряхивая фуражку.
— Здравствуй, Лукас! — сказал Джим и просиял.
— Приветствую,
Джим точно не знал, что означает это слово, но он понял, что так обращаются друг к другу локомотивные машинисты. Мальчик гордо поглядел на принцессу: слыхала, мол? Но на девочку это, похоже, не произвело особого впечатления.
Лукас поздоровался с дамами, и, опустившись в кресло у стола, осведомился:
— Не найдется ли у вас чашки горячего чая с приличной порцией рома?
— Ну, разумеется, Лукас, — приветливо ответила госпожа Ваас. — В такую погоду горячий чай — отличное средство от простуды. ЛиСи привезла жестянку замечательного миндальского чая, и глоточек рома у меня тоже есть.
Госпожа Ваас принялась заваривать чай, распространявший по кухне неописуемо восхитительный аромат. Лукас в это время любовался рисунками детей. Потом они стали накрывать на стол. И тут госпожа Ваас устроила сюрприз — она внесла большую печеную бабку золотистого цвета под толстым слоем сахарной пудры. Не стоит и говорить, какой невероятно вкусной она оказалась, ведь всем давно известно, что госпожа Ваас мастерица на такие вещи.
Когда от бабки не осталось ни крошки, Лукас откинулся на спинку кресла и принялся набивать себе трубку. Джим тоже достал свою носогреечку, подарок принцессы в день их помолвки. Однако он курил понарошку. Лукас отсоветовал ему курить, объяснив, что если начнешь, толком не вырастешь. Взрослым курить можно, потому что они уже большие, а Джим пока еще был полуподданным, но оставаться им на веки вечные, конечно, не собирался.
На улице уже сгущались вечерние сумерки, и дождь стал чуть пореже. В кухне было тепло и уютно.
— Ли Си, знаешь, о чем я уже давненько хочу тебя спросить, — начал Лукас постепенно раскурив трубку, — как там дела у драконши Мальцан?
— Она по-прежнему крепко спит, — ответила принцесса своим милым птичьим голоском, — и смотреть на нее — одно удовольствие. Ее тело сияет и переливается от головы до кончика хвоста, словно чистое золото. По приказу моего отца стражники стерегут ее день и ночь, чтобы никто не нарушал волшебного сна. Когда драконша начнет просыпаться, ему немедленно сообщат, и он тут же известит вас.
— Отлично, — сказал Лукас, — теперь она не заставит себя долго ждать. Она же сама сказала, что проснется ровно через год.
— Наши «Цветущие учености» считают, что это должно произойти через двадцать два дня, — ответила ЛиСи.
— Тогда я в первую очередь спрошу у нее, — объявил Джим, — откуда меня похитили 13 морских разбойников и кто я такой на самом деле.
— О-хо-хо, — грустно вздохнула госпожа Ваас. Она боялась, что тогда Джим вдруг навсегда покинет ее и уедет из Усландии.
Но, с другой стороны, она, конечно, понимала, что мальчик непременно должен разузнать тайну своего происхождения. Поэтому она больше ничего не сказала, а только еще раз очень глубоко вздохнула.
Потом Джим принес коробку с играми, и все четверо стали играть в «Человек, не сердись!», в колпачки и другие игры, которые там были.
Чаще всех выигрывала, конечно, маленькая принцесса. И хотя это была не новость, Джим по-прежнему не мог с этим примириться. Ли Си и вправду ему очень нравилась, но она стала бы нравиться ему еще больше, если бы не всегда оказывалась такой сообразительной. Он бы даже давал ей выиграть разок-другой, но поскольку она и так все время выигрывала, это было ни к чему.
Тем временем на улице совсем стемнело, и дождь прекратился. Вдруг в дверь постучали. Госпожа Ваас пошла открыть, и на пороге показался господин Эрмель. Он закрыл свой зонтик, поставил его в угол, снял шляпу и поклонился.
— Добрый вечер! Приветствую вас! Вы, как я вижу, интересно проводите время занимая себя играми. Знаете ли, милые дамы и уважаемые господа, сидя дома, я почувствовал себя несколько одиноко. Тогда я спросил себя, а почему бы мне не присоединиться к вашему обществу?
— Это нам очень кстати, — приветливо сказала госпожа Ваас. Она поставила на стол чашку для господина Эрмеля и наполнила ее из большого пузатого чайника.
— Присаживайтесь к нам, господин Эрмель.
— Благодарю, — ответил господин Эрмель, садясь за стол. — Я хотел бы признаться вам в том, что с некоторых пор думаю об одной вещи, и мне бы хотелось услышать, что по этому поводу скажете вы.
А дело в следующем: у каждого жителя Усландии есть какое-то предназначение — у всех, кроме меня. Я, по преимуществу, хожу на прогулки и мною управляют — просто так. И вы наверняка со мной согласитесь, что с течением времени положение становится неудовлетворительным.
— Ну что вы говорите! — укоризненно произнесла госпожа Ваас. — Мы все любим вас таким, какой вы есть.
А маленькая принцесса добавила:
— Именно за это.
— Большое спасибо, — ответил господин Эрмель. — Но все же просто быть, так сказать, совсем без ничего, это же не жизнь. При этом я могу констатировать в себе невероятную образованность и наличие таких знаний, которые даже меня лично приводят в большое удивление. Но меня, к сожалению, никто о них не спрашивает.
Лукас, облокотившись в кресле, молча выпускал из трубки в потолок дымные облачка. Потом он рассудительно проговорил:
— Я так думаю, господин Эрмель, в один прекрасный день все образуется.
В этот момент снаружи раздался громкий удар, словно что-то натолкнулось на остров.
— Милостивый боже! — воскликнула госпожа Ваас и от неожиданности чуть не уронила чайник. — Вы слышали?
Лукас уже вскочил и нахлобучил фуражку.
— Джим, давай, пошли! Поглядим, что там.
Друзья поспешили в Новую Усландию, откуда раздался удар. Дождь уже кончился, но темень была хоть глаз выколи. Наконец, когда их глаза постепенно привыкли к темноте, они смогли разглядеть очертания чего-то большого.
— Может, это кит? — предположил Джим.
— Нет, он не двигается, — ответил Лукас. — Больше на небольшой корабль похоже.
— Эй, але! — крикнул вдруг чей-то голос. — Есть кто дома?
— Отчего же нету, — отозвался Лукас, — а вы к кому?
— Разве это не остров Усландия? — осведомился голос.
— Новая Усландия, — поправил Лукас. — А вы кто?
— Почальон, — немного жалобно отозвался голос из темноты. — Из-за сильного дождя я сегодня после полудня сбился с курса. А темнота такая, что ни зги не видать, вот я и врезался на почтовом катере прямо в государственную границу. Мне, правда, очень жаль, извините, пожалуйста!
— Это не страшно, — крикнул Лукас в темноту, — больше ведь ничего не случилось. Да вы сходите на сушу, господин почтальон!
— И рад бы, — послышался голос почтальона, — только у меня на борту целый мешок писем для Лукаса-машиниста и Джима-Кнопки, он такой тяжелый, что мне одному ни за что будет не справиться.
Друзья взобрались на борт и помогли почтальону спустить мешок на берег. Потом они общими усилиями притащили груз на кухню.
Это были письма всевозможных форм, размеров и цветов, с накленными на них редчайшими марками, посланные из Вьетнама и Фельмохинга, из Китая и Штутгарта, с Северного Полюса и с Экватора, одним словом, со всего мира. Их отправителями были дети, и те из них, кто еще не умел писать, как Джим, продиктовали свои письма или просто нарисовали их. Все они слышали или читали про приключения двух друзей и хотели узнать те или иные подробности, или пригласить Лукаса и Джима в гости, или просто похвалить их.
Наверняка, сейчас кто-нибудь из моих уважаемых читатетей и читательниц захочет узнать, были ли там и их письма. Да, они там были. Подтверждаю это здесь со всей определенностью.
Кроме всего прочего здесь были письма от ребят, которых Джим с Лукасом освобождали тогда из Дракон-города вместе с маленькой принцессой.
— Каждому нужно написать ответ, — сказал Лукас.
— Но я, — воскликнул Джим в сильном испуге, — я же не умею писать!
— Ах да, верно, — пробормотал Лукас, — ладно, придется мне тогда самому.
Джим молчал. Впервые ему захотелось уметь читать и писать, но только он хотел про это сказать, как маленькая принцесса немного насмешливо проговорила, обращаясь к нему:
— Ну вот видишь!
Больше она ничего не сказала, но и этого было достаточно для того, чтобы Джим умолчал о своем желании.
— Но сегодня все равно уже поздно, — заметил Лукас. — Возьмусь-ка я за это завтра.
— Тогда мне лучше остаться здесь, — решил почтальон, — я подожду, а утром заберу всю вашу почту сразу.
— Вы очень любезны, — сказал Лукас.
— Не желаете ли, — вмешался тут в разговор господин Эрмель, — переночевать у меня в доме? Мы можем немного побеседовать о географии — науке, в которой вы как почтальон безусловно много понимаете, и которая чрезвычайно меня интересует.
— С удовольствием, — радостно отозвался почтальон и встал. — Тогда спокойной ночи, дамы и господа!
И добавил, повернувшись к Джиму с Лукасом:
— Должно быть, приятно иметь так много друзей.
— Да, — ухмыльнулся Лукас. — Это верно. Правда, Джим?
Джим кивнул.
— Более того, — с важной миной объявил господин Эрмель. — Это важно. Спокойной всем ночи!
И он вышел и отправился к своему домику. Почтальон последовал за ним, однако еще раз обернулся и крикнул:
— Кстати, что касается сегодняшего происшествия со мной и катером на государственной границе, то завтра утром я принесу свои извинения королю Альфонсу Без-Пятнадцати-Двенадцатому!
И он скрылся в домике господина Эрмеля. Лукас тоже пожелал спокойной ночи и, оставляя за собой шлейф табачного дыма, тяжело зашагал к железнодорожной станции, где маленькая Молли стояла около большой толстобокой Эммы и мирно дремала.
И совсем скоро во всех окнах Усландии погас свет. Ее жители спали в своих постелях, ветер шумел в деревьях, и волны, большие и маленькие, шипя, омывали государственные границы.
Глава 2,
в которой Джим изобретает маяк, большой и маленький враз
На следующее утро небо было все еще хмурым и пасмурным.
Первое, о чем вспомнил Джим, проснувшись, был странный сон, который он видел ночью. Как будто стоит он под высоким деревом, совершенно сухим и мертвым. На дереве больше не растут листья, и кора сошла, так что видно голую высохшую древесную плоть. Ствол растрескался, как от множества молний. На самом верху этого огромного мертвого дерева на суку сидит ужасно большая птица, какая-то облезлая и жалкая. Птица молчит, но из ее глаз текут огромные слезы, каждая размером с цеппелин. Вообще-то, Джим хотел удрать в страхе, что если эти слезищи упадут на него, наводнения не избежать.
Тут большая птица воскликнула:
— Джим Кнопка, прошу тебя, не убегай!
Удивленный Джим остановился и спросил:
— Откуда ты меня знаешь, большая птица?
— Так ты же мой друг! — отвечала птица.
— Как я могу тебе помочь, большая птица-бедняжка? — спросил Джим.
— Пожалуйста, помоги мне спуститься с этого ужасного мертвго дерева, Джим, — ответила птица, — иначе придется здесь умирать. Мне так одиноко, так ужасно одиноко.
— Ты что, не умеешь летать? — прокричал ей Джим. — Ты же птица.
— Джим, ты больше не узнаешь меня? — отозвалась птица невероятно печальным голосом. — Разве я могу летать?
— Пожалуйста, не плачь, — попросил сильно расстроенный Джим, — у тебя ужасно большие слезы. Если они прольются на меня, я утону. Тогда я больше не смогу тебе помочь.
— Ах, мои слезы ничуть не больше твоих, — возразила птица. — Глянь-ка на них хоть разок!
И Джим стал внимательно следить за падающей слезой и, к своему удивлению, заметил, что чем ниже она падает, тем меньше становится. А когда слеза, в конце концов, упала ему на руку, он это едва ощутил, в такую крошечную капельку она превратилась.
— Да кто же ты, большая птица? — спросил Джим.
А птица крикнула в ответ:
— Взгляни на меня как следует!
И внезапно в глазах у Джима прояснилось, и он увидел, и птица вовсе никакая не птица, а господин Тур Тур. И тогда Джим проснулся.
За завтраком в обществе госпожи Ваас и маленькой принцессы сон так и не давал ему покоя.
— Ты все еще сердишься на меня за вчерашнее? — спросила у него маленькая принцесса, очень переживавшая за то, что она обидела Джима.
— За вчерашнее? — рассеянно переспросил Джим. — Почему?