Помоги проекту - поделись книгой:
Возвращение короля
КНИГА ПЯТАЯ
Глава I
Минас-Тирит
Пиппин выглянул из-под приютившего его плаща Гэндальфа. Он не мог решить, проснулся ли он или стремительный сон, длящийся уже целую вечность с начала великой скачки, продолжается. Темный мир проносился мимо, ветер громко свистел в ушах. Пиппин не видел ничего, кроме катящихся звезд, а справа огромной тенью уносились назад южные горы. Он сонно попытался определить время и понять, какой это день путешествия, но в его памяти все перепуталось и расплывалось.
Пиппин вспомнил первую скачку – они мчались стрелой, без остановок, пока на рассвете хоббит не увидел бледный блеск золота: всадники прибыли в безмолвный город, в большой пустой дворец на холме. Они тогда едва успели добраться до убежища —крылатая тень вновь пролетела над ними, и люди от страха потеряли присутствие духа. Но Гэндальф успокоил Пиппина, и тот уснул в уголке беспокойным сном, смутно чувствуя, что люди приходят и уходят, переговариваются и что Гэндальф отдает приказания. Потом опять началась скачка, скачка в ночи. Это была вторая, нет, третья ночь с тех пор, как Пиппин заглянул в камень. Это ужасное воспоминание окончательно разбудило хоббита. Он задрожал, и шум ветра показался ему хором угрожающих голосов.
В небе вспыхнул свет – слепящее желтое пламя за черной преградой. Пиппин отпрянул, на миг испугавшись и гадая, в какие ужасные края везет его Гэндальф. Но, протерев глаза, он увидел, что это всего-навсего почти полная луна встает над сумерками на востоке. Значит, ночь еще не прошла, и им предстоит не один часы езды во тьме. Хоббит пошевелился и спросил:
— Где мы, Гэндальф?
— В королевстве Гондор, — ответил чародей. — Все еще в земле Анориен.
На некоторое время снова воцарилось молчание. Вдруг Пиппин, схватившись за плащ Гэндальфа, вскрикнул: — Что это? Смотрите! Огонь, красный огонь! В этой земле есть драконы? Смотрите, вон еще один!
Вместо ответа Гэндальф громко обратился к своему коню: — Вперед, Обгоняющий Тень! Надо спешить. Время не ждет. Смотри! Маяки Гондора горят, взывая о помощи. Началась война. Видишь – огонь на Амон-Дине, пламя на Эйленахе и дальше, западнее: Нардол, Эреляс, Мин-Риммон, Каленхад и Халифириен у границ Рохана.
Но Обгоняющий Тень замедлил бег, поднял голову и заржал. Из тьмы донеслось ответное ржание, а вскоре послышался топот копыт, и три всадника, призраками пролетев мимо в лунном свете, исчезли на западе. Тогда Обгоняющий Тень напружинился, рванулся – и ночь понеслась у них над головой, как ревущий ветер.
Пиппин, которого вновь потянуло в сон, вполуха слушал рассказ Гэндальфа о гондорских обычаях и о том, как Повелитель Города построил вдоль обеих – и немалых – границ на вершинах окраинных холмов маяки и устроил там посты, где всегда есть свежие лошади, если нужно послать гонцов на север в Рохан или на юг в Бельфалас. — Северные маяки не зажигали уже очень давно, — сказал Гэндальф, — а в гондорской древности они вообще были не нужны, ведь у Гондора были Семь Камней. — Пиппин беспокойно пошевелился.
— Спи, не бойся! — успокоил Гэндальф. — Ты едешь не в Мордор, как Фродо, а в Минас-Тирит и там будешь в безопасности, насколько это вообще возможно в наши дни. Если Гондор падет или Кольцо захватят, то ты не найдешь убежища и в Шире.
— Слабое утешение, — заметил Пиппин, и тем не менее дремота одолела его. Последним, что он запомнил, прежде чем провалиться в глубокий сон, были мельком увиденные высокие белоснежные пики, мерцавшие над облаками в отраженном свете заходящей луны, словно плавучие острова. Хоббит задумался о том, где теперь Фродо, уже в Мордоре или мертв... Он не ведал, что Фродо глядел издалека на ту же луну, покидающую Гондор перед наступлением дня.
Пиппина разбудил звук голосов. Промелькнули еще один день в укрытии и еще одна ночь скачки, наступили предутренние сумерки – вновь близился холодный рассвет, и все вокруг было окутано промозглым серым туманом. Обгоняющий Тень стоял весь в поту, от него валил пар, но конь гордо изгибал шею и не выказывал никаких признаков усталости. Рядом с ним столпилось множество рослых людей, закутанных в теплые плащи, а за ними в тумане виднелась каменная стена. Она казалась частично разрушенной, и, хотя ночь еще не ушла, Пиппин услышал шум напряженной, поспешной работы: удары молотов, звяканье мастерков и скрип колес. Кое-где в тумане тускло горели факелы и костры. Гэндальф что-то говорил людям, преградившим ему дорогу, и, прислушавшись, Пиппин понял, что речь о нем.
— Да, верно, вы нам знакомы, Митрандир, — говорил предводитель людей, — вы знаете пароли Семи Ворот и вольны проехать. Но мы не знаем вашего спутника. Кто он? Гном с Северных гор? Нам сейчас не нужны чужеземцы, если это не могучие воины, на чью преданность и помощь мы могли бы рассчитывать.
— Я поручусь за него перед Денетором, — возражал Гэндальф. — Что же касается доблести, то не следует судить о ней по стати. Он прошел больше сражений и опасностей, чем вы, Инголд, хотя вы вдвое выше его. Сейчас он едет из взятого штурмом Исенгарда, о чем мы везем известие, и очень устал, иначе я разбудил бы его. Его зовут Перегрин, он очень храбрый человек.
— Человек? — с сомнением переспросил Инголд, а остальные засмеялись.
— Человек! — воскликнул Пиппин, окончательно проснувшись. — Человек! Конечно, нет! Я хоббит и не очень храбрый, разве что иногда, если подопрет. Не позволяйте Гэндальфу вводить вас в заблуждение!
— Многие великие герои не могли бы сказать о себе больше, — заметил Инголд. — Но что такое хоббит?
— Коротыш, — ответил Гэндальф. — Нет, не тот, о котором говорилось, — добавил он, заметив на лицах людей удивление. — Не тот, но из его родни.
— Да, и его спутник, — добавил Пиппин. — А еще с нами был Боромир из вашего города. Он спас меня в снегах севера, но погиб, защищая меня от множества врагов.
— Тише! — вмешался Гэндальф. — Эту горестную весть следовало сначала передать отцу Боромира.
— Мы уже и сами догадывались, — сказал Инголд, — ибо с недавних пор появились странные знамения. Но проходите же быстрее! Повелитель Минас-Тирита захочет увидеть того, кто принесет ему последние новости о его сыне, будь то человек или...
— Хоббит, — подсказал Пиппин. — Невеликую службу могу я сослужить вашему Повелителю, но в память о храбром Боромире сделаю все, что в моих силах.
— Доброго пути! — пожелал Инголд. Люди расступились, и Обгоняющий Тень прошел в узкие ворота в стене. — И да принесете вы в час нужды Денетору и всем нам добрый совет, Митрандир! — воскликнул Инголд. — Но вы пришли с вестями о горе и опасности. Говорят, таково ваше обыкновение.
— Ибо я прихожу редко и лишь тогда, когда моя помощь необходима, — ответил Гэндальф. — Что же касается совета, то вам я бы сказал, что вы опоздали с починкой стены Пеленнора. Теперь от грозы, что вот-вот грянет, вас лучше всего защитит мужество – мужество и принесенная мною надежда. Ибо я приношу не только дурные новости. Оставьте мастерки и точите мечи!
— Работа завершится к вечеру, — сказал Инголд. — Это последняя часть стены, которую следует оборонять: она меньше прочих открыта нападению, ибо обращена в сторону наших друзей в Рохане. Вы знаете что-нибудь о рохирримах? Ответят ли они на наш зов?
— Да, они придут. Но они выдержали много битв в вашем тылу. Ни эта дорога, ни любая другая не ведут больше к безопасности. Будьте отважны! Однако Гэндальфу – Ворону Бури кажется, что вы раньше увидите, выходящее из Анориена вражеское войско, чем всадников Рохана. Все еще может быть! Прощайте и будьте бдительны!
Гэндальф ехал по широкой равнине за Раммас-Эхором. Так гондорцы называли внешнюю стену, с огромным трудом возведенную после того, как Итилиен накрыла тень Врага. На десять с лишним лиг протянулась она от подножия гор и обратно, огородив поля Пеленнора – прекрасные плодородные земли на длинных склонах и террасах, спускающихся в глубокую долину Андуина. Самую дальнюю, северо-восточную точку стены отделяло от Главных ворот Города четыре лиги: оттуда она смотрела с хмурого откоса на длинную полосу низин вдоль Реки. Люди сделали ее здесь высокой и прочной – именно в этом месте дорога от бродов и мостов Осгилиата подступала к городу по огороженной дамбе и ныряла в охраняемые ворота между укрепленными башнями. Самую ближнюю, юго-восточную точку стены отделяло от города не более лиги. Здесь, за широкой излучиной в южном Итилиене близ Эмин-арненских холмов, Андуин резко поворачивал на запад, и внешняя стена возвышалась на самом его берегу. Под ней для судов, приплывающих вверх по течению из южных областей, были устроены пристани и причалы Харлондской гавани.
Земли за стеной были богатые, с обширными пашнями и бесчисленными садами (а в каждом хозяйстве тут были печи для сушки хмеля, амбары, загоны и хлева), со множеством ручьев, бегущих с гор по зеленым полям к Андуину. Но пастухов и земледельцев там насчитывалось немного, большая часть гондорцев жила в семи кругах Города или в высокогорных долинах Лоссарнаха, а то и еще южнее, в прекрасном Лебеннине с его пятью быстрыми реками. Там, между горами и Морем, жил суровый народ. Эти люди считались гондорцами, но по крови были нечистыми, и среди них попадались смуглые и невысокие, чьи предки в большей мере происходили от забытого племени, в Темные Годы, до прихода королей, обитавшего под сенью холмов. А дальше, в Бельфаласе, обширной приморской области, жил в своем замке Дол-Амрот князь Имрахиль, в чьих жилах текла благородная кровь, и такими же были его люди – высокие, гордые, с глазами серыми, как море.
Гэндальф ехал уже некоторое время. В небе разгорался день, и Пиппин, проснувшись, осмотрелся. Слева к унылой тени на востоке поднималось море тумана. Справа строптиво вскидывали головы большие горы, тянувшиеся с запада и внезапно круто обрывавшиеся, словно, когда создавался этот край, Река, пробив гигантский барьер, вырезала огромную долину, чтобы в грядущем та стала ареной борьбы и споров. А там, где заканчивались Белые горы Эред-Нимрайса, Пиппин, как и обещал Гэндальф, увидел темную громаду Миндоллуина, густо-лиловую тень его высотных долин и ее высокий склон, белеющий в свете начинающегося дня. На уступе горы возвышался Охраняемый город о семи каменных стенах, таких прочных и древних, что казалось, будто их не построили – высекли из костей матери-земли великаны.
Пока Пиппин смотрел и дивился, стены изменили цвет с серого на белый, зарозовели в лучах зари – и вдруг из тени на востоке вышло солнце, и его луч ударил Городу в лицо. Тогда Пиппин громко вскрикнул: башня Эктелиона, высокая, стройная и прекрасная, поставленная высоко в кольце самой верхней стены, засверкала в небе жемчужно-серебряной иглой. Вершина ее сияла, словно хрустальная. Утренний ветерок развернул и заструил белые знамена на укреплениях, и где-то в недосягаемой вышине зазвенел чистый голос серебряных труб.
Так на восходе солнца Гэндальф и Перегрин подъехали к Главным воротам Гондора, и железные створки распахнулись перед ними.
– Митрандир! Митрандир! – кричали люди. – Теперь мы знаем, что буря близко!
– Она уже грянула, – сказал Гэндальф. – Я примчался на ее крыльях. Пропустите меня! Я должен увидеться с повелителем Денетором, пока он еще наместник. Что бы ни случилось, нынешнему, привычному вам Гондору приходит конец. Пропустите!
Услышав повелительный голос чародея люди расступились и прекратили расспросы, но с удивлением разглядывали хоббита, сидевшего перед Гэндальфом, и коня, на котором чародей приехал. Гондорцы очень мало использовали лошадей, и лишь изредка можно было увидеть этих животных на улицах – только если ехал гонец со срочным поручением повелителя. И люди говорили: «Это, конечно, один из самых больших коней роханского короля. Может, и сами рохирримы скоро явятся к нам на помощь». Но Обгоняющий Тень уже гордо поднимался по длинной извилистой дороге.
Ибо устройство Минас-Тирита было таково, что город построили на семи уровнях, вырытых в склоне холма; над каждым возвели стену, а в каждой стене проделали ворота. Но они располагались не на одной линии: Главные ворота внешней городской стены выходили на восток, следующие – на юго-восток, а те, что за ними, – на северо-восток и так далее. Поэтому мощеная дорога, которая вела к цитадели на вершине холма, то и дело поворачивала, и всякий раз, пересекая линию больших ворот, проходила через сводчатый туннель, пробитый в скале, чей выступ делил надвое все круги Города, кроме первого. Ибо создавшая холм первобытная стихия, а затем несравненное искусство и тяжкие труды древних гондорцев возвели в глубине большого двора за Воротами высоченный каменный бастион с устремленным на восток острым, точно корабельный киль, ребром между фасами. Бастион поднимался вровень с верхним внутренним кругом и на этой высоте венчался укреплениями, чтобы с его вершины из цитадели можно было глядеть, точно морякам огромного корабля, на семьсот футов вниз, на Ворота. Вход в цитадель также смотрел на восток, но был вырублен в самой скале; оттуда длинный, освещенный фонарями склон вел к седьмым воротам. Вошедший в конце концов добирался до королевского двора и площади с фонтаном у подножия белой башни, стройной, высотой пятьдесят саженей от подножия до вершины, где, вознесенный на тысячу футов над равниной, развевался флаг Наместника.
Это была поистине неприступная крепость, и никакое войско не могло овладеть ею, пока в ее стенах оставался хоть один человек, способный держать оружие, – разве что враг зашел бы с тыла, взобрался на Миндоллуин и оттуда по узкому отрогу, соединявшему холм Стражи с горой, подобрался бы к скалистой громаде. Но этот отрог, поднимавшийся до уровня пятой стены, перегораживал мощный вал, достигавший пропасти у его западного края; на этом пространстве между горой и башней стояли вечно безмолвные дома и куполообразные могилы почивших королей и повелителей города.
Пиппин с растущим удивлением смотрел на огромный каменный город, столь обширный и великолепный, что и во сне не приснится, – больше и сильнее Исенгарда и неизмеримо прекраснее. Однако с течением лет Минас-Тирит и в самом деле приходил в упадок и уже наполовину опустел – здесь могло бы свободно проживать вдвое больше народа. На каждой улице Гэндальф и Пиппин проходили мимо больших каменных домов, чьи двери и арки ворот украшала великолепная резьба – надписи, странные и древние. Пиппин предположил, что это имена некогда живших там важных людей и их сородичей. Однако ныне дома были погружены в безмолвие, на широких мощеных дворах не звучали шаги, в залах не звенели голоса, в дверях и пустых окнах не было видно лиц.
Наконец прибывшие вышли из тени к седьмым воротам: теплое солнце, которое сияло за Рекой, когда Фродо шел по долинам Итилиена, сверкало здесь на гладких стенах и колоннах и на большой арке с замковым камнем, вырезанным в виде головы короля в венце. Гэндальф спешился, так как коням не дозволялось входить в цитадель, и после нескольких негромких слов хозяина Обгоняющий Тень позволил увести себя.
Стражники у ворот были одеты в черное, их головы прикрывали диковинные шлемы с высокими гребнями и длинными защитными пластинами, плотно прилегавшими к щекам; выше этих пластин крепились белые крылья морских птиц. Шлемы сверкали серебряным блеском, так как были сделаны из
Весть о прибытии Гэндальфа и хоббита, по-видимому, опередила гостей: чародея и Пиппина пропустили немедленно и без всяких вопросов. Гэндальф быстро прошел через мощенный белым камнем двор. Там среди яркой зелени играл струями на утреннем солнце красивый фонтан, но в центре стояло мертвое дерево, склоненное над бассейном, и с его голых и обломанных ветвей в чистую воду печально стекали капли.
Торопясь вслед за Гэндальфом, Пиппин взглянул на дерево. Ему подумалось, что выглядит оно траурно, и он удивился, зачем мертвое дерево оставили там, где все прочее так ухоженно.
Ему вспомнились слова, которые когда-то пробормотал Гэндальф:
Но тут Пиппин оказался у дверей большого зала под сверкающей башней, вслед за чародеем прошел мимо высоких молчаливых часовых и очутился в холодном гулком полумраке каменного здания.
Они прошли по мощеному коридору, длинному и пустому, и по дороге Гэндальф негромко наставлял Пиппина: — Будь осторожен в выборе слов, мастер Перегрин! Сейчас не время для хоббичьих дерзостей. Теоден – добрый старик. Денетор – человек иного сорта, гордый и хитрый, человек с гораздо более древней родословной и с большей властью, хоть он и не называет себя королем. Но он будет говорить главным образом с тобой и много расспрашивать – ведь ты можешь рассказать ему о его сыне Боромире. Он сильно любил его – может быть, слишком сильно, тем более что они ничуть не похожи. Но в то же время Денетор будет думать, что легче узнает искомое от тебя, нежели от меня. Не рассказывай больше необходимого и забудь о поручении, данном Фродо. В должное время я сам поговорю с ним об этом. И пока сможешь, ничего не говори об Арагорне.
— А почему? При чем тут Странник? — прошептал Пиппин. — Он же хотел прийти сюда, верно? И скоро придет.
— Может быть, может быть, — проговорил Гэндальф. — Хотя если он и появится, это станет полной неожиданностью для всех, в том числе и для Денетора. Так будет лучше. Во всяком случае, не следует извещать о его приходе.
Гэндальф остановился перед высокой дверью из полированного металла. — Послушай, мастер Пиппин, сейчас не время учить тебя истории Гондора, хотя лучше бы ты кое-что узнал о ней, еще когда разорял птичьи гнезда и прогуливал уроки в лесах Шира. Делай так, как я велю! Тому, кто приносит могущественному повелителю весть о гибели его наследника, неразумно слишком много распространяться о прибытии того, кто может предъявить права на трон. Ясно?
— На трон? — удивленно спросил Пиппин.
— Да, — сказал Гэндальф. — Если все эти дни уши твои были закрыты, а разум спал, проснись! — И он постучал.
Дверь открылась, но кто ее открыл, не было видно. Пиппин заглянул в большой зал, освещавшийся с обеих сторон двумя рядами окон в глубоких нишах, за рядами высоких колонн, поддерживающих крышу. Высеченные из цельных кусков черного мрамора, колонны поднимались к массивным капителям, обильно украшенным изображениями диковинных животных и растений. Высоко вверху, в сумраке, тусклым золотом блестел широкий свод, выложенный многоцветными узорами. В этом огромном торжественном зале не было ни единого ковра, ни единого занавеса, ничего из ткани или дерева. Между колоннами стоял молчаливый строй высоких статуй, высеченных из холодного камня.
Неожиданно Пиппин вспомнил о каменных изваяниях Аргоната и ощутил благоговейный страх, глядя на строй давно умерших королей. В дальнем конце зала на помосте со множеством ступеней был установлен высокий трон под мраморным куполом, изображавшим венценосный шлем. За ним на стене было вырезано изображение цветущего дерева, украшенное драгоценными камнями. Но трон был пуст. У подножия помоста, на самой нижней широкой ступени стояло каменное кресло, черное, без украшений. В кресле сидел старик и глядел себе в колени. В руках он держал белый жезл с золотым набалдашником. Старик не поднимал головы. Пришедшие торжественно прошествовали через длинный зал и остановились в трех шагах от ступеней. Тогда Гэндальф заговорил.
— Привет тебе, о Денетор, сын Эктелиона, повелитель и наместник Минас-Тирита! В мрачный час пришел я с вестями и советом.
Старик поднял голову. Пиппин увидел точеное лицо с гордыми чертами и кожей цвета слоновой кости, с длинным орлиным носом между темными глубокими глазами. Это лицо напомнило ему не столько Боромира, сколько Арагорна. — Час этот поистине мрачен, — согласился старик. — У вас привычка появляться в такие часы, Митрандир. Но хотя все предвещает гибель Гондора, этот мрак для меня не столь страшен, как мрак, царящий у меня в душе. Мне сказали, что с вами пришел тот, кто видел смерть моего сына. Это он?
— Да, — сказал Гэндальф, — один из двоих. Второй сейчас с Теоденом из Рохана и, возможно, прибудет позже. Это коротыши, но оба – не те, о ком говорилось во сне.
— И все-таки коротыши, — угрюмо сказал Денетор. — Мало приязни внушает мне это слово с тех пор, как проклятая загадка растревожила наши умы и увела моего сына на смерть. Мой Боромир! Как он теперь нужен нам! Вместо него должен был идти Фарамир.
— Он пошел бы, — сказал Гэндальф. — Не будьте несправедливы в своем горе! Боромир потребовал, чтобы дело поручили ему, и не потерпел бы другого решения. Он был сильный человек и добивался чего хотел. Я долго путешествовал с ним и хорошо узнал его. Но вы упомянули о его смерти. Вы знали о ней до нашего прихода?
— Я получил вот это, — сказал Денетор и, положив жезл, поднял с колен предмет, на который так пристально смотрел. В каждой руке он держал по половинке большого рога, сломанного посередине, – окованного серебром рога дикого быка.
— Это рог, который всегда носил с собой Боромир! — воскликнул Пиппин.
— Доподлинно так, — сказал Денетор. — И я в свое время носил его, как всякий старший сын в нашем роду с тех канувших в небытие древних времен, когда короли еще были в силе и Ворондиль, отец Мардиля, охотился в далеких полях Руна на диких быков Арава. Тринадцать дней назад я услышал голос этого рога, доносившийся с северных границ, а после Река принесла мне и сам рог – разбитый. Больше он не зазвучит. — Старик прикрыл глаза. Наступило тяжелое молчание. Вдруг Денетор мрачно взглянул на Пиппина. — Что скажешь, коротыш?
— Тринадцать... тринадцать дней, — заикаясь, выговорил Пиппин. — Да, я думаю, так. Да, я стоял рядом с ним, когда он трубил в рог. Но помощь не пришла. Только новые орки.
— Итак, — сказал Денетор, проницательно глядя Пиппину в лицо, — вы были там? Расскажите больше! Почему не пришла помощь? И как вышло, что вы спаслись, а он нет – он, такой могучий, против одних только орков?
Пиппин вспыхнул и забыл свой страх. — Самого могучего можно убить одной стрелой, — сказал он, — а в Боромира их попало множество. Когда я последний раз видел его, он без сил опустился на землю под деревом и вырвал из своего бока чернооперенную стрелу. Потом я сомлел и угодил в плен. С тех пор я не видел Боромира и ничего о нем не знаю. Но я преклоняюсь перед его памятью, потому что он был очень храбрым. Он погиб, спасая нас, моего родича Мериадока и меня, когда нас окружили в лесу воины Повелителя Тьмы. И хотя ему не удалось нас освободить и он погиб, моя благодарность от этого не уменьшается.
Тут Пиппин посмотрел прямо в глаза старику, ибо в нем взыграла гордость, уязвленная презрением и подозрительностью, слышными в холодном голосе Денетора. — Конечно, такому великому владыке хоббит, коротыш из далекого Саутфартинга, может сослужить небольшую службу, и все же долг платежом красен: я к вашим услугам. — Откинув серый плащ, Пиппин выхватил свой маленький меч и положил его к ногам Денетора.
Бледная улыбка, подобная блеску холодного солнца в зимний вечер, прошла по лицу старика. Но он склонил голову и, отложив обломки рога, протянул руку: — Дайте мне этот клинок!
Пиппин поднял меч и рукояткой вперед подал наместнику.
— Откуда он? — спросил Денетор. — Ему очень много лет. Несомненно, этот клинок в глубоком прошлом выковали наши родичи с севера.
— Он из могильных курганов на границах моей страны, — ответил Пиппин. — Но сейчас там обитают лишь злые духи, и мне не хочется говорить о них.
— Я вижу, вокруг вас сплетаются диковинные истории, — заметил Денетор, — и мне ясно, что внешность человека или коротыша может быть обманчива. Я принимаю вашу службу. Ибо вас не устрашить словами и вы учтивы, хотя ваша речь звучит странно для нас, южан. Нам в эти дни нужны храбрые воины, велики они ростом или малы. Клянитесь!
— Возьмись за рукоять, — произнес Гэндальф, — и повторяй за повелителем, если твое решение твердо.
— Твердо, — кивнул Пиппин.
Старик устроил меч у себя на коленях острием от хоббита, а Пиппин возложил руку на рукоять и медленно повторил за Денетором:
— Клянусь верно служить Гондору и повелителю и наместнику королевства, говорить и молчать, свершать и бездействовать, приходить и уходить, в нужде и довольстве, в мире и войне, в жизни и смерти – с этого часа и до тех пор, покуда мой повелитель не освободит меня, или меня не постигнет смерть, или не настанет конец света. Так говорю я, Перегрин, сын Паладина, коротыш из Шира.
— А я, Денетор, сын Эктелиона, повелитель Гондора, наместник Верховного Короля, слышу это и не забуду, и не премину воздавать вам любовью за верность, честью за доблесть, местью за клятвопреступление.
Пиппин получил обратно свой меч и вложил его в ножны.
— А теперь, — сказал Денетор, — мой первый приказ вам: говорите и не отмалчивайтесь. Расскажите мне свою историю целиком и потрудитесь припомнить все, что можете, о моем сыне Боромире. Садитесь и начинайте! — Денетор ударил в маленький серебряный гонг у кресла, и тотчас явились слуги. Пиппин понял, что они все время стояли в нишах по обе стороны от двери, незамеченные им и Гэндальфом при входе.
— Принесите вина, еды и скамьи для гостей, — велел Денетор, — и пусть в течение часа нам никто не мешает.
— Больше я не могу вам уделить: сейчас мне приходится заниматься множеством дел, — пояснил старик, обращаясь к Гэндальфу. — Возможно, более важных, хотя для меня это не так. Но на исходе дня мы, может статься, еще побеседуем.
— Надеюсь, что раньше, — сказал Гэндальф. — Я не для того проскакал с быстротой ветра сто пятьдесят лиг от Исенгарда, чтобы привезти вам маленького воина, пусть и очень учтивого. Разве вам все равно, что Теоден выиграл большое сражение, что Исенгард разрушен и что я переломил посох Сарумана?
— Вовсе не все равно. Но об этих свершениях я уже знаю довольно для борьбы с восточной угрозой. — Денетор обратил взгляд темных глаз на Гэндальфа, и Пиппин вдруг заметил, как эти двое похожи, и почуял возникшее между ними напряжение: как будто от глаз к глазам пролегла тлеющая огненная линия, способная в любой миг ослепительно вспыхнуть.
В сущности, Денетор куда больше походил на великого чародея, чем Гэндальф: более величавый, красивый и властный. И старый. Но внутреннее чутье подсказывало Пиппину, что за Гэндальфом неизмеримо большая власть, и глубочайшая мудрость, и скрытое до поры могущество. И он старше, гораздо старше. «Насколько?» — подумал Пиппин и вспомнил, что прежде никогда не задумывался об этом. Древобородый говорил что-то о колдунах, но тогда Пиппин не думал о Гэндальфе как об одном из них. Кто такой Гэндальф? В какие далекие времена, в каком дальнем краю явился он в мир и когда покинет его? На этом размышления хоббита прервались, и он увидел, что Гэндальф и Денетор все еще смотрят друг другу в глаза, как будто читая мысли. Денетор первым отвел взгляд.
— Да, — сказал он, — хоть Камни, по слухам, и утрачены, зрение у повелителей Гондора по-прежнему острее, чем у простолюдинов, и они получают много вестей. Но садитесь!
Слуги внесли кресло и низкую табуретку, а следом поднос с серебряным кувшином, чашками и белым хлебом. Пиппин сел, но не мог отвести глаз от старого повелителя. Было ли это на самом деле или ему только показалось, но, заговорив о Камнях, Денетор с внезапным блеском в глазах взглянул на Пиппина.
— Теперь расскажите мне свою историю, мой вассал, — повелел Денетор с добродушной насмешкой. — Ибо поистине приятно слушать того, с кем так сдружился мой сын.
Пиппин навсегда запомнил тот час в большом зале под проницательным взглядом повелителя Гондора, коварные вопросы Денетора и постоянное сознание того, что рядом Гэндальф, который смотрел и слушал, сдерживая (так казалось Пиппину) нарастающий гнев и нетерпение. Когда час минул и Денетор снова ударил в гонг, Пиппин почувствовал, что выдохся. «Сейчас не может быть больше девяти часов, — подумал он. — Я мог бы съесть три завтрака подряд».
— Отведите благородного Митрандира в приготовленные для него покои, — распорядился Денетор. — Его спутник пока может поселиться с ним, если пожелает. Но да будет известно, что он присягнул мне на верную службу, что его следует величать Перегрин, сын Паладина, и надлежит обучить меньшим паролям. Известите капитанов: когда пробьет три, они должны ждать меня здесь.
Приходите и вы, мой благородный Митрандир, – приходите когда угодно. Никто не помешает вам посещать меня в любое время, кроме кратких часов моего сна. Пусть же ваш гнев на неразумного старика пройдет.
— Неразумного? — переспросил Гэндальф. — Нет, мой повелитель, когда вы станете неразумным, вы умрете. Даже свое горе вы умеете использовать как завесу. Вы думаете, я не понимаю, с какой целью вы целый час расспрашивали того, кто знает меньше меня, покуда я сидел рядом?
— А понимаете, так будьте довольны, — заметил Денетор. — Глупо было бы в трудном положении отвергать совет и помощь. Но вы раздаете эти дары сообразно собственным замыслам. Отныне повелитель Гондора не будет орудием достижения чужих целей, какими бы достойными они ни были. Для него нет доли превыше блага Гондора, и править Гондором, сударь, буду я и никто другой – разве что вернется король.
Поделиться книгой: