Две крепости

Хоббиты взялись описывать свои приключения, начав с выхода из Хоббитона. Рассказывали они не очень связно, ибо то и дело перебивали друг друга, и Древобородый часто останавливал рассказчика и возвращался к какому-нибудь более раннему событию или забегал вперед, расспрашивая, что было дальше. О Кольце и о том, зачем и куда они шли, хоббиты умолчали – а Древобородый не спрашивал.

Энта безмерно интересовало все: Черные Всадники, Эльронд, Ривенделл и Старый лес, Том Бомбадил, подземелья Мории, Лотлориен и Галадриель. Он снова и снова заставлял хоббитов описывать Шир и сделал странное заключение: — Вы там ни разу не видели... хм... энтов? Ну, не энтов, а энтинок?

— Энтинок? — переспросил Пиппин. — А они похожи на вас?

— Да, хм... Ну... Нет. Я теперь уж и не знаю, — задумчиво сказал Древобородый, — но мне кажется, что им понравилась бы ваша страна, вот я и спросил.

Особенно интересовался Древобородый всем, что касалось Гэндальфа, а также дел Сарумана. Хоббиты очень жалели, что мало знают о них и помнят лишь сбивчивый рассказ Сэма о том, что Гэндальф говорил на Совете. Но они совершенно точно вспомнили, что Углук со своим отрядом пришел из Исенгарда и говорил о Сарумане как о своем хозяине.

— Хм, хум! — воскликнул Древобородый, когда их рассказ наконец подошел к битве орков и всадников Рохана. — Ну, ну! Целая охапка новостей. Вы не сказали мне всего, но я не сомневаюсь, что вы выполняли желание Гэндальфа. Затевается что-то очень крупное, это ясно, и, может быть, в свое время, я узнаю что – а может, и нет. Но, клянусь корнем и ветвями, вот уж чудеса! Появляется маленький народец, которого нет в старых списках, и смотрите-ка – забытые Девять Всадников начинают охотиться за ним, Гэндальф берет его в великое путешествие, Галадриель принимает в Карас-Галадоне, а орки преследуют по всем Диким землям. Точно хоббитов подхватил ураган. Надеюсь, они уцелеют!

— А вы? — поинтересовался Мерри.

— Хум, хм, меня Великие Войны не тревожат, — сказал Древобородый, — они касаются больше эльфов и людей. Это дело колдунов – им вечно не дает покоя будущее. Я ни на чьей стороне, потому что на моей стороне никого нет, если вы меня понимаете: нынче никто, даже эльфы, не заботится о деревьях так, как я. Но все же я и сейчас предпочитаю эльфов остальным, ведь эльфы когда-то, в незапамятные времена, избавили нас от немоты. Это великий дар, и о нем нельзя забыть, хотя наши дороги с тех пор разошлись. И, конечно, есть существа, на чьей стороне я не могу быть, я всегда против них... эти... бурарум, — он опять неодобрительно басисто бормотнул, — орки и их хозяева.

Я тревожился, когда Тень легла на Мерквуд, но когда она переместилась в Мордор, на некоторое время успокоился: Мордор далеко отсюда. Но, кажется, ветер поворачивает на восток, и, быть может, не за горами увядание всех лесов. Старый энт никак не может отвести бурю: он должен или выстоять, или упасть. Но Саруман! Саруман – сосед, за ним я могу уследить. Мне кажется, я должен что-то сделать. В последнее время я часто задумывался, что мне делать с Саруманом.

— Кто такой Саруман? — спросил Пиппин. — Вы знаете его историю?

— Саруман – колдун, — ответил Древобородый. — Больше я ничего не могу сказать. Я не знаю истории колдунов. Они появились вскоре после того, как большие корабли впервые приплыли по морю. Но приплыли ли они на этих кораблях, я не знаю. Саруман считался среди них величиной. Некоторое время назад – вы, наверное, сказали бы: давным-давно – он пустился странствовать по земле, стал вмешиваться в дела людей и эльфов и поселился в Ангреносте, или Исенгарде, как его называют роханцы. Сначала он держался тише воды, ниже травы, но его слава стала расти. Говорят, его избрали главой Белого Совета – но ничего хорошего не вышло. Сейчас я стал задумываться вот над чем: может быть, Саруман уже тогда вступил на путь зла? Как бы ни было, прежде он никогда не причинял беспокойства соседям. Я, бывало, беседовал с ним – он частенько бродил по моим лесам. В те дни он был вежлив, всегда спрашивал моего позволения (по крайней мере когда встречал меня) и очень охотно слушал. Я рассказал ему множество такого, о чем он никогда не узнал бы сам, но он никогда не отвечал мне тем же. Не припоминаю, чтобы он рассказывал мне что-нибудь. И он становился все более и более скрытным. Лицо его, как я теперь вспоминаю, все больше напоминало окно на каменной стене, окно, закрытое изнутри ставнями.

Пожалуй, теперь я понимаю, что он замыслил. Он захотел стать Властью. Рассудок у него из металла и колесиков, и ему плевать на растения, если только те не служат ему. Теперь ясно, что он грязный предатель. Он связался с гнусным народом, с орками. Брм, хум! Хуже того: они вместе что-то затевают, что-то опасное. Эти исенгардцы сродни злым людям. Если живая тварь не выносит солнца – на ней печать зла, печать Великой Тьмы, но орки Сарумана способны терпеть его, хоть и ненавидят. Как он добился этого? Может, это люди, которых он испоганил? А может, он смешал расы – людей и орков? Это было бы черное зло!

Древобородый некоторое время глухо ворчал, словно сыпал страшными, идущими из самых недр земли энтскими проклятиями. — С некоторых пор я стал задумываться над тем, почему орки так свободно осмеливаются проходить через мои леса, — продолжал он. — И только недавно догадался, что виноват в этом Саруман, что он уже давно разведал все пути и раскрыл мои тайны. Теперь он и его подлые слуги сеют вокруг опустошение. Внизу, на опушках они валят деревья – хорошие деревья! Часть они просто подрубают и оставляют гнить, но чаще рубят на дрова и отправляют в костры Ортанка. Нынче над Исенгардом все время поднимается дым.

Будь он проклят, корень и ветви! Многие из этих деревьев были моими друзьями, я знал их от ореха и желудя. У многих были собственные голоса, которые теперь умолкли навсегда. На месте поющих лесов остались только пни да колючки. Я был слишком бездеятелен. Я упустил время. Это нужно прекратить!

Древобородый рывком приподнялся с кровати, встал и затопал к столу. Светящиеся сосуды содрогнулись и выплюнули две огненные струи. Глаза Древобородого засверкали зеленым огнем, борода встала торчком и стала похожа на большой веник.

— Я положу этому конец!— взревел он. — А вы пойдете со мной. Вы можете помочь мне! Таким образом вы поможете и своим друзьям: если не остановить Сарумана, враг будет у Рохана и Гондора не только впереди, но и в тылу. У нас одна дорога – на Исенгард!

— Мы пойдем с вами, — сказал Мерри, — и сделаем все, что сможем.

— Да! — подтвердил Пиппин. — Я хочу увидеть, как свергнут Белую Руку. Я хочу быть там, даже если от меня будет мало пользы: я никогда не забуду Углука и переход через Рохан.

— Хорошо! Хорошо! — сказал Древобородый. — Однако я тороплюсь высказаться. Не нужно спешить. Я чересчур разгорячился. Я должен охладиться и подумать. Легче кричать «положу конец!», чем сделать это.

Он прошагал к арке и некоторое время стоял под дождем родниковых капель. Потом засмеялся и отряхнулся. Летевшие с него капли вспыхивали у земли красными и зелеными искрами. Вернувшись, энт снова лег на кровать и погрузился в молчание.

Через некоторое время хоббиты опять услышали его бормотание. Казалось, Древобородый что-то пересчитывал по пальцам. — Фангорн, Финглас, Фладрив, да, да, – беда в том, что нас осталось слишком мало, — вздохнул он, поворачиваясь к хоббитам, — только трое остались из первых энтов, что ходили по лесам до наступления тьмы: только я – Фангорн, Финглас да Фладрив. По-эльфийски это будет Листвокудрый и Корокожий. Можете так их и называть, если это вам больше по вкусу. И толку от Фингласа и Фладрива будет не очень много. Листвокудрый стал очень сонлив, почти как дерево, он все лето стоит неподвижно, в полудреме, и луговая трава вырастает ему по колено. Он весь оброс похожим на листву волосом. Прежде он просыпался к зиме, но в последнее время стал уж очень сонным и даже в холод не может далеко уйти. Корокожий жил на горных склонах к западу от Исенгарда. Там-то и грянула самая страшная беда. Орки ранили его и истребили почти все его древесное стадо. Он ушел высоко в горы, поселился среди любимых берез и не желает спускаться вниз. И все же, смею сказать, наберется немало молодых энтов – если только я сумею втолковать им нашу нужду, если смогу разбудить их: мы неторопливый народ. Как жаль, что нас так мало!

— Почему же, если вы так давно живете в этой стране? — спросил Пиппин. — Неужели столько умерло?

— О нет! — сказал Древобородый. — Никто не умирал. Конечно, некоторые за долгие годы погибли от несчастных случаев, и еще больше уподобилось деревьям. Но в этих местах нас никогда не было много, и число наше не росло. Уже очень давно, страшно давно у нас нет энтиков – по-вашему, детей. Понимаете, мы потеряли энтинок, наших жен.

— Как печально! — посочувствовал Пиппин. — Отчего же все они умерли?

— Они не умерли! — ответил Древобородый. — Я не говорил «умерли». Я сказал, мы их потеряли. Потеряли и не можем найти. — Он вздохнул. — Я думал, все знают об этом. Люди и эльфы от Мерквуда до Гондора поют о том, как энты искали своих жен. Эти песни не могли совсем забыть.

— Боюсь, эти песни не преодолели гор и не известны в Шире, — сказал Мерри. — Не расскажете ли еще что-нибудь... а может, споете?

— Да, пожалуй, — согласился Древобородый, по-видимому, обрадованный просьбой. — Но я не могу рассказывать подробно – только вкратце, а после придется закончить беседу: завтра нас ждет совет, и много работы, и, возможно, поход.

— Это необычайный и печальный рассказ, — продолжил он после паузы. — Когда мир был молод, а леса обширны и дики, в них жили энты, и энтинки, их жены, и девушки-энтушки. Ах! Как красива была в дни моей нежной юности Фимбретиль, легконогая Гибкая Ветвь! Они бродили вместе и селились вместе. Но наши сердца склонялись к разному: энты отдавали свою любовь тому, что встречали в мире, а их жены – другому. Энты любили большие деревья, дикие леса и склоны высоких холмов, они пили воду из горных рек и ели только те плоды, что падали с деревьев. Эльфы научили их разговаривать, и энты разговаривали с деревьями. А энтушки и энтинки занялись меньшими деревьями и лугами, что лежат в солнечном сиянии у подножия лесов, они видели терн в чаще, и дикие яблони, и вишню в весеннем уборе, и зеленые водяные растения летом, и зрелые травы в осенних полях. Они не хотели разговаривать с этими растениями, но ждали от них послушания и повиновения. Энтинки приказывали им расти в соответствии с их, энтинок, желаниями, разворачивать листья и приносить плоды на их, энтинок, вкус, ибо хотели порядка, совершенства и покоя (подразумевая вот что: все должно идти так, как ими заведено). Поэтому они стали устраивать сады и жить в них. А энты продолжали странствовать и приходили в сады лишь изредка. Затем, когда на север пришла Тьма, энтинки пересекли Великую Реку, и устроили новые сады, и возделали новые поля, и мы стали видеть своих жен еще реже. Когда Тьму прогнали, земля энтинок пышно расцвела и поля стали тучными. Многие люди учились у энтинок искусству обращения с растениями и высоко чтили их. А мы стали для них легендой, тайной в сердце леса. Но мы все еще здесь, а сады энтинок запустели: теперь люди называют их Бурыми землями.

Я вспоминаю, что когда-то очень давно – во времена войны между Сауроном и людьми Моря – мне захотелось вновь увидеть Фимбретиль. Когда я в последний раз видел ее, она показалась мне по-прежнему прекрасной, хотя мало походила на юную энтушку. Ибо от своих трудов энтинки согнулись и потемнели, волосы их выгорели на солнце до цвета спелой пшеницы, а щеки стали походить на красные яблоки. Но их глаза оставались глазами нашего племени. Мы пересекли Андуин и пришли в их землю, но обнаружили пустыню: все было сожжено и выкорчевано – там прокатилась война. Энтинок нигде не было. Долго мы звали и долго искали, и спрашивали у всех встречных, куда ушли энтинки. Одни отвечали, что никогда не видели их, другие – что видели, как наши женщины шли на запад, третьи – на восток, четвертые – на юг. Но куда бы мы ни пошли, мы нигде не находили их, и велико было наше горе. Но дикий лес звал, и мы вернулись к нему. Но еще не раз мы нет-нет да и возвращались туда и искали своих жен, разбредаясь вдаль и вширь и выкрикивая их прекрасные имена. Но время шло, и мы все реже отправлялись на поиски и искали все ближе. И теперь энтинки для нас лишь воспоминание, и бороды наши длинны и седы. Эльфы сочинили много песен о Поисках Энтов, и некоторые из них проникли в язык людей. Но сами мы не слагали таких песен – с нас довольно, думая об энтинках, петь их прекрасные имена. Мы верим, что придет время и мы снова встретимся с ними – и, быть может, найдем уголок, где сможем счастливо жить вместе. Но предсказано, что это произойдет лишь тогда, когда и мы, и они утратим все, что имеем. Возможно, это время наконец приблизилось. Ибо если Саурон в древности уничтожил сады, то теперь Враг стремится уничтожить и леса.

Эльфы сложили про это песню – по крайней мере, так я ее понял. Когда-то она звучала по берегам Великой Реки. Заметьте, она никогда не была песней энтов: на нашем языке это получилась бы очень длинная песня. Но мы знаем ее наизусть и иногда напеваем про себя. Вот как она звучит на вашем наречии:

Энт: Когда от сна встает весна, Когда земля весной полна, И луг приветствует весну, Вернись ко мне и назови Прекраснейшей мою страну. Жена энта: Когда сады цветут весной, Когда цветет весь шар земной, Когда пчела летит к цветку И щебет птиц похож на смех, Я не приду к тебе опять. Моя земля прекрасней всех. Энт: Когда лето придет в холмы, Когда видят деревья сны, Когда роща зноем полна И ручей чуть струится по дну, Вернись ко мне и назови Самой лучшей мою страну. Жена энта: Когда лето греет сады, Когда соком полны плоды, Когда мед так чист и душист И поляна цветов полна, Я останусь здесь и скажу — Лучше лучших страна моя. Энт: Когда солнце прячет лучи, Когда ветер звенит в ночи, Когда снег всю землю покрыл И мертва и тверда земля, Я иду, я зову тебя, Не могу я жить без тебя. Жена энта: Когда ветер ломает ветвь И никто не желает петь, Когда тьма победила свет И ручьи уже не журчат, Я ищу тебя, и я жду тебя, Не могу я жить без тебя. Оба вместе: По длинной дороге Под горьким дождем Мы на Запад пойдем И счастливую землю найдем.

Древобородый умолк. — Вот такая песня, — сказал он. — Разумеется, это эльфийская песня – беспечная, быстрая и короткая. Замечу даже, что она довольно красива. Но энты могли бы сказать больше, будь у них время. А теперь я должен встать и немного поспать. Где вы встанете?

— Мы обычно спим лежа, — ответил Мерри. — Нам и здесь будет хорошо.

— Ложитесь, чтобы спать! — удивился Древобородый. — Ну да, конечно! Хм, хум, я стал забывчив: эта песня заставила меня перенестись в Древние Времена. Я решил, что говорю с малышами-энтами. Можете занять кровать. Я постою под дождем. Доброй ночи!

Мерри и Пиппин взобрались на кровать и свернулись клубочком в мягкой траве и папоротнике. Трава была свежей, теплой и ароматной. Свет погас, свечение деревьев поблекло. Но снаружи, под аркой хоббиты видели Древобородого – он стоял неподвижно, подняв руки над головой. Яркие звезды глядели с неба и освещали воду, лившуюся на руки и голову энта и сотнями серебряных капель безостановочно падавшую к его ногам. Под звон капель хоббиты уснули.

Проснувшись, они обнаружили, что и огромный двор, и пол в нише залиты холодным ярким солнцем. Высоко в небе, подгоняемые свежим восточным ветром, плыли рваные облака. Древобородого не было видно, но пока Мерри и Пиппин мылись в бассейне у арки, послышалось бормотание и пение и в проходе между деревьями появился Древобородый.

— Ху, хо! Доброе утро, Мерри и Пиппин! — прогудел он, увидев их. — Вы долго спите. Я уже сделал сегодня много сотен шагов. Теперь мы попьем и пойдем на Энтмут.

Он до краев наполнил две чашки из каменного кувшина, но на этот раз из другого. Напиток был иным, чем накануне: более густым и земным, более сытным и «плотным». Пока хоббиты пили, сидя на краю кровати и отщипывая кусочки эльфийского хлеба (больше по привычке жевать за завтраком, чем от голода), Древобородый стоял, глядя в небо и напевая то ли по-энтски, то ли по-эльфийски, то ли на каком-то неведомом языке.

— А Энтмут – это что за место? — решился спросить Пиппин.

— Ху, а? Энтмут? — переспросил Древобородый, поворачиваясь. — Это не место, это собрание энтов, а оно в наши дни происходит не часто. Но я добился у многих обещания прийти. Мы встретимся на своем обычном месте, люди называют его Дерндингл. Это к югу отсюда. Мы должны быть там в полдень.

Вскоре они отправились. Как и накануне, Древобородый нес хоббитов на руках. Выйдя со двора, он повернул направо, перешагнул через ручей и двинулся на юг вдоль подножий больших, беспорядочно разбросанных склонов, поросших редкими деревьями. Выше хоббиты увидели заросли березы и рябины, а еще дальше – темный сосновый бор. Скоро Древобородый свернул в сторону от холмов и пошел по густому лесу. Таких огромных, высоких и толстых деревьев хоббиты еще не видели. Они ощутили слабое удушье, которое заметили еще давно, когда впервые вошли в лес, но вскоре это ощущение прошло. Древобородый не разговаривал с ними. Он что-то глухо и задумчиво бормотал про себя, но Мерри и Пиппин не могли разобрать ни слова: это было что-то вроде «бум, бум, румбум, бурар, бум бум, дарар бум бум, дарар бум» и так далее, причем мелодия и ритм постоянно менялись. Время от времени хоббитам казалось, что они слышат ответ – гул и дрожащие звуки, шедшие как будто из-под земли или из ветвей у них над головой, а может, и от стволов деревьев, но Древобородый не останавливался и не поворачивал головы.

Прошло довольно много времени. Пиппин пытался считать «энтские шаги», но на третьей тысяче быстро сбился – Древобородый сбавил шаг. Неожиданно он остановился, опустил хоббитов на землю, поднес согнутые ладони ко рту и задудел. Громкое «хум-хум», как призыв басового рога, полетело по лесу и эхом отразилось от деревьев. С нескольких сторон издалека донеслось такое же «хум-хум», и это было не эхо, а ответ.

Древобородый посадил Мерри и Пиппина на плечи и пошел дальше, вновь и вновь посылая подобный звучанию рога призыв, и всякий раз отклик раздавался ближе и громче. Наконец они подошли к непроницаемой на вид стене из темных вечнозеленых деревьев, каких хоббиты прежде не видали: деревья эти ветвились прямо от корней и были плотно одеты темными глянцевитыми листьями, отчего напоминали остролист без колючек. На ветвях торчало вверх множество крепких почек оливкового цвета.

Свернув налево и идя вдоль этой могучей изгороди, Древобородый в несколько шагов очутился возле узкого входа. Утоптанная тропа уходила туда – и вдруг круто ныряла вниз по длинному склону. Хоббиты увидели, что спускаются в глубокую лощину, круглую, как чаша, очень широкую и глубокую, окаймленную высокой изгородью из темных вечнозеленых деревьев. На ровном, травянистом дне лощины не росли деревья – лишь в центре чаши стояли три серебристые березы, очень высокие и невыразимо прекрасные. В лощину вели еще две тропы: с запада и с востока.

Несколько энтов уже прибыло. Еще больше спускалось по тропинкам, да и за Древобородым теперь шагали сородичи. Когда они подошли ближе, хоббиты вытаращили глаза. Они ожидали увидеть существ, похожих на Древобородого, как один хоббит походит на другого (во всяком случае, для глаза чужеземца), и очень удивились, не обнаружив ничего подобного. Среди энтов не было двух одинаковых, как не бывает двух одинаковых деревьев: одни отличались, как деревья одного вида, но с разной судьбой, другие – как деревья разных видов: береза и бук, дуб и пихта. Здесь было несколько старых энтов, бородатых, корявых и крепких (хотя ни один из них не выглядел таким древним, как Древобородый). Были и высокие сильные энты с гладкими конечностями и ровной кожей, похожие на лесные деревья в пору расцвета, но не было юных энтов, побегов. Уже около двух дюжин энтов стояло на широком травянистом дне лощины, а еще больше прибывало. Вначале Мерри и Пиппина поразило главным образом представшее их взорам разнообразие форм, красок, толщины, роста, длины ног и рук, числа пальцев на руках и ногах – от трех до девяти. Кое-кто – таких было мало – более или менее походили на Древобородого и напоминали бук или дуб. Но были и другие. Каштаноподобные энты – смуглокожие, толсто- и коротконогие, с широкими ладонями и растопыренными пальцами. Ясенеподобные – высокие, прямые, серокожие энты с многопалыми руками и длинными ногами; энты-ели (самые высокие) и иные – энты-березы, рябины, липы. Но когда все энты собрались вокруг Древобородого, слегка склонив головы, что-то неспешно бормоча приятными голосами и внимательно разглядывая чужеземцев, хоббиты увидели, что все они принадлежат к одному роду, у всех одинаковые глаза: не такие старые и глубокие, как у Древобородого, но с тем же неторопливым, степенным и задумчивым выражением и с той же зеленой искрой.

Как только вся компания собралась и широким кругом обступила Древобородого, начался любопытный, но непонятный разговор. Энты медленно забормотали: вначале один, потом к нему присоединился другой, пока не зазвучал общий хор; голоса ритмично поднимались и опускались, то набирая громкость на одной стороне круга, то затихая, чтобы мощно грянуть на другой его стороне. Хотя Пиппин не понимал ни слова (он предположил, что язык был энтский), хоббит нашел поначалу, что слушать этот напев приятно, однако постепенно внимание Пиппина рассеялось. Спустя очень много времени (песня энтов все не затихала) Пиппин обнаружил, что раздумывает над следующим: коль скоро язык энтов так нетороплив, успели они сказать что-нибудь кроме «с добрым утром» или нет? И, если Древобородый собирается провести перекличку, сколько же дней она займет? «Интересно, как по-энтски „да“ и „нет“», — подумал Пиппин. Он зевнул.

Древобородый немедленно повернулся к нему. — Хм, ха, хой, мой Пиппин! — сказал он, и остальные энты прекратили пение. — Я забыл о том, что вы торопливый народ. К тому же утомительно слушать непонятные речи. Можете спуститься. Я сообщил ваши имена Энтмуту, все энты видели вас и согласились, что вы не орки и что в старый список должна быть внесена новая строка. Мы пока не продвинулись дальше, но для Энтмута и это быстрая работа. Вы с Мерри можете погулять по лощине, если хотите. Вон там, у северного края, есть источник с хорошей водой, если вам нужно освежиться. До начала настоящего Мута нужно сказать еще несколько слов. Я отыщу вас и скажу, как продвигаются дела.

Он опустил хоббитов на землю. Прежде чем уйти, те низко поклонились. Этот поступок, казалось, очень позабавил энтов, судя по их бормотанию и блеску глаз, но вскоре они вернулись к делам. Мерри и Пиппин поднялись по тропе, идущей с запада, и заглянули в проем в изгороди. От краев лощины поднимались длинные, одетые деревьями склоны, а над ними, над макушками лиственниц самого дальнего кряжа, возвышалась острая белая вершина высокой горы. Слева, на юге, в серой дымке у горизонта терялся лес. Там вдали виднелось слабое зеленое мерцание, и Мерри предположил, что это роханские равнины.

— Интересно, где Исенгард? — поинтересовался Пиппин.

— Я не знаю точно, где мы, — ответил Мерри, — но это, вероятно, вершина Метедраса, а кольцо Исенгарда, насколько я припоминаю, лежит в разветвлении или в глубоком ущелье у оконечности гор. Вероятно, вот за тем большим хребтом. Посмотри, левее пика виднеется что-то вроде дыма или тумана.

— На что похож Исенгард? — спросил Пиппин. — Интересно, что могут сделать против него энты?

— Мне тоже интересно, — отозвался Мерри. — Исенгард – это кольцо скал или холмов с ровной площадкой внутри, посреди которой стоит остров или скала под названием Ортанк. Там башня Сарумана. В окружающей стене есть ворота, может быть, и не одни, и я думаю, что через них протекает река. Она берет начало в горах и течет через Роханский проход. Не похоже, чтобы энты могли взять такую крепость. Но они вызывают у меня странное чувство: мне почему-то кажется, что они совсем не такие безобидные и... ну... забавные, какими кажутся. Они кажутся медлительными, странными, терпеливыми и даже печальными, но я верю, что их можно разбудить. Если это случится, я не хотел бы быть на стороне их противников.

— Да! — согласился Пиппин. — Я понимаю, что ты имеешь в виду. Так старая корова, задумчиво жующая жвачку, отличается от нападающего быка – и превращение может произойти внезапно. Не знаю, сумеет ли Древобородый расшевелить их. Он-то наверняка считает, что сумеет. Только они этого не любят. Древобородый сам прошлым вечером раскипятился, но тут же опять загнал все внутрь.

Хоббиты повернули обратно. Голоса энтов по-прежнему поднимались и опускались. Солнце поднялось уже достаточно высоко, чтобы заглянуть через изгородь. Оно засверкало в вершинах берез и озарило северную сторону долины холодным желтым светом. Там хоббиты увидели маленький сверкающий источник. Они прошли по краю круглой лощины у подножия вечнозеленой изгороди – приятно было не спешить и ощущать ступнями прохладную траву, – и поднялись к воде. Немного попили – вода была чистой и холодной – и сели на поросший мхом камень, следя за игрой солнечных пятен на траве и за тенями облаков, пробегающими по дну лощины. А бормотание энтов продолжалось. Лощина стала казаться хоббитам диковинным и дальним уголком, вне их мира, за тридевять земель от всего, что они пережили. Их охватило огромное желание увидеть лица и услышать голоса своих товарищей, особенно Фродо, Сэма и Странника.

Наконец голоса энтов смолкли, и хоббиты увидели, что к ним в сопровождении другого энта направляется Древобородый.

— Хм, хум, вот и я, — сказал Древобородый. — Устали и заждались, а? Боюсь, вам придется потерпеть еще. С первой частью покончено. Но я должен еще кое-что объяснить тем, кто живет далеко от Исенгарда, и тем, кого я не успел повидать до Мута. После этого мы решим, что делать. Однако энты примут решение быстрее, чем обдумают все факты и события, с ним связанные. Бесполезно отрицать: мы еще долго пробудем здесь – пожалуй что и пару дней. Поэтому я привел вам товарища. Он живет неподалеку. Его эльфийское имя – Брегалад. Он говорит, что уже принял решение и ему незачем оставаться на Муте. Хм, ха, он среди нас самый торопливый энт. Вам придется поладить. До свидания! — Древобородый повернулся и ушел.

Брегалад некоторое время серьезно рассматривал хоббитов, а те смотрели на него, с интересом ожидая каких-нибудь проявлений «торопливости». Он был высок и казался одним из молодых энтов; кожа на его руках и ногах была гладкой и ровной, губы красновато-коричневыми, волосы серовато-зелеными. Он мог наклоняться и раскачиваться, как стройное деревце на ветру. Наконец он заговорил, и голос его, хоть и звучный, оказался выше и чище, чем у Древобородого.

— Хм, ха, друзья мои, прогуляемся! — пригласил он. — Я Брегалад – или Быстрый на вашем языке. Но это, конечно, лишь прозвище. Так меня зовут с тех пор, как я ответил «да» раньше, чем старший энт закончил свой вопрос. И пью я быстро, ухожу, когда остальные еще полощут бороды.

Он протянул хоббитам красивые руки с длинными пальцами. Весь день Мерри и Пиппин бродили с ним по лесу, распевая и хохоча, потому что Быстрый часто и охотно смеялся. Он смеялся, если солнце пробивалось из-за облаков, смеялся, когда подходили к ручью или речке: там он наклонялся и смачивал голову и ноги. Иногда он смеялся, заслышав шелест и шепот деревьев. Всякий раз, увидев рябину, он ненадолго останавливался, раскинув руки, и пел, кланяясь при этом.

К вечеру он привел хоббитов к своему дому. Это оказался всего-навсего покрытый мхом камень на зеленом берегу ручья. Вокруг него кольцом росли рябины и, как во всех энтских домах, журчал ручей. Они еще поговорили, пока на лес не спустилась тьма. Вдалеке по-прежнему слышались голоса Энтмута. Теперь они казались более глубокими и оживленными, и то и дело какой-нибудь высокий и торопливый молодой голос напевно перекрывал общий шум, а остальные умолкали. Рядом с хоббитами мягко, почти шепотом заговорил на их языке Брегалад. Хоббиты узнали, что он принадлежит к племени Корокожих и что земля, где он жил, подверглась опустошению. Это вполне объяснило его «торопливость».

— В моем доме росли рябины, — тихо и печально сказал Брегалад, — рябины, проклюнувшиеся из семян много лет назад, когда я был энтенком, в спокойном мире. Самые старые из них сажали энты, чтобы доставить удовольствие энтинкам. Но те смотрели с улыбкой и говорили, что знают, где цветы белее, а плоды богаче. И все же во всем их племени, племени Розы, для меня нет деревьев красивее. Так вот, эти рябины все росли и росли, и сень каждой из них уподобилась зеленому шатру, а ягоды по осени становились бременем, красой и дивом. В их кронах селились птицы. Я люблю птиц, даже когда они поднимают гомон; и рябины хватало на всех и еще оставалось. Но птицы вдруг озлились и стали жадными, они клевали деревья, бросали ягоды на землю и не ели их. Потом пришли орки с топорами и срубили мои деревья. Я пришел и выкликал их длинные имена, но они не затрепетали в ответ, они не слышали меня и не отвечали – они лежали мертвые.

О Орофарнё! Лассемиста! Карнемириё! О прекрасная рябина с белыми цветами И короной красной в волосах! Как сверкала ты весной между холмами, Как зимой краснели ягоды в ветвях! Как был мягок голос твой чудесный, И легка ажурная листва! Птицы леса пели тебе песни! Волосами ветер Запада играл! О рябина! Твои кудри ссохлись и опали, И разбросана твоя листва. Грустный ветер в мертвой роще стонет от печали, Им забыты песни и игра. О Орофарнё! Лассемиста! Гарнемириё!

Под мягкие звуки песни Брегалада, которая, казалось, на многих языках оплакивала гибель его любимых деревьев, хоббиты уснули.

Следующий день они тоже провели в обществе Брегалада, но не отходили далеко от его «дома». Большую часть времени они молча просидели в укрытии под берегом – ветер посвежел, облака потемнели и повисли ниже, солнце выглядывало редко, а вдали все поднимались и притихали голоса энтов на Муте, иногда громкие и сильные, иногда тихие и печальные, иногда быстрые, иногда медленные и торжественные, как на панихиде. Пришла вторая ночь, а беседа энтов под быстрыми облаками и редкими звездами продолжалась.

Начался третий день, хмурый и ветреный. На заре голоса энтов вдруг зазвучали очень громко и опять смолкли. Разгорался день. Ветер затих, атмосфера была проникнута ожиданием. Хоббиты заметили, что Брегалад внимательно прислушивается, хотя в низинке, где был его дом, сами они голосов энтов почти не различали.

Минул полдень; через разрывы в облаках били длинные желтые лучи солнца, повернувшего на запад, к горам. Неожиданно хоббиты осознали, что все странно затихло, лес замер в напряженном молчании. Ну конечно – голоса энтов смолкли. Что бы это значило? Брегалад стоял прямой, напрягшийся, глядя на север, в сторону Дерндингла.

И тут грянуло звонкое «Ра-хум-ра!» Деревья задрожали и согнулись, как под порывом ветра. Вновь наступило молчание, и зазвучал торжественный марш. Над раскатами барабанного грохота взлетали высокие и сильные голоса:

Мы идем, мы идем под гром барабанов: та-рунда рунда рунда рум!

Это шли энты, все ближе и громче звучала их песня:

Мы идем, мы идем с рогом и барабаном! Та-руна, руна, руна, рум!

Брегалад подхватил хоббитов и зашагал прочь от дома.

Вскоре они увидели приближающуюся колонну – по склону им навстречу большими шагами двигались энты. Впереди шел Древобородый, а за ним по два в ряд шагало в ногу более пятидесяти энтов, отбивая такт руками по бокам. Когда они подошли ближе, стал виден блеск их глаз.

— Хум, хум! Вот мы идем, гремят барабаны, вот мы идем наконец! — воскликнул Древобородый, увидев Брегалада и хоббитов. — Присоединяйтесь к Муту! Мы выступаем. Мы идем на Исенгард!

— На Исенгард! — многоголосо закричали энты. — На Исенгард!

На Исенгард! Пусть окружен он каменной стеной, Пусть крепок он, как сталь, и полон силы злой! Мы идем! Разобьем мы камень, словно воск! Мы идем! Нет сильней наших грозных войск! Потому что горят ветви и стволы. Мы идем на Исенгард, вестники судьбы.

Так они пели, держа путь на юг.

Брегалад с сияющими глазами кинулся к шеренге и пошел рядом с Древобородым. Старый энт пересадил хоббитов к себе на плечи, и те с бьющимися сердцами и высоко поднятыми головами гордо поплыли во главе поющего отряда. Хотя Мерри с Пиппином и ожидали чего-то подобного, их поразила перемена, произошедшая в энтах. Будто внезапно прорвался поток, долго сдерживаемый запрудой.

— А все-таки энты очень быстро приняли решение, верно? — заговорил Пиппин чуть погодя, когда пение на миг смолкло и слышались лишь ритмичные шаги и хлопки.

— Быстро? — переспросил Древобородый. — Хум! Да! Действительно. Быстрее, чем я ожидал. Я уже много лет не видел, чтобы они так разгорячились. Мы, энты, не любим горячки и никогда не горячимся, если не уверены, что наши деревья и жизнь в большой опасности. Такого в нашем лесу не случалось со времен войны Саурона с людьми Моря. Это учиненная орками зверская и бессмысленная вырубка деревьев – рарум, – которой нет оправдания, даже столь убогого, как поддержание огня, так разгневали нас, да предательство соседа, который должен был бы помочь нам. Колдунам следовало бы смекнуть, что к чему: они и смекнули. В эльфийском, энтском и человеческих языках нет проклятий под стать такому предательству. Долой Сарумана!

— Вы и правда разрушите врата Исенгарда? — спросил Мерри.

— Хм, хум, хо, а знаешь, могли бы! Вы, наверное, не знаете, до чего мы сильны. Быть может, вы слышали о троллях? Они ужасно сильные. Но тролли – лишь жалкое подобие, созданное врагом в Великой Тьме в насмешку над энтами, как орки – злая издевка над эльфами. Мы сильнее троллей. Мы – земная косточка. Если пробудить наш разум, мы способны раскалывать камень, как корни деревьев, только быстрее, куда быстрее! Если нас не срубят, не сожгут или не изведут колдовством, мы расколем Исенгард в щепки и превратим его стены в груду булыжников.

— Но ведь Саруман попробует остановить вас?