Мелкий дозор

Сергей ЛУКЬЯНЕНКО

Мелкий дозор

(Дозоры — 5)

1

Будет

Когда человеку с телекамерой развяжут глаза, он увидит перед собой людей, словно бы сбежавших со съемок костюмированного фильма.

Рыжая девушка в прозрачном белом платье, в туфельках на высоком каблуке, со сверкающей в волосах диадемой — красное золото и зеленые, в цвет глаз, камни. Слишком большие, чтобы быть изумрудами, конечно же. Ну просто неприлично большие. Такие изумруды хранятся в музеях и государственных сокровищницах. Ведь правда?

Молодой мужчина в облегающем черном костюме и черном плаще, заколотом у горла серебряной розой. На поясе у мужчины шпага — не спортивное оружие современных фехтовальщиков, а настоящая боевая средневековая шпага, тяжелая и широкая, подлинное оружие убийства. А вы думали, мушкетерская шпага — это та тонкая острая палочка, вроде шампура, с которой бегал в известной экранизации актер Михаил Боярский?

Седовласый старик, закутанный в мантию и опирающийся двумя руками на деревянный посох. Из той редкой породы людей, которые с возрастом не толстеют и не ссыхаются, остаются ровно такими же, как и в зрелости. Глаза у него ясные и мудрые, на лице добрая улыбка. Похож на Гзндальфа из сказки Толкиена, не так ли?

Оператор на всякий случай начнет работать. Картинка в любом случае обещает получиться интересной: темная законсервированная станция метро и трое ряженых в ярком круге света.

Рядом с ним несколько молодых людей самой обычной наружности снимут повязки с глаз двум фотожурналистам и довольно-таки известному сетевому публицисту. Еще двум людям, видимо, тоже журналистам, не только снимут повязки, но и развяжут руки.

— Благодарим вас за то, что вы согласились прийти в наше убежище, — негромко произнесет старик.

— Согласились? — Один из тех, кому развязали руки, разразится саркастическим смехом. — Вообще-то, выбора у нас не было!

— Выбор есть всегда. — Старик покачает головой. — Можете уходить, вас проводят.

Журналист настороженно оглядится — и замолчит.

— Мы похожи на вас. — В разговор вступит мужчина в плаще. — Но мы — не люди. Мы Иные.

— Я — оборотень, — скажет девушка в белом платье.

— Я — маг, — проговорит старик.

— Я- вампир, — улыбнется мужчина в плаще, обнажая острые зубы.

Оператор равнодушно продолжит снимать. Вы бы только знали, с каким количеством психов приходится сталкиваться оператору новостной программы!

— Это рекламная акция музыкальной группы? — спросит насмешливо сетевой публицист. — Или новой книги Пелевина?

— Скорее Акунина, — с усмешкой предположит кто-то из фотографов, и камера в его руках тонко всхлипнет, записывая очередной кадр. — Фандорин и упырь…

В следующий миг его палец вдавит спуск камеры — то ли на профессиональных рефлексах, то ли от животного страха, — и та застрекочет, выдавая кадр за кадром. Рыжая девушка с улыбкой потянется — и белое платье на ней разойдется по швам. Руки девушки начнут удлиняться, ноги, напротив, укорачиваться. Густая рыжая шерсть полезет сквозь кожу. Глаза начнут сходиться, нос плющиться.

— Оборотень-орангутанг, — произнесет старик, называющий себя магом. — Очень редкий вариант, признаюсь. Как правило, человек перекидывается в хищника. Чаще всего — в волка. В Азии распространены перевертыши-тигры. В Японии встречаются лисы. Небольшое количество медведей… кабанов… случается и иная экзотика. Но опрокидень-обезьяна — случай редчайший…

Его не станут слушать, но старик словно и не ждет этого. Он будет все так же бубнить себе под нос о редкости и значимости данного случая, поскольку, по его мнению, перекидывание в обезьяну начисто опровергает теорию Дарвина о происхождении человека, пока журналисты не сойдутся вокруг оборотня — неуверенные, опасающиеся, но уже почуявшие в тяжелой звериной вони сладкий запах сенсации.

И когда где-то в темноте откроется дверь — этого не услышат. Ни журналисты, ни телеоператор, ни ряженый под Дракулу вампир, ни обернувшаяся обезьяной женщина, срывающая с себя остатки одежды. И маг — тоже не заметит. И молодые люди, которые привели журналистов и должны были, очевидно, служить охраной, среагируют слишком поздно.

В круг света вступит мальчик лет десяти, полуголый — в одних только грязных белых шортах, исцарапанный — будто протискивался через узкий лаз, вооруженный — с маленьким, но явно не игрушечным автоматом в руках. К нему успеют повернуться все — мальчик словно дожидается этого момента. Известный сетевой публицист даже заметит:

— В этом есть какой-то нездоровый фрейдизм…

Мальчик кивнет, поднимая автомат, и скажет тонким, еще не ломавшимся голоском:

— Совершенно с вами согласен!

И только после этого начнет стрелять.

2

Есть

Говорят, что французы любят слово «маленький». У них и книжка самая знаменитая — «Петит принц», и в ресторанах самые дорогие блюда — какой-нибудь «петит» или «миньон». Они, наверное, считают, что хорошего много не бывает.

А у нас в России — совсем по-другому. Маленький — это еще ладно, это снисходительно. Мол, не лезь не в свое дело: ты еще маленький, мал еще, маловат будешь…

Куда хуже слово «мелкий». Маленький — он еще может вырасти. Даже лилипуты друг друга зовут маленькими, им ведь хочется верить, что их рост — не навсегда. А вот мелкий как был мелким, так им и останется. Пусть даже он не лилипут, а всего-то чуть ниже среднего роста. Может, и не ниже, есть ведь такие случаи, когда вначале кто-то плохо рос, а потом раз — и вытянулся!

Да и вообще, важное ли дело — рост? Наполеон был небольшого роста. Путин тоже совсем не высокий. Актер Денни де Вито — коротышка, ну и что? Да если подумать, так почти все великие люди были маленькими! Вот только Петр Первый…

— Уснул, Мелкий?

Это Надя, мы с ней вместе сидим на занятиях. На нее я не обижаюсь, ведь на самом деле именно она самая маленькая в группе. И по возрасту, ей всего семь лет. И по росту — ниже меня на голову. Но раз все меня зовут Мелким, то и она не отстает.

— Ага, — отвечаю я тихонько. — Я эту тему знаю.

— Я тоже.

Спорить я не спорю, хотя Серый молебен — заклинание сложное, и в семь лет ему не учат. Надя хоть и маленькая, но очень сильная волшебница. Очень и очень. Это большая удача, что она — Светлая.

— Ты готовься, — говорит Надя.

— К чему?

— Сейчас придет папа.

— Мой папа? — удивляюсь я. — Мой папа работает на стройке. Он электрик. Он про Иных не слышал, в волшебство не верит и даже не подозревает, что я учусь в школе магов при Ночном Дозоре.

— Мой! Придет и заберет тебя с собой.

Я искоса смотрю на Дмитрия Эдуардовича, который ведет у нас сегодня занятия. Он Иной третьего уровня, это и вправду круто. И я слышал, что как раз предвидение — самая сильная его сторона. Но сейчас Дмитрий Эдуардович явно ничего не подозревает.

Обычное дело. Слабый маг сильного не почувствует… ну, если специально не начнет вглядываться в будущее.

Дверь открывается, но входит вовсе не Антон Городецкий. Входит Ольга.

— Класс, встать. — Дмитрий Эдуардович вежливо склоняет голову. — Большая честь для нас, Великая!

Я смотрю на Надю и, не удержавшись, шепчу:

— Твой папа сегодня как-то странно выглядит!

— Может, он замаскировался под нее! — не сдается Надя. Но по глазам видно, что она уже признала свою ошибку.

Предвидение — самое сложное, что есть в магии. Ведь никакой маг не знает точно, что именно случится. Он может только предположить, что может случиться — и с какой достоверностью. Чем маг сильнее — тем больше вероятностей он видит. А чем опытнее — тем точнее просчитывает варианты.

Скорее всего, Надин папа и впрямь мог прийти. А ей очень хотелось его увидеть. Вот Надя и поверила в ту вероятность, которая ей больше нравилась…

Все это проносится у меня в голове за те секунды, пока Ольга с улыбкой шепчется с учителем, потом оглядывает класс… Похоже, она и впрямь за кем-то пришла, но пока еще не решила, за кем именно.

На занятиях нас шестеро. Самый старший — Лев, ему сорок лет, и он инженер. Ну, то есть был раньше инженером. Говорят, из него получится боевой маг. Он хороший дядька, и даже когда обзывает меня Мелким — это звучит не обидно. Просто его дети мои ровесники, а он их зовет иногда мелкими, а иногда спиногрызами.

Потом есть Фирюза. Она тихая и всего боится. Ей лет тридцать, она с мужем приехала из Таджикистана и работала где-то на стройке. А дома у мужа осталась еще одна жена, моложе и красивее… В общем, случилась какая-то противная история, из-за которой Фирюза попыталась отравиться, выпив бутылку уксуса. Ей повезло, что дежурный врач в больнице был Светлым и что он почувствовал в умирающей женщине Иную. Спасать магией обычных людей ему нельзя. А Фирюзу, раз она Иная, — можно. Вот он ее и спас, хотя она все равно ходит с такими глазами, будто умерла.

Стас и Сашка — им лет по двадцать, наверное. Они приятели, очень заводные ребята и шумные. Дмитрий Эдуардович про них как-то сказал: «Новую генерацию Светлых порой трудновато отличить от старой генерации Темных…» Вот как раз они называют меня Мелким так, что это звучит обидно.

Хотя Стас как-то объяснял, что это вовсе не в насмешку, а как необходимый этап инициации подростка в суровом, почти воинском коллективе…

— Ты Витя Мелков? — спрашивает Ольга, глядя на меня.

— Да.

Я совсем не трушу. Конечно, Великие к нам заходят нечасто. Но Ольга симпатичная тетка. Жалко, что старая такая. Мне кто-то говорил, что ей триста лет, а кто-то — что гораздо больше.

— Нам надо кое о чем поговорить, Витя, — Ольга смотрит на меня как-то очень оценивающе. — Дмитрий Эдуардович готов отпустить тебя. Ты не против?

Нет, ну конечно, это не школа. Не скукотища вроде ботаники или геометрии. Но какой нормальный человек не захочет уйти с занятий?

— Конечно!

— Тетя Оля, а почему не я… — внезапно пищит Надя Все-таки она и впрямь совсем еще маленькая!

«Тетя Оля» вроде как и не перестает улыбаться, но смотрит на нее так, что Надя замолкает.

— Тетя Оля заходит к вам в гости выпить чаю. Здесь никакой тети Оли нет.

Так что выхожу я из класса победителем. Надя глядит мне вслед с завистью, а Стас и Сашка с удивлением. Лев подмигивает. Только Фирюза как смотрит в никуда, так и продолжает смотреть.

Учебные классы — на первом этаже. Туда даже людей иногда пускают. На второй нам можно заходить, там тоже ничего очень уж секретного нет. Только в компьютерный центр и в архив без разрешения войти не позволят. А на третий этаж ученикам подниматься нельзя.

— Не был здесь? — спрашивает Ольга. Охране она лишь кивнула — никто не стал ничего проверять.

— Нет, — говорю я.

На третьем этаже красиво и интересно. Вдоль всего коридора висят закрытые стеклом старые агитационные плакаты. На одном — два молодых Светлых мага о чем-то беспечно беседуют, стоя на улице. Под ногами у них трется белая кошка со злобными зелеными глазами. Надпись на плакате гласит: «Болтун — находка для шпиона! Черная тварь может таиться в белой шкуре!» На другом — симпатичная волшебница в ситцевом платье, почему-то похожая на Ольгу, и Светлый маг в спецовке стоят у пограничного столба с надписью: «СССР». Из-за границы на них скалится худой вампир, щерится облезлый волк-оборотень и размахивает склянкой с черной жижей мерзкого вида мужчина в смокинге. Подпись к плакату сообщает: «Темным силам даст отпор Пограничный наш Дозор!» Еще висит несколько пожелтевших номеров какой-то старой газеты с названием «За передовую магию!», но их рассматривать у меня времени нет, потому что мы идем по коридору все дальше и дальше. Похоже, к самому главному начальству. Я слышал, что кабинет Бориса Игнатьевича, директора нашего Дозора, — в самом конце коридора. Круто! Будет, что рассказать!

Мы действительно доходим до дверей с табличкой: «Директор». У окна, облокотившись о подоконник, стоит Надькин папа и говорит по мобильнику. Когда мы приближаемся, он бросает в нашу сторону:

— Оля, я сейчас…

— Я уже его привела, Антон.

Ага. Значит, Надя не ошиблась, должен был прийти ее отец.

— Здравствуй, Витя, — Антон смотрит на меня и как-то очень быстро отводит глаза. — Мы тебя сняли с уроков, потому что…

— У вас есть для меня задание.

— Спредвидел? — интересуется Ольга.

— Нет, просто догадался, — честно отвечаю я. — Ну зачем еще меня вызывать к директору? За плохую успеваемость?

Я стою на стуле, будто малыш, собравшийся рассказать взрослым стишок. Уже от одного этого можно покраснеть.

К тому же я в одних трусах!

А на меня задумчиво смотрят Антон, Ольга и Борис Игнатьевич.

— Нет, он все-таки слишком крупный, — сказал Борис Игнатьевич. — Сколько тебе лет, Витя?

— Четырнадцать, — говорю я. Перед директором я даже не робею. Ну кто же робеет перед рисунком в учебнике или статуей в музее? Гесер ведь сам — живая история.

— Кхм, — кряхтит Борис Игнатьевич. — Да, ты… э-э-э…

— Мелкий, — подсказываю я. — Меня к докторам водили. Вроде, все в порядке. Просто я буду не очень высокого роста. — И зачем-то добавляю: — Как Наполеон.

Борис Игнатьевич качает головой.

— Не надо как Наполеон. Несчастный был человек…

— Зато, какой галантный, — бормочет Ольга. — Витя, подними-ка руки…

Я послушно поднимаю. Ольга еще раз меряет мне плечи сантиметром.

— Впритык. Ты мальчик худощавый, но…

— Давайте сделаем проще. — Антон подходит к окну и берет лежащий на полу пластиковый обруч. Возвращается, поднимает его над моей головой. Я жду — это уже делали.

Ой, нет!

Антон что-то негромко произносит — и обруч в его руках утончается, стекает вниз, заключая меня в тонкую полупрозрачную трубу. Ощущение не из приятных, я едва могу пошевелиться.

— Борис Игнатьевич, помогите…

Трубу подхватывают с двух сторон и кладут на пол. Я растопыриваю локти и коленки, чтобы удержаться.