Возвращение Короля

На веслах сидели теперь свободные люди, и гребли они ожесточенно, но все же мы плыли по Великой Реке медленно, так как шли против течения, и хотя течение на юге не быстрое, нам не помогал ветер. Я бы приуныл, несмотря на победу в гавани, но Леголас внезапно рассмеялся.

«Выше бороду, сын Дюрина! — сказал он. — Ведь сказано: надежда частенько приходит, когда кажется, что все пропало». Но он не сказал, какую надежду разглядел вдали. И когда пришла ночь, она пуще прежнего сгустила тьму и наши сердца воспламенились: далеко на севере, под облаками мы увидели багряный отблеск, и Арагорн сказал: «Горит Минас-Тирит!»

Но в полночь наши надежды возродились. Опытные моряки из Этира, глядя на юг, заговорили о перемене погоды, которую принесет свежий ветер с моря. На рассвете мы подняли паруса и пошли быстрее. И так – вы это уже знаете – в третьем часу утра, развернув большое боевое знамя, прибыли в Минас-Тирит. То был великий день и великий час, что бы нас ни ожидало впоследствии.

— Будь что будет, ничто не умалит великих деяний, — подхватил Леголас. — Великим подвигом было пройти по Тропам Мертвых, но впереди нас ждут еще более великие дела, хотя, быть может, в Гондоре не останется никого, чтобы воспеть их в грядущие дни.

— Вполне возможно, — проговорил Гимли. — Ибо лица Арагорна и Гэндальфа мрачны и серьезны. Очень интересно, что они обсуждают в палатке там, внизу. Со своей стороны, я, как и Мерри, хотел бы, чтобы с этой нашей победой война окончилась. Но, что бы ни случилось, я надеюсь принять в этом участие, к чести народа Одинокой горы.

— А я – к чести народа Великого Леса, — сказал Леголас, — во имя любви повелителя Белого Дерева.

Тут товарищи замолчали, но еще некоторое время сидели там, занятые каждый своими мыслями, покуда военачальники совещались.

Расставшись с Леголасом и Гимли, великий князь Имрахиль тотчас послал за Эомером. Вместе вышли они из Города и пришли к палатке Арагорна, раскинутой в поле неподалеку от места гибели короля Теодена. И там держали совет с Гэндальфом, Арагорном и сыновьями Эльронда.

— Благородные господа, — сказал Гэндальф, — слушайте слова наместника Гондора, сказанные им перед смертью: «Можете праздновать на полях Пеленнора победу-однодневку, но силу, которая ныне восстала, победить невозможно». Я прошу вас не впадать в отчаяние, как случилось с ним, но вдуматься в истинность этих слов.

Камни Видения не лгут, даже властитель Барад-Дура не может принудить их к этому. Пожалуй, ему по силам выбирать, что показать слабому разуму, или искажать смысл увиденного. Но, несомненно, увидав огромные силы, собирающиеся в Мордоре, Денетор видел то, что есть на самом деле.

Наших сил едва хватило, чтобы отбить первый серьезный удар. Следующий будет страшнее. Как и предрекал Денетор, эта война безнадежна. Победу нельзя добыть оружием, будете ли вы сидеть здесь, выдерживая осаду за осадой, или перейдете Реку и падете за ней. Вам предстоит выбирать из двух зол, и благоразумие подскажет вам укрепить оставшиеся твердыни и ждать там нападения: так вы немного отодвинете свою гибель.

— Значит, по-вашему, мы должны отступить в Минас-Тирит, Дол-Амрот или Дунхарроу и сидеть там, точно дети в песчаном замке в час прилива? — спросил Имрахиль.

— Это было бы не ново, — ответил Гэндальф. — Разве не так вы поступили в дни Денетора? Но нет! Я сказал, что это было бы благоразумно. Но я не призываю вас к благоразумию. Я сказал, что победу нельзя добыть оружием. Я по-прежнему надеюсь победить, но не при помощи оружия. Ибо в центре событий находится Кольцо Власти – оплот Барад-Дура и надежда Саурона.

Приняв это во внимание, господа, вы поймете наше положение и положение Саурона. Если он получит Кольцо, ваша доблесть напрасна и победа врага будет быстрой и полной, столь полной, что, пока существует этот мир, никто не сможет предсказать конец его владычества. Если уничтожить Кольцо, Саурон падет – и падет так низко, что никто не сможет предсказать его возвышения даже в самом далеком будущем. Ибо он утратит главную часть своего могущества, свойственную ему изначально, и все сотворенное или затеянное при помощи этой силы рухнет, а сам он, искалеченный, навсегда останется злобным духом, каких тысячи, и будет терзаться во тьме, но никогда не сможет вновь вырасти или обрести обличье. Так будет уничтожено великое зло этого мира.

Могут объявиться и другие злые силы: ведь Саурон сам по себе – лишь слуга или посланец. Но не наше дело заниматься всеми переменами мироустройства. Мы должны лишь заботиться о безопасности тех дней, в которые живем, и выкорчевывать зло на известных нам полях, чтобы те, кто будет жить после нас, получили для возделывания чистую почву. А что у них будут за погоды, не нам решать.

Теперь Саурон все это знает; он прознал, что утерянная им драгоценность вновь найдена, но еще не знает, где она, – по крайней мере, мы на это надеемся. И потому он сейчас в великом сомнении. Ибо если мы нашли Кольцо, значит, среди нас есть тот, кто имеет силу владеть им. Это он тоже знает. Разве моя догадка, что вы показывались ему в камне Ортанка, не верна, Арагорн?

— Я сделал это перед выездом из Хорнбурга, — ответил Арагорн. — Я решил, что время пришло и что Камень появился у меня именно для этого. Это случилось через десять дней после того, как Кольценосец ушел на восток от Рауроса, и я подумал, что следует отвлечь взгляд Саурона от его собственной земли. Слишком редко ему бросали вызов с тех пор, как он возвратился в свою башню. Хотя, если бы я предвидел, сколь быстрым будет его ответный удар, я, быть может, не дерзнул бы предстать пред его очи. Я едва успел явиться вам на помощь.

— Но как же это? — спросил Эомер. — Все будет напрасно, говорите вы, если он получит Кольцо. Почему же он не думает, что бессмысленно нападать на нас, если мы им владеем?

— Он еще не уверен в этом, — ответил Гэндальф, — и, кроме того, в отличие от нас он не копил силы, дожидаясь, пока его враги окажутся в безопасности. К тому же нельзя за день научиться владеть всей силой Кольца. Им может пользоваться лишь один хозяин, а Враг постарается ударить прежде, чем самый сильный из нас завладеет Кольцом и низвергнет остальных. В это время, если удар будет внезапным, Кольцо может помочь ему.

Саурон следит. Он видит и слышит многое. Его назгулы по-прежнему повсюду. Они пронеслись над этим полем до восхода солнца, хотя мало кто из усталых и спящих заметил их. Он изучает знамения: меч, лишивший его сокровища, выкован вновь. Ветер судьбы подул в нашу сторону. Первый удар Саурона неожиданно оказался напрасным. Великий Воевода погиб.

Даже пока мы сейчас беседуем здесь, сомнения Врага растут, и око его теперь устремлено на нас, слепое ко всему прочему. Этого и нужно держаться. Именно на это вся наша надежда. И вот что я думаю. У нас нет Кольца. По мудрости или по великой глупости мы отослали его, дабы уничтожить раньше, чем оно уничтожит нас. Без него нам не победить Саурона силой. Но мы любой ценой должны отвлекать Око от того, что представляет для него истинную опасность. Мы не можем добыть победу оружием, но благодаря оружию можем дать Кольценосцу единственную, пусть и очень хрупкую возможность.

Что начал Арагорн, то и нужно продолжить. Надо заставить Саурона нанести последний удар. Надо выманить его скрытую силу – пусть опустошит свои земли. Надо незамедлительно выступить ему навстречу. Надо послужить приманкой, пусть даже его челюсти сомкнутся на нас. Он схватит приманку, движимый надеждой и алчностью, ибо усмотрит в таком безрассудстве высокомерие нового Повелителя Кольца. И скажет: «Ах так! Он высунулся слишком быстро и слишком далеко! Пусть себе идет, и увидите – я заманю его в западню, откуда ему не выбраться. Тогда я уничтожу его, и то, чем он владеет в своем высокомерии, опять станет моим – навсегда.»

Нужно с открытыми глазами идти в западню, отважно, но с малой надеждой уцелеть. Ибо, господа, вполне вероятно, что мы погибнем в страшной битве вдали от живых земель. И даже если Барад-Дур будет уничтожен, мы не доживем до нового века. Но таков, видно, наш долг. И это лучше, чем погибнуть (чего не миновать, если мы будем рассиживаться здесь), зная, что новый век уже не наступит.

Некоторое время все молчали. Наконец заговорил Арагорн: — Я не отступлю. Мы на самом краю, где поровну надежды и отчаяния. Дрогнуть значит пасть. Пусть никто не отвергает советы Гэндальфа, в чьей долгой борьбе с Сауроном настал наконец час решающего испытания. Если бы не он, все пропало бы уже давно. Но я никому не приказываю. Пусть каждый выбирает добровольно.

Тогда Эльрохир молвил: — Для того мы и пришли с севера, и отец наш, Эльронд, думает так же. Мы не повернем назад.

— Что касается меня, — сказал Эомер, — то я мало сведущ во всяких глубоких материях, да они мне и ни к чему. Я знаю – и этого с меня довольно, – что Арагорн помог мне и моему народу, поэтому я помогу ему. Я пойду.

— Что касается меня, — сказал Имрахиль, — я считаю Арагорна своим повелителем. Его желание для меня приказ. Я тоже пойду. Но, поскольку я пока заменяю наместника Гондора, мне придется вначале подумать о народе этой страны. Некоторое благоразумие все же необходимо. Следует подготовиться к любым неожиданностям, плохим или хорошим, все равно. Мы можем победить, и пока на это есть надежда, Гондор должен оставаться под защитой. Я не хотел бы вернуться с победой в опустошенную страну и разрушенный город. А от рохирримов мы знаем, что на севере осталась большая вражеская армия, еще не вступавшая в бой.

— Это верно, — согласился Гэндальф. — И я не советую уводить из города весь гарнизон. Силы, что мы поведем на восток, вовсе не должны быть рассчитаны на сколько-нибудь серьезную атаку на Мордор – хватит и возможности просто завязать битву. И двигаться они должны быстро. Поэтому я спрашиваю у воевод: какой отряд мы сможем собрать, чтобы выступить не позднее чем через два дня? В отряде этом должны быть стойкие, сильные добровольцы, осознающие ожидающую их опасность.

— Все устали, а многие ранены, легко или тяжело, — сказал Эомер, — и много коней убито, а эти потери восполнить труднее всего. Если нужно выступить быстро, то вряд ли я наберу и две тысячи. И столько же придется оставить на защиту города.

— Следует принимать в расчет не только тех, кто сражался на этом поле, — заметил Арагорн. — Из южных областей, так как берег теперь свободен, подходят новые силы. Я выслал из Пеларгира через Лоссарнах четыре тысячи человек, и во главе их едет бесстрашный Ангбор. Если мы выступим через два дня, они к тому времени будут здесь. Еще многим я приказал подниматься следом за мной по Реке на любых судах, какие найдутся, и при таком ветре они скоро будут тут – несколько кораблей уже прибыло в Харлонд. Я считаю, что мы сможем вывести в поход до семи тысяч всадников и пехотинцев и в то же время оставить в городе более солидный гарнизон, чем был здесь, когда нападение только началось.

— Ворота разрушены, — напомнил Имрахиль, — а где те мастера, что восстановят их?

— В Эреборе, в королевстве Дайна, есть такие мастера, — сказал Арагорн, — и если наши надежды не рухнут, со временем я пошлю Гимли, сына Глойна, за самыми лучшими мастерами Горы. Но люди надежнее ворот, и никакие ворота не защитят город от Врага, если люди их покинут.

Так закончился совет власть предержащих: они решили выступить на второе утро считая от дня совета, с семью тысячами ратников, если удастся собрать, и большая часть этого войска пойдет пешком, ибо они отправятся в непроходимые места. Арагорн возьмет две тысячи из тех, кого он привел с юга, Имрахиль же – три с половиной тысячи, а Эомер – пятьсот рохирримов, лишившихся коней, но готовых к бою, и сам поведет пятьсот лучших всадников. Будет и еще один отряд в пятьсот всадников, среди которых поедут сыновья Эльронда, дунаданы и рыцари из Дол-Амрота. Всего шесть тысяч пехотинцев и тысяча всадников. Но главные силы конных рохирримов, способных сражаться, – около трех тысяч всадников под командой Эльфхельма – перекроют западную дорогу врагу, засевшему в Анориене. И тотчас для сбора сведений на север, и на восток от Осгилиата, и на дорогу к Минас-Моргулу были посланы резвые всадники.

И когда силы были подсчитаны, когда обдумали, велики ли будут переходы и какими дорогами идти, Имрахиль вдруг громко рассмеялся.

— Несомненно, — воскликнул он, — это величайший курьез во всей истории Гондора! С семью тысячами – во времена расцвета Гондора это был бы лишь авангард армии! – мы собираемся напасть на горы и неприступные ворота Черной земли! Так ребенок может угрожать закованному в латы рыцарю луком, сделанным из ивовой лозы и бечевки! Если Повелитель Тьмы действительно знает так много, как вы утверждаете, Митрандир, не улыбнется ли он вместо того, чтобы испугаться, и не раздавит ли нас мизинцем, точно комара, пытающегося укусить?

— Нет, он попытается увлечь комара в ловушку и выдернуть у него жало, — возразил Гэндальф. — Среди нас есть такие, что для него опасней тысячи рыцарей в латах. Нет, ему будет не до улыбок.

— Нам тоже, — сказал Арагорн. — Если это и курьез, то слишком печальный, чтобы смеяться. Нет, это последний ход в чрезвычайно опасной игре, и для одной стороны или для другой он будет означать гибель. — Он выхватил Андуриль и высоко воздел сверкающий на солнце клинок. — Я не вложу тебя в ножны, пока не кончится последняя битва, — провозгласил он.

Глава X

Черные Ворота открываются

Через два дня армия Запада собралась на полях Пеленнора. Войско орков и жителей Востока вернулось из Анориена, но под ударами рохирримов рассеялось, дрогнуло и после недолгой схватки у Кайр-Андроса бежало. И когда угроза была уничтожена, а с юга прибыло подкрепление, Город обрел сильный гарнизон. Разведчики донесли, что восточные дороги очищены от врага до самого Перекрестка Павшего Короля. Все было готово для последнего удара.

Леголас и Гимли должны были ехать вместе с Арагорном и Гэндальфом в авангарде. Там же были дунаданы и сыновья Эльронда. Но Мерри, к своему стыду и жалости, не мог ехать с ними.

— Вам не выдержать такого пути, — сказал Арагорн. — Но не стыдитесь. Даже если в этой войне вы больше ничего не совершите, вы уже заслужили великую честь. С нами пойдет Перегрин, он будет представлять народ Шира. И не завидуйте тому, что он подвергается опасности, ибо, что бы он ни сделал, он еще не может сравняться с вами в деяниях. А по правде говоря, все теперь находятся в равной опасности. Если мы найдем перед воротами Мордора страшную смерть, то и вас ждет то же самое. Прощайте!

И вот Мерри стоял и уныло смотрел, как собирается войско. С ним был Бергиль, тоже расстроенный: его отец уходил в отряде горожан-гондорцев. Он не мог присоединиться к гвардии, пока его дело не рассмотрено. В том же отряде, как гондорский воин, шел и Пиппин. Мерри видел его неподалеку – маленькую, но прямую фигурку среди высоких воинов Минас-Тирита.

Наконец прогремели трубы, и рать пришла в движение. Отряд за отрядом поворачивали воины и уходили на восток. Вскоре они исчезли вдали, на большой дороге, а Мерри все не двигался с места. Мелькнул и пропал последний отблеск утреннего солнца на копье или шлеме, а хоббит стоял, поникнув головой, с тяжелым сердцем, чувствуя себя одиноким и всем чужим. Все, что было дорого, ушло во Тьму, повисшую на далеком восточном горизонте. У хоббита оставалось мало надежды когда-нибудь вновь увидеть своих друзей.

И, словно откликнувшись на его безнадежный настрой, в руку вернулась боль, и Мерри почувствовал себя слабым и старым, и солнце, казалось, не согревало его. Прикосновение руки Бергиля заставило хоббита очнуться.

— Идемте, мастер периан! — сказал мальчик. — Я вижу, вы еще больны. Я помогу вам добраться до лекарей. Но не бойтесь! Люди Минас-Тирита непобедимы. А теперь с ними владыка Эльфийский Камень и Берегонд-гвардеец.

Еще до полудня войско прибыло в Осгилиат. Тут работало множество рабочих и мастеров. Одни укрепляли паромы и мосты из лодок, наведенные врагом и частично разрушенные при бегстве. Другие готовили запасы оружия и продовольствия. На восточном берегу Реки срочно возводили оборонительные укрепления.

Передовые части миновали развалины Старого Гондора, пересекли широкую Реку и двинулись по длинной прямой дороге, проложенной в дни расцвета от прекрасной Башни Солнца до высокой Башни Луны, ныне Минас-Моргула в Проклятой долине. В пяти милях за Осгилиатом войско остановилось, и первый день похода закончился.

Но всадники поехали дальше и к вечеру достигли Перекрестка и большого кольца деревьев. Все было тихо. Не было видно никаких следов врага, не слышно голосов, ни одна стрела не вылетела из зарослей у дороги, но, двигаясь вперед, все ощущали на себе чье-то настороженное и все более пристальное внимание. Дерево и камень, стебель и лист – все прислушивалось. Тьма рассеялась, закатное солнце озаряло далеко на западе долину Андуина, и белые вершины гор алели в синем воздухе. Но над Эфель-Дуатом нависла мрачная тень.

Тогда Арагорн выставил на каждой из четырех дорог, расходившихся от перекрестка, трубачей, и те затрубили, а герольды громко закричали: «Повелители Гондора вернулись, и вся эта земля возвращается к ним!» Отвратительную оркскую голову, посаженную на изваяние, сбросили и на ее место вновь водрузили голову старого короля, увенчанную белыми и золотыми цветами. А люди тщательно отмыли и отскоблили все гнусные каракули, оставленные орками на камне.

На совете кто-то сказал, что следует вначале напасть на Минас-Моргул, и если удастся захватить его, то нужно будет полностью разрушить. «И может быть, — сказал Имрахиль, — с дороги, ведущей оттуда наверх, к переходу, окажется легче напасть на Повелителя Тьмы, чем через северные ворота».

Но Гэндальф решительно высказался против – из-за зла, обитавшего в этой долине, где человеческий рассудок непременно обратился бы к ужасу и безумию, а также из-за новостей, принесенных Фарамиром. Ибо если этой дорогой отправился Кольценосец, ни в коем случае не следовало привлекать к ней внимание мордорского Ока. А посему на следующий день, когда прибыло главное войско, они выставили на перекрестке сильный отряд для обороны на случай, если Мордор вздумает ударить со стороны Моргульского прохода или пришлет с юга новые силы. В этот отряд назначили главным образом лучников, которые хорошо знали Итилиен и могли залечь в зарослях на склонах у перекрестка. Но Гэндальф и Арагорн с небольшим отрядом доехали до начала долины Моргула и рассмотрели город зла.

Он был темен и мертв: орки и меньшие создания Мордора сгинули в битве, а назгулы улетели. Но воздух долины был душным от страха и враждебности. Тогда отряд разрушил злой мост, пустил на отвратительные поля красного петуха и отбыл.

На следующий день – это был третий день со времени выступления из Минас-Тирита – войско двинулось по дороге на север. От перекрестка до Мораннона было около ста миль, и никто не знал, что может приключиться с ними на этом пути. Они двигались не таясь, но осторожно, выставив впереди и по сторонам, особенно с восточного фланга, конные отряды разведчиков, ибо к востоку от дороги тянулись густые заросли и глубокие овраги и ущелья, за которыми начинались длинные угрюмые склоны Эфель-Дуата. Погода оставалась прекрасной, держался западный ветер, но ничто не могло унести мглу и печальные туманы, нависшие над горами Тьмы, и за ними изредка поднимались столбы дыма.

Вновь и вновь Гэндальф приказывал трубить в трубы, а герольдам кричать: «Идут повелители Гондора! Пусть все покинут эту землю или сдадутся!» Но Имрахиль сказал: — Не говорите «повелители Гондора», говорите «король Элессар»! Ибо это правда, хотя он еще и не воссел на престол. Такие слова заставят Врага призадуматься. — И с тех пор трижды в день герольды возвещали о пришествии короля Элессара. Но никто не отвечал на этот вызов.

Тем не менее, хотя войско двигалось как будто бы без приключений, на сердце у воинов, от самых низших до самых высоких чинов, было тревожно, и с каждой милей к северу недобрые предчувствия усиливались. На исходе второго дня считая с тех пор, как войско миновало Перекресток, ратники впервые столкнулись с сопротивлением: большое количество уроженцев востока и орков попытались заманить в засаду передовые отряды, и случилось это в том самом месте, где Фарамир подстерег войско Харада, а дорога проходила по глубокой выемке между склонами восточных холмов. Но разведчики, искусники из Хеннет-Аннуна, предводительствуемые Маблунгом, предупредили военачальников Запада. И засада врага сама оказалась в западне. Ибо всадники объехали их с запада и ударили во фланг и в тыл, и вражье войско было разбито и бежало на восток, в холмы.

Но эта победа не слишком подбодрила военачальников.

— Это был всего лишь ложный выпад, — заметил Арагорн, — и его главная цель, я думаю, убедить нас в слабости врага, чтобы потом ударить еще сильнее.

С того вечера появились назгулы и следили за каждым маневром войска. Они летали высоко, так что их не видел никто, кроме Леголаса, и все же их присутствие ощущалось, как сгущающаяся тень, что затмевает солнце. И хотя Духи Кольца еще не спускались к войску Запада и помалкивали, ужас перед ними невозможно было стряхнуть.

Так истекало время и близился к завершению безнадежный поход. На четвертый день после того, как они покинули Перекресток, и на шестой считая от выхода из Минас-Тирита они наконец подошли к окраине населенной земли и углубились в пустыню, за которой находились врата Кирит-Горгора, откуда видны были болота и пустыни, протянувшиеся на север и на запад до Эмин-Муиля. И столь безлюдны и дики были эти места и велик ужас, внушаемый ими, что некоторые воины дрогнули и не могли ни ехать, ни идти на север.

Арагорн смотрел на них, и в глазах его светился не гнев, а жалость, ибо то были юноши из Рохана, из далекого Вестфолда или семейные люди из Лоссарнаха, и для них с детства Мордор был символом зла, но не настоящим, придуманным, легендой, которой не было места в их простой жизни. И теперь они шли так, будто ужасный сон стал явью, и не понимали ни этой войны, ни того, почему судьба привела их в такое недоброе место.

— Уходите! — велел Арагорн. — Но, если сможете, сберегите свою честь и не бегите! А еще, чтобы вы хоть как-то могли искупить свой позор, я могу дать вам поручение. Идите на юго-запад, пока не придете к Кайр-Андросу, и коль его, как я считаю, все еще удерживает враг, отбейте остров у врага, если сможете, и удерживайте до последнего во имя защиты Гондора и Рохана!

Тогда одни, устыдившись его милосердия, преодолели свой страх и продолжали путь, другие же, услышав, что и они должны что-то сделать, приободрились и ушли в боевом порядке. И поскольку еще многие остались у Перекрестка бросить вызов Черным воротам и могуществу Мордора, за военачальниками Запада двинулось уже только около шести тысяч.

Теперь они двигались медленно, каждый час ожидая ответа на свой вызов, и держались вместе, ибо отсылать от главного войска разведчиков или небольшие отряды было бы лишь напрасной тратой живой силы. На исходе пятого дня считая от ухода из долины Моргула они в последний раз разбили лагерь и окружили его кострами. Ночь провели бессонную и тревожную, сознавая, что вокруг бродят и рыщут смутно различимые твари, и слушая волчий вой. Ветер стих, и воздух казался неподвижным. Воины мало что видели: хотя небо было безоблачным и новолуние четыре ночи как минуло, от земли поднимались дым и пар, а белый серп луны затянуло мордорским туманом.

Похолодало. Поутру снова поднялся ветер, но теперь он дул с востока и вскоре стал довольно сильным и свежим. Все ночные твари исчезли, земля казалась пустынной. На севере, среди отвратительных ям, лежали первые груды и холмы шлака, разбитых камней и сожженной земли – извержения червеподобного народа Мордора, но в южной стороне, теперь гораздо ближе, возвышалась огромная неприступная громада Кирит-Горгора, и Черные ворота, и по сторонам от них две башни-Клыка, высокие и мрачные. Ибо во время последнего перехода полководцы сошли со старой дороги, которая повернула на восток, и избежали опасности, таящейся в холмах, и теперь приближались к Мораннону с северо-запада, как и Фродо.

Огромные железные створки Черных ворот под хмурой аркой были прочно закрыты. На укреплениях ничего не было видно. Все молчало, но то было настороженное молчание. Близилась развязка безумной затеи гондорцев, и они, жалкие и маленькие, стояли в сером свете занимающегося дня перед башнями и стенами, которые их войско не смогло бы преодолеть, даже если бы привезло с собой осадные машины, а Враг располагал бы лишь стражей у этих ворот и стены. Но они знали, что все холмы и скалы вокруг Мораннона полны затаившихся врагов, а сумрачную теснину за воротами избуравили и изрыли туннелями бесчисленные исчадия зла. И, стоя перед воротами, они увидели, как над Клыками-башнями, словно грифы, парят, сбиваясь в стаю, назгулы, и поняли, что за ними следят. Но Враг по-прежнему ничем себя не выдавал.

Оставалось одно: довести игру до конца. А посему Арагорн построил войско наиудобнейшим образом и взошел с ним на два больших холма из земли и дробленого камня, нагроможденных руками орков за годы тяжкой работы. Впереди к Мордору уходило похожее на ров большое болото с курящейся паром грязью и дурно пахнущими лужами. Закончив приготовления, воеводы в сопровождении большого отряда всадников, со знаменем, с герольдами и трубачами отправились к Черным воротам. Там были Гэндальф – главный герольд, и Арагорн с сыновьями Эльронда, и Эомер Роханский, и Имрахиль. И Леголаса, Гимли и Перегрина тоже попросили поехать, дабы у каждого из враждебных Мордору народов было по очевидцу.

Они подъехали к Мораннону на расстояние крика, развернули знамя и затрубили в трубы, и герольды выехали вперед, и голоса их зазвенели над мордорскими стенами.

— Выходите! — кричали они. — Пусть выйдет Повелитель Черной земли! Над ним совершится суд. Ибо он вероломно напал на Гондор и разорил его земли. Король Гондора требует, чтобы он ответил за свои злодеяния, а после навсегда покинул эту землю. Выходите!

Наступило долгое молчание. Со стен и от ворот не слышалось ни звука в ответ. Но Саурон, как видно, уже решил, что делать, и хотел вначале жестоко поиграть с мышью, а уж потом убить ее. И потому, когда воеводы уже думали возвращаться, тишина неожиданно была нарушена. Послышался протяжный рокот больших барабанов, подобный грому в горах, а затем рев рогов, который потряс самые камни и оглушил людей. Средняя створка Черных ворот с громким лязгом отворилась, и появилось посольство Башни Тьмы.

Во главе его ехала высокая зловещая фигура на черном коне, если то был конь, ибо был он огромен и отвратителен, и морда его напоминала пугающую маску, более похожую на череп, чем на голову, а в глазницах и ноздрях пылало пламя. Всадник был в черных одеждах, и черен был его высокий шлем, но то был не Дух Кольца, но живой человек. Это был наместник из Башни Барад-Дура, и имя его не сохранила ни одна легенда, ибо он и сам не помнил его и говорил о себе: «Я – Уста Саурона». Говорили, что это предатель из племени черных нуменорцев, ибо те поселились в Средиземье в годы господства Саурона и преклонились перед ним, плененные его вредоносным знанием. Человек этот пошел служить Башне Тьмы, когда та восстала вновь, и благодаря своей ловкости и хитрости заслужил расположение повелителя, и выучился могущественной волшбе, и хорошо узнал нрав Саурона, и жестокостью превосходил всякого орка.

Он-то и выехал из ворот, а с ним лишь небольшой отряд солдат в черной одежде и единственное знамя, черное, но с багряным пламенеющим изображением злого Ока. Посол остановился в нескольких шагах от военачальников Запада, смерил их взглядом и рассмеялся.

— Есть в этой шайке вожак, чтобы говорить со мной? Или хоть бы кто-нибудь, кому достанет ума понять меня? Уж наверное, это не ты! — усмехнулся он, с презрительной улыбкой оборачиваясь к Арагорну. — Чтобы стать королем, нужно нечто большее, чем кусок эльфийского стекла или подобный сброд. Да что там, любой разбойник с холмов привел бы такую свиту!

Арагорн ничего не ответил, но их взгляды встретились. Мгновение они стояли так, но вскоре, хоть Арагорн не шелохнулся и не брался за оружие, его противник дрогнул и отшатнулся, как от удара. — Я глашатай и посол, на меня нельзя нападать! — воскликнул он.

— Там, где исполняют подобные законы, — вмешался Гэндальф, — существует также обычай послам быть не столь высокомерными. Однако вам никто не угрожает. Вам нечего опасаться, пока ваше поручение не выполнено. Но если ваш хозяин не обрел новой мудрости, тогда вам и всеми его слугам грозит большая опасность.

— Вот как! — прошипел посол. — Значит, говорить будешь ты, седобородый? Нам доводилось порой слышать о тебе, и о твоих блужданиях, и о кознях, чинимых тобою в безопасном отдалении. Но на сей раз ты высунул нос слишком далеко, мастер Гэндальф, и увидишь, что бывает с теми, кто пытается ставить на Саурона Великого дурацкие силки. При мне есть кое-что, что я должен показать тебе – в особенности тебе, если ты осмелишься прийти. — Он сделал знак одному из солдат, и тот выступил вперед с узлом черной материи.

Посол развернул ткань и, к удивлению и отчаянию всех воевод, показал им вначале короткий меч, которым был вооружен Сэм, затем серый эльфийский плащ с эльфийской застежкой и наконец кольчугу из митриля, которую носил под своими лохмотьями Фродо. Тьма застлала им взоры, и в следующий миг молчания им показалось, что весь мир затих, а их сердца умерли и последняя надежда исчезла. Пиппин, стоявший за князем Имрахилем, с горестным криком бросился вперед.

— Тише! — строго приказал Гэндальф и толкнул хоббита назад, но посол громко рассмеялся.

— Так с вами еще один из этих чертенят! — воскликнул он. — Какая вам польза от них, не знаю, но посылать их лазутчиками в Мордор – такого мы не ждали даже от вас, известного безумца. И все же я благодарен ему: теперь ясно, что эти вещи уже знакомы хотя бы этому отродью. Напрасно было бы отрицать это.

— И не собираюсь, — сказал Гэндальф. — Да, я знаю и эти вещи и их историю, чего вы, грязная Пасть Саурона, не можете сказать о себе, несмотря на насмешки. Но зачем вы принесли их?

— Кольчуга гнома, плащ эльфа, меч с давно погибшего Запада и шпион из Шира, клочка земли крысенят... да полно! Нам это хорошо знакомо – вот они, следы заговора. Но, быть может, вам не жаль потерять того, кому принадлежали эти вещи? Или напротив, он вам дорог? Если так, то обратитесь к жалким остаткам своего умишка. Ибо Саурон не любит шпионов, и судьба этого чертенка зависит теперь от вашего выбора.

Никто не ответил ему, но посол увидел, как их лица посерели от ужаса, и опять громко засмеялся. Ему показалось, что дело идет на лад.

— Хорошо, хорошо! — сказал он. — Он дорог вам, я вижу. Или на него возложено такое дело, что вам не хотелось бы провала? Да, так. Теперь его ждут годы медленных пыток, таких долгих и медленных, какие только доступны искусству Великой Башни, и ничто не освободит его, разве только он будет окончательно сломлен и переменится, чтобы прийти к вам и показать, что вы наделали. Так и будет – если вы не примете условий моего Повелителя.

— Назовите условия, — бесстрастно сказал Гэндальф, но те, кто был рядом, увидели в его чертах гнев, и чародей показался им высохшим стариком, раздавленным и уничтоженным. Никто не усомнился в том, что он примет условия.

— Условия таковы, — ответил посол и улыбнулся, оглядывая их одного за другим. — Гондорский сброд и его обманутые союзники должны немедленно отступить за Андуин, но прежде поклясться никогда больше не нападать с оружием на Саурона Великого, открыто или тайно. Все земли к востоку от Андуина отныне и навсегда будут принадлежать единственно Саурону. Земли к западу от Андуина до Туманных гор и Прохода Рохана будут платить дань Саурону, и люди там не будут носить оружие, но получат позволение самим решать свои внутренние дела. Однако им придется оказать помощь в восстановлении Исенгарда, каковой они бессмысленно разрушили, и Исенгард будет принадлежать Саурону, и в нем поселится его наместник – не Саруман, но более достойный доверия.

Глядя в глаза послу, они прочли его мысли. Он будет этим наместником, и все, что останется на Западе, попадет под его пяту: он станет их тираном, а они – рабами.

Но Гэндальф сказал: — Вы требуете непомерно много за освобождение одного слуги: ваш хозяин хочет получить взамен то, что иначе ему пришлось бы долго завоевывать. Или битва на Гондорском поле уничтожила его надежду на победу, и он унизился до торговли? А если мы и впрямь ценим этого пленника так высоко, как знать, не обманет ли нас Саурон, Главный Предатель? Где этот пленник? Пусть его приведут и отдадут нам, тогда мы обсудим требования.

Казалось, Гэндальф, внимательно следивший за послом словно во время схватки не на жизнь, а на смерть, нанес сильный удар, и посол на мгновение растерялся. Но затем засмеялся снова.

— Не спорь в своем высокомерии с Устами Саурона! — воскликнул он. — Не обманет ли?! Саурон не дает залогов верности. Если вы просите его о снисхождении, то сначала должны выполнить его требования. Вы слышали его условия. Примите их или отвергните.

— Вот что мы примем! — неожиданно сказал Гэндальф. Он распахнул плащ, и оттуда, прорезав тьму, точно меч, ударил белый свет. Посол в страхе отпрянул от воздетой руки чародея, и Гэндальф мигом отобрал у него кольчугу, плащ и меч. — Мы примем это в память о нашем друге! А что касается условий, мы полностью отвергаем их. Прочь, ибо ваше посольство окончено и ваша смерть близка. Мы пришли сюда не для того, чтобы болтать с проклятым предателем Сауроном, а тем более с одним из его рабов. Прочь!

Посол Мордора больше не смеялся. Лицо его, искаженное удивлением и гневом, стало похоже на морду дикого зверя, который устремился к добыче и больно получил палкой по пасти. Ярость переполняла его, из глотки вылетал бессмысленный гневный клекот. Но он посмотрел на свирепые лица воевод, на их сулящие гибель глаза, и страх победил в нем гнев. Посол с громким криком развернул коня, и весь отряд бешеным галопом помчался назад к Кирит-Горгору. Но во время этой скачки солдаты дунули в рога и протрубили условный сигнал. И еще прежде, чем посол доскакал до ворот, Саурон захлопнул свою ловушку.