Девчонка была еще жива. Она лежала на золотых сиренах и выглядела смешно и жалко — голая, изломанная, как кукла, в нелепой позе. Лица у нее больше не было — кровавая маска. Остались только глаза, и в них застыло удивление. И злость. Кровь залила ей всю грудь и продолжала литься из рассеченной брови. Она хрипло дышала и все старалась поймать взглядом глаза Моховчука. А распухший рот по-прежнему был открыт в безмолвном крике.— Сама напросилась. — буркнул Моховчук.