Игры с судьбой. Книга первая

17

Круговерть. Дни и ночи. И не разобрать что день, что ночь. И утекает сквозь пальцы время. Не золотым песком, но зеленым ядом. И впитывается в кожу, кровь и кости тяжелый, приторный аромат — вседозволенность, наглость, равнодушие и жестокость тоже имеют запах. Тяжелый и влекущий. Отталкивающий и манящий. И нет сил укрыться, да и не найти щели, где б он не достал, куда б не проник. На Эрмэ этим ароматом пропитан весь мир. И воздух, и земля и вода.

Кружит голову кураж. Игра! Ослепляет ненависть. Отрезвляет месть. И каждый шаг, как на тонкой проволоке протянутой над ущельем, дует в лицо ледяной ветер. Интриги, заговоры, насмешки.

Устает гнуться спина, а губы свело от бесконечных сладких улыбок и льстивых речей. И со скрипом проворачиваются мысли.

Усталость.

Апатия.

Ненависть, из которой проистекает и первое и второе. И нет сил идти, смеяться, плести свою паутину. И так хочется сбежать!

Дышать бы вольным ветром, напоенным солью морей. Идти по бесконечному океану разнотравья. Жить бы, впитывая солнечный свет! Не знать ни ненависти ни гнева. Не танцевать бы на хрупком тонком льду! Не улыбаться б равнодушно, глядя в наглые очи Императора.

Одна отрада в этом мире. Одна — Шеби!

И замирает сердце, когда танцует она. Словно благостное зелье подносит. Каждый жест, каждый взгляд, каждое движение — так танцует огонь на черных угольях — стремительный, летящий, светлый.

И самая большая горечь — тоже она!

Взглянет неласково, обойдет, проходя мимо. Маленькая, хрупкая, нежная. И сводит с ума лебединый изгиб нежной шеи, и хрупкость точеных плеч. И казалось, отдал бы все, лишь бы улыбнулась…. Как когда-то…

Но улыбается ему лишь Император. И гнет спину в моменты нечастых встреч Катаки. Вот уж подлый шакал! Трусом рожденный. Этот улыбается заискивающе, словно уговаривая не помнить зла.

Властители же ходят мимо, словно не замечая. Что им выскочка из какого-то дальнего мира! Не берут в расчет, не принимают всерьез. Кто он для них? Забава Императора? Скорее уж — пустое место.

И то благо….

И в полном его распоряжении и дворец и сад. Никто не держит за полы белоснежных одежд. Иди — куда желаешь! И голова кружится от ароматов отрадного этого сада. Цветут пышным цветом, сводят с ума — розы и жасмин, укрывают резными листьями не одну тайну. Текут светлые воды по разноцветной гальке, розовому мрамору и золотому песку. Где ниточкой пробиваются, где растекаются широким потоком. И везде над головой — высокий купол, укрывший от неба.

На Эрмэ не видно звезд. Только растекшимся блином, иногда проступает сквозь ядовитую зелень атмосферы бледная луна. Посветит и уходит. И жутью веет в такие ночи. Мороз пробирает до костей.

Странный мир.

Страшный.

И ходит по пятам верно и преданно страж, приставленный Императором. На разговор не напрашивается. Отвечает на вопросы — и только. И бесстрастно молодое лицо. Бестрепетно. Таким мог быть робот. Впрочем, есть ли у этого воина душа?

Вопросы…. Одни вопросы.

Вздохнув, Да-Деган отвернулся от окна. Ноги тонули в коврах, ласкал обоняние запах благовоний. Тусклый свет лился из светильников, закрепленных на стенах. Сияло золото, блестело серебро, пурпуром горело покрывало на широком ложе. И двигались тенями рабы.

Стремительно распахнулись створки дверей. Влетел черным вороном, с искаженными ненавистью чертами лица, Анамгимар.

— Тварь! Ты!!! Убью!!!

Да-Деган пожал плечами, рассматривая визитера.

— Рад вас видеть снова, Эльяна. — проговорил медленно. — Что вы так обеспокоены? Что-то случилось?

— Я тебя убью! На ленточки порежу! Тварь! И как ты додумался?! Как посмел. А?! Ну, сученок!

— Да в чем же дело?

— Не прикидывайся святошей! Это твоих рук дело! Катаки сказал! Ты, тварь, меня подставил!

— А…. - протянул Да-Деган с улыбкой. — Камушки Аюми? Маленькая месть. Не надо было угрожать мне на Рэне. Не нужно было презирать, хвастаться. Это глупо…. Никогда нельзя недооценивать врага, Анамгимар. А наживать вы их умеете.

— Я их достану, — сдавленно проговорил, контрабандист, глядя, как отделился от стены воин, ожидая любого финта. — Но тогда ты, милейший, расстанешься с жизнью. Тебя сожгут живьем. Я обещаю.

И вновь Да-Деган отвернулся к окну.

— Хиис, — обронил воину. — Господин Анамгимар Эльяна слишком сильно взволнован, помоги ему успокоиться, проводи его до покоев. Не ровен час — плохо станет.

Усмехнувшись, побарабанил пальцами по камню, слушая, как затихают вдали шаги.

Что ж, со скрипом провернулись шестеренки. Скрипнули и начали движение, по чуть-чуть, по маленькой набирая скорость. Можно и возвращаться домой. Да только требует своего, толкает на безумства, неуспокоенное пламя. Душа!

Дрогнули пальцы. Нахлынула тоска.

Рыжий, алый, пламенный… Цвет волос, похожий на стену огня. Ее пряди — черная ночь. Соприкасаются локоны и взгляды. Но не в силах соприкоснуться ладони. Если соприкоснуться — уже не разведешь, не разомкнешь объятий. В синих-синих, пречистых очах — тоска. Но губы улыбаются — мягко и славно. Так на всей Эрмэ умела улыбаться лишь она.

"и никогда не возвращайся сюда. Слышишь! Никогда"

Никогда!

Он снова вздохнул. Выскользнул в коридор суетливой мышью. Шел, таясь в темном сумраке переходов, прячась от нескромных взглядов. Благо, в сумеречных переходах было пусто. Вот и та самая — едва приметная — дверь. Он толкнул ее от себя, вступил в небольшое помещение, огляделся.

В мягком полумраке теряется объем. В нише напротив входа улыбается, застывший в танце многорукий, волоокий, луноликий божок. И эта улыбка не похожа на оскал. В ней — отрешенность от суеты, постижение недостижимого.

На полу не ковры и не шкуры — войлочные циновки, по которым приятно ступать. На стенах — зеркала. В зазеркалье — отсвет свечей.

И нежная фигура у золотой, кованой решетки окна. Хрупкие плечи, тяжелый узел волос, в цвете кожи — и бронза, и золото, и отблески дальнего костра.

Вздрогнув, женщина посмотрела в его лицо и тут же отвела глаза — эти лучистые светлые глаза, опушенные густыми ресницами. Чуть дрогнули губы.

Кипела кровь, останавливалось сердце, и каждый шаг по мягкому войлоку был подобен скольжению по стылому льду.

Она поднялась на ноги. Смотрела внимательно и настороженно. И билась ниточка пульса у шеи — тонкая жилка. И трепетали ноздри.

И как же похожа она! Безмерно, непостижимо, пусть это и не бросается в глаза, на разноглазого демона, исчадие тьмы! Тот же очерк скул, тот же, линия в линию, разрез глаз…. Только не ступает впереди кулак силы. Только женственность ее сглаживает все острые углы. Нежность, текучесть, плавность. Сияние.

Только взгляд этих глаз дарит мир исстрадавшейся душе.

— Здравствуй, Шеби, — проговорил Да-Деган.

Тихий вздох в ответ. И кутаются хрупкие плечи в тонкий шелк платка, словно вместе с ним в комнату вошел могильный холод межзвездных пустошей.

— Рад видеть вас в добром здравии.

— Я не звала вас, — произнесла она ровно. — Не могу сказать, что рада вам.

— Не рады….

— А чего вы ждали? Вы — лигиец. И вы….

— Друг Императора?

И даже в полумраке видно, как вздымается высокая полная грудь, и каждый вздох ее — как удар под сердце, когтем дикой твари рассекающий плоть.

— Друг, — ее голосу не скрыть насмешки. — У Императора нет друзей. Не заблуждайтесь!

— А я и не заблуждаюсь. Но я стану ему другом. Ради вас.

И вновь тихий вздох, и незаметно кусают губу ровные жемчужные зубки и блестят скрытой влагой сине-синие ее очи. Бездна, в которой потеряться можно без труда.

— Зачем вы пришли?

— Зачем мужчина совершает безумия, если не из-за женщины? Я пришел увидеть Вас.

То ли правда, а то ли ложь, И не сказать, что лжет, но непостижимым самому образом и правду губы не говорят.

— Я люблю Вас, Шеби.

Тихие слова, полные отчаяния. Полные безнадежности.

В его любви надежды нет. Его любовь — мираж. Обман! Снять бы маску, опуститься к ее ступням, прикоснуться лбом к шелковым бедрам. Вдыхать запах — ее кожи, ее пота, растворяться в нем.

— Вы мне не верите. А, между прочим — зря. Я вас люблю, моя дорогая. Вы подобны бутону розы, а роза — самый страстный из цветков. Стоило мне вас увидеть, как я пропал. Я вас люблю….

— Не стоит….

— Хотите, я завоюю Вас? Хотите, увезу вас на Рэну? Построю замок из хрусталя или башню слоновой кости?

— Сумасшедший!

— Да хоть бы и так! Я люблю вас. Так позвольте хоть иногда говорить с вами, быть с вами рядом. Не отворачивайтесь от меня. Вы только колете презрением, а меж тем….

— Меж тем, — тихо проговорила женщина, опуская голову, — вы мне противны.

Вот и все. Окончен разговор. И можно сколько угодно биться в прозрачную стену — не разобьешь. Ложь, игра обман, все повернулось против него самого.

"Я люблю вас, Шеби…. Знали б вы, как сильно люблю. Знали б, сколько ночей без сна, повторял в тишине ваше имя….. Знали б вы, сколько раз сжималось сердце, когда понимал, что Вы — недостижимы…."

Мечты!

Он усмехнулся. Горько, грустно. В глубине серых глаз лишь искорки обиды, непонимания, тоски.

"Я люблю вас! Я никого никогда не любил, пока не встретился с вами, моя королева. Распутство — не любовь. И разве можно сравнивать поцелуи шлюх с тем, что обещают ваши губы? Разве можно равнять то бездумное желание плоти с жаждой души? А душа в огне….. разве можно вас не любить? Разве можно забыть вашу нежность?"

— Прогоняете? — проговорил Да-Деган, чувствуя, как пусто становится в груди. Сердце сжималось в малую точечку.

— Разве могу я прогнать фаворита Императора? — тихий тон, ни горечи, ни яда. Констатация неприятного факта. И только…. — Вы его поразили, ошеломили. Вы заняли все его мысли. Только и разговоров в этом мире, что о Вас.

— Разве? — улыбка вернулась на губы, и чуть порозовели щеки. — Неужели? Это мило…

— Вы играете с огнем, Дагги Раттера. Вы очаровали Императора, так бойтесь же разочаровать! Сколько было таких, ищущих власти, до вас… Но стоило им сделать неверный шаг… И где они? Стали прахом!

— Приятно знать, что вам не безразлична моя судьба.

— Безразлична….

— Увы…

Подойдя, он встал рядом. Дерзко, властно положил ладонь на плечо, обжигая жаром горячих пальцев.

Дрогнуло сердце, забилось часто. Аромат полыни и меда сводил с ума. Нагнуться, обнять, схватить в объятья, закружить в неистовом танце.

Шеби! Прекрасная! Неповторимая! Единственная!

Целовать бы мягкие податливые губы! Покрывать поцелуями шею, и руки, и грудь, тонуть в очах. Любить бы! И быть любимым….

Не дано.

И его чувства — лишь только новая старая пытка.

Как иссечь щупальца чудовища, что опутали всю его суть, как обмануть? Сняв метку Хозяина с кожи — не вытравишь ее из души. Раб Императора. Его собственность. Разве позволительно рабу иметь душу? Разве имеет право раб — любить? Право раба — повиновение, смирение. Его место — у ног.

Ядовитою желчью, горечью перехватило горло. Боль заплескалась в волнах ледникового озера глаз. Любить, сгорая натло и не сметь обнять, прикоснуться губами губ. И не сметь… ничего не сметь. Ибо иначе кончится жизнь. Как проклятие, древняя, древняя порча…

Даже то, что он все еще жив — чудо!

Отпустив ее, оттолкнув, сел на низкий табурет, пытаясь унять дурноту.

"Я люблю тебя, Шеби. Люблю. Так не любят живых. Так любят лишь звездный свет, да сияние солнца. Любят истово, потому как без солнечного света нет жизни. Так и мне без тебя жизни нет. И с тобой…"

Горький вздох, словно всхлип. И разорвана тишина и бежит покой. И нет спасения ему.

"Я убью эту ведьму, Локиту! Я убью ее! Насмеялась, сковала, вырвала сердце, оставив жизнь! За что? За то, что пел так, что плакали небеса? За распутство? За сотни ночей и ласк, расточенных не тем? За то ли, что голос, чудесный голос, взмывая в небеса рвал настоящее, открывая потаенное? Я убью этого Дьявола — Императора… убью… Но спасешь ли этим кого?"

— Что с вами? — мягкий голос, сочувствующий.

Подняв взгляд, он посмотрел в бездонные, синие глаза.

— Я люблю Вас, Шеби.