Две крепости

— Да, если ноги понесут нас, — отозвался Мерри, — и можно будет дышать.

— Да, — согласился Пиппин, — здесь очень темно и душно. Этот лес отчего-то напоминает мне старую комнату в Тукборо: огромный зал, где много поколений никто не передвигал и не менял мебель. Говорят, там долгие годы жил старый Тук, старел и дряхлел вместе с ней, и после его смерти, уже больше ста лет, там ничего не меняли. Как бы тебе объяснить: этот Древний Старец приходится мне прапрапрадедом. Но в этом лесу ощущение совсем другое. Смотри, какие сырые, длинные, неаккуратные пучки мха! А большинство деревьев наполовину покрыто старыми высохшими листьями, которые никогда не опадут. Неопрятно. Не могу представить себе, как все это выглядит весной, если она сюда приходит.

— Но уж солнце-то наверняка изредка заглядывает сюда, — заметил Мерри. — Не похоже на Мерквуд, как его описывал Бильбо. Там все было темно и черно, и жили мрачные существа. А здесь лишь сумрачно и до ужаса много деревьев. Нельзя представить себе, чтобы тут жили или надолго забредали сюда звери.

— Да, или хоббиты, — произнес Пиппин, — и мысль пройти через этот лес мне тоже не нравится. Вероятно, на сотни миль тут не найти еды. Что с нашими припасами?

— Дело плохо, — ответил Мерри. — У нас лишь два маленьких свертка с лембасом. — Они посмотрели на то, что осталось от эльфийского хлеба: кусочки, которых хватило бы едва на пять дней. И все. — И нет ни одежды, ни одеял, — продолжал Мерри, — ночью мы будем мерзнуть, куда бы ни пошли.

— Что ж, айда! Определимся по дороге, — сказал Пиппин. — Должно быть, уже давно утро.

Тут они заметили в стороне желтый свет: лучи солнца внезапно проникли сквозь полог леса.

— Оп-ля!— сказал Мерри. — Пока мы шли под деревьями, солнце, должно быть, скрывалось за облаками, а теперь снова вышло или поднялось достаточно высоко, чтобы заглянуть сюда через какой-нибудь просвет. Тут недалеко – пойдем, посмотрим!

Идти оказалось дальше, чем они думали. Местность по-прежнему круто поднималась и становилась все более каменистой. Постепенно свет набирал яркость, и вскоре хоббиты увидели перед собой каменную стену – склон холма или обрыв в конце отрога, протянувшегося от далеких гор. На этой стене не росли деревья, и солнечные лучи падали прямо на ее каменную поверхность. Ветки деревьев у подножия жестко топорщились, как будто тянулись к теплу. Если раньше все казалось дряхлым и серым, то теперь лес переливался богатством коричневых оттенков, а гладкая серо-черная кора походила на лощеную кожу. Стволы светились мягкой зеленью, словно молодая трава: они несли печать ранней весны или ее мимолетного виденья.

На каменной поверхности склона виднелось что-то вроде лестницы, возможно, естественной, созданной непогодой и временем, поскольку ступени были грубыми и неровными. Высоко вверху, почти на одном уровне с самыми верхними ветками, в скале темнело углубление. Там ничего не росло, кроме травы и бурьяна на самом краю, и стоял большой старый пень с двумя склоненными ветвями, чрезвычайно похожий на согбенного старика, греющегося на утреннем солнце.

— Поднимаемся!— весело крикнул Мерри. — Глотнем воздуха и осмотримся!

Цепляясь за камень, они принялись карабкаться на скалу. Если лестницу кто-то сделал, то для более крупных ступней и длинных рук, чем у хоббитов, а потому Мерри с Пиппином слишком увлеклись подъемом, чтобы заметить дивное исцеление полученных в плену ссадин и болячек и внезапный прилив бодрости и сил. Наконец они добрались до края углубления у самого подножия старого пня, запрыгнули на каменный карниз и повернулись спиной к холму, дыша полной грудью и глядя на восток. Хоббиты увидели, что углубились в лес всего на три или четыре мили: кроны деревьев спускались вниз, к равнине. Там, у самого края леса, поднимались высокие столбы черного дыма. Ветер гнал его в их сторону.

— Ветер меняется, — сказал Мерри, — он снова дует на запад. Здесь холодно.

— Да, — согласился Пиппин. — Боюсь, прояснилось ненадолго, и скоро все опять станет серым. Жаль! Этот дряхлый лес так меняется при солнце! Он мне почти понравился.

— Так Лес тебе почти понравился! Это хорошо! Ты необычайно любезен, — вдруг послышался странный голос. — Повернитесь и дайте мне взглянуть на ваши лица. Покамест вы оба мне не нравитесь, но не будем торопиться! Повернитесь! — Большие узловатые руки легли на плечи хоббитов и мягко, но настойчиво развернули их, а потом подняли.

Мерри и Пиппин вдруг поняли, что смотрят в диковиннейшее лицо. Оно принадлежало большой человекоподобной, а то и смахивающей на тролля фигуре самое малое четырнадцати футов ростом, очень крепкой, с длинной головой и совсем без шеи. Была ли она одета во что-то напоминающее серо-зеленую кору или это и впрямь была кора, судить было трудно. Но руки почти от самого ствола покрывала коричневая гладкая кожа, а на огромных ступнях было по семь пальцев. Нижнюю часть длинного лица скрывала окладистая борода, у корней густая и чем-то напоминающая прутики, у концов редкая и похожая на мох. Но хоббиты пока ничего этого не замечали и видели только глаза. Эти глубокие глаза осматривали их, медленно и величаво, но в то же время чрезвычайно проницательно. Глаза были карие, а в глубине их мерцало что-то зеленое. Впоследствии Пиппин не раз старался передать свое первое впечатление:

— За ними словно бездонный колодец, а в нем – столетия воспоминаний и долгих, медленных, упорных раздумий, но у поверхности искрится настоящее, словно солнце сверкает в листве у вершины огромного дерева или на рябящей поверхности очень глубокого озера. Не знаю, но мне показалось, будто что-то, что росло в земле – дремало, а то и просто существовало между корнями и листьями, между недрами земли и небом – внезапно проснулось и рассматривает вас с неспешным любопытством, какое приходит с бесконечными годами.

— Хрум, хум, — пробормотал великан глубоким низким голосом, похожим на звук большого деревянного инструмента, — очень странно! Не нужно торопиться, вот мой девиз. Но если бы я увидел вас раньше, чем услышал ваши голоса – они мне понравились: приятные, тоненькие, напомнили мне что-то такое, что я не смог вспомнить, – так вот, если бы я увидел вас раньше, чем услышал, я растоптал бы вас, приняв за маленьких орков, и лишь потом обнаружил бы свою ошибку. Какие же вы странные! Корень и ветка, очень странные!

Пиппин, еще не оправившийся от изумления, не чувствовал испуга. Под взглядом этих глаз он испытывал лишь любопытство, но совсем не страх. — Кто вы, скажите на милость? — спросил он. — И откуда?

В древних глазах промелькнуло странное выражение – этакая настороженность; глубокие колодцы закрылись. — Хрум! Я энт – по крайней мере, так меня называют. Да, энт – вот какое слово. Одни называют меня Фангорн, другие – Древобородый. Древобородый подойдет.

— Энт?— переспросил Мерри. — А что это? Как вы сами себя называете? Как ваше настоящее имя?

— Ху, ху!— ответил Древобородый. — Ху! Это в двух словах не объяснишь! Не спеши! Я здесь спрашиваю. Вы на моей земле. Кто вы такие, хотел бы я знать. Не могу разобрать. Вас нет в старых списках, что я заучил в молодости. Но это было много-много лет назад, и с тех пор могли появиться новые списки. Посмотрим, посмотрим! Как же это?

Учи список живых существ. Вначале назови четыре свободных народа. Старше всех эльфы, дети эльфов. Гном роется в горах, дом его темен. Энт рожден землей и стар, как горы. Люди смертны, они хозяева лошадей.

— Хм, хм, хм.

Бобер строит, олень скачет, Медведь охотится за медом, кабан – борец, Псы голодны, зайцы пугливы...

— Хм, хм.

Орел в вышине, бык на пастбище, У лося корона из рогов, Ястреб же всех быстрее, Лебедь всех белее, змея всех холоднее...

— Хум, хм... Хум, хм, как же дальше? Рум, тум, рум, тум, румти тум, тум. Это был длинный список. Но вас там не было.

— Нас никогда не оказывается в старых списках и старых сказках, — сказал Мерри. — Но мы существуем уже очень давно. Мы хоббиты.

— Почему бы не дописать новую строчку? — спросил Пиппин.

Хоббиты малы ростом, они живут в норах.

Поставьте нас за четырьмя племенами, сразу после людей, Рослого народа, и все будет правильно!

— Хм! Неплохо, неплохо, — сказал Древобородый. — Годится. Стало быть, вы живете в норах? Прекрасно подходит. Но кто назвал вас хоббитами? Слово не похоже на эльфийское. А ведь все старые слова придумали эльфы: они все начали.

— Никто не называет нас хоббитами, кроме нас самих, — ответил Пиппин.

— Хум, хм! Ну, ну! Не спешите! Вы сами зовете себя хоббитами? Но зачем же рассказывать об этом первому встречному? Если зазеваетесь, сболтнете свои настоящие имена.

— Мы не делаем из них тайны, — сказал Мерри. — Кстати, я Брендибак, Мериадок Брендибак, хотя большинство зовет меня просто Мерри.

— А я Тук, Перегрин Тук, но обычно меня зовут Пиппин или даже Пип.

— Хм, а вы, я вижу, торопыги, — заметил Древобородый. — Вы оказали мне честь доверием, но не всегда будьте такими. Понимаете, есть энты и энты; вернее, есть энты и существа, похожие на энтов, но не энты. Если угодно, я буду вас звать Мерри и Пиппин – славные имена. Но я не собираюсь сообщать вам свое настоящее имя, по крайней мере пока. — В глазах великана мелькнуло странное насмешливое выражение. — Это займет слишком много времени: мое имя непрестанно растет, а лет мне много, очень много, поэтому мое имя похоже на рассказ. Подлинные имена раскрывают историю того, чему даны, – во всяком случае, в моем языке, в староэнтском, как вы бы сказали. Это прекрасный язык, но нужно очень много времени, чтобы сказать на нем что-нибудь, поэтому мы помалкиваем. А говорим только, если дело стоит того, чтобы потратить время – и немалое! – на рассказ и на то, чтобы его выслушать.

А теперь скажите-ка, – тут глаза Древобородого стали очень яркими и «устремились в настоящее»; они, казалось, уменьшились и стали острее, – что происходит? Что вы здесь делаете? Я могу слышать и видеть (и чуять и чувствовать) очень многое из... из... из... а-лалла-лалла-румба-каманда-линд-ор-бурумё. Прошу прощения, это – часть нашего названия того, о чем я хотел сказать. Не знаю, как это назвать на других языках... ну, знаете, то, где мы стоим... где я стою, и любуюсь прекрасным утром, и думаю о солнце, и о траве под деревьями, и о лошадях, и об облаках, и о расцвете мира. Что происходит? Что поделывает Гэндальф? И эти – бурарум, — энт издал глухой рокочущий звук, похожий на звук большого органа, — как их... орки и юный Саруман в Исенгарде? Я люблю новости. Но не спешите.

— Происходит многое, — сказал Мерри, — так что даже если бы мы старались спешить, все равно пришлось бы рассказывать очень долго. Но вы сами не велите торопиться. Нужно ли так сразу все выкладывать? Не будет ли неучтиво с нашей стороны сперва поинтересоваться, что вы хотите делать с нами и на чьей вы стороне? И знакомы ли вы с Гэндальфом?

— Да, знаком. Это единственный колдун, которому действительно есть дело до деревьев, — сказал Древобородый. — А вы его знаете?

— Да, — печально ответил Пиппин, — знали. Он был нашим большим другом и предводителем.

— Тогда я могу ответить на другие ваши вопросы, — сказал Древобородый. — Без вашего согласия я ничего не собираюсь с вами делать – в смысле «причинять». Но нам придется кое-что сделать вместе. Я ничего не знаю о сторонах. Я иду своим путем, но, может быть, ненадолго наши дороги совпадут. Однако вы так говорите о мастере Гэндальфе, будто его история завершилась.

— Да, — печально сказал Пиппин, — история продолжается, но Гэндальф в ней больше не участвует.

— Ху, ну, ну! — прогудел Древобородый. — Хум, хм, хм, ну... — он помолчал, глядя на хоббитов. — Хум, хм, ну, я не знаю, что сказать. Говорите вы!

— Если хотите услышать больше, пожалуйста, — сказал Мерри, — но это потребует времени. Не опустите ли вы нас на землю? Может, посидим вместе на солнышке, пока оно не спряталось? Вы, наверное, уже устали держать нас.

— Хм, устал? Нет, не устал. Я нелегко устаю и никогда не сижу. Я не очень-то, хм, гибкий. Но глядите-ка – солнце и впрямь уходит. Давайте уйдем с этого... как, вы сказали, оно называется?

— Холм? — предположил Пиппин.

— Выступ? Уступ? — предположил Мерри.

Древобородый задумчиво повторил: — Холм. Да, верно. Но это слишком торопливое слово для того, что стоит здесь с тех самых пор, как возникла эта часть света. Ну, неважно. Пойдемте-ка отсюда.

— Куда? — спросил Мерри.

— В мой дом или в один из моих домов, — ответил Древобородый.

— А это далеко?

— Не знаю. По-вашему, может быть, далеко. Но какое это имеет значение?

— Видите ли, мы лишились всех своих пожитков, — сказал Мерри. — И еды у нас почти нет.

— О! Хм! Пусть это вас не тревожит, — ответил Древобородый. — Я угощу вас напитком, который позволит вам зеленеть и расти долго, очень долго. А если вы решите расстаться со мной, я могу доставить вас куда угодно за пределами моей страны, по вашему выбору. Идемте!

Мягко, но крепко держа хоббитов на сгибах рук, Древобородый поднял и опустил сначала одну большущую ногу, потом другую и двинулся к краю выступа. Его пальцы, похожие на корни, цеплялись за камни. Осторожно, неспешно переступая со ступеньки на ступеньку, он спустился в лес.

И тотчас перешел на широкий решительный шаг, все больше углубляясь в лес, но не отдаляясь от ручья и неуклонно поднимаясь к горным склонам. Большинство деревьев, казалось, спало или же обращало на энта не больше внимания, чем на любое прохожее существо, однако были такие, что вздрагивали или приподнимали ветви над головой Древобородого, когда тот приближался. На ходу энт все время разговаривал сам с собой, и речь его напоминала бесконечно струящийся поток мелодичных звуков.

Хоббиты некоторое время молчали. Они, как ни странно, чувствовали себя в безопасности, удобно, и им было о чем подумать и чему удивиться. Наконец Пиппин снова решился заговорить.

— Древобородый, можно, я вас кое о чем спрошу? Почему Келеборн предостерегал нас от вашего леса? Он сказал: не подвергайте себя риску заблудиться в нем.

— Хм, он так сказал? — пророкотал Древобородый. — Я сказал бы то же самое, если бы вы шли другим путем. Не рискуйте заходить в леса Лаурелиндоренана! Так его когда-то называли эльфы, но теперь сократили название: Лотлориен зовут они его. Возможно, они правы: быть может, их лес увядает, а не растет. Долина Поющего Золота – вот чем он был когда-то. А нынче это Цветок Сна. Ах, да что там! Однако, это странное место, дорога туда открыта не всякому. Удивительно, что вы вышли оттуда, но еще удивительнее то, что вы вошли туда: такого не случалось с чужеземцами уже много лет. Это странная земля.

Да и эта тоже. Здесь люди повывелись. Да, повывелись. Лаурелиндоренан линделорендон малинорнелион орнемалин, — тихо пробормотал он. — Я думаю, они ушли из здешнего мира. И этот край, и все, что лежит за пределами Золотого леса, сильно изменились с той поры, когда Келеборн был молод. И все же: Таурелиломёа-тумбалеморна Тумбалетаурёа Ломёанор, [1] — так они обычно говорили. Мир изменился, но кое-где они по-прежнему подлинные.

— Что это значит? — спросил Пиппин. — Кто подлинные?

— Деревья и энты, — ответил Древобородый. — Я сам не понимаю всего, что происходит, поэтому и вам не могу объяснить. Некоторые из нас остаются истинными энтами и по нашим меркам довольно резвы, но многие становятся сонливыми, деревенеют, как вы сказали бы. Большинство деревьев, конечно, это просто деревья, но многие лишь дремлют. Другие вовсе не спят, а третьи, их очень мало, постепенно превращаются в энтов. Так продолжается все время.

Когда такое происходит с деревом, оказывается, что у некоторых деревьев середка гнилая. Это не имеет отношения к древесине, я не о том. Встарь я знавал славные ракиты в низовьях Энтвоша – увы, их давным-давно нет! Они были совершенно пусты внутри, просто распадались на куски, но оставались спокойными и любезными, как юная листва. А вот в долинах близ гор есть деревья, которые звучат, как колокол, но совсем гнилые внутри. И, кажется, их становится все больше. Когда-то в этом краю попадались очень опасные места. Кое-где еще сохранились совсем черные острова.

— Как Старый лес на Севере, да? — спросил Мерри.

— Да, да, вроде того, но много хуже. Я не сомневаюсь, что на северные земли легла тень Великой Тьмы. А здесь у нас есть долины, где Тьма никогда не бывала, и деревья там старше меня. Мы делаем, что можем. Мы отгоняем чужеземцев и сорвиголов, а еще учим и воспитываем, ходим и сеем.

Мы, старые энты, – пастухи деревьев. Нас осталось мало. Говорят, овцы делаются похожи на своих пастухов, а пастухи – на овец, но медленно, и никто из них не живет долго. Между энтами и деревьями сходство возникает быстрее и более близкое, и они бок о бок идут через века. Ибо энты больше походят на эльфов: они меньше заняты собой, чем люди, и лучше проникают в суть вещей. И однако энты больше похожи на людей, они переменчивее эльфов и быстрее меняют окраску, так сказать.

Некоторые из моих родичей теперь очень похожи на деревья, и нужно что-то очень важное, чтобы разбудить их. И говорят они лишь шепотом. Но некоторые из моих деревьев научились сгибать ветви, а многие – разговаривать со мной. Конечно, это эльфы первые взялись будить деревья, учить их говорить и сами учиться языку деревьев. Они очень хотели говорить со всеми, древние эльфы. Но потом пришла Великая Тьма, и они уплыли за Море или убежали в далекие долины и спрятались там, и сложили песни о днях, которые больше не вернутся. Никогда. Да, да, когда-то давно отсюда до гор Луне стоял сплошной лес, а это была лишь восточная его оконечность.

Какие это были дни! Было время, когда я мог целый день ходить и петь и слышал только эхо собственного голоса в холмах. И леса были подобны лесам Лотлориена, только гуще, сильнее, моложе. А благоухание! Я целыми неделями только и делал, что вдыхал эти ароматы.

Древобородый замолчал. Он шел широким шагом, но его огромные ноги ступали беззвучно. Потом он вновь что-то забормотал, и постепенно бормотание перешло в песню. Вскоре хоббиты начали разбирать слова.

По ивовым лугам Тасаринана я бродил весной. Ах! Картины и ароматы нан-тасарионской весны! И я говорил, что это хорошо. Я бродил летом в вязовых лесах Оссирианда! Ах! Свет и музыка лета у семи рек Оссира! И я думал, что это лучше всего. К берегам Нельдорета я пришел осенью. Ах! Золотое и багряное сияние листьев Осенью в Таур-на-Нельдоре! Это превосходило мои желания! К сосновым лесам на нагорьях Дортониона я поднялся зимой. Ах! Ветер, белизна и чернеть ветвей в зимнем Ород-на-Тоне! Голос мой поднимался и пел в небе. А теперь все эти земли погребены. Я пошел в Амбарон, в Таураморну, в Алдаломе. В мою собственную землю, в страну Фангорн, Где корни длинны, А годы лежат толще листьев В Тауреморналомё.

Он умолк и зашагал дальше, и во всем лесу не было слышно ни звука.

День завершался, и стволы деревьев окутала тьма. Наконец хоббиты с трудом разглядели впереди крутой темный подъем: они подошли к подножию гор, к зеленому основанию высокого Метедраса. Рожденный высоко в горах из чистых ключей, прыгая с уступа на уступ, им навстречу шумно бежал по склону юный Энтвош. Справа от ручья тянулся длинный косогор, покрытый серой в сумерках травой. Здесь не росли деревья, и ничто не загораживало небо; в разрывах между облаками уже сверкали звезды.

Древобородый поднимался по склону, не сбавляя шага. Вдруг хоббиты увидели впереди широкий проем. По сторонам от него, как живые столбы, стояли два больших дерева, но ворот не было, лишь перекрещенные и переплетенные сучья. Когда старый энт приблизился, деревья подняли ветви, и их кроны затрепетали и зашелестели – это были вечнозеленые деревья, и их листья, темные и глянцевые, поблескивали в сумерках. За деревьями открылась широкая ровная площадка, напоминающая пол огромного зала, врезанного в бок холма. По обеим сторонам на пятьдесят футов с лишним мало-помалу поднимались скалы, а вдоль каждой стены стояли ряды деревьев, которые были тем выше, чем дальше от входа.

На дальнем краю вставала отвесная скальная стена, но у подножия она неглубоко прогибалась, образуя что-то вроде ниши с полукруглым сводом – единственным в зале, если не считать ветвей деревьев, которые в его глубине осеняли всю площадку, оставляя лишь широкий открытый проход в середине. Маленький ручеек, сбегая со скал, со звоном падал вдоль отвесной кручи и серебристыми каплями проливался перед нишей, образуя что-то вроде тонкого полога. Вода собиралась в каменной чаше среди деревьев и, переливаясь через край, текла вдоль открытой дорожки к выходу из зала, чтобы присоединиться к Энтвошу в его путешествии по лесу.

— Хм! Вот мы и пришли! — обрадовался Древобородый, нарушая долгое молчание. — Я принес вас сюда за семь тысяч энтских шагов, но сколько это будет в мерах вашей земли, не знаю. Как бы ни было, мы у подножия Последней горы. Часть названия этого места на вашем языке звучала бы как Родниковый зал. Я люблю его. Мы останемся здесь на ночь. — Он поставил хоббитов на траву между рядами деревьев и повел их к большой арке. Теперь хоббиты заметили, что Древобородый при ходьбе почти не сгибал колен, но шаг у него был чрезвычайно широкий. Вначале он ставил на землю большие пальцы (они действительно были большими и очень широкими), а потом уже всю ступню.

На миг Древобородый остановился под дождем из падающих капель и глубоко вдохнул, потом рассмеялся и прошел внутрь. Там стоял большой стол, но стульев не было. В глубине ниши уже сгустилась тьма. Древобородый поднял два больших кувшина и поставил их на стол. Казалось, они были полны воды, но великан подержал над ними руки, и кувшины тотчас засветились – один золотым, другой насыщенным зеленым светом. Это свечение рассеяло полутьму, точно сквозь полог молодых ветвей пробилось летнее солнце. Оглянувшись, хоббиты заметили, что деревья во дворе тоже засветились, вначале слабо, но быстро разгораясь, пока каждый лист не налился сиянием, золотым, зеленым или медно-красным, а стволы не стали походить на колонны, высеченные из светящегося камня.

— Ну, ну, теперь можно еще поговорить, — сказал Древобородый. — Я думаю, вы хотите пить. А может, и устали. Выпейте это! — Великан отошел в глубину ниши, и хоббиты увидели там несколько высоких каменных кувшинов с тяжелыми крышками. Древобородый снял одну из крышек и большим ковшом наполнил три чашки, одну очень большую и две поменьше.

— Это дом энта, — сказал он, — и, боюсь, в нем нет сидений. Но вы можете сидеть на столе. — Подхватив хоббитов, он усадил их на огромную каменную плиту в шести футах над землей. Там они и сидели, покачивая ногами и прихлебывая питье.

Оно очень напоминало воду – ту, что они пили из Энтвоша у границ леса, – и все же в нем присутствовал какой-то аромат или привкус, не поддающийся описанию: он был слабым, но напомнил хоббитам запах далекого леса, принесенный прохладным ночным ветром. Вскоре сказалось действие напитка: от пальцев ног по всему телу медленно разлились живость и бодрость – до самых корней волос. И впрямь, хоббиты почувствовали, как волосы у них на голове поднялись и зашевелились, пошли в рост, закудрявились и легли волнами. Что же касается Древобородого, то вначале он опустил ноги в бассейн за аркой, потом одним длинным медленным глотком осушил большую чашу. Хоббитам показалось, что он припал к ней навсегда.

Наконец энт поставил чашу. — Ах-ха!— вздохнул он. — Хм, хум, нам теперь легче будет разговаривать. Вы можете сидеть на полу, а я лягу – это не позволит напитку ударить в голову и усыпить меня.

Справа в нише стояло большое ложе на низких, всего пару футов высотой, ножках, устланное толстым слоем сухой травы и папоротника. Древобородый (едва заметно согнувшись посередине) очень медленно опускался на эту кровать, пока не улегся во весь рост, заложив руки под голову. Он устремил взгляд на потолок, где мелькали светлые пятна, словно листва трепетала на солнце. Мерри и Пиппин сели рядом с энтом на подушки из травы.

— Теперь рассказывайте свою историю, но не торопитесь!— сказал Древобородый.