История с продолжением

— Светик, эта бумажка написана в семьдесят пятом году. Так что общаться, вероятно, уже не с кем.

— Скорее всего, он умер. Так, Игорёк, а где ты взял эту бумажку?

— Соседский мальчик принёс. Это осталось после его прадеда. Представляешь? Он просит меня помочь разобраться. Да мне, кстати, самому интересно. Интригует, не правда ли?

— Правда. Только ты предаёшь слишком большое значение этому анамнезу. Может, этот дедок в зоне с заключёнными работал? Тогда всё легко объяснимо.

— Ты прочти остальное, — предложил Игорь Юрьевич, — а потом поговорим.

Светлана читала неторопливо, обстоятельно, а Игорь Юрьевич курил и потихонечку любовался ею. Через несколько минут она отложила листочки.

— Бред сивой кобылы, — повторила она вслух то, что подумал сам Игорь Юрьевич в первый момент знакомства с этими бумажками. — Старик, наверное, был болен на голову, а родственники ничего не знали.

— А как же, — поддакнул Игорь Юрьевич. — И икру в заказах, конечно, у нас дают только шизофреникам. И никому другому. Нет, Светик, тут что-то ещё. Гораздо более интересное, чем шизофрения.

— Этот человек... прадед, как ты сказал, твоего соседа, был кем-то важным, наверное. Иначе он бы не писал о том, что просит разрешения проводить какие-то «беседы с пленными». Точно?

— Умница. Правильно думаешь. Единственное, что по-настоящему смущает, так это то, что кроме этих бумажек у нас ничего нет. И взять, как я полагаю, неоткуда. Только если поинтересоваться для начала у родственников...

— Для начала чего? — спросила Светлана. — Что ты задумал, Игорь?

— Да, понимаешь, люблю я загадки. С детства.

— Оно тебе надо? Только-только в отпуск пошёл — и на тебе! Я, естественно, всё понимаю, но эти твои порывы иногда кончаются неважно.

— Свет, я просто просмотрю архивы, если такие есть и сообщу мальчику результаты. Только я почему-то думаю, что мы ничего путного не отыщем...

— Кто это — «мы»?!

— Попрошу Сашу, пусть просмотрит всё, до чего дотянется.

— Ладно. Поверю на слово. Ты, кстати, помнишь, что мы сегодня собирались ехать на Борисовские пруды? Или уже забыл?

— Светик, я всё помню...

***

Саша, конечно, не воспринял всерьёз то, что было написано на трёх листочках. Особенно его рассмешила фраза о «глазах, которые выдали истинную породу их обладателей». Саша состроил зверскую рожу, причём оба глаза скосил при этом к переносице. Получилось смешно, что говорить.

— Игорь Юрьевич, вы сами подумайте, — отсмеявшись, сказал Саша. — Это всё нелогично. Если бы этот человек... как его?

— Воронцов А.Л.

— Вот-вот. Воронцов. Если бы он имел какое-то отношение к секретным операциям, от него бы и воспоминания не осталось, не то, чтобы какие-то записки и заключения...

— Ты думаешь, фальсификация?

— Я предполагаю, что вполне возможно.

— Увы и ах, но нет. Подлинники. Тест на чернильную старость эти листочки выдержали. Правда, коробкой конфет пришлось пожертвовать... экспертам.

— Подлинники... Время производства соответствует указанной дате. Но написано очень смешно, что и говорить. Порода обладателя — ризеншнауцер. Или бассет. Или...

— Японский городовой. Саш, где может лежать хоть что-то по этому вопросу, как думаешь?

— Понятия не имею. Пока ещё в природе нет сервера под названием «секретные разработки». Настоящего, а не фальшивки для лохов. Впрочем, подумаю...

Саша подумал. Игорь Юрьевич тоже. Думали они две недели, за это время раза три встречались. Потом пошли в архив — Воронцов Алексей Лукич оказался ветераном ВОВ, был награждён энным количеством орденов и медалей. Кое-что они сумели вытянуть из архива, но, по сути дела, это были жалкие крохи. Когда родился, где воевал, за что был награждён этими самыми орденами. Послужной список... хороший, нечего сказать. Потом — ничего. Пусто. Как будто в начале шестидесятых этот человек из жизни исчез. Растворился в просторах нашей родины. И не было у него ни работы, ни сослуживцев, ни каких бы то ни было достижений или, напротив, падений. Ничего. Семья была, правда, но в документах она не упоминалась почти нигде. Так, несколько строчек о жене, которая тоже была ветераном, и умерла, кстати, примерно в то же время, как Воронцов исчез с горизонта. У Воронцова было двое детей, сыновья. В настоящий момент оба здравствуют. Один живёт где-то под Симферополем, второй — в Москве. У этого сына уже и внуки имеются, кстати. Молодой дед, что говорить, но теперь это — весьма распространённое явление. Дедом он стал в сорок девять лет. Да, молод. Сколько было сыну? Двадцать четыре. Что ж, у каждого — своё представление о жизни. Больше там фактически ничего и не было. Игорь Юрьевич наткнулся на список, непонятно чьей рукой написанный. Просто перечень имён и дат. И ради смеха Игорь Юрьевич переписал список себе. А потом по телефону продиктовал Саше и тот, глядя на эти фамилии, вдруг кое-какие из них узнал.

Странный список попался им на глаза. Фамилии знакомых. Знакомых, родственников, родных... из того времени, когда все любили горы и походы. И песни под гитару у костра. Романтики с большой дороги. Напутали там всё к чертям, поди, разберись, наваляли, а теперь потомкам — разгребай? Столько лет прошло... это надо было сообразить! Удружила мадам Ольшанская. И товарищ Кормилкин-старший тоже помог своим присутствием. Саша, кстати, толком не знал, кем был отец. Мать всегда говорила, что он — химик. Отец не возражал против такой специализации, но больше вообще отмалчивался. Словно работал не на химическом комбинате (как считалось в семье), а на каком-то секретном объекте. Нет, конечно, никакого секретного объекта в природе не существовало. И умер Сашин отец при вполне объяснимых и понятных обстоятельствах — утечка какой-то дряни на производстве. Но что-то в папе было такое, что до сих пор, по прошествии многих лет, настораживало Сашу. Какая-то тайна была, бесспорно. Подтверждение тому — фамилия отца и его инициалы в этом списке. В том, что Воронцов был причастен к каким-то тёмным делам, Саша не сомневался. И вот — совершенно неожиданно протянулась ниточка к его родному отцу. Надо же! Тесен мир, локтями постоянно попадаешь в знакомых. Или не в знакомых, но в тех, кто когда-то имел к тебе отношение.

***

Первым делом Саша позвонил маме. И потому, что уже неделю этого не делал, и потому, что не давал покоя проклятый список.

— Саш, ты бы приехал, — с места в карьер начала мама. Не смотря на свои годы, она была весьма бойкая женщина, — я соскучилась.

— Мам, у меня работы по горло, — виновато ответил Саша. — Вот разгребу хоть немного, и сразу.

— Я это слышу каждый раз, когда ты звонишь. Саш, это не дело. А вдруг со мной что-то случиться, а ты и не узнаешь?

— Мама, ну не надо. Ну не такой я плохой сын, чтобы ты так...

— Я и не говорила, что ты плохой. Ты не плохой, а просто-напросто ленивый. И ещё. Саша, ты жениться собираешься...

— Я сейчас повешу трубку! — взорвался Саша. — Перестань, ради всего святого! Когда соберусь — скажу тебе первой.

— Ловлю на слове, — ответила мать.

— Мам, я по делу. Постарайся вспомнить, отец тебе не говорил, над чем или где он работал с шестьдесят пятого по семидесятый годы?

— Зачем это тебе надо? — удивилась она. — Историю семьи решил написать?

— Нет, кое-что интересное узнал. Например, то, что отец был как-то связан с родной тёткой Стаса, Ольшанской. Что он с ней работал вместе.

— Откуда ты это узнал? — голос у матери почти не изменился, однако в нём появилось нечто новое. Настороженность. Удивление. Даже страх. Чужой человек этого бы не понял.

— Мой друг нашёл в архиве список фамилий каких-то людей. В нём — папина фамилия, а потом эта самая Ольшанская. Стас сказал, что это — его тётка.

— Так... какая же гадина это сделала? — тихо спросила мать.

— Мам, ты о чём? — опешил Саша. Он никогда не слышал в голосе матери такой ненависти. И горя.

— О том самом. Обещали, что всё это быльём порастёт, что все про это забудут. Что никаких документов не сохраниться.

— Так это и не документ. Просто список, написанный от руки. И ничего боле. Человек явно для себя писал.

— Какой человек? — строго спросила мать.

— Да он умер ещё в восемьдесят шестом году, — успокоил Саша маму. Однако она не спешила успокаиваться и снова спросила.

— Кто он? Как его фамилия?

— Воронцов, — честно ответил Саша.

— Нет, такого я не знаю. Вот если бы Викторов...

— Этот Викторов сам в списке, — ответил Саша. — Рем какой-то там. Написано, что он умер. И галочка стоит. Мам, ты не волнуйся. Я же просто так спросил. Почему... ты что, плачешь, мам?!

— Извини, Сашенька. Я просто понадеялась, что ошиблась. Лет-то уж много прошло... Эта Ольшанская... Дарья... Твой отец ведь хотел на ней жениться, а не на мне. Понимаешь? Старое бередить — всегда больно.

— А почему?.. — начал Саша, и тут же осёкся. Нетактично...

— Да потому, что она погибла, Даша... Саш, какие там ещё фамилии?

Саша назвал. Мать несколько долгих секунд молчала, вспоминая, а потом сказала:

— Точно, они. Это в каком же году написано?

— В шестьдесят седьмом.

— Да они, покойнички. Причём все до единого.

— Как — покойнички?! — опешил Саша.

— А так, сынок. Все эти люди в том же самом году и погибли. В шестьдесят седьмом. А в следующем мы с твоим папой поженились. А ещё через год родился ты...

— Мам, погоди про меня, хорошо? Скажи, как это — погибли? Что — все сразу?

— Да почти. К середине ноября в живых, по-моему, только твой папа и остался. Мы просто вовремя уехали оттуда. Словно Бог нас вёл, не иначе. Мы же где жили до восьмидесятого года?

— В Пушкино, — сказал Саша. — А что?

— А то, что папы твоего тоже бы не было, если бы мы с ним тогда остались. Да и его Бог покарал потом, сам знаешь. Всё за те грехи, за прошлые.

— Это ты про что?

— А про то, что делом, которое Богу не угодно, не надо заниматься. Вот про что. Сашенька, милый мой, ты про этот список постарайся забыть, ладно? Хотя бы ради меня. Просто не трогай эту дрянь, хорошо?

— Мам, ты со мной как с ребёнком — не тронь то, не бери это. Что за дело такое, скажи на милость? Наука?

— Наука... плохая это была наука, Саша. Я, слава Богу, так и не узнала, что там было.

— Папа тебе не говорил?

— Нет, конечно. Я бы и не попросила никогда. Он это понимал. Он хороший человек был, Сашенька, только сильно запутавшийся. Понимаешь?

— Не очень, — признался Саша.

— Он не мог понять, с какой стороны добро, а с какой — зло. Так и умер, не поняв этого.

— Мама, там в этом списке есть одна фамилия — Айзенштат. И не указано, что его уволили. Только год зачисления. Ты его помнишь?

— Володю-то? Помню. А как же, — мать вздохнула. — Еврей, а на еврея не похож совсем. Вот Валя Фридман — просто жидёнок чистой воды был, а этот совсем русский. Только фамилия. Шутили ещё, что Фридмана бьют по морде, а Айзенштата — по фамилии. Хорошие были ребята.

— Мам, я не про то совсем. Ты скажи, этот Айзенштат... он-то куда делся?

— Понятия не имею, — ответила мама. Разговор ей явно поднадоел. Поэтому Саша спросил, предчувствуя скорую перемену темы:

— Мам, а где они все работали? Ну, отец и все остальные?

— Я там не была никогда, но знаю, что находился институт где-то в Савино. И что они ещё от станции на автобусе минут двадцать ехали. Вот вы, молодёжь, ещё жалуетесь, что вам работать тяжело. А им каково было? На метро, потом на электричке, а потом ещё на автобусе? Отец, между прочим, каждый день катался. По два часа с половиной. Вставал в пять, к восьми как раз приезжал. Вот так люди-то жили. А вы прямо переработали все...

— Вот такие мы плохие. Мам, я к тебе приеду на выходные, хорошо? И потом, надо же тебе когда-то добраться до окулиста? Я нашёл платного, очень хорошего...

— Не трать деньги. Что тебе приготовить вкусного к приезду?

— Пирог с капустой. И суп. Всё, мам, я тебя целую, люблю, обнимаю. До встречи.

— Позвони в субботу с утра, что ты поехал.

— Мама, мне ехать полчаса.

— А собираешься полгода. Целую, сынок. Очень жду.

Саша положил трубку и задумался. Савино... что-то такое смутно мелькнуло в памяти, да тут же и исчезло. Кто-то что-то говорил. Про институт. Вот только кто и где?.. Шутка какая-то была связана с институтом. Нет, это была шутка про МАИ. Саша так ни до чего и не додумался. И решил на досуге съездить на эти самые «места боевой славы». В Савино. Мало ли что, а вдруг что-то там ещё осталось? Это было бы хорошо.

2

Прелюдия, продолжение

Савино было совершенно ничем не примечательным городком. Саше показалось, что это место спокойное и уютное. И не грязное, что тоже бывает не каждый день. Савино стало городом не так давно, дома были преимущественно современной постройки, и Саша с горечью подумал, что найти что-то, что могло остаться тут с шестьдесят седьмого года, просто нереально. Тем более, что Саша, во-первых, в этих краях никогда раньше не бывал, а во-вторых, не знал, что же, собственно, ему надо искать. Институт? Да их же море существовало (и существует поныне, кстати). Кого-то, кто помнит этих самых несчастных из списка? Ещё больший абсурд. Саша пошатался по платформе, прошёлся, смеха ради, до продуктового магазина, который заприметил между домов и решил, что пора возвращаться. Было жарко, он устал. Купил бутылку газировки, булочку с сосиской, присел в тенёчке, и принялся неторопливо есть. Пока ел, вспомнил, что дома из продуктов опять осталась одна-единственная промороженная пицца. «Ну что я, как лентяй какой, ей Богу, — подумал Саша. — Лето же, а я опять жру всякую гадость. Правильно мать сказала — надо есть всякие овощи, фрукты... А где тут рынок?»

Рынок оказался неподалёку от вокзала, и Саша решил определиться с программой минимум. Главным овощем он без колебаний избрал картошку (желательно молодую), а главным фруктом — огурцы. Потом вспомнил, что огурцы вовсе и не фрукты. В результате Саша набрал полную сумку всяких разностей, произрастающих на огородах, а картошку решил взять уже в другой пакет — в этот просто не поместилась бы. Прошёл вдоль рядов, остановился возле какого-то деда, торговавшего хорошей белой картошкой, явно местной, не привозной.

— Почём? — поинтересовался Саша.

— Да как у всех, — ответил дед. — Моя-то, небось, не хуже будет.

— Три килограмма, — попросил Саша.