Куриная слепота

НАТАЛЬЯ. Он сядет там, будто греется на солнце, а ему все дают другой раз, а он возьмёт так гордо, вечером принесет, бросит на стол, а Митька пожрать купит. Они тут типа того что с месяц жили, я и не знала: Митька немой, ваши молчком.

ЛАРИСА. Заберите, невыносимо, я с ним к врачам за границу, невыносимо!!!!

НАТАЛЬЯ. Забрать? Да он посидит дома и уйдёт. Что ж, не в себе раз. Мы же его оттуда забрали, когда вы типа того что приехали вот сегодня.

МОЛЧАНИЕ.

ЛАРИСА. Кто-то подошёл? У меня куриная слепота, я к вечеру хуже вижу.

НАТАЛЬЯ (Смотрит в окно.) Это?

ЛАРИСА. Ну да, да, это, это?!

НАТАЛЬЯ (Молчит.) Негр, типа того что.

ЛАРИСА. Что он делает?

НАТАЛЬЯ. Негр? Да денег даёт ему, наверное. Ну да. Дал и пошёл.

ЛАРИСА. Куда?

НАТАЛЬЯ. В магазин, типа того что.

ЛАРИСА. Зачем?

НАТАЛЬЯ. За молоком, знать-то.

ЛАРИСА. Я говорю – зачем он денег ему дал, “знать-то, знать-то, знать-то”?!

НАТАЛЬЯ. Ну раз он просит, дак и дал.

ЛАРИСА. Я говорю – откуда у вас тут негры?!

НАТАЛЬЯ. Бывает. Хотя правда, откуда? Не знаю. Это переселение душ. Вот.

МОЛЧАНИЕ.

ЛАРИСА. Негритос, негритос, он вчера упал с колёс. Чёрный негр пьёт белое молоко. Белое молоко – чёрный негр. Негритос-море слёз. Нет, это не негр. Не негр.

НАТАЛЬЯ. Да негр, я видела.

ЛАРИСА. Не негр. Не негр, милочка! Не негр.

Посмотрела внимательно на Наталью. Ходит по комнате. Достала из сумочки помаду, красит губы, обливает себя духами. Сёстры наблюдают за Ларисой, глазами провожают.

Да, да, эксгумация. Вам всем я оплачу расходы, все старания, ваши страдания. Почему тут лежат листья? Они спят на них? Тихо, не отвечайте, я поняла, а то я вообще умру сегодня от всего. О, мама, о, папа, папочка, мои родные, милые! Нет, тут не в маме с папой дело. Дело в России. Во всей России. Ей надо сказать: проснись, очнись, пробудись, бессовестная, взгляни на себя. Россия – родина слонов, понимаете? Катастрофа с русским народом, зомбирование, пентаграммы кругом сплошные. А вы всё мозгами брякаете ни о чём.

Подошла к Мите, ткнула ему в живот пальцем, тот, глупо улыбаясь, смотрит на Ларису.

Эй, вы. Я вам заплачу. Алекс привезёт деньги. Слышите? Одеревенел. И не смотрите так, я поняла, что вы меня узнали, я дам вам автограф. Потом в Лондон, нет, в Рим – к врачам. Что? Да, шляпка от Сен-Лорана. Платье от Зайцева. Что?(Пауза.) Зачем тут телефон? Он работает? Зачем телефон, если он немой?

НАТАЛЬЯ. Он инвалид. Он инвалид после того, как папу убил. Ему без очереди.

ЛАРИСА. Кто убил? (Набирает номер телефона.) Что? Кто? Я позвоню в Москву, я оплачу всё, всё. Кто убил? Я заплачу, не смотрите так.

НАТАЛЬЯ. Это всё от переселения душ. Эта квартира порченая. Тут жили сначала трое – мать, отец, сын. Сын взял, застрелился, а мать с отцом тут, в проёме в коридоре типа того что повесились оба. С горя. Это давно было. Квартира тринадцатый номер. Ну, что сделаешь, не оставишь ведь её, квартиру, пустую, вот и жили тут Митя с отцом. Он с бабушкой жил и с матерью сначала, потом мать током убило, в сараюшке цыплята были, она лампу там поправляла и током. (Заплакала.) А потом такое с папой случилось от переселения душ. Пил отец, бил его, он рос, типа того что злобу копил. Ну и вот. Он в той комнате его, ножиком. Семнадцать лет как раз. А я была молоденькая девушка, мы с ним это – понимаете, да? (Смеётся.) Дружила. Зорро не говорите. Ревнует. Девочкам, Саре и Двойре, можно слушать, они не расскажут. Митю в колонию, в детскую сперва, таскали, таскали, отсидел сколько-то там, семь или десять, типа того что, лет. Он психический стал, нездоровый, его даже насильничали в тюрьме там эти гады, он не мужчина уже, у него справка есть. Я его люблю за то, что молодость вспоминаю, как на него погляжу, как мы дружили, когда он здоровый был. Да и Толя-то мой – ну, понимаете, нет?

ЛАРИСА. Нет.

НАТАЛЬЯ. Потом расскажу. Так вот. Да. (Пауза.) Всё бы не так, знать-то, склалося, если бы не папа его, если бы не водка эта. А бабушка его из тюрьмы дождалась и померла. А я другого нашла, как его в тюрьму. Быстро довольно-таки, к счастью. Зорро его зовут. Зорро. Посмотрела вокруг, увидела Зорру, он не кривой, не раненый, с руками-ногами, ну, думаю – выйду за него.

ЛАРИСА (Держит трубку у уха, смотрит поражённо на Наталью, на Митю.) Кого насильничали? Кого, кто, какое Зорро? Что вы мозгами тут брякаете?

НАТАЛЬЯ. Муж, муж мой, Зорро. Так его зовут. Вообще – Петя. Явится сейчас, увидите, он улицы штанами подметает, работать не любит, а пить – в три горла.

ЛАРИСА. Ничего не понимаю. (В трубку.) Алекс?! Соединилось! Как там Москва? Я не кричу, плохо слышно! Я здесь! Не нервничай! Тут мой отец, Алекс! Тут еврейки с усами стоят! Вся синагога собралась! Отец, да! Он, да! Ушёл из дома. Лев Толстой, ети его мать! Я не вру! Вместе ушли! Мама месяц назад умерла, жили у какого-то человека и вообще это всё – кошмар, сон! Алекс, завтра сорок дней, как Толи не стало, а я тут! Надо какой-то обед заказать где-нибудь! Ты слышишь меня? Разве не завтра сорок? Сегодня, я помню! Алекс, помоги, у меня никого нет! Будто каток меня переехал! Тут убийцы, убитые, повешенные, негры, тут ходят негры! Я здорова, у меня всё пойдёт теперь, только разберусь тут. Таблетки? Я здорова! Мне не надо в больницу! Нет, не придумала! Вот люди стоят, они подтвердят, что я тут! Еврейки, подтвердите, ну?! (Сёстры кивают головами.). Что? Отец просит милостыню, подаяние на улице! Отец великой Ларисы Боровицкой просит милостыню! Не пафос! Он у молочного. Ему негры подают. У обоих с мамой массовый психоз был. Меня не узнаёт. Приезжай, привези с собой коробку с фильмом, я концерт дам, буду в клубе, в доме культуры, или где, заработать на эксгумацию! Приезжай! Рано? Тут вечер! Разница во времени! Перезванивай! Телефон?(Наталье.) Номер телефона?!

НАТАЛЬЯ. 4-12-57.

ЛАРИСА. 4-12-57. Пятизначный, это не Москва! Город? Это какой город? (В стенку стучат, Лариса испуганно кинула трубку, отпрыгнула в сторону.) Кто это? Что это?

НАТАЛЬЯ. А это – параллельный. Хоть инвалид, а на блокираторе.

ЛАРИСА. Кто инвалид?

НАТАЛЬЯ. Митька – инвалид.

ЛАРИСА (Молчит.) Какой инвалид? О, Россия, о моя Родина. О чём ты брякаешь мозгами, Россия? Ни о чём. О, русские люди. Проснитесь, очнитесь, встаньте. (Пауза, тихо.) Он убийца, вы же сами только что говорили?!

НАТАЛЬЯ. Убийца? Митька? Да ну. Просто несчастный. А кто счастливый? Да потом всё равно помирать надо, ну, типа того что – переселяться в другое. И отец его тоже переселился. Всё равно старики помирать должны, не так, так иначе.

Лариса села на стул, снова падает, вскрикивает. Ходит по комнате. Сёстры стоят, как мебель, рассматривают Ларису.

ЛАРИСА. Какой концерт. Я чёкнулась совсем. Мозгами брякаю ни о чём. Теперь во всех газетах напишут, по радио передадут, по телевизору покажут: Лариса Боровицкая кинула родителей и… ещё что-то!!!

НАТАЛЬЯ. Зачем они будут такое в газетах писать?

ЛАРИСА (Помолчала.) Зачем тут стоят эти сифилитички, что им надо?

НАТАЛЬЯ. Какие сифилитички? Кто сифилитички? Они не сифилитички.

ЛАРИСА. Вот эти вот. У них же носы горбатые!

НАТАЛЬЯ. Ну не впалые же.

ЛАРИСА. При чём тут впалые?!

НАТАЛЬЯ. Если бы они были типа того что сифилитички – у них носы были бы впалые. Поняли?

ЛАРИСА. Слушайте, ну что он там сидит, заберите его оттуда, заберите!(Открыла дверь на балкон, кричит, боясь выйти:) Папа! Иди домой! На кого ты похож, будто не ты, папочка?! (Пауза.) Господи, какой воздух, пыль на балконе красная.

НАТАЛЬЯ. Промышленность нас загрязняет типа того что.

ЛАРИСА. Ужас. И эта “о” на магазине мигает и мигает, будто орет, что он там сидит, на молоке “о” орет, о! О!! О!!! Днём-то она почему мигает, ну, ну!!?

НАТАЛЬЯ. Закаратило, видно. А мы в газеты не напишем. Если б я ваш адрес знала, то тогда да. Я в газету потому, что мамочка ваша сказала, что вы её дочка и показала фотографию из журнала. Я думала, она – того. А газета нашла героя, ну, типа того что, вас нашла. Я для интересу. Я на марку потратилась. Я так просто, а вы приехали.

ЛАРИСА. Да, милая. Вы на марку потратились, а они прибежали с видеокамерами, за скандалом. Ждите, скоро и к вам заявятся. Им плохая новость – хорошая. Я поеду в гостиницу, в отель, возьму отца, помогите мне его забрать, позовите же его, что ж я буду по улице бегать, кричать, помогите?!!!

НАТАЛЬЯ. Ну что ж, мне покликать его?

Пошла к выходу. Митя мычит. Лариса смотрит на него с ужасом. Митя мычит:

МИТЯ. Па-па… Па-па… Па-па…

НАТАЛЬЯ. Митька… Митенька… Не надо… Не нервничай… Голубчик мой, солнышко, тихо, мой любименький, Митечка, не надо, дорогой мой…

Кинулась к Мите, гладит его по щеке испуганно, слёзы вытирает.

ЛАРИСА (Поражённо.) Это что такое? Это что такое? Так он говорит?! Что случилось? Почему это? Кто он?

Влетает Зорро. Оттолкнув сестёр, кричит с порога Ларисе:

ЗОРРО. Вы ковёр у меня купите, о как. Вам его продам. Никому не продавал, а вот вам – продам. Не подарю. А продам. Обстоятельства форсмажорные, о как.

НАТАЛЬЯ. Явился баран. Вот баран. Вспомни дурака, он и появится. Мой ковёр!

ЗОРРО. Ты, сало колхозное, молчи, монтеклюшка, по колено в землю вгоню! И мой, и твой. Наш! Я не примак тебе! Мой! Ташкент напомнить? Сразу: купите. Зачем после? Отсрочка – воровка времени, ведь так?

ЛАРИСА. Что такое?

ЗОРРО. Я говорю: вы ковёр у меня купите.

ЛАРИСА. Это что, вопрос?

ЗОРРО. Как хотите. И утверждение. И вопрос. Я грамотный, не думайте. “Форсмажорные обстоятельства”, знаете такое слово? Нет. О, как!

НАТАЛЬЯ. Уй, чудо-юдо, рыба-кит, рыба правду говорит! Шик-блеск, в жопе треск. Сядь. Молчать. Ну-ка, тихо. Что вот человек про нас подумает. Архаровец. Вот, не видели дураков, посмотрите. Красный фонарь включили будто, рожа красная, уй, алкаш, не смотри на меня!

ЗОРРО. Молчи! Сама архаровец! А Толька – не мой сын. Не признаётся восемнадцать лет – чей. Про это потом. Короче – ковёр. На нём, знаете, что? Наполеон, о как. Вот так руку сделал, о как. У меня сосед сверху врач, он понимает. Говорит: если Наполеон на ковре руку сделал так вот вперёд, значит – он живой был. Ещё.

ЛАРИСА. Кто?

ЗОРРО. Ковёр. Ковёр значит, сделали, когда Наполеон живой был. Врач сказал!

НАТАЛЬЯ. Да какой врач, санитар в скорой помощи, алкашука такая же, спирт тебе таскает, алкоголик хренов, два дурака, пьяные напились вчера, маски поросячьи понадевали, ходили по двору людей пугать, тьфу, стыд, бессовестный!!!

ЛАРИСА. Это кто?

НАТАЛЬЯ. Зорро. Зорро тот самый и есть. Он и есть.

ЗОРРО. Молчи! Дёшево уступлю. Купите? В театре повесите. Красиво будет!

ЛАРИСА. Я вас не знаю.

ЗОРРО. Познакомимся. Я начальников начальник и мочалок командир. Вот этих мочалок – командир. Зорро. Сам себя так назвал. У богатых беру, бедным раздаю. Жизнь у нас тут ой сладкая в городе: слой повидла, слой говна. Живём, а чего? Как киргизы живём: лет десять в квартирах ремонта не делали, не красили ничего, не белили – денег нету. Есть тут у нас в городе – всё: от угля и до грибов. Но одни Паганэли поганые живут. Люблю их так, что поубивал бы. Эту подружку-подлюжку в первую очередь, тоже. Но терплю: худой мир лучше доброй ссоры. Зорро я, герой, защитник бедных!

НАТАЛЬЯ. Врёт. Из дому ворует, несёт и продаёт за бутылку. Это я богатая? Кормлю тебя, обстирываю! Про ковёр не думай – мой! Мне от мамочки досталось! Может, он и правда типа того что бесценный, а ты?!

ЗОРРО. Вы не девчёшка давно. Цвет волос банановый. По телевизору вы другая.

ЛАРИСА. По телевизору другая. По телевизору стучите, там стекло, видите? – не больно, а тут я живая, постучите по мне – я заплачу. (Заплакала.)

ЗОРРО. Нет, по телевизору я не вас видел. Вас я вообще не видел никогда. Слушай, она кто такая, эта, в мохнатом платье? А? Как суслик мохнатая!

НАТАЛЬЯ. Да тихо ты, распространяется типа того что!

ЗОРРО. Я и говорю всем – тихо! Тихо в лесу, только не спит барсук, завтра барсук поедет на БАМ, вот и не спит барсук! В смысле,у нас телевизор не работает.

НАТАЛЬЯ. У нас телевизора нету, вынес. И этот бы вынес, Митьку уговорил бы, да сломанный, никто не возьмёт. Придурка кусок! Иди, ишак ты, ишак с рогами!

ЗОРРО. Молчи! Вы с ней не дружите. Она человек без принципов. Видели моего Тольку? Её, вернее. Тут вам такие обстоятельства форсмажорные, ого-го.

НАТАЛЬЯ. Опять?

ЗОРРО. Не опять, а снова. Не видели Тольку? Он чёрный. Ей все, и я тоже, говорим: ты с каким узбеком его нажила, нагуляла? А она в Ташкент ездила, оттуда, привезла Тольку, точно. А она: у меня мама была чёрненькая, ну дак, мол, может он в маму. Такой у неё вариант, понимаете? Пусть в чёрненькую маму он будет чёрненький, пусть, я согласен, пусть чёрненький, но! – не до такой же степени.

НАТАЛЬЯ. Да я в Ташкент с классом ещё ездила, в десятом, а за тебя взамуж пошла в двадцать пять, бессовестный, людям такое распространяет, врёт, тьфу! Замолчи, иди домой, Зорро проклятая!

ЗОРРО. Молчи, я помню: сразу после десятого я тебя взял! Не думай, что я заспал, я помню! В Ташкенте в арыках валялась. Тебе узбеки пели: “Будешь есть конфеты Мишка и вертеться на мой шишка!” Она с пузом – и со мной к алтарю.

НАТАЛЬЯ. Какому “алтарю”, тогда райком был! Нас в райкоме регистрировали!

ЗОРРО. Молчи, в райкоме, бледная вошь. Вот, хоть вы мне разрешите тогда спор мой с нею. Усирается спорит, что наши вошли в Афганистан в восемьдесят втором, а я ей говорю – в семьдесят девятом. Ну?

МОЛЧАНИЕ.

ЛАРИСА. Что?

ЗОРРО. В каком?

ЛАРИСА. Я почему это должна помнить?

НАТАЛЬЯ. В восемьдесят втором, конечно! И райком был, а не алтарь!

ЗОРРО (Вдруг начинает кричать, стучать кулаками по стенке.) В семьдесят девятом, в семьдесят девятом, в семьдесят девятом!!!!! Сука?! Мы там десять лет, мы там гибли, десять лет, сука, ты тут в окопах в тылу отсиживалась, жировала, в Ташкент к душманам ездила, по арыкам с ними валялась, а теперь говоришь, что в восемьдесят втором?! Ты, сало колхозное, по колено в землю вгоню!

НАТАЛЬЯ. Вот, всегда такой разговор, видите? По колено в землю и всё, типа того что. В восемьдесят втором!