Редко — а фактически почти никогда — великие покровители искусств брались за написание ретроспективных обозрений своих замыслов и достижений. Люди деятельные, начиная от Цезаря и вплоть до сельских врачей недавних времен, описывали свою деятельность и свои свершения, полагая, что если эти свершения не будут ими должным образом описаны, они не останутся надолго в памяти потомков, несмотря на то, что вполне этого заслуживают. Люди, обладающие даром самовыражения, включая писателей, поэтов, живописцев и скульпторов, обращались (особенно после того, как художественная и литературная деятельность была возведена Ренессансом в ранг Высокого Искусства) к автобиографии и самотолкованию всякий раз, когда они опасались, что их произведения — эти, по самой своей сути, изолированные и выкристализованные проявления непрерывного творческого процесса — не смогут передать потомкам в обобщенном виде то, что они хотели в этих произведениях выразить. Совсем иное дело покровитель искусств, то есть человек, чей престиж и инициатива способствуют созданию произведений литературы и искусства. Среди таких покровителей искусств мы находим и высокого иерарха церкви, и светского правителя, и аристократа, и плутократа. С точки зрения такого мецената, произведение искусства должно восхвалять покровителя, а не наоборот. Адрианы и Максимилианы, Львы и Юдин, Жаны де Бери и Лоренцо Медичи решали сами, чего они хотели от искусства и литературы, сами выбирали творцов, сами принимали участие в разработке творческих программ, сами одобряли или критиковали исполнение своих заказов и сами оплачивали — или не оплачивали — счета. При этом они поручали своим придворным и секретарям составлять всяческие списки и реестры, а своим историографам, поэтам и гуманистам создавать панегирики и толко.