Слово Оберона

— Я-то понимаю, — сказал он тихо. — Ты сама не знаешь, как ты права.

— Если понимаете — почему не ищете принцев? Почему не позволяете Гарольду? Почему не позволяете мне?

Мы медленно шли по пустынной дорожке вдоль пруда. В воде отражались фонари.

— Вот телефон, — будничным голосом сказал Оберон.

— Ну и что?

— Позвони матери. Скажи, что придёшь через полчаса.

Мне захотелось реветь. Он был такой спокойный, равнодушный… непрошибаемый. Как бетонная стенка — хоть голову о неё разбей.

— А я не буду звонить. И не приду через полчаса. И… уходите!

Он схватил меня за клапан рюкзака. Удержал:

— Подожди. Даже если ты пойдёшь сейчас со мной в Королевство, и проживёшь там годы и годы, и будешь сражаться с кем захочешь за что захочешь — ты всё равно будешь дома через полчаса… Понимаешь?

Глава 4

Анатомия обещания

На королевском письменном столе царил беспорядок. Громоздились бумаги и свитки, неровными рядами стояли склянки и чашки, большая чернильница лежала на боку. Старая серая крыса с подвязанным к спине хвостом меланхолично промокала губкой высыхающую чернильную лужицу. Я разинула рот.

— Это Дора, уборщица… не пугайся. Она свой человек.

— Человек? Вы превратили её в крысу в наказание?!

— Нет, что ты, она всегда была крысой. «Свой человек» — в смысле, ей можно доверять.

Оберон уселся за стол, локтём сдвинул в сторону бумаги. Полетела вниз подставка для перьев в виде мага с посохом; Оберон поймал её на лету. Поставил на край столешницы. Крыса перехватила статуэтку за талию и поволокла в глубь завала, оставляя за собой мелкие чернильные следы.

Я огляделась.

Похоже, в королевском кабинете несколько дней не прибирался никто, кроме Доры. А крысе не под силу было расставить по местам сдвинутые лавки, поднять опрокинутый стул, сменить портьеру, опалённую снизу огнём упавшего канделябра. Моя мама при виде такого «порядка» упала бы в обморок.

Посреди комнаты стояла на трёх деревянных ногах уже знакомая мне доска, покрытая меловой пылью. На ней много раз что-то писали — и стирали небрежно, так что буквы и чертежи, проглядывая друг через друга, образовывали красивый бессмысленный узор.

— Итак, Лена, я готов перед тобой отчитаться, — Оберон вытащил из-под груды бумаг тугой свиток, развернул, и я увидела красивую географическую карту — чёрный рисунок на желтоватой бумаге. — Королевство растёт с каждым днём. Кроме столицы, основаны десять больших городов и несчётное множество деревень и посёлков. Земли плодородны. В лесах полно дичи и леших. В горах гнездятся драконы, в реках безобразничают русалки, монетный двор чеканит монету, купцы везут богатые товары из-за моря. Всё, как обычно, всё, как должно.

Я разглядывала карту, и мне казалось, что нарисованные тушью корабли покачиваются на кружевных волнах, кивают парусами.

— Всё, да не всё. Разве заморские принцы не знают, что у вас пять принцесс на выданье?

Оберон потёр переносицу:

— Лена. Ты когда-нибудь задумывалась об устройстве нашего мира?

— Ну вот же, — я показала на карту. — Моря, берега, реки… У вас земля круглая?

Король ухмыльнулся:

— Вообрази, что ты стоишь в тёмной комнате. Или нет… Что ты летишь в тёмной пустоте. Если ты зажжёшь огонь — высветится круг. Ты увидишь ближайшие предметы. Чем ярче горит твоя свечка, тем больше их будет. Моря, берега, реки. А за пределами освещённого круга — мрак, и ты не знаешь, что там. Где сейчас наш старый мир? Тот, что мы с тобой вместе покинули? Мы прошли через неоткрытые земли и никогда не сможем вернуться. Освещённые пятна летят сквозь темноту, ежесекундно отдаляясь на тысячи лет, на миллионы полётов стрелы…

— Это что, — спросила я шёпотом, — как в космосе?

— Не знаю, — сказал король после паузы. — Я это представляю именно так: пузырьки света, плавающие во мраке. Королевство — искра, способная преодолеть темноту и зажечь новый свет. А когда он разгорится — снова уйти в темноту. Вот наш мир, Лена, для него не составлено карт, не придумано глобусов. Большое море — огромное тёмное пространство, никто не знает, что лежит за ним. Может быть, ничего не лежит. И нет никаких заморских принцев.

— А заморские купцы есть?

Оберон пренебрежительно махнул рукой.

— Они плавают вдоль побережья. Берут лес и шерсть в устье Ланса и везут вот сюда, в Смильну, — Оберон ткнул пальцем в изображение тупомордого чудовища на карте. — Здесь продают, как товар из-за моря… А шёлк, ковры и шкуры бебриков везут обратно в столицу. Так и торгуют.

— Шкуры бебриков? — переспросила я машинально.

— Контрабандой. Наша таможня не успевает проверить все трюмы. Но, честно говоря, жителям Смильны всё равно приходится отстреливать бебриков десятками — они плотоядны, вытаптывают посевы, крадут скот, а размножаются со страшной скоростью, делясь надвое и натрое…

Я внимательнее присмотрелась к тупомордому чудовищу на рисунке. Его шкура была клетчатая, как занавески у нас на кухне.

— И они несъедобны, — сказал король, будто извиняясь.

Дора, крыса-уборщица, выбралась из завала. С трудом поставила на место опрокинутую чернильницу. Метёлкой, связанной из трёх облезлых перьев, принялась мести стол. Полетела пыль.

— Значит, — спросила я тихо, — в этом мире вообще нет принцев, кроме Александра, вашего сына?

Оберон молчал.

— Значит, вы обещали принцессам принцев, заранее зная, что обещание невыполнимо?

Дора ненароком смела со стола большой кусок мела. Грянувшись об пол, мел разлетелся на много осколков. Крыса бросила метлу и схватилась лапами за голову.

— Разве я самоубийца? — тихо спросил Оберон. — Надежда была, и довольно твёрдая. Вот, например, если бы жители островов оказались не людоедами, а приличными людьми, и власть у них не выгрызалась зубами, а давалась по праву наследования, наши принцессы давно были бы замужем.

Я оживилась:

— Может быть, выдать принцесс за людоедов?

— Заманчиво, — серьёзно кивнул Оберон, — но Обещание от этого не исполнится.

— А… принцессы могут вообще-то выбирать? Если вы приведёте какой-то из них принца, она обязана выйти за него, даже если он горбатый?

— Если горбатый — можно отказаться. Но если у него прыщ на носу, или он ревнив, или склочен, принцесса тем не менее должна идти к нему в жёны, иначе сразу лишится звания сестры-хранительницы.

— А если принц, к примеру, вдовец?

— Не имеет значения. Принцесса обязана за него выйти.

В голове у меня закрутились цветные картинки. В тот момент они даже не казались мне страшными, наоборот: на секунду я поверила, что нашла выход. Это же проще простого…

Я глупо улыбнулась. Мысли, без спросу забравшиеся ко мне в черепушку, были смешные и гадкие одновременно. Хорошо бы Оберон не догадался, о чём я подумала.

Но главное — надежда есть. Маленькая, но есть.

— Ваше величество, а если принцессы сами, по доброй воле, вернут вам ваше Обещание?

Оберон внимательно меня разглядывал. Понял он или нет, что за идея меня посетила?

— Они не вернут, — сказал он наконец. — Знаешь, как только в округе разнёсся слух о сёстрах-хранительницах, к нам толпами повалили разнообразные женихи. Но ни одна из пяти принцесс не променяла будущего принца на семейное счастье здесь и сейчас.

— Понятненько, — я закусила губу. — А вы с ними разговаривать не пытались?

— С женихами?

— С принцессами!

— О чём?

— О том, что нехорошо так себя вести!

— Я дал им обещание. Как мне объяснить, что ждать его исполнения нехорошо?

— Можно, я с ними поговорю? — спросила я небрежно.

Ах, как мне было страшно, что он откажет!

— Не стоит, Лена, — сказал король, и моё сердце ухнуло в пятки. — Хотя… Как хочешь.

Я перевела дыхание. Надежда окрепла.

— Ваше величество, а если у меня получится уговорить не всех принцесс, а только некоторых? Или даже одну?

Король испытующе на меня посмотрел. Поднялся, прошёлся перед доской взад-вперёд, под подошвами у него похрустывали осколки мела, но он не обращал внимания.

Остановился. Широким рукавом смахнул с доски пыль и остатки чертежей. Поднял с пола самый большой меловой осколок.

— Смотри. Вот пять принцесс — Алисия, Ортензия, Филумена, Стелла и Розина.

Постукивая мелком, он быстро нарисовал на доске пять фигурок в треугольных платьях.

— Вот Обещание…

Он обвёл фигурки пунктирной линией, заключая их в круг.

— Любая из принцесс вольна выйти замуж за кого угодно, — Оберон пририсовал к одной из фигурок стрелку, выводящую за рамки круга. — При этом прочие могут последовать её примеру, а могут ждать принца до первого седого волоса. Но как только — если! — какой-нибудь принц назовёт одну из наших девушек своей невестой… — он пририсовал рядом с верхней фигуркой человечка в короне, — остальные обязаны будут ждать своей очереди. То есть Обещание становится непроницаемым, вот таким… — и Оберон навёл поверх пунктирного круга толстую непрерывную линию. — Понятно?

— Как это всё сложно, — протянула я с грустью.

— Ничего сложного. Принцессы прекрасно знают, что, пока на горизонте не появится первый принц, они совершенно свободны. Но что-то пока не спешат этой свободой воспользоваться…

Я мрачно улыбнулась собственным кровожадным мыслям.

— Ваше величество… когда мне можно будет с ними поговорить?

* * *

У Гарольда был собственный дом под красной крышей, с серебряным флюгером-драконом. Его жена оказалась милой толстушкой, а сын — воинственным крикливым созданием, так и норовящим ухватить меня за волосы.

— Слушай, — сказала я Гарольду, когда ребёнка увели кормить. — Я знаю, как отменить Обещание.

— Врёшь!

В минуты волнения Гарольд, взрослый дядька и старший королевский маг, говорил и вёл себя как мальчишка из седьмого класса. Оберон прав: ему надо учиться владеть собой.

— Знаю, знаю, — повторила я снисходительно. — Только ты должен мне помочь.

— Как?

— Пойдём со мной к принцессам. Я буду говорить, а ты — подтверждать. Ну и… Если они вздумают драться, мне с ними не справиться, сразу с пятью. А ты — можешь.

— С чего им драться?

— Я буду говорить неприятные вещи, — пояснила я сухо. — Я заставлю их отказаться от обещания по доброй воле.

Гарольд сник. Только что надеялся — и вот разочаровался. Опустил глаза:

— Не выйдет. Я уже пытался.

— И что ты им говорил?

— Ну всякие слова о разуме, о совести. Что Оберон из-за них умрёт, Королевство придёт в упадок, и они ведь ничего не добьются — принцев как не было, так и нет. И что какой-нибудь честный капитан или купец лучше принца в сто раз. И что, мол, какой им смысл стареть в этом храме Обещания?

Гарольд засопел.

— А они?

— Смеялись, — признался старший королевский маг. — Прямо животики надрывали. Заправляет у них эта… Филумена. Так она… — Гарольда передёрнуло. — Знаешь что? Им на всех начхать. Что им Оберон, что им Королевство? Им нравится жить в храме, у всех на виду, нравится, что все с ними носятся, о них только и говорят… — он замолчал и опустил голову.

Я вдруг поняла, как сильно устала. Там, в нашем мире, был уже поздний вечер, а здесь только солнце склонялось над морем. В комнате у Гарольда было светло и удивительно чисто — вымыты гладкие деревянные стены, вытерта пыль с мебели и карнизов, отполирован узловатый посох мага, стоящий в углу на особой стойке. Мирно покачивались занавески.

— А если они влюбятся в кого-нибудь?

— Они? Брось. Они не способны ни любить, ни влюбляться. Они хотят только привлекать внимание, сводить с ума и потом прогонять. Расчётливые стервы, вот кто они такие.

— Тем лучше, — я улыбнулась. — Значит, их не жалко.

— Не жалко? Что ты задумала?