История с продолжением

— Сумка есть?

— Есть, — Саша протянул деду пакет и, когда дед стал накладывать картошку, спросил:

— Издалека везли? Или своя?

— Своя, нам чужого не надо, — ответил дед. — Я тут всю жизнь прожил, участок у меня большой. Вот, выращиваю.

— Простите, что спрашиваю, но... Вы сказали, что тут всю жизнь прожили, так может, вы в курсе? Я хотел найти тут у вас один институт, но тот человек, который мне про него говорил, был тут в последний раз очень давно и...

— Если вы про тот институт, что перед посёлком дачным был, говорите, то его и нет уже давно. Снесли ещё в восемьдесят шестом или в восемьдесят седьмом. А другого института тут, вроде, и не было. Ещё ПТУ есть, но это на другом конце города, на автобусе надо ехать. А ещё...

— Я говорил про НИИ. Это не учебный институт, а тот, в котором изучают...

— А я про какой говорю, по-вашему? Я ещё из ума не выжил.

— Вы не знаете, что это был за институт? — спросил Саша. Он не надеялся на чудо, но оно произошло.

— Немножко знаю. Секретный шибко. Я там водителем работал, но недолго. Года три, не больше. Давно ещё... — дед закурил, Саша последовал его примеру.

— А что вы возили?

— Собак ловленных возил. Из отлова — в институт. Я внутри не был ни разу. Так, к виварию машину подгоню, они клетки-то перегрузят, я и уеду. И все дела. Ещё этих, как их, чертей-то... свинок морских тоже. Вонючие они были — страсть. Крысы, и те лучше.

— Так что же там делали-то, в этом институте?

— Ну, как — что? Опыты, наверное, ставили. Откуда же я знаю. Мне и неинтересно было это. А потом снесли его. Там пустырь был... или дом уже построили? Не помню я, редко мимо езжу, по старой дороге. Новая получше будет.

— Ясно. А как до него добраться?

— На автобусе на любом шесть остановок проехайте и сходите. Там он и был, по правую руку от дороги. Переходить не надо. А вы почему, кстати, интересуетесь? Ищите кого?

— Да. У меня отец в своё время там работал, а с ним женщина одна. Моего лучшего друга тётка. Вот он, друг, и просил разузнать про сослуживцев.

— А отец разве не говорил, что они там делали? — удивлённо спросил дед.

— Отец довольно давно умер. Та женщина — тоже. Пытаемся найти кого-нибудь, кто с ними работал.

— А зачем? — спросил дед. Саша задумался. Действительно — зачем? Для чего он вообще занялся этими поисками, которые заведомо обречены на провал?

— Отпуск, делать нечего, вот и развлекаемся. Другу охота информацию о своих родичах собрать, чтобы для потомков... ну, вы меня понимаете.

— Не очень я вас понимаю, но вот что я вам скажу. Этот институт — он тут притчей во языцех был. Нехорошее место, порченное. А ушёл я оттуда... — дед замялся, но продолжил, понизив голос. — Ушёл, как помирать люди стали. Прямо черный год какой-то был, словно мор на них нашёл. На тех, кто там работал, в этом институте...

— Шестьдесят седьмой, — сказал Саша.

— Точно! Испугался я. И сбежал. Страшно там было очень.

— А как они все... что за мор? — не понял Саша.

— Случаи несчастные стали с ними происходить. Кто под поезд попал, кого зарезали, кто отравился... Только, по-моему, неспроста всё это было. Так что вы, молодой человек, лучше и не ходите к этому институту. Целее будете.

— Так его же снесли.

— И хорошо, что снесли. А вы всё равно не ходите.

— Спасибо за совет, — Саша взял пакет с картошкой. — Удачи вам.

— И вам того же... Дамочка, положьте картошку назад, что вы её щупаете! Картошка как картошка...

***

— Саш, это феноменально! — Игорь Юрьевич говорил возбуждённым голосом, торопливо. — То, что ты отыскал — великолепно!

— Не понимаю, что вы тут нашли великолепного. Столько людей погибло, а вы говорите, что великолепно. Ничего хорошего там нет. Я съездил, посмотрел. Пустырь, даже фундамента не осталось. И ощущение на этом месте какое-то мерзкое было. Мороз по коже...

— Саша, какой, к чёрту, мороз! Архивы милицейские, вот что радует! У любого дела, в котором есть подозрение на убийство, срок, как минимум, десять лет. Все эти дела или, на худой конец, их дубликаты, должны существовать. Это понятно? Мы поймаем их всех за хвост!

— Кого? — с сарказмом спросил Саша. — Покойников шестьдесят седьмого года выпуска? Или экспериментальных собак?

— Да ну тебя. Это институт. Знаешь, мне почему-то кажется, что это очень интересно будет. Вот ей Богу, интересно. Мы пока ещё сами толком не знаем, что мы ищем, но это что-то...

— Это что-то вам покоя не даёт, — подытожил Саша. — Игорь Юрьевич, дорогой, раз вы у нас следователь — вы созвонитесь с архивами. А я кину несколько писем свои фидошникам, авось кто из них что знает. Земля слухами полнится.

— Это точно. И ещё. Саша, созвонись со Стасом, спроси, кто ещё, кроме него, помнит тётку. Поговорить бы, сам понимаешь.

— Спрошу. Игорь Юрьевич, а ведь мы с вами видели фамилии только части тех, кто там работал. Допустим, эти погибли. А остальные? Там же, как минимум, было человек триста. А то и больше. И что — все они?.. Не может быть.

— Может. Только спросить не у кого. Вот было бы хорошо. Раз — и готово!.. Но вот только не бывает такого везения в нашей работе, увы и ах. Я съезжу в ЗИЦ, посмотрю, что там сохранилось.

— А что такое есть ЗИЦ? — поинтересовался Саша.

— Зональный Информационный Центр, — объяснил Игорь Юрьевич. — Вообще-то это всё предприятие — гиблое дело. Срок давности по убийствам — десять лет, а тут прошло больше тридцати. Да и погибнуть они все могли в разных местах. Так что в одном месте все дела никак не могут быть сконцентрированы. Понятно объясняю?

— Понятно, — грустно сказал Саша. — Жаль.

— Кстати, я тут подумал ещё вот что, — Игорь Юрьевич тяжело вздохнул. — Придётся ещё и в ИЦ тоже ехать, ведь Савино — это область. Как там этот дед сказал — кого-то зарезали?

— Был такой момент, — ответил Саша.

— А если зарезали не в Москве? Это же запрашивать область придётся, не иначе. Так-то вот, Сашенька. А, ладно! Прорвёмся.

— Игорь Юрьевич, вы погодите ехать в эти ваши центры, вы послушайте, что я скажу. Старик говорил о тех событиях, которые происходили преимущественно в непосредственной близости от места его проживания, верно? Откуда ему знать про убийства или несчастные случаи, которые он не видел, или о которых не говорили в этом самом Савино? Так?

— А верно. Тогда в газетах про такие дела почти не писали, только про всякое светлое будущее — и только. Можно попробовать начать с отделения милиции в самом Савино, авось, что и получится...

— Вы, как я погляжу, хотите действовать, и чем скорее, тем лучше, — усмехнулся Саша. — Ой, и врежут нам женщины, чует моё сердце...

— Устроим выгул дам по приезде. С шашлыком и купанием. Они простят, — с достоинством ответил Игорь Юрьевич. — Должны же они, в конце-то концов, понимать, что в каждом мужчине ещё с древних времён жив охотник...

—...и преследователь, — подытожил Саша. — Я уже и сам не рад, что мы решили этим заняться. Я словно вижу за этими фамилиями что-то...

— Что-то — что? — не понял следователь.

— Что-то большое. Огромное. Словно мы очутились в тёмной комнате вместе со слоном, и стали его исследовать на ощупь, а начали с хвоста. Примерно так. Я понимаю, это немного расплывчато, но...

— Нет, это вполне доступно, — успокоил его следователь. — Я это ощутил гораздо раньше. Вот только такая интересная аналогия — слон в комнате — мне в голову не пришла. Как-то мне тревожно от всего этого. Беспокойно, что ли. Саш, ты кинь письма друзьям, не забудь. Может, что и выясним.

— Хорошо. Я, конечно, ничего не обещаю, но попробую. Ладно, тогда давайте займёмся каждый своим делом, а то...

— А то что?

— А то я есть хочу. Я же только-только пришёл.

— И это ты называешь — «заниматься своим делом»? — съязвил следователь.

— Подчеркну — любимым, — парировал Саша. — Всего хорошего, Игорь Юрьевич.

— Всего...

***

Они созвонились через день, оба порядком разочарованные. Сашины друзья по Фидо не имели понятия о том, что его интересовало, но пообещали что-нибудь узнать при случае, буде такой представится. Саша попросил не передавать информацию по цепочке дальше, как это нередко происходило — он внезапно подумал, что это лишнее. Зачем тревожить людей понапрасну? Стас свёл его со своей матерью, сестрой покойной Дарьи Ольшанской, но та, кроме охов и вздохов, ничего толком сначала не смогла рассказать, лишь потом разговорилась. Да, её сестра Дашенька (причём сестра младшая, пять лет разницы) закончила биологическое отделение МГУ, потом поступила на работу в «почтовый ящик», там стала увлекаться туризмом, ходить в какие-то походы в горы, где и погибла. Как выяснилось, даже тела её не нашли — просто ушла в туман и не вернулась. А поиски ничего не дали. Вот и всё. О том, чем занимался злополучный институт, Стасова мама не имела никакого понятия. Сама она всю жизнь проработала бухгалтером, вырастила двоих детей и о научной карьере ни в жизни не помышляла. Она, кстати, была ребёнком от первого брака, а Дарья Ольшанская — от второго. Не смотря на разницу в возрасте, сёстры друг друга любили, и когда Даша погибла, Ирина Алексеевна, Стасова мама, по её словам, очень переживала. И переживает сейчас, через тридцать с лишним лет после трагедии.

Саше показали фотографию Дарьи Ольшанской, и он понял, почему, собственно, его родной отец чуть было не предпочёл эту девушку его родной матери. Красавицей Дарья не была, но было в её лице нечто такое, что заставляло смотреть пристально — какая-то завораживающая внутренняя сила, одержимость, которая приковывала взор. Симпатичная девушка, шатенка, не полная и не худенькая, задорная, озорная... и зачарованная чем-то неведомым.

— Это за год до смерти, — сказала Ирина Алексеевна. — В поход они собирались, дома фотографировались... Как магнитом их в эти горы тянуло, отец говорил тогда — не ходи, добром это не кончится. И прав оказался... Так и вышло.

— А есть у вас ещё фотографии? — спросил Саша с надеждой. — Может, кто из их института снимался с ней, а у вас сохранились снимки?

— Я посмотрю, погоди минутку... — Ирина Алексеевна листала фотоальбом. Старый, синий, с завязочками. — А, вот... Это она с твоим папой и с Володей Айзенштатом. Он, как говорили, был в Дашу сильно влюблён, этот Володя. Но сама я его никогда не видела, он к нам не приходил.

— А откуда вы знаете, кто это? — спросил Саша.

— Так вот же, написано...

«Памир, 1965 год. На память Дашуньчику от Володи и Вити»

— Понятно... а ещё есть? Вы простите, что я прошу, но очень надо.

— Сашенька, а что там такое-то случилось? — спросила Ирина Алексеевна.

— Да пока, вроде, ничего, — пожал плечами Саша. — Кое-что нашли про этот институт, решили разузнать. Ведь, получается, Дарья не одна погибла. Выходит, что там погибло гораздо больше народу, почти все, кто там работал.

— Разве так бывает? — подумала вслух Ирина Алексеевна. — Странно это.

— Было бы не странно, я бы и не спросил. Да и вообще... Я тут подумал, что по отношению к отцу это было бы справедливо, хотя бы узнать, как он жил, где работал, что делал. А то мы живём — и ничего вокруг себя не видим, понимаете? — спросил Саша. В те минуты он заставил себя поверить, что говорит правду. И Ирина Алексеевна поверила ему.

— Это правильно, Сашенька, — покивала она. — Верно. Только больно редко сейчас у нас дети думают о том, что с их родителями было когда-то. Вот Стас совсем не задумывается, как мне кажется.

— Да нет, что вы, — заверил Саша, немного покриви душой. — Стас первый предложил этим всем заняться, между прочим. Так, поначалу просто сидели, вспоминали родственников...

— Тогда молодец. Похвалю потом, что тётку вспомнил. Ты не поверишь, Саша, как быстро жизнь летит! Мне временами кажется, что вот только-только мы были молодые, что только-только школу закончили, куда-то там поступать собирались... потом вдруг — раз! И дети у всех... а чужие дети быстро растут, знаешь ли... раз! И уже эти дети школы позаканчивали. Я же не чувствую, что мне шестьдесят, Сашенька. Что в шестнадцать, что сейчас... вот только время остаётся всё меньше и меньше.

— Да ну что вы, ей Богу!.. — возмутился Саша. — И не думайте даже, что вы говорите такое! Вы ещё молодая и привлекательная женщина, Ирина Алексеевна, и грех вам говорить такие глупости.

— Может, ты и прав, Саша. Дай Бог.

— Да не «Дай Бог», а серьёзно. Ваш отец сколько прожил?

— Восемьдесят девять.

— А мать?

— Девяносто один.

— И что вы говорите после этого? Что время остаётся всё меньше? Да вы ещё всех нас переживёте, — заверил Саша. Он ещё не подозревал того, что в этот момент был самым настоящим пророком — Стасова мать прожила девяносто три года. Не рекорд для этой семьи, но очень солидно, что говорить. Если бы он узнал — то, вероятно, возгордился бы.

— Твоими устами — да мёд пить, — Ирина Алексеевна убрала фотоальбом в секретер. — Дождёшься этих охламонов?

— Стаса с Евгенией? — спросил Саша. — А скоро вернуться?

— Обещали, что в пять. Очень надеюсь, что не соврут и придут ко времени.

— Это хорошо, а то я Стасу тут диск принёс, отдать бы надо, — Саша подошёл к окну, выглянул. — Так вот же они!

— Где?

— Они стоят во дворе и преспокойно пьют пиво! — ответил Саша. — Я сейчас к ним спущусь, чтобы поторопить немножко. А то меня дома, боюсь, ждут...

— Хорошо, Сашенька. Пиво это... просто безобразие, слов нет у меня. И чего в нём такого вкусного, я не пойму? По-моему, это просто взяли кучу обмылков, взбили, чтобы пена была — и всё. По крайней мере, вкус у вашего пива, как у хозяйственного мыла, не иначе.

— Кому что нравится, — философски заметил Саша. Спорить он не решился — нервы надо беречь. Конечно, за пиво обидно, но это — мелочи, можно и перетерпеть.

***

— Кормилкин, ты меня довёл, — пожаловался Стас интимно. — Я и не думал, что ты так всерьёз отнесёшься ко всей этой ерунде. Ну и что, что там такое произошло? Чего особенного-то, скажи на милость?

— Я и сам не понимаю, — признался Саша. — Тянет меня почему-то с этим всем разобраться. Словно это всё важно.

— Для кого? — Стас возмущенно хлопнул себя по коленке ладонью. — Для тех покойников? Для твоей матери, которая, как я понял, про это и слушать не хочет? Для моей, которая теперь плакать будет до вечера, сестру вспоминая? Нет, Сашка, ты не прав.

— Прав. Знаю, что прав, — ответил Саша.