Астронавт

1Собственно, я оказался на этой унылой планетеиз-за изъянов в моём воспитании: с детствамне набили оскомину непримиримо-стальные герои,вот и послал я их к чёрту, и вырос немножечко чокнутым,продолжая делать приятное личным моим неприятелям.2Однажды я получил приглашенье на свежеоткрытый болид.Да и Леонов меня соблазнял космическим колером:мол, бирюзовое пламя эфира и плюсокеан серебра, бурлящий зеркальным расплавом.Когда ж я остался один на этой гранитной проплешине,похожей одновременно на пустошь и каменоломню,я тотчас разделся и зажил вот так — нагишом —в первобытном тепле первобытного этого мира,который, возможно, уже угасал, а быть может,едва нарождался.3Вскоре я заскучал — не по брюкам,а по человеческой речи…На этой планете повсюду росли железные розы.Когда же одну я сорвал, то с неё соскользнула росинкаи прободила калёным металлом гранитную твердь.Сквозь эту незримую скважину было мне слышно,как в каменном русле катится капля, буравякаскады кристаллов — усталых, источенных… Кем?Зверьём ли? Людьми? Дикарями ли, дикобразами?И я удивился себе: выходит, я сноваищу безуспешно истоки, историю, тождества,которые думал оставить на старой земле.4Быть может, вот в этих морщинах расселин, под струпьями лавы,под вулканической ветошью инопланетного пеплатаилась, таится та самая подлость, которая рьянотерзала меня на земле? Кто знает, быть может,и здесь благоденствует неископаемое людоедствопод холопской эгидой газетчика Де-Пустобриохии так же продажную шкуру меняет сеньор Веролома,а в клубе «Холуйо» беседуют о «своевременном» перевороте?5Однако хотя и прилежно врубался я в твердь астрологии,но отыскал только череп и кости безмолвья,да ещё останки рептилий — остатки бренного праха…Всё же прочее в пыль было смолото и почему-то светилось.Вообще вся планета моя походила на древнюю бабочку:тронешь крыло — и оно рассыпается, и остаётсятолько стальное зияние, холод пещеры.6Я заплутал в лабиринтах этого солнца, сбитого мощной ракетой,в недрах этой луны, у которой вырвали сердце;и так же, как в миг безопасности там, на опасной земле,ноги сами шагали, слушаясь голоса страха.И всё же я не воспел певучий плеск алебастра,расплавленного в вагранках обугленных площадей,и я не нашёлся, кому рассказать о чёрном потокепепла, бегущего вдоль изувеченных улиц.7Мало-помалу я превратился в пугливого Робинзона.Теперь мне не нужно было не только одежды, но даже еды и питья,ибо свеченье камней насыщало меня и поило.Потом постепенно я стал забывать свой язык,и так, безъязыкий, блуждал я в пустыне безмолвья.О безмолвие космоса! Мало-помалуонемело и сердце моё. И тогда, поражённый,я услышал безмолвье под спудом другого безмолвьяи понял, что таю и сам превращаюсь в безмолвьездесь, в закоулке пространства, где я погребён под волнойбезголосой реки изумрудов — камней, не умеющих петь.

© Перевод с испанского С.А. Гончаренко, 1977