Военная тайна

Натка тихонько рассмеялась и потушила свет. На Алешу Николаева она не сердилась.

...Не доезжая до верхних бараков у новой плотины, инженер свернул ко второму участку. Еще издалека он увидел в беспорядке выкинутые на берег тачки, мотыги и лопаты. Очевидно, вода застала работавших врасплох.

Инженер соскочил с коня. Мутная жижа уже больше чем на полтора метра залила выемку. В воде торчал невыдернутый разметочный кол и спокойно плавали две деревянные лопаты.

Инженер понял, что, поднявшись еще на полметра, вода пойдет назад, заливая соседнюю впадину, а когда вода поднимется еще на метр, перельется через гребень и, круто свернув направо, затопит и сорвет первый участок, на котором шли работы по прокладке деревянных желобов.

- Плохо, Сергей Алексеевич! - закричал старший десятник Дягилев, спускаясь с горы впереди двух подвод, которые, с треском ломая кустарник, волокли доски и бревна.

- Когда прорвало? - спросил инженер. - Шалимов где?

- Разве же с таким народом работать можно, Сергей Алексеевич? С таким народом только из пустого в порожнее переливать. Прорвало часов в девять. Шалимовская бригада работала... Как рвануло это снизу, им бы сейчас же брезент тащить да камнями заваливать, а они - туды, сюды, меня искать... Пока то да се, пока меня разыскали, а ее - дыру-то - чуть ли не в сажень разворотило.

- Шалимов где?

- Сейчас придет. В своей деревне рабочих собирает.

Всю ночь стучали топоры, полыхали костры и трещали смоляные факелы. К рассвету сколотили плот и целых три часа сбрасывали рогожные кули со щебнем в то место, откуда била прорвавшаяся вода. И, когда наконец, сбросив последнюю руду балласта, забили подводную дыру, мокрый, забрызганный грязью инженер вытер раскрасневшееся лицо и сошел на берег.

Но едва только он опустился на колени, доставая из костра горящий уголек, как на берегу раздались шум, крики и ругань. Он вскочил и отшвырнул нераскуренную папиросу.

Вырываясь со дна, гораздо правее, чем в первый раз, вода клокотала и пенилась, как в кипящем котле. Закупоренную родниковую жилу прорвало в другом месте и, по-видимому, прорвало еще сильнее, чем прежде.

Мимо обозленных землекопов инженер подошел к Дягилеву и Шалимову. Он повел их по краю лощины к тому месту, где лощина была перегорожена невысокой, но толстой каменистой грядой.

- Вот! - сказал он. - Поставим сюда тридцать человек. Ройте поперек, и мы спустим воду по скату.

- Грунт-то какой, Сергей Алексеевич! - возразил Дягилев, переглядываясь с Шалимовым. - Хорошо, если сначала от силы метров сорок за сутки возьмем, а дальше, сами видите, голый камень.

- Ройте, - повторил инженер. - Ройте посменно, без перерыва. А дальше взорвем динамитом.

- Нет у нас динамита, Сергей Алексеевич, напрасно только людей замотаем.

- Ройте, - отвязывая повод застоявшегося коня, повторил инженер. - Надо достать, а то пропала вся наша работа.

Спустившись в лагерь и не заходя к Альке, инженер пошел к телефону и долго, настойчиво вызывал Севастополь. Наконец он дозвонился, но из Взрывсельпрома ему ответили, что без наряда от Москвы динамита ему не могут отпустить ни килограмма.

Выехав на шоссейную дорогу, инженер повернул направо и по-над берегом моря рысью поскакал к мысу, где среди скалистого парка высились красивые белые здания. Это было прежде богатое поместье, а теперь шеф пионерского лагеря, дом отдыха ЦИК и Совнаркома - Ай-Су.

Соскочив у высокой узорной решетки, он зашел в дежурку и спросил, есть ли среди отдыхающих товарищи Самарин или Гитаевич. Ему ответили, что Самарин еще с утра уехал в Ялту и вернется только к вечеру, а Гитаевич здесь.

Инженер взял пропуск и, похлопывая плетью о голенище грязного сапога, пошел к виднеющемуся в глубине аллеи просвету.

Гитаевича он встретил у лесенки, ведущей к морю. Это был черноволосый с проседью человек в больших круглых очках, с широкой черной бородой.

- Здравствуйте! - громко сказал инженер, прикладывая руку к козырьку.

Гитаевич с удивлением посмотрел на этого внезапно возникшего человека в грязных сапогах и в запачканном глиною френче.

- Ба!.. Ба!.. Сергей! - улыбаясь, заговорил он резким, каркающим голосом. - Откуда? И в каком виде - сапоги, френч... нагайка) Что ты, прямо из разведки в штаб полка?

- Дело, товарищ Гитаевич, - сказал Сергей, сжимая протянутую руку. Спешное дело.

- Уволь, уволь, - заговорил Гитаевич, усаживаясь на скамейку. - Газет не читаю, телеграмм не распечатываю. О чем хочешь? Старину вспомним... дивизию, Бессарабию. Так поговорим - это с большим удовольствием, а от дела избавь. У меня здесь ни чина, ни должности, ни обязанностей. Лежу на солнышке да вот, видишь, стихи читаю.

- Дело, товарищ Гитаевич, - упрямо повторил Сергей. - Если бы не важное, то и не просил бы.

- Палицын где?.. Матусевич? И этот... как его? Ну, со шрамом на щеке... Ах ты! Да как же его, этого, что со шрамом? - как бы не расслышав Сергея, продолжал Гитаевич.

- Много со шрамами было, товарищ Гитаевич. Я и сам со шрамом, продолжал Сергей. - Мне динамит нужен. Взрывсельпром не дает. Говорит, Москву запрашивать надо. А если вы напишете, то даст. Ваш дом отдыха - наш шеф. Вы отдыхаете, значит, вы тоже шеф.

- Какой динамит? Какие шефы? - с раздражением и беспокойством переспросил Гитаевич. - И откуда ты на мою голову свалился? Я выкупался, иду, читаю стихи, а он вдруг: дело... динамит... шефы... Ну, что у тебя такое? Наверное, какая-нибудь ерунда?

- Дело ерундовое, - согласился Сергей и рассказал все, что ему было нужно.

Окончилось тем, что Гитаевич поморщился, взял протянутую ему бумагу, карандаш, что-то написал и передал Сергею.

- Возьми, - грубовато сказал он. - От тебя не отстанешь.

- Ваша школа, товарищ Гитаевич, - ответил Сергей и, спрятав бумагу, добавил: - Знавал я на Украине одного комиссара дивизии, которого однажды командующий на гауптвахту посадил. Иначе, говорит, этот не отстанет.

Прищурив под дымчатыми стеклами узкие строгие глаза, Гитаевич взглянул искоса и насмешливо, как бы подбадривая Сергея: ну, дескать, продолжай, продолжай. Но Сергей теперь и сам неспроста посматривал на Гитаевича и молча доставал из портсигара папиросу.

- Так посадил, говоришь? - неожиданно веселым, но все тем же каркающим голосом спросил Гитаевич, и, взяв Сергея за руку, он дружески хлопнул его по плечу. - Давно это было, Сергей, - уже тише добавил он.

- Давно, товарищ Гитаевич.

- Так ты теперь не в армии?

- Инженер. Командир запаса.

- Почему же, Сережа, ты инженер? Я что-то не припоминаю, чтобы у тебя какие-нибудь инженерские задатки были... Постой, куда же ты? - спросил Гитаевич, увидав, что Сергей поднимается и застегивает полевую сумку. - Да, у тебя динамит. Ну, когда выберешь свободное время, заходи. Только заходи без всякого дела. Пойдем к морю, выкупаемся, поговорим. Ты один? - глядя в лицо Сергея и почему-то тише и ласковей, спросил Гитаевич.

- Один. То есть нас двое - я и Алька, - ответил Сергей. - Двое, я и сын, - повторил он и замолчал.

- Ну, до свиданья, - сказал Гитаевич, который, по-видимому, что-то хотел сказать или о чем-то спросить, но раздумал - не сказал и не спросил, а только крепче, чем обыкновенно, пожал протянутую ему руку.

Чтобы сократить путь к озеру, Сергей взял наперерез через тропку, но, еще не доезжая до перевала, он вспомнил, что позабыл заехать в лагерь и заказать машину на Севастополь.

Досадуя на свою оплошность и опасаясь, как бы машину не угнали в другое место, он остановил усталого коня.

Тропинка была глухая, заросшая травою и засыпанная мелкими камнями. Неподалеку торчали остатки маленькой старинной крепости с развалившейся башенкой, на обломках которой густо разросся низкорослый кудрявый кустарник. Конь насторожил уши - на тропку из-за кустов выскочили два мальчугана. Один из них держал палку, к концу которой была привязана обыкновенная стеариновая свеча, а другой тащил большой клубок тонкой бечевки.

Столкнувшись с незнакомым человеком, оба они смутились.

- Из лагеря? - спросил Сергей. - А ну-ка, подите сюда!

- Из лагеря, - хмуро и неохотно ответил тот, который был повыше, стараясь спрятать за спину палку со свечой. - Мы гуляли.

- Вот что, - сказал Сергей. - Вы потом погуляете, а сейчас я вам дам записку. Тащите ее во весь дух к начальнику лагеря и скажите: пусть через час приготовит мне машину на Севастополь.

Пока он писал, оба мальчугана переглянулись, и старший успокоенно кивнул младшему.

Догадавшись, что встретившийся человек ни в чем плохом их не подозревает, они охотно приняли записку и поспешно скрылись в кустарнике.

В горах на месте катастрофы вода разлилась широко. Над низовым кустарником, пронзительно чирикая, носились встревоженные пичужки. Сухие травы, стебли, рыжая пухлая пена - все это плавало и кружилось на поверхности мутной воды.

- Много вынули? - спросил Сергей у бригадира Шалимова, который ругался по-татарски с маленьким сухощавым землекопом.

- А не мерил еще, - медленно выговаривая русские слова, ответил Шалимов. - Кубометров десять, должно быть, вынули.

- Мало, - сказал Сергей. - Плохо работаешь, Шалимов.

- Грунт тяжелый, - равнодушно ответил Шалимов, - не земля, а камень.

- Ну, камень! До камня еще далеко. Смотри, Шалимов, беда будет. Зальет второй участок, и оставим мы ребят без воды.

- Как можно без воды? - согласился Шалимов. - Пить нету, обед варить нету, ванну делать нету, цветы поливать нету. Как можно без воды? - разведя руками, закончил он и невозмутимо сел на камень, собираясь вступить в длинный и благодушный разговор.

- Плохо, Сергей Алексеевич! - крикнул запыхавшийся десятник Дягилев. Вы посмотрите на выемку - так и рвет со дна, так и рвет! И откуда такая силища? Это не ключ, а сама подземная речка.

- Видел, - ответил Сергей. - До утра продержимся.

- Ой ли продержимся, Сергей Алексеевич?

- Надо продержаться.

Сергей приказал: как только обнажится каменная гряда, поставить бурить скважины, а землекопов перебросить рыть канаву к другой небольшой впадине, которая могла оттянуть воду и задержать перелив еще на три-четыре часа.

- Дягилев, - сказал он напоследок, - я вернусь ночью, к рассвету. Ты отвечаешь. Да не ругайтесь вы с Шалимовым, а работайте. Как ни приду, или Шалимов на тебя жалуется, или ты на Шалимова. С рабочими за прошлую десятидневку рассчитались?

- Давно уже, Сергей Алексеевич. Это еще по старой ведомости, до вашего приезда, прежним техником подписана была.

- Вы потом покажите мне все эти ведомости, - сказал Сергей. - Я поехал.

Возле Ялты хлынул грозовой ливень. Это задержало машину на два часа: шофер был вынужден уменьшить скорость, потому что на крутых поворотах скользкой дороги машину сильно заносило. В Севастополь они прибыли только в восемь вечера. Понадобились долгие телефонные звонки, понадобилось вмешательство секретаря райкома и даже коменданта города для того, чтобы получить пропуск и открыть уже запечатанные склады Взрывсельпрома.

И, когда небольшой, но тяжелый ящик был осторожно погружен на машину, стрелка часов уже подходила к половине одиннадцатого.

Луна сквозь сплошные черные тучи не обозначалась даже слабым просветом. Скрылись очертания горных вершин. Растворились в темноте рощи, сады, поля, виноградники, и только полоса широкого ровного шоссе, как бы расплавленного ослепительным светом автомобильных фар, сверкала влажной желтоватой белизной.

- Ну, давай! - подбадривающе сказал Сергей, усаживаясь рядом с шофером. - Ночь темная, а дорога длинная.

Только теперь, сидя на кожаных подушках вздрагивающего автомобиля, Сергей почувствовал, что он сильно устал. Запахнув плащ и крепче надвинув фуражку, он закрыл глаза. И так в полусне, только по собачьему лаю да по кудахтанью распуганных кур угадывая проносящиеся мимо поселки и деревушки, сидел он долго и молча.

Ра-а! Ра-а-а!.. - звонко и тревожно гудел сигнал, и машину плавно покачивало на бесчисленных крутых поворотах.

Дорога забирала в горы.

И эта непроницаемая, беззвездная тьма, и этот свежий и влажный ветер, приглушенный собачий лай, запах сена и спелого винограда напомнили Сергею что-то радостное, но очень молодое и очень далекое.

И вот почему-то пылал костер. Тихо звеня уздечками, тут же рядом ворочались разномастные кони.

Ра-а-а!.. - звонко гудела машина, взлетая в гору все круче и круче.

Темные кони, вороные и каурые, были невидимы, но один, белогривый, маленький и смешной Пегашка, вскинув короткую морду, поднял длинные уши, настороженно прислушиваясь к неразгаданному шуму.

- Это мой конь! - сказал Сергей, поднимаясь от костра и тренькая звонкими шпорами.

- Да, - согласился начальник заставы, - эта худая, недобитая скотина твой конь. Но что это шумит впереди на дороге?

- Хорошо! Посмотрим! - гневно крикнул Сергей и вскочил на Пегашку, который сразу же оказался самым лучшим конем в этой разбитой, но смелой армии.

- Плохо! - крикнул ему вдогонку умный, осторожный начальник заставы. Это тревога, это белые.

И тотчас же погас костер, лязгнули расхваченные винтовки, а изменник Каплаухов тайно разорвал партийный билет.

- Это беженцы! - крикнул возвратившийся Сергей. - Это не белые, а просто беженцы. Их много, целый табор.

И тогда всем стало так радостно и смешно, что, наскоро расстреляв проклятого Каплаухова, вздули они яркие костры и весело пили чай, угощая хлебом беженских мальчишек и девочек, которые смотрели на них огромными доверчивыми глазами.

- Это мой конь! - гордо сказал Сергей, показывая ребятишкам на маленького белогривого Пегашку. - Это очень хороший конь.

Но глупые ребятишки не понимали и молча жадно грызли черный хлеб.

- Это хороший конь! - гневно и нетерпеливо повторил Сергей и посмотрел на глупых ребятишек недобрыми глазами.

- Хороший конь, - слегка картавя, звонко повторила по-русски худенькая, стройная девчонка, вздрагивавшая под рваной и яркой шалью. - И конь хороший, и сам ты хороший.

Ра-а-а!.. - заревела машина, и Сергей решил: "Стоп! Довольно. Теперь пора просыпаться".

Но глаза не открывались.

"Довольно!" - с тревогой подумал он, потому что хороший сон уже круто и упрямо сворачивал туда, где было темно, тревожно и опасно.

Но тут его крепко качнуло, машина остановилась, и шофер громко сказал:

- Есть! Закурим. Это Байдары.

- Байдары... - машинально повторил Сергей и открыл глаза.

Машина стояла на самой высокой точке перевала. Запутавшиеся в горах тучи остались позади. Далеко под ногами в кипарисовой черноте спало все южное побережье.

Кругом было тихо и спокойно. Сон прошел. Они закурили и быстро помчались вперед, потому что было уже далеко за полночь.

Проснувшись, Натка увидела Альку.

Алька стоял, открыв коробку, и удивлялся тому, что она пуста.