Дело об отравленных шоколадках

Энтони Беркли

«Дело об отравленных шоколадках»

Глава 1

Роджер Шерингэм отхлебнул глоток старого доброго бренди и откинулся на спинку кресла. Он восседал во главе большого стола.

Из приятного полумрака, подернутого табачной дымкой, к нему долетали взволнованные голоса, с наслаждением обсуждавшие такие насущные темы, как убийства, отравления ядом с летальным исходом и тому подобные штуки. Вот оно, его детище, его Клуб криминалистов, им созданный, организованный сообразно его замыслу, объединивший лучшие умы и теперь действующий исключительно под его началом; и когда на первом заседании Клуба, пять месяцев тому назад, его единодушно избрали президентом, он снова пережил то блаженное чувство гордости за себя, которое познал однажды в далекой юности, — по воле ангела, спустившегося с небес в облике директора издательства, в тот день его первый роман был принят к публикации.

Справа от Шерингэма, как и подобало гостю, сидел старший инспектор Скотленд-Ярда Морсби, который в эту минуту был крайне озабочен: он пытался, и притом довольно неумело, раскурить непомерно большую сигару. Шерингэм повернулся к нему:

— Не следует думать, будто я недостаточно почитаю учреждение, которое вы здесь представляете, Морсби, но, по правде говоря, я убежден, что сейчас в этом зале обитает сам дух криминалистики, я имею в виду интуитивную криминалистику, а вовсе не практику сыска. Более того, здесь у нас это, кажется, ощущаешь острее, чем где бы то ни было — исключение, может быть, — Сюрте в Париже.

— Вы так полагаете? — Старший инспектор остался невозмутим. Он давно усвоил привычку терпеливо выслушивать любые благоглупости от самых разных людей. — Ну-ну.

И он вновь попытался раскурить сигару, стараясь на ощупь определить, с какой стороны она зажжена. Задача была не из легких и обычным способом не решалась, поскольку концы сигары были слишком удалены друг от друга.

А между тем у Роджера помимо гордости за свое детище, которую он испытывал, были вполне веские основания для подобного утверждения. Дело в том, что проникнуть на ужин в их таинственный Клуб криминалистов мог далеко не каждый алчущий и вообще не всяк, кому заблагорассудится. Одного желания стать членом их Клуба было тут мало. И недостаточно было так просто заявить о своем неодолимом влечении к познанию таинственного в убийстве, как таковом, отнюдь нет. Кандидат в члены Клуба, независимо от пола, должен был на деле доказать свою готовность с честью нести почетное звание криминалиста.

Кроме того, для осуществления этой цели недостаточно было одного только страстного интереса к науке криминалистике во всех ее ответвлениях, как, например, к методике расследования преступлений или к криминальной психологии. Будущему члену Клуба вменялось в обязанность знать все вошедшие в историю уголовные дела, вплоть до самых незначительных, причем он должен был уметь применить эти знания на практике в любой момент, когда только они могли понадобиться. Далее: будущий член Клуба должен был обладать конструктивным мышлением, иметь хорошую голову на плечах и уметь этим пользоваться. И в довершение всего кандидат на соискание почетного звания члена Клуба представлял на рассмотрение президента доклад в письменной форме на тему, предложенную членами Клуба, и если президент находил таковой заслуживающим внимания, он передавал его на суд конклава, который, в свою очередь, решал судьбу новичка общим голосованием. Если против был хоть один, кандидатура безжалостно отклонялась.

Первоначально намеревались довести число членов Клуба до тринадцати. Но пока было всего шесть человек, из тех, кому удалось успешно пройти все тесты. В тот вечер, открывающий хронику событий, о которых нам предстоит рассказать, все шестеро присутствовали на заседании. Был в их числе знаменитый адвокат, затем известный драматург дама и еще одна дама, блистательная новеллистка, дар которой, к сожалению, не был до сих нор оценен по достоинству; был также еще один писатель, автор детективных романов, снискавший себе славу самого головоломного (хотя не самого благовоспитанного) автора среди братии, пишущей в жанре детективной прозы; и, наконец, сам Роджер Шерингэм собственной персоной, ну и мистер Эмброуз Читтервик, никому и ничем не известный, тихий, неприметный человечек, настолько незначительный, что посвящение в члены Клуба было для него куда большей неожиданностью, чем его присутствие — в глазах блестящей компании, среди которой он очутился.

Если не считать мистера Читтервика, то любой хозяин был бы вправе гордиться подобным ансамблем. В описываемый вечер Роджер был не только переполнен гордостью за себя, но и возбужден. Возбужден оттого, что собирался на этом заседании всех ошеломить, а предвкушение эффекта всегда приятно щекочет нервы. Он поднялся, дабы осуществить задуманное.

— Леди и джентльмены, — произнес он, переждав, пока смолкли звуки приветствия: в Клубе было принято выражать приветствие легким постукиванием стаканов или портсигаров о край стола. — Леди и джентльмены, я хотел бы внести изменение в порядок заседания, воспользовавшись правом президента Клуба и полномочиями данной мне власти. Вам известна предварительная программа сегодняшнего вечера. У нас в гостях старший инспектор Морсби, в чьем лице мы приветствуем первого представителя Скотленд-Ярда, посетившего наш клуб. — В подтверждение этих слов снова раздалась барабанная дробь стаканов по столу. — Мы намеревались, усыпив его бдительность обильным ужином и крепким вином, постараться расположить его к нам, с тем чтобы услышать затем об операциях из его практики, к которым не была допущена пресса. — Снова дробь по столу, но уже более продолжительная. Роджер подкрепился глотком бренди и продолжал: — Достаточно хорошо, как мне кажется, зная старшего инспектора Морсби и неоднократно прилагая все усилия к тому, чтобы заставить его забыть о бдительности, я, однако, должен сказать, леди и джентльмены, что не было случая, чтобы мне это удалось. Да и сегодня, как бы мы его тут ни ублажали, я не надеюсь услышать что-то такое, что назавтра не появится в «Дейли курьер». Увы, леди и джентльмены, старший инспектор Морсби, к нашему великому сожалению, неподкупен. Исходя из этого, я взял на себя ответственность изменить порядок нашего сегодняшнего заседания. Побудила меня к этому мысль, неожиданно меня осенившая. Надеюсь, вы сочтете ее вполне достойной вашего внимания. Осмелюсь думать, мысль эта по сути своей не только дерзка, но и увлекательна. — Роджер умолк и с лучезарной улыбкой обвел взглядом присутствующих.

У старшего инспектора Морсби шея побагровела от натуги, но он упорно продолжал сражаться со своей сигаретой.

— Мысль моя, — продолжал Роджер, — имеет непосредственную связь с мистером Грэхемом Бендиксом.

Легкое оживление свидетельствовало о том, что слова Роджера встречены с интересом.

— Точнее говоря, — уже медленнее пояснил он, — с миссис Грэхем Бендикс.

Оживление сменилось напряженной тишиной. Роджер выдержал паузу, как бы подбирая в уме более веские слова к тому, что намеревался сказать.

— Мистер Бендикс лично знаком кое с кем из вас. Насколько я помню, его имя произносилось, когда мы обсуждали возможные кандидатуры в члены нашего Клуба. Уже тогда говорилось, пожелай он — и мог бы стать членом Клуба. Таково было мнение сэра Чарлза, насколько я помню.

Королевский адвокат движением, исполненным истинного достоинства, в знак согласия склонил свою крупную, красивую голову.

— Да, кажется, я действительно рекомендовал его однажды.

— Дальше этого дело не пошло, — продолжал Роджер. — Запамятовал, по какой причине. Предполагаю, что кто-то из нас убедил Клуб в том, что мистер Бендикс не смог бы выдержать вступительных тестов. Но во всяком случае, уже тот факт, что его имя упоминалось в связи с нашим Клубом, говорит о том, что мистер Бендикс не чужд криминалистики. А это означает, что наше сочувствие к нему в постигшей его ужасной трагедии принимает уже более личный характер, не исключая и тех, кто с ним не знаком, как, например, я сам.

— Правильно, правильно! — произнесла высокая, красивая дама, сидевшая с правой стороны стола. Она говорила уверенно и громко, как человек, привыкший ободрять оратора в ответственную минуту, если остальные не очень-то живо реагируют. Это была Алисия Дэммерс, новеллистка, отличавшаяся пристрастием к участию в заседаниях разнообразных женских организаций и комитетов, где с неподдельным наслаждением выслушивала длинные рацеи выступавших. При этом, будучи по убеждениям твердым консерватором, могла с воодушевлением поддерживать и ораторов, исповедующих взгляды социалистического толка.

— Я предлагаю, — коротко заключил Роджер, — привлечь наше пристальное внимание к судьбе этого дела.

Не оставалось сомнений, что Роджеру удалось заинтересовать свою аудиторию. Сэр Чарлз вздернул седые мохнатые брови. Известно было, что грозным взором из-под бровей он приводил в замешательство свидетелей обвинения, осмелившихся усомниться в невиновности его, сэра Чарлза, подзащитных. Затем он привычным жестом смахнул с носа золотое пенсне, державшееся на широкой черной ленте. Маленькая невзрачная толстушка, сидевшая напротив него, легонько толкнула локтем мисс Дэммерс и что-то шепнула ей на ухо, прикрывая рот ладошкой. Это была миссис Филдер-Флемминг. Она писала пьесы на редкость непристойного содержания, отчего они пользовались шумным успехом, и напоминала повариху из хорошего дома, разодетую по случаю праздника. Мистер Читтервик моргал голубыми глазками и очень смахивал на умненькую няню-козу из детской сказки. Один только сочинитель детективных рассказов оставался совершенно невозмутимым. Он давно усвоил манеры главного героя из его собственных произведений — сыщика, который в самые острые моменты сюжета сохранял полнейшее спокойствие.

— Нынешним утром я изложил свою идею в Скотленд-Ярде, — продолжал Роджер. — И несмотря на то что там, как правило, подобных начинаний не одобряют, я не встретил особых возражений. В результате я добился-таки официального согласия на попытку расследовать это дело. Хотелось бы еще заметить следующее: причиной, вынудившей их дать согласие, равно как и той, что натолкнула меня на мысль о расследовании, — Роджер выразительно помолчал и оглядел собравшихся, — является то обстоятельство, что полиция окончательно потеряла всякую надежду найти убийцу миссис Бендикс.

Посыпались возгласы недоумения, возмущения, гнева. Все уставились на Морсби. Но этот джентльмен, по-видимому, и не замечал, что попал под прицел шести пар глаз.

Приложив к уху сигару, он напряженно вслушивался, будто ожидая получить некий тайный сигнал.

Роджер поспешил на выручку к Морсби.

— То, что я вам сообщил, разумеется, носит строго конфиденциальный характер. Убежден, что никто из вас за пределами этой комнаты не проронит ни слова. Открытые расспросы не дали никаких результатов, и поэтому этот путь следует отвергнуть. Конечно, всегда есть надежда, что вынырнет какой-нибудь случайный факт, который поможет напасть на след преступника. Но вообще полицейские власти пришли к выводу, что продолжать дело бесполезно. Поэтому я хочу предложить нашему Клубу взяться за расследование убийства миссис Бендикс, начиная с того момента, когда официальные органы его прекратили, — и он опять обвел глазами слушателей, ожидая их реакции.

На всех лицах, не исключая ни одного, было написано недоумение.

Роджер уже не сдерживал волнения и, отбросив высокое красноречие, перешел к простому, разговорному тону.

— В самом деле, разве нам самим не интересно, мы же в конце концов не глупы и не ограничены (да простит меня дружище Морсби). И неужели, если мы вшестером подналяжем, каждый в своем направлении, то по крайней мере хоть один из нас не нападет на след… который так искала полиция, да — говоря попросту — опозорилась. Нет, я не думаю, что мы не справимся. Что вы на это скажете, сэр Чарлз?

Знаменитый адвокат хохотнул:

— Честное слово, Шерингэм, прелюбопытная идея. Но воздержусь от суждений, пока не объясните все более детально.

— По-моему, превосходная идея, мистер Шерингэм! — воскликнула миссис Филдер-Флемминг, которую правовая сторона дела ничуть не смущала. — Я бы хотела начать прямо с сегодняшнего вечера. — Ее пухлые щечки так и прыгали от волнения. — А ты, Алисия?

— Тут есть кое-какие перспективы, — улыбнулась ей в ответ новеллистка.

— Между прочим, — равнодушно заметил автор детективных романов, — у меня уже сложилась своя версия.

Его звали Перси Робинсон, но писал он под псевдонимом «Мортон Харроугейт Брэдли». Псевдоним произвел столь сильное впечатление на менее притязательную часть читающей публики Соединенных Штатов, что американские издатели заплатили сразу за три издания его первой книги. По какой-то неясной психологической причине на американцев производит большое впечатление, если имя похоже на фамилию, и еще важнее, если в имени и фамилии угадывается намек на известный английский курорт.

Лицо мистера Читтервика озарила милая улыбка, но он не проронил ни слова.

— Ну хорошо, — вернулся к своему Роджер. — Договоримся, что детали, несомненно, подлежат открытому обсуждению. Но я подумал, что если уж мы берем на себя расследование дела, то будет куда увлекательней, если каждый займется этим в одиночку, независимо от других. Присутствующий здесь Морсби может изложить нам факты, уже известные полиции. Дело вел не он, но ему было поручено выяснить кое-какие подробности, с чем он успешно справился. Более того, готовясь к нынешнему вечеру, он провел большую часть дня в Скотленд-Ярде, изучая досье, для того чтобы в своем докладе не упустить ни малейшей детали. Думаю, что, выслушав его, некоторые из нас смогут уже сразу предложить собственную версию; другие, возможно, наметят ряд предварительных действий. Во всяком случае, я бы предложил отвести следующую неделю на проработку версий, поиски всевозможных гипотез, а также на изучение фактов, собранных Скотленд-Ярдом. Но в течение этого времени никто из нас не должен обсуждать своих результатов с другими членами Клуба. Даже если мы и не раскроем преступления (скорее всего так оно и будет), то по крайней мере обогатим себя интересным опытом в области криминалистики: для кого-то из нас — в сфере практики, для кого-то — в академическом плане, кому как угодно. А самое интересное, по-моему, заключается в том, придем мы к единому решению или нет. Леди и джентльмены, разрешите перейти к прениям или как там это называется. Короче говоря: ваше мнение? — Роджер с облегчением рухнул в кресло.

И тут же последовал вопрос Алисии Дэммерс.

— Что вы имеете в виду, мистер Шерингэм? Что, мы должны всюду соваться и задавать всяческие вопросы, как настоящие сыщики? Или просто подготовить письменный доклад на основании фактов, которые старший инспектор собирается нам сообщить?

— Я так полагал, что вы сами решите, — ответил Роджер, — кому что больше нравится. Это я и имел в виду, когда говорил о практическом и академическом значении нашего эксперимента.

— Но у вас было гораздо больше практики, чем у остальных, — надув губки, пробубнила миссис Филдер-Флемминг (именно пробубнила).

— А у полиции в миллион раз больше, чем у меня, — возразил Роджер.

— Безусловно, все будет зависеть от метода. Изберем ли мы дедуктивный или, наоборот, индуктивный метод, — заметил мистер Мортон Харроугейт Брэдли. — Те, кто обратятся к дедуктивному методу, будут основываться целиком на фактах, собранных полицией, и им не понадобится проводить самостоятельных расследований, так, уточнить два-три момента, и все. А что касается индуктивного метода, то он потребует большой работы по сбору информации.

— Совершенно верно, — подтвердил Роджер.

— Факты, собранные полицией, в совокупности с дедуктивным методом помогли распутать множество крупных преступлений, имевших место в нашей стране, — изрек сэр Чарлз Уайлдмен. — Пожалуй, и на этот раз я положусь на традицию.

— Тут есть одна занятная деталь, — пробормотал мистер Брэдли себе под нос, ни к кому не обращаясь. — Она-то и окажется той ниточкой, что выведет прямехонько на убийцу. Ага, так я и думал. Надо будет поработать в этом направлении.

— А я, например, понятия не имею, с чего начинать, раз уж кому-то это понадобилось, — смущенно заметил мистер Читтервик; но его никто и не услышал, да и вряд ли его слова имели значение.

— Единственно, что поразило меня в деле (я имею в виду убийство как таковое), — произнесла Алисия Дэммерс, отчетливо выговаривая каждое слово, — это то, что в нем полностью отсутствует психологический подтекст. — Таким образом она давала понять, что если ее версия подтвердится, то дело не будет представлять для нее ни малейшего интереса.

— Я думаю, вы измените свое мнение, когда выслушаете то, что нам собирается изложить Морсби, — мягко парировал Роджер. — Учтите, что в прессу просочилась лишь незначительная часть того, что вам сейчас сообщат.

— Ну, так давайте послушаем инспектора, — решительно предложил сэр Чарлз.

— Значит, все — «за»? — Роджер оглядел собрание и, довольный, улыбнулся счастливой улыбкой, как ребенок, которому только что вручили новую игрушку. — Все согласны на попытку?

В хоре голосов, единодушных в своем энтузиазме, не слышно было только голоса мистера Читтервика. Он сидел тихо и тоскливо размышлял о том, что раз уж так вышло, ничего не поделаешь, придется осваивать профессию. Он прочел сотни мемуаров бывших сыщиков, причем настоящих сыщиков, которые еще ходили в котелках и огромных черных сапогах (книжки эти, появляясь на прилавках, стоили восемнадцать шиллингов и шесть пенсов, а спустя несколько месяцев на развалах продавались по восемнадцать пенсов за штуку). Но единственное, что он мог припомнить из кучи прочитанных им томов, так это то, что настоящий сыщик, то есть самый настоящий, если хочет добиться успеха, никогда для начала не приклеивает фальшивые усы, а, наоборот, просто-напросто сбривает брови. Тут, однако, мистера Читтервика начинали мучить сомнения. Он решительно не понимал, как подобное действие само по себе могло дать ключ к разгадке страшной тайны.

По счастью, малодушные сомнения мистера Читтервика потонули в общем шуме, который прекратился только тогда, когда поднялся (и, надо сказать, с большой неохотой) старший инспектор Морсби для того, чтобы начать свою речь.

Глава 2

Когда старший инспектор Морсби поднялся, ему, как полагалось, похлопали (чем ввели в краску), а затем предложили сесть и говорить сидя, что он принял с благодарностью, как будто в глубине кресла он был в большей безопасности. То и дело заглядывая в записи, лежавшие перед ним, он начал излагать жадно внимавшей ему аудитории странные обстоятельства преждевременной кончины миссис Бендикс. Не стоит в точности воспроизводить его слова и бесчисленные вопросы, прерывавшие его выступление. Вот вкратце факты, которые старший инспектор Морсби довел до сведения членов Клуба.

В пятницу пятнадцатого ноября Грэхем Бендикс вошел в свой клуб «Радуга», на Пиккадилли, примерно около половины одиннадцатого утра и осведомился у швейцара, не было ли для него почты. Швейцар вручил ему письмо и несколько проспектов, и Бендикс прошел в зал. Там он уселся у камина, намереваясь просмотреть полученную корреспонденцию.

В это время появился другой член Клуба, человек средних лет, баронет сэр Юстас Пеннфазер. Он жил недалеко, за углом, на Беркли-стрит, но, по обыкновению, большую часть дня проводил в «Радуге». Швейцар взглянул на часы, как это делал каждое утро, когда появлялся сэр Юстас. Было, как всегда, ровно половина одиннадцатого. Таким образом благодаря швейцару впоследствии удалось установить точное время.

Для сэра Юстаса были оставлены три письма и небольшой пакет. Он проделал то же самое, что Бендикс: взял всю корреспонденцию и прошел в зал, к камину. Там он кивком головы приветствовал Бендикса. Джентльмены не были близко знакомы, и за все время, которое провели вместе в клубе, они не обменялись и десятком слов. Кроме них, больше никого в клубе не было.

Повертев письма, сэр Юстас вскрыл пакет и с неудовольствием фыркнул. Бендикс вопросительно взглянул на него. Сэр Юстас, ворча, протянул ему письмо, которое было вложено в пакет, и пробормотал какое-то ругательство насчет современных методов торговли, мол, знаем их штучки. Пряча улыбку (товарищи сэра Юстаса по клубу тайно потешались над некоторыми его привычками и словечками), Бендикс прочел письмо. Оно было от фирмы «Мейсон и сыновья», крупного производителя массовой шоколадной продукции, и извещало о том, что недавно их фирма выпустила на рынок новый сорт шоколадных конфет с ликером, предназначенный исключительно для чувствительной гортани Джентльмена с Тонким Вкусом. Полагая, что сэр Юстас таковым и является, фирма просит оказать ей честь принять в дар коробку стоимостью в один фунт, которую он обнаружит в пакете, а также не счесть за труд оказать им любезность и в письменной форме сообщить свое мнение о качестве шоколада, независимо от того, понравятся ему конфеты или нет, — любой ответ фирма примет с благодарностью.

— За кого они меня принимают? За паршивую хористку? — взорвался сэр Юстас, личность холерического темперамента. — И чтобы я еще писал им отзывы на их чертовы шоколадки! Да провались они пропадом! Да я пожалуюсь в наш проклятый комитет! Чтобы они не смели сюда допускать эту гадость, пошли они все к чертовой матери!

Как известно, клуб «Радуга» является в высшей степени элитарным и престижным заведением. Он ведет свое происхождение от кофейни «Радуга», основанной еще в 1734 году. Даже семьи, чья родословная идет от побочных отпрысков королевского рода, в наши дни не пользуются в обществе таким почетом и уважением, как клуб, обязанный своим происхождением старой кофейне.

— Действительно, дурная манера, — согласился с ним Бендикс. — Кстати, я кое-что вспомнил. Мне как раз нужны шоколадные конфеты. Видите ли, у меня должок. Вчера в ложе «Империала» мы с женой держали пари. В случае, если бы она оказалась права, то получила бы от меня коробку конфет, а если прав я, она была бы должна мне сотню сигарет; я утверждал, что до конца второго акта ей низа что не угадать, кто убийца. Но она, представьте, выиграла пари. Не забыть бы про шоколадки. Между прочим, неплохая пьеса, «Скрипящий череп». Не видели?

— Какого черта, — отвечал сэр Юстас, нимало не смягчившись. — У меня есть занятия поважнее, чем сидеть и смотреть, как измазанные светящейся краской болваны возятся на сцене и палят друг в друга из идиотских пугачей. Вам что, нужна коробка конфет? Так берите эту, черт с ней.

Для Бендикса не имело значения, что он таким образом сэкономил один фунт. Человек он был состоятельный, и, наверное, наличных, которые были при нем, хватило бы на сотню коробок. Главное, что так было меньше хлопот.

— Вы уверены, что вам они не нужны? — ради приличия спросил он.

Сэр Юстас пробормотал что-то неразборчивое, но слово «черт», несколько раз повторенное, прозвучало вполне отчетливо. Однако смысл был ясен. Бендикс его поблагодарил и, на свою беду, принял дар.

По счастливой случайности никто из них не бросил в огонь пакет, в котором была доставлена коробка, — в тот самый момент, когда разъяренный баронет сунул в руку Бендиксу все сразу: коробку, сопроводительное письмо, пакет и даже тесемку от него. Случайность была тем более счастливой, что до этого они оба бросили в пылающий камин конверты от полученных писем.

Бендикс тем временем подошел к швейцару и оставил у него коробку, попросив подержать ее у себя. Швейцар убрал коробку, а пакет швырнул в корзину для мусора. Письмо еще раньше выпало из рук Бендикса, пока он шел к швейцару, но Бендикс этого не заметил. Через несколько минут швейцар для порядка письмо подобрал и тоже опустил в корзину с мусором, откуда оно вместе с пакетом и было потом извлечено полицией.

Сразу скажем, что эти два предмета, в совокупности с третьим, которым, конечно же, являлась сама коробка конфет, были единственными взаимосвязанными вещественными уликами, имеющими отношение к убийству.

Что же касается действующих лиц надвигающейся трагедии, то из всех них самой заметной фигурой был несомненно сэр Юстас. Ему еще не исполнилось пятидесяти; своим багровым лицом и коренастой, крепкой фигурой он напоминал деревенского сквайра старой закваски, причем его манеры и речь вполне соответствовали этому образу. Были и другие черты, которые роднили его с деревенскими сквайрами, и они проступали также ярко. Например, у деревенских сквайров старой закваски с годами ближе к старости голос становился хриплым, но не от пристрастия к виски — они обожали охоту. Охотником был и сэр Юстас, и весьма страстным. Но деревенские сквайры свои охотничьи страсти удовлетворяли охотой на лис, что же касается сэра Юстаса, то в своих кровожадных устремлениях он расставлял силки на разнообразную добычу. Короче говоря, сэр Юстас, вне всякого сомнения, был очень неважным баронетом. Но грешил он всегда с размахом и шиком, и потому как скромники, так и грешники симпатизировали ему (за исключением, возможно, нескольких мужей и двух-трех отцов). А женщины так и таяли, когда он хрипловатым голосом нашептывал им комплименты.

По сравнению с ним Бендикс был персоной вполне заурядной. Это был высокий темноволосый молодой человек приятной наружности, лет двадцати восьми, молчаливый и немного замкнутый. Он мог нравиться, но сам в отношениях с людьми не переходил за грань сдержанно-прохладного дружелюбия.

Пять лет назад умер его отец, оставив ему крупное состояние. Состояние это Бендикс-старший нажил, торгуя земельными участками, скупленными им в свое время в необжитых районах, — с далеким прицелом попозже сбыть их с выгодой для себя по цене, в десять раз превышающей ту, за которую они были куплены. Он предвидел, что когда-нибудь земли эти будут окружены заводами и жилыми домами, построенными на деньги других, и тогда-то его земли и понадобятся. «Сиди себе спокойно и жди, когда тебе принесут деньги, и большие деньги» — таков был его девиз, и, как показала сама жизнь, очень мудрый девиз. Его сын, получая ежегодно приличный доход, вполне мог бы отойти от дел и ничем не заниматься. Но видимо, он унаследовал некоторые черты своего отца и потому участвовал во многих доходных предприятиях, оправдывая это своей любовью к азартным играм, среди которых бизнес был самой азартной игрой на свете. Ну, и по пословице «деньги к деньгам» Грэхем Бендикс унаследовал деньги, — сам умел их делать, и вдобавок судьба послала ему богатую невесту. Она была дочерью покойного судовладельца из Ливерпуля, оставившего ей ни много ни мало около полумиллиона фунтов, которыми она могла распорядиться как приданым, передав их Бендиксу. Но ее капитал был ему не нужен. Ему нужна была только она, а не ее приданое. И, как говорили его друзья, он бы женился на ней, даже если бы у нее за душой не было ни фартинга.

Она была женщиной абсолютно его типа. Высокая, стройная, очень серьезная, образованная и уже достигшая того возраста, когда характер окончательно сложился и можно не бояться неожиданностей (три года назад, когда Бендикс женился на ней, ей было двадцать пять). Словом, она была для него идеальной супругой. Может быть, в каких-то отношениях пуританка, отчасти, — это не исключается. Но к тому времени Бендикс и сам готов был стать пуританином, тем более ради Джоан Кулламптон.

Последнее время его просто не узнавали, а в юности он — судя по всему, побесился вволю. Ему вовсе не были чужды театральные кулисы. Имя его то и дело всплывало в историях, связанных с разными веселыми дамами. В общем, он успел насладиться вольной жизнью и от души поразвлечься, не стыдясь своих похождений, как и подобает молодому человеку, когда лет ему еще мало, а денег не по годам много. Все это само собой прекратилось, как только он женился.

Бендикс откровенно обожал свою жену, не делая из этого тайны. Да и она отвечала ему тем же, хотя, может быть, не так откровенно, как он. Короче говоря, чете Бендикс удалось достичь восьмого чуда современного света, а именно счастливого брака.

И вот пожалуйста, в самый разгар их семейного счастья как гром с ясного неба грянула эта коробка.

— После того как мистер Бендикс отнес коробку с шоколадками швейцару, — продолжал Морсби, роясь в своих бумажках, чтобы не перепутать порядок событий, — он прошел в гостиную, где уже находился сэр Юстас, который читал «Морнинг пост».

Роджер кивнул. Ну конечно, что еще мог читать сэр Юстас, кроме «Морнинг пост».

Бендикс взял свежий номер «Дейли телеграф». В то утро ему положительно нечем было заняться. Никаких заседаний в правлениях не было назначено, и никуда не надо было плыть по делам фирмы в дождливый ноябрьский денек. Так в безделье провел он все утро, перечитал газеты, пролистал журналы, погонял бильярдные шары в компании с другим членом клуба, которому тоже нечем было себя занять. Приблизительно в половине первого он отправился обедать к себе домой, на Итон-сквер, прихватив с собой шоколад.

Миссис Бендикс, которая ранее предупредила прислугу, что дома обедать не будет, тем не менее осталась дома, поскольку выяснилось, что ее встреча отменяется. После обеда, когда они вдвоем пили кофе в гостиной, Бендикс преподнес ей коробку конфет и рассказал, как она попала к нему. Миссис Бендикс шутливо упрекнула его в меркантильности, сказав со смехом, что ему просто не хотелось покупать для нее шоколад, но в конце концов похвалила его и решила попробовать новинку фирмы. При всей своей серьезности она, как всякая женщина, не могла устоять перед новым сортом хорошего шоколада.

Однако вид конфет не произвел на нее никакого впечатления.

— «Кюммель», «Кирш», «Мараскино», — произнесла она, перебирая пальчиками шоколадки, где на каждой из них, обернутой в серебряную бумажку, изящными голубыми буквами было обозначено, какой ликер составлял ее начинку. — Значит, только такие. Я совсем не вижу новых, Грэхем. Просто они выбрали три типа из нескольких, которые обычно продают в такой упаковке.

— Разве? — удивился Бендикс, который не очень разбирался в шоколаде. — Какая разница? По-моему, весь шоколад с ликером на один вкус.

— Ну конечно, они даже упаковали их в обычную коробку, — недовольно сказала жена, рассматривая крышку.

— Это же образец, — напомнил ей Бендикс. — Может быть, у них еще нет новых коробок.

— Мне кажется, они ничем не отличаются от обычных, — повторила миссис Бендикс, разворачивая «Кюммель». Затем она протянула ему коробку. — Хочешь?

— Нет, дорогая, спасибо, — отклонился он. — Ты же знаешь, я не люблю шоколад.

— Нет, ты должен попробовать хоть одну, в наказание за то, что ты не купил мне обычную коробку, а получил задаром эту. Держи! — И она бросила ему конфетку, которую он поймал. В это время миссис Бендикс поморщилась. — Нет, я была не права. Эти совсем другие. В них начинка в двадцать раз крепче.

— Ничего, не разорятся, — усмехнулся Бендикс, припомнив сладенькую безалкогольную слизь, которой «Мейсон и сыновья» начиняли шоколадные конфеты, называя ее ликером.

Он взял шоколадку, которую она ему бросила, и раскусил. Жидкость брызнула ему в рот, и он почувствовал жжение, не то чтобы очень сильное, но явно перебивающее всякие приятные ощущения.

— Ну и ну! — воскликнул он. — По-моему, они ужасно терпкие. Наверное, в них настоящий алкоголь.

— Вряд ли они так расщедрились, — сказала жена, разворачивая еще одну шоколадку. — Но начинка действительно очень крепкая. Какая-то новая смесь, просто обжигает рот. Не могу понять, нравятся они мне или нет. Я только что проглотила «Кирш», и она слишком отдавала миндалем. Может, эта будет нежнее. И ты тоже попробуй «Мараскино».

Чтобы угодить ей, Бендикс проглотил еще одну шоколадку, которая понравилась ему еще меньше, чем первая.

— Смешно, — заметил он, проводя кончиком языка по небу, — у меня совершенно одеревенел язык.

— И у меня тоже сначала, — согласилась она. — А сейчас пощипывает. Кстати, я не заметила разницы между «Кирш» и «Мараскино». Обе ужасно жгут рот! Не могу понять, вкусны они или нет.

— Мне-то определенно не нравятся, — уверенно произнес Бендикс. — Что-то не то. Я бы на твоем месте больше не ел их.