– Открыто, тяните, – послышался холодный, хрустально-чистый голос.
Серега потянул за ручку – и отпрянул, увидев в недрах кожаного, пахнущего бензином багажного отделения огромного черного «немца». Ящик пива тут тоже имел место быть, Серега сразу заметил, что это темное «Клинское», его любимый сорт, однако больно страшен был сторож, охраняющий это сокровище.
Серега беспомощно повернул голову. Черт побери, как заболела она от этого простейшего движения! Каким тяжелым комом подпер горло желудок!
– Да не бойтесь! – презрительно произнесла дамочка. – Собака спит. Разве вы не видите?
И в самом деле – черный пес спал. Очень крепко – лапы его чуть подергивались. Наверное, он видел во сне, как бросается на алкаша, посмевшего открыть хозяйскую машину, ну, алкаш наутек, однако пес гонит его, гонит, потом валит с ног мощным прыжком, и вот уже в дряблое горло воришки вонзаются белые влажные клыки…
И все же бывают в жизни ситуации, когда страх смерти отступает перед страхом злейшего похмелья (хотя это, похоже, одно и то же). Серега стиснул зубы и одним рывком вынул из машины ящик. «Немец» даже не шевельнулся.
Серега подтащил ящик к дамочке и едва не выронил, но все же смог осторожно опустить наземь.
– Да пейте, я же вам сказала! – нетерпеливо велела она.
Серега был человек управляемый. Он достал бутылку, сбил пробку о край ящика, вылил пиво в раскаленное, сухое горло. Так же поступил со второй. С третьей… Потом сбился со счета, однако, когда очнулся, в ящике оставалась только одна бутылка с крышкой.
Серега, недоумевая, посмотрел сперва на нее, потом с неловкостью – на свою благодетельницу. Она никак не возражала против такого истребления «Клинского». Стояла, втянув голову в плечи (утро выдалось холодное, мглистое, словно не апрель на дворе, а сырой октябрь), смотрела исподлобья равнодушным взглядом. Вроде бы она была совершенно спокойна, только сигарета так и сновала из одного угла рта в другой. И эти движения будто закручивали, втягивали в себе окружающее пространство. Посмотрел-посмотрел на них Серега, побарахтался-побарахтался и вдруг (именно вдруг, это произошло под волшебным действием живительного напитка!) сообразил, отчего джип показался ему знакомым. Он уже видел его во дворе лечебницы, несколько раз видел. Бегал туда-сюда, а джип стоял вот так же, у сарая, поблескивая тонированными стеклами, и непонятно было, есть там, внутри, кто-то или нет. Создавалось впечатление, что хозяин присмотрел здесь бесплатную и безопасную стоянку. Задвинул машинку в укромный уголок, а сам пошел по своим делам. Хотя какие могут быть дела в такой дыре, как Ветеринарная улица, у владельца такой машины, как этот джип, Серега просто не понимал. А впрочем, не его это дела, он и не думал ни о чем до сей минуты. А сейчас вдруг до него дошло – не эта ли красотка с ледяным гипнотизирующим взглядом приезжала сюда и раньше? Ставила машину, уходила… Куда? Ну, скажем, на свиданку к любовнику.
Очень кстати Серега вспомнил также, что доктор Никита Иваныч Карбышев имеет привычку бесследно исчезать со своего рабочего места. Тогда на приеме оставалась одна Тамара Федоровна, а она такая копуша и болтушка, надо или не надо, заводит пустые разговоры с больными, обожает выслушивать истории про их любимцев, а людей ведь хлебом не корми, только дай потрепаться, какое их Барсик, Мурзик, Мурка, Сильва, Джина, Малыш, Сайнтифик (ей-богу, был мраморный дог с такой кликухой, Серега сам ассистировал, когда ему купировали уши!) необыкновенное существо. Никита Иваныч появлялся не меньше чем через полчаса с загадочным видом и блуждающим взглядом, словно после двухсот граммов, не меньше. Однако от него не пахло ничем, кроме классической лизоло-денатуратной смеси, и то лишь от халата, а потому версия о тайных попойках отметалась в зародыше. И вот сейчас Серегу вдруг осенило: а что, если доктор Карбышев бегал на свиданки к этой Снежной королеве? В тонированные стекла джипа сколько ни заглядывай, не увидишь, кто и с кем там трудится на заднем сиденье. А дурное дело – не хитрое, подумаешь, начать и кончить, за полчаса вполне можно управиться, и не раз!
Запросто у них мог быть роман. Но что же дамочке в таком случае надобно от Сереги? Уж не поссорилась ли она с любовничком и не надумала ли попросить, чтобы он их помирил? А может быть… Может быть, мысленно хохотнул Серега, она желает заменить доктора санитаром?
Эта мысль раззадорила его, заставила выгнуть бровь колесом и бросить на незнакомку весьма выразительный взгляд. Но его опять затянуло в черные пугающие омуты, и Серега малость поубавил пыла.
– Вам теперь легче? – спросила она так равнодушно, словно поинтересовалась, сметет ветром вон тот конфетный фантик, валяющийся на обочине, или нет. – Можете поговорить со мной?
Серега кивнул, размышляя, удобно ли допить последнюю бутылку сейчас или все же подождать, пока она выскажется.
– Очень хорошо. – Дамочка сунула руку в карман, а когда вновь извлекла ее, меж тонкими пальцами парусила-трепыхалась пятисотрублевая бумажка.
– Это только начало, – сказала рыжая дамочка, гипнотизируя Серегу. – И если вы поведете себя по-умному, получите еще два раза по столько. А пока ответьте мне на один вопрос: это правда, что в вашем сарае содержат собаку с подозрением на бешенство?
Какое-то мгновение Серега, завороженный огромностью суммы, которую вполне мог получить, если «поведет себя по-умному», не в силах был ни говорить, ни думать. Потом в голову начали стучаться размышления на тему, что в ее понимании значит – вести себя «по-умному». Надо полагать, делать то, что она хочет. И для начала ответить на вопрос. Он и ответил:
– Точно, бешеная собачка! Голову кособочит, от воды шарахается, извращенный аппетит у нее – ну, железо, доски грызет, а нормальной пищи брать не хочет. Скоро слюной начнет исходить, потом паралич глотки – и все, капец. Доктор говорит, завтра или послезавтра придется ее того-этого, на свалку истории, так сказать. Один разряд – и нету собачки, все просто и гуманно.
– Завтра, говорите? – усмехнулась дамочка. – Надо же, как я угадала. А теперь скажите, сколько времени должна проболеть собака, чтобы стать смертельно опасной и заразить человека или другое животное? Две-три недели, я читала в справочнике. Это так?
Серега кивнул.
– Хорошо, – удовлетворенно произнесла она и выпустила из пальцев купюру. Ее непременно унесло бы ветром, да Серега оказался гораздо проворнее.
– Ну что, поможете мне? – спросила она, наблюдая, как он засовывает денежку в левый внутренний карман.
– А что надо делать? – заосторожничал Серега, ощущая легкую приятную теплоту напротив сердца и прикидывая, что синица в руке вполне стоит журавля в небе. Полторы тысячи – это сумма почти нереальная по своей огромности. Пятьсот рублей еще как-то воспринимались: например, если подсчитать, сколько на нее можно купить бутылок пива, или водки, или даже один коньяк, а потом, может, останется еще и на закуску. А полторы тысячи… Да он целый месяц вкалывает за такие деньги, а тут – получить их через минуту. Нет, вряд ли. Как-то неправдоподобно, честное слово. – Что делать, спрашиваю?
Она еще несколько мгновений смотрела на него молча, то сужая, то расширяя зрачки, а потом ответила на вопрос. Сказала,
Серега, выслушав ее, на изрядное время лишился дара речи. Не скоро смог разлепить губы:
– Ни хрена из дома пишут! А зачем вам это нужно?!
Она промолчала, рассеянно водя глазами по двору. Затем опять сунула руку в карман и достала три новехонькие розово-сиреневые пятисотрублевые бумаженции.
– Я несколько дней здесь провела, присматривалась, – сказала она равнодушно и задумчиво. – Выбирала человека, который мне поможет. Вообще-то, думаю, за такие деньги согласится каждый: и этот долговязый доктор Карбышев, и болтушка Хомякова, и шофер ваш, как его, Сомов, что ли? Дело-то никакое… На вашей кандидатуре я остановилась лишь потому, что загадала: обращусь к тому, кто первым попадется мне сегодня на глаза.
– Но зачем?! – завопил Серега. – Зачем?
Тонкие пальчики резко стиснули деньги и потянулись к карману куртки.
– Ладно, черт с вами! – мученически завел глаза Серега. – Не хотите отвечать – дело ваше. Сделаю, как скажете.
И он сделал. Это оказалось проще, чем представлялось сначала, совсем не страшно. Ну и, конечно, трепет разноцветных знамен богатого государства очень его воодушевлял.
Дамочка же держалась с прежним хладнокровием. Было видно, что она все свои действия очень хорошо продумала, может быть, даже отрепетировала.
Черный пес спал как сурок. Он даже не вздрогнул, когда дамочка поцарапала ему морду – причем довольно сильно поцарапала.
«Интересно, чем она его накачала?» – подумал тогда Серега. А впрочем, это было совсем неважно.
Наконец все дело было сделано. Дамочка честно расплатилась с ним и открыла водительскую дверцу своего шикарного джипа. Уже занесла ножку – залезть в кабину, как вдруг обернулась к Сереге.
– Ну, так и быть, – молвила снисходительно. – Чтоб вы не мучились и не воображали всяких ужасов, скажу, в чем дело. Этого пса я ненавижу, а он ненавидит меня. Мне, знаете, хоть скафандр надевай для защиты от этой твари. А муж его просто обожает, говорит, только этот сукин сын его понимает. Ни за что не хочет с ним расставаться, хоть я ему каких только ультиматумов не предъявляла. Ну вот я и хочу с ним покончить, вы понимаете? Причем я не могу его втихую увезти и продать собачникам. Муж будет тосковать. Я же хочу, чтобы он эту псину поганую возненавидел. Если от нее будет исходить опасность – возненавидит. Ясно? До свидания!
Она ловко вскочила в кабину, захлопнула дверцу, более не взглянув на Серегу, и джип вылетел за ворота, увозя спящего черного пса, о котором теперь Серега думал примерно с теми же чувствами, как о четвертом реакторе Чернобыльской АЭС. Ну а какие чувства вызывала у него дамочка, это и вообще описать невозможно. Если бы он был поэтом, то непременно придумал бы вот какое сравнение: она решила вскипятить чайник на краю жерла извергающегося вулкана. Но Серега не был поэтом и вообще не страдал избытком воображения, а потому он просто-напросто решил, что эта дамочка, владелица шикарного джипа, чокнутая. Спятила бабенка от избытка деньжат в карманчике.
Ну что ж, такое бывает, редко, но бывает. Да ладно, спасибо ей, дуре бешеной!
Честно говоря, Серега не утруждал себя воспоминаниями об этом случае. Ему было глубоко плевать, удалось-таки заразить черного «немца» или нет. Однако примерно через полгода случайно, в совершенно никчемном разговоре, он услышал: по городу-де болтают о целой эпидемии бешенства. Именно от бешенства умер знаменитый человек, владелец нескольких ночных заведений, «новый русский», а вернее – «новый татарин» Алим Абдрашитов, а собачка, его покусавшая, сбежала невесть куда. Может, так до смерти и шарахалась по помойкам и задворкам, цапала домашних и бродячих псов, подвергала страшной опасности и животных, и людей.
При этом известии что-то нехорошее заскреблось в голове у Сереги. Он тужился, пытаясь понять причину беспокойства, потом вспомнил. Придя домой, достал старые газеты (сам Серега их давно уже не покупал, не по карману ему это было, однако посетители лечебницы – люди, имеется в виду, – частенько оставляли газетки в приемной, Серега их прочитывал от корки до корки и не один раз, а потом долго хранил) и нашел одну пакостную статеечку. Речь шла о скандальном шоу «голубых» в ночном клубе «Бойфренд», но Серега так и впился глазами в фотографию. Там был изображен толстый мужик, татарин, этот самый нынешний покойник, Абдрашитов, хозяин «Бойфренда». А рядом с ним – его компаньонка и любовница (как явствовало из подписи). Мадам Гуляева, так назвали ее.
Так вот эта самая мадам Гуляева и была та рыжая чокнутая, которая заразила черного «немца» от бешеной дворняги!
Узнав ее на фотографии, Серега надолго скукожился. С тех пор его почему-то постоянно внутренне познабливало. И улучшению его настроения, а также внутреннего климата отнюдь не способствовало новое появление мадам Гуляевой в клинике. Причем ровнехонько через год после того, первого, незабываемого. И, что характерно, она опять интересовалась бешенством. Странно было только, что она появилась в сопровождении какого-то хмыря, чьи карманы были также набиты такими же денежными знаками. И это странное совпадение донельзя встревожило Серегу…
Родион Заславский
Апрель 2001 года, Северо-Луцк
Они целый день были не в себе. Говорили, планировали, до мельчайших деталей обсуждали, как вести себя вечером, – не то чтобы ждали неприятных неожиданностей, но оба понимали: такую игру начали, где всякое может случиться; и все же при этом каждого не оставляли воспоминания о случившемся днем, не оставляли одинаковые мысли: «Как же мы все угадали! Как все угадали!» И не могли прийти в себя от своей пугающей проницательности, и не очень-то представляли себе, что теперь с ней делать, как расхлебывать ее последствия.
Строго говоря, Родион в данном случае скромно представлял себя той самой мухой, о которой некогда упомянул баснописец Дмитриев (а вовсе не дедушка Крылов, как принято считать!):
Потому что еще там, в Нижнем, в тихом уголке, который удалось-таки сыскать в этой шумной пивнушке «У Ганса», едва выслушав сумбурные доводы Васьки Крутикова (в пересказе Родиона) и его собственные осторожные выводы, Ольга сразу назвала единственный реальный способ, которым Надежда могла добиться своего. Это если допустить, что ей и впрямь взбрело в голову осуществить такое осторожное – и в то же время рискованное, расчетливое – и безрассудное, медлительное – и зыбкое, словно трясина, убийство.
Привезти усыпленного пса в ветлечебницу, где содержалась собака, у которой подозревали бешенство. Подкупить санитара, да так, чтобы он не побоялся взять палку, намотать на нее клок ваты, заставить пса открыть пасть и намочить вату его слюной. Потом Надежда, очевидно, поцарапала морду спящему Роджеру и щедро измазала царапину слюной, сымитировав укус. Голова – самое опасное место, зараза проникает мгновенно. Ну а потом настала очередь Алима, которого любимый пес рано или поздно должен был укусить.
Так это было? Неужели так? И она решилась? Неужели решилась?!
Им было до того трудно поверить в нечто подобное, что, обсуждая детали и предполагаемого убийства, и будущей поездки в Северо-Луцк (отправиться туда Ольга согласилась быстрее, чем ожидал Родион, одновременно и обрадовав, и огорчив его своим решением: ведь он понимал, что согласилась она не ради возможности подольше побыть в его обществе, а только из-за денег, обещанных ей в любом случае), они то и дело перебивали друг друга снисходительными замечаниями типа: «Нет, этого не могло быть! Ну разве что как предположение слабенько проходит!» – или: «Разумеется, это все наши домыслы, но, раз впереди светит недурной куш, почему бы не поиграть в мыслительные кроссворды?» И они играли, в самом деле не принимая всерьез ни одного своего вывода. Не описать, что с ними стало, когда этот бомжеватый Серега фактически подтвердил почти все! А уж когда он начал уверять, что Ольга – та самая женщина, которая заплатила ему за возможность заразить черного пса бешенством…
Родион больше всего жалел об одном: что до отъезда не познакомил Ольгу с Васькой Крутиковым. Но тот по-прежнему отлеживался в укромном уголке: уже не у Валентины Абдрашитовой, чтобы не подвергать опасности ее и мальчишек, а в тихой деревушке Новая Ефимовка, где у Родиона была дача, вернее – деревенский дом. Родион отвез туда раненого вышибателя дверей вместе с недельным запасом продуктов и набором всевозможных медикаментов. Не сам отвез, а вызвал для этого «Скорую». На линейной станции Нижегородского района у него работали друзья детства: Коля Сибирцев, Андрюха Струмилин. Корешил он также с главным заводилой всяческих авантюр Веней Белинским. Ребята охотно согласились помочь Родиону в такой малости, как транспортировка недобитой жертвы в безопасное место. С моральными принципами у них дело обстояло так: свята только клятва Гиппократа, а остальное – ежели мировой революции не во вред. Хорошие ребята. Родион знал, что может всегда на них рассчитывать в самом опасном деле. Не кинут! Это вам не Коляша Мыльников, плохой мент.
В доме, где отлеживался Васька, имелся телефон, телевизор, электричество, газ, биотуалет, в двух шагах от крыльца – скважина с насосом, так что Крутиков находился в очень комфортабельном подполье. И хотя Родион ежевечерне снова и снова обговаривал детали поездки в Северо-Луцк по телефону, выбраться к Ваське в деревню, тем паче с Ольгой, времени так и не нашлось.
А жаль. И еще жаль, что ни он сам, ни Ольга не обратили внимания на смутное беспокойство Валентины, которая при виде знакомой Родиона сразу напряглась: «А я вас где-то видела!» – и весь вечер, вместо того чтобы сосредоточиться на разговоре, так и этак присматривалась к ней, бормоча: «Нет, ну откуда я вас знаю?! Это что-то ужасное, вспомнить не могу, но ведь видела, видела совсем недавно!»
Встреча с Серегой дала ответ – где. В Северо-Луцке, конечно! Валентина маялась именно потому, что сразу обнаружила сходство Ольги с Надеждой Гуляевой, но не с той платиновой блондинкой, какой пассия Алима Минибаевича стала теперь: с серебристым макияжем и стрижкой «змеиная головка», – а с той, какой она была ровно год назад, еще при жизни Алима, когда подкрашивала вьющиеся, небрежно причесанные волосы хной, почти не мазала тушью ресницы и использовала вместо помады блеск для губ. Как Ольга. А Серега видел Надежду именно в таком обличье, потому и «обалдел» при виде Ольги.
Честно говоря, они не сразу поверили Сереге. Все-таки почти триста граммов «Ларсена» (во фляжке помещалось ровно столько) могут помутить какой угодно мозг. Тем паче что со времени его встречи с Надеждой прошел год! Однако, появившись у Розы (в клинику поехали практически сразу, сойдя с поезда, чтобы не терять времени, и только потом пошли устраиваться на ночлег к Васькиной любушке), сразу поняли, что ни о какой ошибке не может идти и речи. Роза даже с некоторой подозрительностью разглядывала Ольгу, как бы не до конца веря, что Надежда Сергеевна не вернулась по какой-то причине к прежнему своему имиджу и не решила устроить этакий странный тест для домработницы – ну, например, с целью проверки ее благонадежности.
– Очень похожи, очень! – твердила Роза, разглядывая Ольгу так и этак и изумленно расширяя глаза. – Только вы, извините, чуточку постарше будете, а Надежда Сергеевна, наверное, помоложе на годик или два, да и она ведь очень за собой следит. Через день массажи, косметика у нее самая дорогая – ну, вы понимаете. Собиралась даже золотые нити в лицо вставить! – произнесла Роза с почти молитвенной миной.
– Что ж не вставила? – буркнула Ольга, которой, похоже, до жути надоело, что ее беспрестанно сравнивают с Надеждой. Только женщина может это понять. Прожить жизнь в уверенности, что ты единственная и неповторимая, а оказывается – лишь чье-то бледное подобие. Вот радость-то!
Родион покосился на нее и вдруг остро захотел сказать, что самой Ольге ни сейчас не нужны, ни потом не понадобятся никакие золотые нити. Он смотрел на ее точеный профиль, четко очерченные губы, нежную линию щеки, и сердце почему-то щемило… то есть он знал, почему, или думал, что знает, и от этого было так странно, так неловко! Все это время, стоило ему увлечься и заглядеться на Ольгу, он просто забывался в немом, каком-то мальчишеском созерцании. Потом он словно бы просыпался – чаще всего от ее настороженного, недоумевающего, недоверчивого взгляда, и теперь, снова поймав этот взгляд, он встрепенулся и с раскаянием подумал: а вдруг Ольга решила, что и он смотрит на нее, а видит эту неведомую Надежду? Бог весть какая она была, но, уж верно, красивая, если напоминала Ольгу!
Он хотел сказать об этом, но промолчал, вдруг ощутив, каким искусственным, пошлым показалось бы сейчас любое слово. Мгновение прошло, и больше к разговору об удивительном сходстве двух женщин они не возвращались. Родион принялся расспрашивать Розу о тех подробностях, которые могла знать только она: о поведении Веселого Роджера до апреля прошлого года и после, об отношении Надежды к собаке, как так произошло, что пес укусил Хозяина, ну и насчет дачи, куда пес был «сослан» Надеждой…
Роза сразу вспомнила, как ее выспрашивал про дачу Василий, и начала довольно громко и даже где-то отчаянно рыдать.
– Сама-то я никому о нашем разговоре не проболталась, а вот Равиля забыла предупредить, – бормотала она, всхлипывая. – Мой брат Василия очень любил, обрадовался, что тот позвонил, рассказал Руслану. Ну а Руслан – это же такой змей! И не хочешь говорить, а он все у тебя выпытает. Ну и вызнал у Равиля, что Вася хотел выяснить. И испугался, видать… А чего испугался, не пойму. Ну и что, если Надежда Сергеевна рассердилась на Роджера, когда он Алима Минибаевича укусил, и отвезла его на дачу? Что для нее и Руслана такого особенного и опасного в случившемся, если после этого напали на Васю? Надежда Сергеевна ведь не знала, что пес бешеный.
Ольга и Родион обменялись стремительными взглядами. В том-то и дело, что знала… Однако сейчас их поразило другое: отсутствие у Розы сомнений, что на Василия напал именно Руслан. Даже сам Крутиков не разглядел напавшего на него человека! Они попытались осторожными вопросами выяснить, почему Роза так в этом уверена, однако хорошенькая татарочка ничего больше не могла толком сказать. Руслана Роза просто-напросто боялась, а потому все опасное, все плохое в жизни так или иначе связывала с ним. Судя по отзыву Валентины, это и впрямь был мерзкий тип. Да уж, так бить женщину… Неудивительно, что Роза начинала дрожать и теряла разум при одном упоминании его имени.
Впрочем, сам Руслан сейчас интересовал Родиона и Ольгу лишь постольку, поскольку это был цепной пес – как называл его Васька Крутиков – Надежды. А им ведь было необходимо как-то увидеть Надежду. Может быть, поговорить с ней, но это смотря по обстоятельствам. Главное – увидеть, присмотреться. Но как это сделать, если рядом с ней всегда маячит Руслан с его кулаками и проворным ножичком?
Разумеется, Родион его не боялся. На всякий кулак найдется ответный удар, а против ножичка, как, впрочем, и против классического лома, тоже есть приемы. Да и приехал Родион в Северо-Луцк не безоружным. Просто так. На всякий случай. Общение с ментами не прошло для него бесследно: бывший друг Коляша Мыльников (он так и сгинул в омуте тяжелой, непрощаемой обиды) всегда носил при себе пистолет и любил при случае ссылаться на Шерлока Холмса: «Пистолет и зубная щетка – вот все, что мне нужно». Этим же набором обладал и Родион – будто для того, чтобы встретиться с Надеждой, ему пришлось бы прорываться через вооруженную охрану. И все-таки для начала они с Ольгой хотели просто присмотреться к Надежде – желательно оставаясь для нее незримыми.
Что делать? На улице подкарауливать? Взять напрокат автомобиль и приклеиться к хвосту ее «Мерседеса»? Ольге загримироваться под Розу, переодеться в ее платье и отправиться убирать квартиру Надежды? Шутка, конечно.
Однако без Розиной помощи все-таки не обошлось. Она напряженно слушала рассуждения своих гостей, а потом вдруг промолвила, расширив глаза, как бы изумляясь собственной недогадливости:
– Да ведь Надежда Сергеевна сегодня как раз собиралась в «Бойфренд»! Я ей чуточку платье расставляла – она немножко поправилась, а хотела надеть именно это платье, как бы из змеиной кожи. Это ее любимое. Точно – сегодня! И там она будет без Руслана.
– Гульнуть решила госпожа Гуляева? – оживился Родион. Ну вот, наконец-то забрезжило что-то конкретное! Посмотреть на Надежду в ночном клубе, в толчее и шуме, – с одной стороны, не самое лучшее место для исследования объекта, с другой – можно быть вполне уверенным, что она не заметит наблюдения. Он уже понял, что при общении с этой дамой следует соблюдать известную осторожность и лучше не попадать в поле ее зрения. Не зря же она больше всех других нарядов любит платье «будто из змеиной кожи». Не зря!
– Нет, гулять Надежда Сергеевна всегда уезжает в Москву, или в Питер, или, на худой конец, в Нижний. Здесь, говорит, толком не оторвешься, слишком много народу ее знает. А «Бойфренд» – это ведь ее клуб. Собственный. Сегодня у нее сугубо деловой визит.
– А, плановая проверка, – разочарованно пробормотал Родион. Ну, это не дело. Надежда приедет, войдет через служебный вход, засядет где-нибудь в укромном закутке бухгалтерии, заслоненном бицепсами и трицепсами секьюрити, и к ней не подберешься. Странно, конечно, что для таких скучных и сугубо официальных дел понадобилось срочно расставлять «змеиное» платьице. Хотя кто их поймет, женщин!
– Нет, не проверка. Стала бы она для проверки так суетиться! – вроде даже обиделась Роза. – Она идет выбирать подарок своей подружке на день рождения.
– В ночном клубе? – не поняла Ольга. – Там что, есть сувенирный магазин?
Роза посмотрела на нее с каким-то сожалением и опустила глаза, но тут Родион наконец-то смекнул, о чем речь.
– Мальчика или девочку? – спросил он насмешливо.
Ольга испуганно хлопнула ресницами: раз-два, и Родион зачем-то коснулся рукой груди – слева, где сердце вдруг тоже резко, сильно стукнуло: раз-два!
– Мальчика, – усмехнулась Роза. – Там выбор большой. У ее подруги юбилей – 40 лет, ну, Надежда Сергеевна хочет ей на праздничную ночь заказать мальчишку, который той очень понравился, а если он хорошо себя покажет, Надежда Сергеевна оплатит его недельные услуги, ну а там уж пускай сама подруга решает, содержать его при себе или отпустить.
– Вы разве не знали? – Родион посмотрел в испуганные Ольгины глаза. – Теперь мода такая: красивым дамам – уже далеко не девочкам – дарить друг дружке или заказывать для себя в ночных клубах хорошеньких мальчиков. Мода от Москвы до Владивостока дошла, а может, наоборот, оттуда пришла, Владивосток ведь город портовый, в нем всякие новации быстро приживаются. А у меня там двоюродная сестра живет, мы по электронке довольно регулярно переписываемся. И вот буквально на днях получил от нее сообщение о том, как она к подруге на день рождения ходила – тоже на юбилей, только той исполнилось на десять лет больше, чем подруге госпожи Гуляевой, ну и в числе прочих подарков присутствовал хорошенький брюнетик лет двадцати двух, не более. Более уже не котируются.
– Да не может быть, – недоверчиво улыбнулась Ольга.
– Почему? – пожал плечами Родион, пытаясь понять, отчего она вдруг стала то краснеть, то бледнеть, то прятать глаза. – Кстати, я совсем не вижу в этом ничего ужасного. Смеяться над этим можно только с точки зрения мужского шовинизма. А ведь не только мужчинам, но и женщинам всегда хочется молодости и красоты – особенно когда ты эти качества уже утратила. И, наверное, иногда получать такие подарки – это лучше для женщины, менее болезненно, чем влюбиться в молоденького мальчика, с ума по нему сходить, зная, что рано или поздно он от тебя отвернется ради другой, такой же молоденькой.
Он это просто так говорил, потому, что буквально позавчера получил и позабавившее его, и заставившее взгрустнуть письмо от сестры, он вообще никакого особого смысла в свои слова не вкладывал и оторопел, когда Ольгино лицо вдруг сделалось совсем бледным, бумажно-бледным, и на нем промелькнуло странное выражение. Замешательства? Стыда?
«Что такое? Что я такого сказал?»
И всплыли в памяти злые слова бывшего дружка Мыльникова: «Мало того, что давит студентов, продыху им не дает, так еще и клеится к парню, который ей в сыновья годится… Он типа бисексуал, с эдиповым, видать, комплексом, в том смысле, что нравятся ему дамы постарше».
По-нят-но… Значит, это правда. Значит, у нее есть кто-то, какой-то молодой. И их отношения не прекратились, когда Ольга вынуждена была уйти из института. Уж не потому ли она так охотно ввязалась в авантюру, предложенную Родионом, практически незнакомым человеком, что ей до зарезу нужны были деньги – и не просто на жизнь, а на содержание этого, как его там… Родион не знал имени парня, но не сомневался, что из всех известных ему имен это будет самое отвратительное, пошлое, вычурное.
Пакость, ну какая же пакость этот мальчишка! Брать деньги у женщины, которая его любит, которая из-за него попала в такую отвратительную историю, имя доброе утратила: ведь в Академии наверняка никто толкового разъяснения от милиции не получил (ждите, товарищ Мыльников так и разбежался к вам извиняться-объясняться!), можно себе представить, какие сплетни пошли. И она, как в ссылке, сидит в этой своей ветлечебнице, на нищенской зарплате, «худеет», а этот мальчишка…
А может быть, он ее просто-напросто бросил. Поверил давалке (кажется, именно так охарактеризовал ее Мыльников) Наташе Зыряновой, может быть, уже и уступил ее настойчивому натиску. Из-за него такая женщина пропадает, мучается, а он… С каким удовольствием – даже кулаки зачесались! – Родион изуродовал бы эту глупую, наверняка глупую и слащавую физиономию, которой он никогда не видел!
Нет, почему же не видел? Он вдруг вспомнил, как Наташа и ее подружка-сообщница стояли подобно конвоирам по обе стороны красивого смуглого мальчишки с тремя родинками на щеке. Вспомнил его напряженные глаза, вспомнил, как этот мальчик принес шубку Ольги и набросил ей на плечи, когда она уже садилась в машину, не помня себя…
И у него еще сильнее зачесались кулаки – на сей раз оттого, что он совершенно определенно знал, чью именно физиономию так страстно желает изуродовать.
– А туда всех пропускают? – донесся до него Ольгин голос, и Родион встряхнулся.
Ну не придурок ли? Пока он бесится от совершенно необоснованной ревности, Ольга обсуждает с Розой детали встречи со Снежной королевой.
– Ну, не очень охотно, – ответила та. – Вообще-то есть постоянные члены, но если зал не закуплен для какого-то торжества, то можно пройти. Кстати, вам лучше прийти не вместе, а порознь. Эти «бойфренды» не очень жалуют парочки. Там же на каждого видного, состоятельного мужчину глаз кладут. Вы будьте осторожны, имейте в виду, там очень серьезная охрана, просекают каждый шаг. Был даже скандал: пришел туда под видом «голубого» корреспондент одной газетки, «Пикантные подробности» называется, начал с какими-то педиками разговаривать, магнитофон достал… Ну, охрана давай его выпроваживать, а он стал заедаться. Его так разукрасили! Был скандал, суд, но Надежду Сергеевну голыми руками не возьмешь: суд постановил, что парень сам спровоцировал нападение на себя, нарушив журналистскую этику, еще и заставили эту газету огромный штраф платить за все те статьи, которые они публиковали. Теперь газета закрылась.
– А женщин туда пускают? – спросила Ольга.
Роза с сожалением покачала головой, потом всплеснула руками:
– О, придумала! Там же не только педики собираются, но и лесбиянки. Сделайте вид, что вы лесбиянка. Сумеете?
Ольга вытаращила глаза сначала на Розу, потом перевела взгляд на Родиона – и вдруг начала хохотать.
И он явственно ощутил, что означает выражение: «камень с души свалился».
Егор Царев
Май 2001 года, Агадир
В отличие от акул эвкалипты, вообразите себе, существовали в реальности. Как-то вдруг, внезапно маленький отряд всадников очутился среди песчаных увалов, на которых стояли огромные, полные достоинства деревья с раскидистыми ветвями и длинными, серебристо-зелеными листьями.
Поделиться книгой: