Мария, Владычица островов

- Удача - она, как и победа, - непостоянна. Никогда не задерживается надолго. Вроде бы сейчас, Пьер, она к вам вернулась. Так держите ее крепче, если сумеете!

К этому времени он уже почти закончил сдачу четырех колод - по пятьдесят две карты каждая. Когда в его руках оставалось совсем немного, он вдруг остановился.

- Пресвятая Мадонна! Я забыл поставить на кон... Вы не против?

Жак смертельно побледнел. В какой-то момент он не поверил своим глазам; но сомнений быть не могло: когда Тюрло закончил сдавать, в его руке осталась еще одна карта, спрятанная в ладони руки, эту карту он только что достал из-за пояса вместе с деньгами на ставку. С быстротой молнии дю Парке схватил виконта за руку.

- Минуточку! - сказал он ледяным тоном.

Тюрло не менее проворно вскочил. От его высокомерной улыбки не осталось и следа. Но он все же попытался сделать вид, что ничего не произошло, и воскликнул:

- Что все это значит, дю Парке? Вы что, сошли с ума?

Все его попытки освободить руку, которую Жак сжал, будто тисками, были тщетны. Они стояли, глядя друг на друга с вызовом, но, хотя лица их были враждебными, все же старались не производить много шума. Вокруг уже собиралась толпа, и, хотя один из игроков пытался уверить всех, что ничего не случилось, никто и не собирался расходиться - слишком очевидно было, что это не так.

Совершенно выбитый из седла, Пьер был не в состоянии что-либо говорить или делать. Жак тихо произнес, предназначая свои слова одному лишь Тюрло:

- Я советую вам покинуть этот стол и вообще этот дом. Вы слишком долго испытывали судьбу. Если хотите избежать скандала, вам лучше уйти.

Вместо того чтобы последовать его совету, виконт встрепенулся и вновь предпринял попытку освободиться, но она оказалась не более успешной, чем раньше. Это окончательно вывело его из себя и, вспыхнув от стыда и гнева, он закричал:

- Я понял, это у вас семейное! Около трех часов назад юнец Водрок жульничал за этим столом, а теперь вы пытаетесь переложить вину на меня. Господа, прошу вас, обыщите его карманы. Ручаюсь, что вы найдете там припрятанные карты.

Тогда дю Парке, перекрывая шум, объявил голосом, не терпящим возражений:

- Пожалуйста, одну минуту! На столе ничего не трогать. Сейчас кто-нибудь сосчитает карты. Кому можно доверить подсчет?

Он заметил, что к ним приближается Фуке; старик был вне себя омраченным вечером. Жак спокойно обратился к нему:

- Сударь, вы пользуетесь всеобщим уважением и доверием. Не будете ли вы так любезны сосчитать розданные карты?

Фуке неохотно подошел к столу. Привычным движением он перемешал карты, и, пока он считал их вслух одну за другой, за ним следили многие пары глаз. Все это время Жак не отпускал руку Тюрло.

- Двести восемь! - сказал Фуке, заканчив счет.

- Отлично! - воскликнул Жак. - Все на месте. А теперь, господа, взгляните на это!

Без видимых усилий он вывернул за запястье руку виконта и раскрыл его ладонь. Там, словно выставленная на обозрение, лежала карта. После нескольких восклицаний, впрочем быстро умолкших, наступила тягостная тишина.

Фуке подошел к Жаку, уже выпустившему руку Тюрло, и тихо сказал:

- Пожалуйста, дю Парке! Я не хочу никакого скандала, особенно с виконтом!

- Хорошо, - так же тихо ответил Жак, - вам придется вывести его из-за стола. Я обязуюсь проследить, чтобы в этом доме больше не было и ноги моего брата, при условии, что Тюрло тоже исчезнет. Более того, я готов закрыть глаза на его посягательства в адрес нашей семьи, и уверен, что ни одна душа не поверила этому типу, уверявшему, что мой брат жульничает.

Фуке повернулся к виконту:

- Вы поняли, Тюрло? Ваша карьера здесь окончена.

Тюрло уже овладел собой и испытующе уставился на Жака.

- Не совсем, - сказал он. - Я вынужден потребовать сатисфакции у этого господина.

- К вашим услугам.

- На рассвете, на Пре-о-Клер.[2]

Париж еще спал, когда Водрок и дю Парке, покинув улицу л'Абриссель, пошли по направлению к Пре-о-Клер.

Достигнув его, они целенаправленно двинулись к развалинам, служившим обычным местом проведения дуэлей. Еще издали они с облегчением обнаружили, что виконт не прибыл.

Однако они оказались не первыми, потому что пройдя чуть дальше вдоль древних стен, покрытых плющом и лишайником, увидели фигуру, которой сперва не заметили. Это был их старый знакомый, шевалье д'Агийяр. Он вышел им навстречу и поздоровался таким широким жестом, что шляпа его коснулась земли. Жак и Пьер ответили на его приветствие.

- Дю Парке, - сказал шевалье, - мне безмерно жаль, что приходится встречаться с вами при таких обстоятельствах. Час назад Тюрло попросил меня быть его секундантом.

Поежившись от утренней прохлады, трое мужчин вернулись к разрушенному строению и прошли под огромную арку. Восходящее солнце немного рассеяло серую промозглость утра и высветило детали старинного здания, но все же было еще холодно, и, несмотря на теплые плащи, всех троих знобило. Чтобы хоть как-то согреться, они прохаживались туда-сюда, совершенно не расположенные к беседе.

Дю Парке, задумчивый, не выказывал ни испуга, ни даже волнения. Конечно, он размышлял о возможных последствиях дуэли. Подобные стычки были формально запрещены, так как Ришелье считал, что от них редеет самый цвет французской аристократии. Жак не пытался обмануть себя: он понимал, что Тюрло будет драться до конца. Если виконт умрет, то он, дю Парке, будет вынужден бежать. А его брата и д'Агийяра при любом исходе ждут серьезные неприятности за то, что были секундантами, а, следовательно, сообщниками в убийстве.

Шевалье было явно не по себе. Его дружба с виконтом ничуть не умаляла уважения к братьям Диэлям, и, как он уже признался, его не радовала роль секунданта их врага. Кроме того, он не имел ни малейшего понятия о причине дуэли, а спрашивать об этом у дю Парке не решился.

Солнце уже совсем встало, когда на лугу появился Тюрло и направил к ним свою лошадь. Чтобы продемонстрировать презрение, братья нарочито отвернулись. Виконт остановился, резко дернув поводья, ловко спешился и крикнул:

- Доброе утро, д'Агийяр. Спасибо, что пришли, и извините, что побеспокоил вас ночью. Я постараюсь вас не задержать.

- Я не спешу, - сказал шевалье, - и, думаю, дю Парке тоже.

Жак тут же повернулся к нему:

- Вот здесь вы ошибаетесь, - сказал он, - у меня сегодня масса дел. Будет лучше, если мы быстрее покончим с этим.

Расстегнув накидку, Тюрло положил ее на камни. Как и обычно, на лице его была гадкая улыбка. Голосом, наполненным самого едкого сарказма, он заметил:

- Не следовало назначать свиданий, на которые вы, возможно, не в состоянии будете прийти.

Жак пожал плечами вместо ответа, отошел и достал шпагу; он проверил гибкость своего оружия, согнув его, а затем заставив пружинисто задрожать, сверкая лезвием.

Тюрло смотрел на него, презрительно усмехаясь. Он поочередно разогревал мышцы. Голенища сапог болтались, хлопая его по икрам. Затем он расстегнул камзол и, сняв его, протянул д'Агийяру. На нем осталась лишь вышитая рубашка, украшенная тонким кружевом. В глубоком вырезе взору открылись трепещущие мускулы его груди, обильно поросшей темными волосами.

Тюрло вздрогнул от холода и громко засмеялся:

- Я буду действовать быстро... но не вам в угоду, сударь, а лишь потому, что замерз. - И добавил насмешливо: - Что касается вас, дю Парке, вы-то через час совсем околеете!

Он тоже достал свою шпагу и, как и Жак, проверил лезвие, ткнув им в носок сапога.

Жак по-прежнему не произнес ни слова. Он был готов начать защищаться. Внезапно он вспомнил лицо Марии, которое еще больше выигрывало от тонко нанесенной косметики и казалось необыкновенно изысканным. Внутри у него все сжалось, но это не был страх. Жак не боялся смерти; он боялся, что не сможет сдержать данное Марии слово. Что она подумает, если он не придет в игральный дом? Увидит ли он ее когда-нибудь еще? Неужели она вскоре его забудет? И, если он не помешает, неужели она выйдет замуж за своего престарелого жениха? Но вскоре все его внимание сосредоточилось на одном - как убить стоящего перед ним человека с ухмыляющейся физиономией.

Все это время секунданты, д'Агийяр и Водрок, вполголоса совещались, и теперь окончательно разрешили все вопросы ведения дуэли. Шевалье подошел и встал между соперниками. Будто во сне, дю Парке услышал, как он хлопнул в ладоши и крикнул:

- К бою, господа!

И тут же звякнули шпаги.

Глава пятая

ПУСТЫЕ МЕЧТАНИЯ

Жак ле Шено де Сент-Андре был владельцем роскошного особняка недалеко от порта Сент-Мишель. Звание главного интенданта позволило ему накопить огромное состояние и заполнить свой дом ценностями, привезенными со всех концов земли. Он получал деньги от сделок с купцами, придворными и даже с испанскими пиратами, но, несмотря на несметное богатство, его тщеславие все еще не было удовлетворено.

Всю дорогу, пока они возвращались в тот вечер в особняк в Сент-Мишеле, Мария не проронила ни слова. Последние несколько часов казались ей сном.

Этого не могло случиться в реальной жизни, такое бывает только в снах и сказках. Раньше она думала, что свадьба с Сент-Андре - это и есть сказка, но теперь в ее жизнь вновь ворвался Жак. Не успела судьба выйти на новый, возможно, неверный виток, как неожиданное появление Жака открыло другие перспективы.

По крайней мере, так казалось до тех пор, пока она не стала свидетелем ссоры между виконтом и дю Парке. Она с ужасом поняла, что теперь все ее надежды разбиты, потому что о фехтовальном мастерстве Тюрло ходили легенды, и вряд ли этот опытный дуэлянт, прослывший непобедимым, оставит Жаку жизнь. От этой мысли ей захотелось кричать. Земля уходила из-под ног, и, чтобы не упасть, ей пришлось опереться на руку Сент-Андре. Он помог ей сесть в карету, где она в изнеможении откинулась на сиденье, бессильная что-либо говорить.

Когда они подъехали к дому, Сент-Андре помог ей выйти из кареты. Он заметил, что она слегка дрожит и что у нее совершенно ледяные руки.

- Ты, кажется, сильно расстроена, дорогая моя, - сказал он, - я надеюсь, виной тому не эти юные горячие головы с их дурацкой ссорой?

- О Жак, - сказала она, стараясь скрыть волнение, - вы же знаете, я не привыкла бывать в обществе, тем более в таком. Я еще ни разу не слышала, как вызывают на дуэль. Эти двое в самом деле будут драться и убивать друг друга?

Взяв за руку, он завел ее в дом, где их ждал лакей, чтобы принять одежду. Когда тот ушел, Сент-Андре спросил:

- Я поднимусь с тобой?

Она вздрогнула.

- Нет, Жак, прошу вас, не сегодня, - взмолилась она, - уже поздно, и я так устала! Последнее происшествие испортило мне настроение. Я абсолютно без сил.

Ее попытки скрыть истинные чувства привели к тому, что Сент-Андре усмотрел в выражении ее лица нечто похожее на обещание. Он улыбнулся:

- Ну что же, дорогая, иди и ложись. Я зайду попозже посмотреть, уснула ты или нет.

Она взбежала по лестнице, ведущей в ее комнату, не оборачиваясь на Сент-Андре, который провожал ее взглядом. Затем он вызвал звонком лакея и отправил его за стаканом испанского вина.

Потягивая вино, он мысленно представил, как Мария сейчас снимает платье. Это так взволновало его, что с трудом удалось подавить возбуждение. Он пил вино маленькими глотками и предавался воспоминаниям встречи с Марией.

Не без снисхождения он вспомнил церемонию представления ко двору этого плотника, Жана Боннара. Великан едва не умер от смущения, когда сам король объявил, что он награждается за заслуги перед морским флотом, проявившиеся в руководстве строительством корабля для д'Энабюка. Придворные откровенно потешались над нескладным гигантом, а также над его дочерью, стоявшей рядом со скромно опущенной головой. Слишком простое и совсем не подходящее к случаю платье вызвало у них смех, особенно у женской половины.

Их вид позабавил даже короля, и он с улыбкой попросил Марию подойти, отчего она совсем потеряла голову, неуклюже присела в реверансе и, споткнувшись на ровном месте, непременно упала бы, если бы отец не поддержал ее мясистой лапищей. Неудача была встречена громким взрывом смеха, эхом отозвавшимся в высоких стенах дворца.

Только один Сент-Андре посочувствовал этой парочке. Выйдя из толпы придворных, он догнал Жана Боннара и, поравнявшись с ним, уважительно поздоровался.

Разгневанный богатырь грубо бросил ему:

- Что вам от меня надо? Вы смеетесь над нашей бедностью, а сами не стоите моего ногтя!

- Если бы я презирал вас, как вы подумали, то не подошел бы, - тихо сказал он, - разрешите мне проводить вас?

Затем, повернувшись к его дочери, он сказал:

- Дитя мое, никто не понимает вашего замешательства лучше, чем я. Все эти господа, которых вы видели, совершенно забыли, как сами нелепо выглядели в день их представления ко двору. Но ваша неловкость была очаровательна. Вам не следует расстраиваться... Ведь вы необыкновенно милы и притягательны, вам это известно!

На глазах у изумленного Боннара он взял ее под руку и через сад последовал с нею к высоким воротам. Боннар не слышал, что говорил его дочери этот импозантный господин с хорошими манерами, он решил, что Сент-Андре оказывает им такое внимание по распоряжению короля.

Даже Мария нашла в себе силы улыбнуться, когда почтенный старик, обращаясь к Боннару, сказал:

- Я пошлю за каретой и доставлю вас домой.

Так все и началось. Сент-Андре опустошил свой стакан. Он подумал, что Мария, наверное, уже легла, но, памятуя о ее переживаниях в этот вечер, решил, что еще рано подниматься к ней. Он налил себе еще один стакан малаги.

Оказавшись одна, Мария медленно сняла тяжелое бриллиантовое колье и положила рядом с кольцами и брошками на красивый поднос, специально доставленный из Макао и сделанный из дерева редкой породы. Огромный медный канделябр блистал сотнями свечей.

Она расстегнула перед зеркалом свой корсаж, отражение повторило алебастровую кожу ее плечей и твердой округлой груди.

Невольно она задумалась о прошлом.

- Какое странное совпадение! - говорила она себе, - Жак! Могла ли я надеяться, что увижу Жака опять? Мне и в голову не приходило, что он помнит меня, а тем более, встретив, забудет даже о семье и переменит свое решение, казавшееся тогдаокончательным.

Предаваясь мечтам о Жаке, к которому рвались ее тело, сердце и душа, она была потревожена внезапным скрипом. Образ Жака тут же сменился образом Сент-Андре, и на короткое мгновение она почувствовала себя виноватой. Как бы он это все пережил?

Не услышав других звуков, она поспешила в постель, и легла, затаив дыхание, в страхе, что вот сейчас откроется дверь и войдет этот старик, ставший для нее омерзительным, - седой, с дряблыми мускулами и липкой холодной кожей. Почему отвращение не приходило к ней раньше? Как позволила она себе стать одной из вещей Сент-Андре? Потому что сейчас она была ни чем иным, как вещью, собственностью. До сего времени она безоговорочно подчинялась ему, настолько он казался ей импозантным и уважаемым.

В тот день, когда он приехал, Боннара не было дома. Он появился в открытой двери с приветливой улыбкой.

- Мария! - ласково позвал он, и это был явно голос влюбленного. Затем, лицо его стало красным, на шее вздулись жилы, будто он собирался лопнуть, и он продолжал: - Вы не можете вернутьсь ко двору в теперешнем вашем положении... Взгляните, Мария!

И он выудил из кармана бриллиантовое колье, то самое, что сверкало теперь на дорогом подносе. И приложил ей к шее. Она и не предполагала, что на свете бывают такие драгоценности. Она осторожно потрогала его рукой, будто боялась, что оно растает в воздухе.

Сент-Андре вкрадчиво и мягко проговорил:

- Вы можете стать первой красавицей при дворе. Нет ничего проще. Вам нужно только делать, что я скажу.

Затем он внезапно снял с нее колье:

- Идите сюда!

Она позволила подвести себя к маленькому зеркалу, где он снова обернул вокруг ее шеи колье, и стал застегивать, обдавая ее плечи теплым дыханием.

- Великолепно! - воскликнул он. - Вы просто великолепны, Мария! Клянусь, что те, кто смеялся над вами, будут жалеть об этом всю жизнь! Женщины, которые ухмылялись над вашей бедностью и робостью, теперь просто побледнеют от зависти. Все, что вам нужно, - это только слушать меня... Опустите немного корсаж - еще! Ваша кожа в совершенстве оттеняет бриллианты!

Он сдвинул косынку на ее шее, и вдруг она почувствовала на своем плече его губы. От неожиданности она не успела воспротивиться этому.

Приободрившись, Сент-Андре продолжал:

- Я уже долгое время при дворе, Мария, и знаю, каковы придворные. Все они озабочены происхождением и титулами. Мне неважно, что вы из простого рода; я превращу вас в одну из блистательнейших дам мира! Король улыбался при виде вас, и даже смеялся, но когда вы явитесь перед ним об руку со мной, он будет только восхищен.

Колье словно пылало огнем на шее, и Мария, и она не сразу заметила, что старик начал гладить ее спину, плечи, бедра, а затем положил руку на ее грудь. После этого он резко повернул ее лицом к себе, стиснул в объятиях и поцеловал. Она закрыла глаза, вспоминая свой первый поцелуй при прощании с Жаком. От одной мысли о нем и об этой ночи в Дьеппе, все ее тело наполнилось страстью.

Наконец Сент-Андре отпустил ее: