Помоги проекту - поделись книгой:
То ли вода, которой я окатывал окровавленного Сьёра, в колдовстве что-то некстати размочила?.. То ли хваленое везение Лорчей, без которого ни пресловутая отвага, ни доблесть, ни верность Лорчей были бы невозможны, дало о себе знать?
Сьёр выскочил в окно, испугано крякнул – мой нелепый пациент умудрился подвернуть ногу – и пошкандыбал (не скажешь же, что побежал) к кладбищенской ограде. По иронии судьбы, кратчайший от дома Сьёра путь в город живых лежал через город мертвых.
В минуты наивысших переживаний, например, в апогее холодной ненависти, мы, ариварэ, обретаем способность изменять качества своего тела. Я был уверен, что буде я прибегну к трансформе, позволяющей перемещаться по воздуху и в толще вод, я окажусь возле Сьёра в считанные секунды…
Даже если я побегу, как человек, на своих двоих, я догоню хромоножку очень быстро.
Поэтому я не торопился. Очень уж мне понравилась идея, которую подбрасывала сама судьба: убить Сьёра на кладбище. Это куда правильней, чем в кабинете.
Так я и решил – пусть себе добежит до кладбища сам.
И дал скотине Сьёру маленькую фору (звучит как будто стишок из Дидо, если «маленькую» пустить с красной строки).
Пока он ковылял через покойницкий околоток, я успел согреть сургуч на лампе, разгладить лепестки чайного дерева, проверить и запечатать письмо и даже заглянуть в спальню, что располагалась в соседней от кабинета комнате.
И здесь не обошлось без впечатлений.
Запомнилось овальное зеркало, возле которого Сьёр обыкновенно охорашивался. С целой батареей втираний, румян и пудрениц, с букетом кисточек и щеток, готовальней пилочек и пинцетов да хрустальным кряжем островерхих флаконов у нижнего его берега.
А ведь как Сьёр любил порассуждать о том, что следить за внешностью – жалкий удел «баб и педиков», и что настоящие мужчины должны украшаться внутренней красотою, довольствоваться ледяной водой и мылом…
В ту ночь трансформа далась мне легко.
Словно я всю жизнь только и делал, что перевоплощался. (Хотя на самом деле меняться мне случалось от силы раза четыре – уж больно утомительно это, как людям рожать или болеть холерой.)
Я даже не успел разоблачиться. Сбросил лишь сине-черную маску, которая закрывала мое «лицо».
Одежды попросту истлели на мне, когда мое внутреннее эфирное тело, повинуясь прикровенному размыкающему заклинанию, вдруг принялось разъедать внешнее искусственное.
Да, хитроумные человеческие маги смогли заточить пойманных ариварэ в плотные стекловидные тела, которые делали нас похожими на мужчиноженщин с их отростками-конечностями и наростами-головами. Но вот уже сделать так, чтобы мы не могли время от времени растягивать и расплавлять их, эти тела, и в этом, жидко-воздушном состоянии, носить за собой куда нам вздумается – эта задача оказалась придумщикам не под силу.
А может, не в силе дело. И человеческие маги оставили нам доступ к законному нашему чуду с особым умыслом. Ибо знали – без трансформы ариварэ становятся «почти людьми». А мир, в котором живут одни только люди и «почти люди» – невыносимое, страшно-скучное место.
После трансформы я стал облаком в коконе из другого радужного облака (это и было расплавленное стеклянное тело).
Прихватив с собой меч, без которого казнь Сьёра обещала превратиться в нудный долгий труд, я взвился над домиком на высоту самой рослой башни Гнезда Бесстрашных. И принялся искать Сьёра.
Найти его оказалось нетрудно, ведь после трансформы вся поверхность моего тела стала зрячей. Сьёр хрустко пробирался сквозь заросли сухого уже люпина, завсегдатая проселочных дорог, запущенных садов и средней руки кладбищ.
Тогда я сделал из правой части своего тела лук, из левой – стрелка, а из меча – стрелу.
И, метя в изрядный могильный холм, заваленный принесенной из города в поминальный день траурной флорой – его Сьёр как раз обминал по сухостою – выпустил свою стрелу в цель.
А сам, воссоединив левое с правым, в образе косматой звезды помчался со стрелой взапуски.
Я перехватил стрелу-меч в тот момент, когда клинок находился уже в мизинце от крюковатой шеи завядшей бурой георгины, что венчала курганчик. Воссоединившись с мечом, я замер в неподвижности.
– Да чего ты от меня хочешь, в конце концов, а? – плаксиво поинтересовался Сьёр. Он отбросил прочь обломки дрына, которым только что намеревался меня, радужно сияющего светом обратной трансформы, огреть.
– Я уже говорил. Я хочу вас убить, господин Сьёр.
– Тогда чего ждешь? Айда! На твоей стороне такие силы…
– Я хочу, чтобы вы прежде извинились перед Ливой.
– Я так и знал… – Сьёр скривил мученическую рожу и принялся озираться по сторонам, вглядываясь в черные кусты. – Ну же! Вот он я! Смотри! Смотри, до чего ты меня довела! – закричал он, ударяя себя в грудь кулаком.
Высматривал он, конечно, Ливу – из моих слов Сьёр сделал вывод, что Лива где-то здесь и сейчас наблюдает за нами, лежа на животе как какая-нибудь лазутчица. Наблюдает и радуется.
– Ливы здесь нет, – тихо сказал я. – И быть не может.
Как ни странно, на этот раз серьезность моего тона Сьёра окоротила. Он тут же перестал вертеть башкой и спросил:
– В таком случае, перед кем мне извиняться? Если Ливы здесь нет?
– Извинитесь перед Богом. И передо мной. Как будто вы извиняетесь перед Ливой.
– Много вам чести будет, – ухмыльнулся Сьёр. – И тебе, и твоему так называемому богу, и твоей паскудной девке…
– Напрасно вы так… Ведь извиняться все равно придется…
– Я никогда ни перед кем не извинялся! И впредь не собираюсь! – чванливо провозгласил Сьёр и торжественно, по-львиному тряхнул своей пропотевшей шевелюрой.
Эта однообразная бравада уже начала меня утомлять.
Чтобы дело пошло на лад, я назидательно полоснул его мечом по предплечью, причинив боль значительную, но не обморочную. Сьёр взвыл и схватился за рану левой рукой.
Когда он прекратил скулить, я повторил свою просьбу.
И тут… Сьёр заплакал!
Видимо, пустяковое ранение вкупе с легким вывихом стопы начисто поглотили запасы хладнокровия, отпущенные этому нелепому или, как сказали бы в Доме Пелнов, полоротому человечку.
Он размазывал слезы по щекам той самой рукой, которой только что залеплял губы своей ране. Ладонь его была в крови. Теперь в крови были и щеки.
Словом, вид у Сьёра был нечестивый и гнусный. Хотя каким еще может быть вид нечестивца, чьи качества вполне реализовались?
– Но в чем мне перед ней извиняться? В чем? Я ведь ее любил! Искренне любил! – вопил Сьёр. Он поглядел на меня своими ясными аморальными глазами и прибавил:
– И сейчас люблю!
– Тем более нужно извиниться за ложь, – кротко сказал я, не опуская меча.
– Но я не лгал ей! Клянусь!
– Здра-а-асьте… – Мне стало смешно до брюшных судорог. Но я прогнал с души веселье и голосом судьи, специализирующегося на изменах Империи, процедил:
– Значит, не лгали?.. Но как же брак с Велеленой? Как же деньги для растратчика-брата? А ваша «бедность» при шестистах тысячах капитала в недвижимости и промыслах? Не то что у меня, у муравьеда язык от усталости занемеет, возьмись он повторять неправды ваши.
– Тебе этого не понять, Оноэ, – насупился Сьёр . – Это наши с Ливой дела.
– Я не хочу ничего понимать, – строго сказал я. – Я просто жду извинений. Кстати, дурная болезнь, что вы ей подарили… Ей, конечно, скоро будет все равно… Но за нее тоже следует извиниться…
Тут дух воина вновь овладел Сьёром. Видимо, запах крови поощряюще на него подействовал и оживил в Сьёре память поколений, зачинавших своих сынов на непростывших трупах.
Сьёр обезьяной кинулся на меня, перехватил лезвие моего меча голыми руками и даже сумел завалить меня набок, воспользовавшись тем, что после трансформы мое тело не успело еще как следует налиться тяжестью стихии земли.
Сьёр насел на меня своим немалым, надо сказать, весом. Напирая локтем на то место, где у людей горло, он принялся душить меня. Как и учил его наставник по мертвительным искусствам.
Увы наставнику.
Он не объяснил вверенному ему Сьёрчику, что с ариварэ сразу после трансформы не стоит сходиться в рукопашной.
Я вытек из-под него, как сметана. И восстановил вертикаль быстрее, чем пятерня стоящего на четвереньках Сьёра, который с такого ракурса оказался по-бабьи толстозадым, нащупала рукоять моего меча.
Меч я, конечно, подобрал, не упустив попутно возможности приласкать свое ухо хрустким воплем его суставов под карающей стопой возмездия – в данном случае моей стопой. Жаль, весу во мне было еще мало…
Чтобы отвадить Сьёра от дальнейших попыток со мной бороться, я схватил его за волосы и с силой впечатал лицом в землю.
Звонко сломались о подвернувшийся камень передние зубы. Сьёр снова жалобно завыл.
– Я жду, господин, – твердо повторил я.
Размаянный болью, опухший Сьёр встал-таки на колени. И, подхрюкивая каждому своему вдоху кровью, которая наводняла носоглотку, просипел:
– Пусть будет по-твоему… Я извиняюсь перед Ливой.
– За ложь, – подсказал я.
– За ложь, – покорно повторил он.
– И за дурное свое, гнойное семя.
– И за это тоже, – кивнул ханжа-Сьёр.
– И за свою жестокость.
– И за жестокость, – буркнул он. И, видимо, решив извиниться «с походом», добавил:
– И я больше никогда не будут так делать. Клянусь.
Сия клятва, школярская, как, впрочем, и другие душевные порывы Сьёра, меня особенно позабавила. Ясно же было:
Потому что не будет делать вообще никак.
Луна не рухнула в море, указуя мне, что Вселенная требует чуда: спасения нечестивца. Прочие же знаки, которые мой глаз ариварэ исправно подмечал, не сулили Сьёру надежд на келью аскета.
В кустах прошмыгнула тонконогая и тяжкобеременная рыжая кошка. Дважды ухнул филин. На кафтане Сьёра я насчитал одиннадцать крючков. В общем, ликуйте, могильные черви, псы-трупоеды и стервятники.
А вот Сьёру никакие знаки были не в толк. Он умоляюще на меня воззрился и, мелко моргая оплывшим глазом, спросил:
– Все?
– Почти все, – кивнул я.
– Тогда я пошел… – Сьёр сделал попытку подняться с колен. Со второго раза и впрямь поднялся.
Невероятно, но факт. Сьёр был уверен, что ему удалось отбояриться!
Повинился – и хорош! Сказал «больше не буду» – и вперед, жениться на Велелене, распинать на ложе Ливу, тянуть кишки из кредиторов, пялить в мозги управляющих, и вообще «жить нормальной жизнью»!
А я-то думал, что единственным воплощением качества наивности среди отпрысков Дома Лорчей была моя Лива!
– Стойте как стояли, господин Сьёр, – я предупредительно отмахнул мечом.
Но он меня не послушал, а может и не услышал. Я повторил.
Лишь с третьего раза до Сьёра дошло, что я не шутил, когда там, еще в доме, рассуждал о дровах для кремации.
Он весь затрясся, закрыл руками лицо и снова зарыдал.
– Послушай, у меня есть деньги, – сказал Сьёр, утирая розовые сопли запястьем. – Большие суммы.
– Знаю.
– Хочешь, они все достанутся Ливе, раз ты так за нее стоишь? А? Все! Абсолютно все!
– Ливе не нужны деньги. Она все равно станет хутту.
– Тогда тебе!
– Мне деньги вообще не нужны.
Сьёр задумался. Его, как и многих «людей дела», повергали в суровый мыслительный ступор ситуации, когда деньги уже (или еще) не работают.
Впрочем, млел Сьёр не долго. Он пригладил волосы и встрепенулся – к нему в голову забрела очередная «хорошая идея».
– Послушай, а ведь у меня есть взрослая дочь… Ты хоть понимаешь, что если ты меня убьешь, она останется сиротой?
– В самом деле?
– Да… Дочь… Грехи молодости…
– И насколько взрослая? – спросил я, так сказать, для коллекции, коллекции его врак.
Поделиться книгой: