Мария Гинзбург

Хозяйка Четырех Стихий

Проклятое отродье опутало Наву мерзкими чарами. Яроцвет бился изо всех сил, но его невесту насильно разлучили с ним. И теперь Бессмертная Дева томится в ужасной крепости Друккарге, изнемогая от похотливых снов, которые на нее насылает мать Ящера.

Тайная книга Ярилы.

Почему Нава оставила Яроцвета, мы не знаем. Не знаем, любила ли она Эльфа, или не нашла для себя другого выхода. Но я знаю одно.

Даже те, чью жизнь и разум разрушил Яроцвет, оказавшись между смертью и предательством, выбирали верность. Верность тем, кого любили.

А Яроцвет выбрал жизнь.

Хаген, второй главный волхв Ящера.

Пролог

Вдова смотрителя погоды из Лабаца заказала Ульрику резной ларь для муки с фигуркой богини плодородия на крышке. Хотя у столяра осталась всего одна рука, с работой он справлялся ничуть не хуже прежнего. Только хрупкие маленькие фигурки теперь вытачивал Шенвэль. Они закончили ларь как раз к обеду. Подмастерье отнес заказ. Обратно Шенвэль пошел не по дороге, а по тропинке. Эльф вырос в горах и не боялся заблудиться, несмотря на то, что был слегка под хмельком. А до встречи с Тенквиссом оставалась еще уйма времени.

Шенвэлю нужно было побыть одному.

Он не задумывался, куда идет, и очень скоро оказался в незнакомой долине. Через неделю эльфы собирались отмечать Мидаёте, праздник середины лета, но в горах лето не спешило сменить затяжную весну. Сочная зеленая трава не доходила Шенвэлю и до щиколотки. В тени скалистого утеса доживал ноздреватый сугроб. Естественную каменную чашу, в которой поместился бы человек, заполняла вода. В этом месте из-под скал выходил горячий ключ. Листья на старой иве еще не распустились, хотя почки уже набухли. По обнаженным корням дерева весело крутился и скакал ручей, вытекавший из чаши. Узловатые, набухшие, корни напоминали пальцы рук старой прачки.

Шенвэль повалился на траву и захохотал, как безумный. «Небольшое дело», повторял он про себя. – «Небольшое дело». По лицу эльфа текли слезы, отраженный скалами смех звучал просто отвратительно. Шенвэль почувствовал резь в животе, но уже не мог остановиться.

Направляясь в Лабац, Шенвэль заглянул в портовый трактир, промочить горло. Хозяин заведения, один из немногих эльфов, рискнувших вести дела на человеческой половине Рабина, не взял денег с соплеменника. В оплату пива трактирщик попросил Шенвэля сыграть на флейте для его маленькой дочки. У эльфов не было принято отказывать детям, которых в Рабине росло совсем немного, а с флейтой Шенвэль не расставался никогда. После этого к эльфу подошел маг, похвалил игру и предложил выпить еще по кружке пива. Маг назвал себя Тенквиссом, и говорил он слегка чудно. Словно давно не пользовался мандречью. Они прошли за столик в углу зала, подальше от любопытных взглядов. Между второй и третьей кружкой Тенквисс начал намекать на небольшое дело, в котором ему нужен компаньон. Шенвэль отказался, не дослушав. Последним совместным предприятием людей и эльфов стал мирный договор между Мандрой и Фейре пять лет назад, который закрепил раздельное существование разумных рас.

И тогда маг, гадко улыбаясь, показал Шенвэлю небольшую полоску пергамента. Эльф увидел зеленый полумесяц и гербовую печать известного экенского банка.

– Что это? – спросил Шенвэль брезгливо.

– Это аккредитив, – сказал Тенквисс. – Поддельный, разумеется. На основании которого один мой приятель, уважаемый банкир из экенских гномов, закрыл счет своего самого крупного вкладчика. Он выдал все деньги агенту-сидху, предъявителю аккредитива. Увозить слитки пришлось на лошади, сам сидх не мог все унести.

Шенвэль запустил руку под стол, на что маг, увлеченный своей речью, не обратил внимания. Эльф стиснул флейту.

– А потом клиент заявился собственной персоной, и оказалось, что агент – настоящий, а документ – поддельный, – продолжал Тенквисс. – Дело удалось замять. Банкиру, чтобы не потерять репутации, пришлось вложить свои средства.

Шенвэль отхлебнул из кружки, расслабленно откинулся на спинку скамьи, расчищая себе пространство для замаха.

– У себя на заднем дворе гном установил чучело со светлыми волосами и каждый день упражняется на нем во владении боевым топором, – доверительно продолжил маг. – После чего куклу заменяют на новую. Чи вора сохранилась в этом клочке дубленой кожи, и…

Шенвэль ударил Тенквисса флейтой по голове так, что инструмент сломался пополам. Маг не успел схватиться за меч. Тенквисс свалился под стол, не издав ни звука. Все произошло так быстро, что никто из присутствовавших в трактире людей и сидхов не обратил на них внимания. Да и сидела пара в самом темном углу общего зала. Предосторожность мага обернулась против него самого.

Эльф проворно перегнулся через стол и выхватил документ из ослабевших пальцев. Однако аккредитив исчез с тихим шелестом, едва Шенвэль прикоснулся к нему. Эльф застонал от разочарования, поняв, что это была всего лишь магическая копия объекта. Шенвэль вытащил Тенквисса из-под стола, плеснул в лицо пивом из кружки. Маг открыл глаза.

Шенвэль сплюнул и сказал угрюмо:

– Тех денег у меня уже нет. Я на них купил себе дом здесь, да еще кое-что по мелочи. Но дом сейчас заложен…

Тенквисс обтер лицо рукавом, усмехнулся.

– Я не за этим тебя искал, – сказал маг. – Мне показалось, что звон монет тебе ласкает слух больше, чем большинству сидхов. Я просто хотел уточнить, так ли это.

– Так-то оно так, да только редко я эту мелодию слышу, – мрачно сказал Шенвэль.

– Приходи часа в четыре пополудни на обзорную площадку над Рабином – сказал Тенквисс. – У меня есть к тебе предложение. Если дело выгорит, ты будешь слышать эту сладкую музыку постоянно.

– Хорошо, – сказал Шенвэль и поспешно вышел. Он чувствовал, как поднимаются в нем пузырьки издевательского смеха. Эльфы всегда уступали людям в умении пить, а при виде надменного лица мага Шенвэль чувствовал, что теряет контроль над собой. Тенквисс был абсолютно уверен, что сам выбрал эльфа, нашел его и шантажом принудил к сотрудничеству.

Подняться на ноги Шенвэль уже не мог. Хихикая, он дополз до ручья и умылся. «Хорошо смеется тот, кто смеется последним», неосторожно подумал Шенвэль и расхохотался снова. Эльф умылся. Вода в ручье оказалась теплой, и не слишком-то помогла ему успокоиться. Шенвэль глубоко вдохнул и осмотрелся. Теперь Шенвэль узнал место. Преодолев завал в восточной части лужайки, в соседней долине ручей встречался с другим потоком. Сливаясь, они образовывали ручей, который люди называли Росным, а эльфы просто Рос. Росный впадал в Куну недалеко от Рабина. Для того, чтобы вернуться в город, Шенвэлю нужно было идти вниз по течению ручья. Глянув на солнце, Шенвэль понял, что уже не успеет вернуться в Рабин и купить себе новую флейту до встречи с Тенквиссом. Шенвэль встал, перешагнул через ручей, вытащил нож и срезал ветку ивы. Побег хрустнул под ножом. По срезу потек сок. Шенвэль прищурился, пробормотал заклинание, чтобы кора не высохла до того момента, когда он обстучит ее и сделает себе дудку. Ему доводилось играть и на серебряных флейтах, но, как говорил учитель Шенвэля, инструмент не имеет значения. Жрец Ящера не уставал повторять, что значение имеет только музыка.

Шенвэль не знал, выгорит ли дело, которое задумал маг. Но предчувствовал, что сегодня город загорится точно. Шенвэль так же знал, что услышит ласкающую слух музыку.

Но это будет совсем не пошлый звон золота, на который намекал Тенквисс.

С неба раздался отвратительный, чудовищный хохот. Шенвэль вздрогнул и вскинул голову.

На долину легло черное пятно тени. Размытый силуэт небесной всадницы стремительно уменьшался.

Боевая ведьма заходила на посадку.

I

Волна с шумом ударилась о берег, с криками пронеслись потревоженные чайки. Адриана взяла из корыта отжатую простыню, растряхнула тугой жгут и повесила сушиться.

Михей, ее сын, сидел на завалинке у дома. Мальчик развлекал свою грудную сестру, потряхивая облезлой погремушкой. Наташа гулила в ответ и тянула ручки из своей корзинки. Услышав паузу в ритмичных позвякиваниях, Адриана покосилась на сына. Если девочка заплачет, может проснуться Радагаст. И мать, и сын искренне надеялись, что отец проспит до вечера, а потом, как всегда по вечерам в пятницу, куда-нибудь пойдет прогуляться с друзьями. Возвращался отец обычно в таком состоянии, что остальным домочадцам приходилось ночевать в госпитале, где работала Адриана. Она прошла всю войну медсестрой при полевом госпитале дивизии Серебряных Медведей, Михей родился и провел большую часть жизни там же. Казенная обстановка медицинских учреждений казалась мальчику уютнее и милее домашней. Тем более, в госпитале по ночам никто не бросался на них с топором. Начальник Адрианы давно знал старшую медсестру – во время войны Поджер был помощником главного хирурга дивизионного госпиталя. Поджер разрешил Адриане с детьми жить в госпитале во время запоев мужа.

Михей смотрел на замки сидхов, и по лицу его было ясно, что мальчик забыл и о сестренке, и об отце. Впрочем, Наташа уже нашла себе другое развлечение. Поймав рукой свою ножку, она засунула ее в рот и теперь с наслаждением сосала.

Женщина перевела взгляд.

Всего лишь несколько саженей отделяло дом Адрианы от залива, вокруг которого раскинулся Рабин. Мальчику казалось, что он может дотронуться рукой до ажурного причала на другом берегу. Дворцы, облицованные внизу синей и зеленой плиткой, словно вырастали из сверкающих вод. Прозрачные и легкие строения стояли будто и не на прибрежных скалах, а на мягких облаках, и были готовы улететь с первым порывом ветра.

Но они не улетали. Вот уже шесть веков.

Сидхи поселились здесь первыми. Он выбрали скалистый западный берег залива, оставив людям пологий восточный. Сидхи бежали от буйства зимних штормов своей родины к ласковому морю юга. Но нет и не будет места краше того, где родился. Дворцы сидхов Рабина стояли на таких же крутых скалах, что и дома их родичей в Фейре, отличаясь только цветом. Сидхи севера вырубали их из черного льда, а не из белоснежного мрамора. Крыша же дома Михея дома покосилась так, что забавная фигурка на коньке теперь смотрела в землю перед порогом. Наличники окон, украшенные затейливой резьбой, почернели от времени и сырости. Штукатурка на стенах отвалилась целыми кусками, обнажая черно-красные камни, из которых был сложен дом. Радагаст сам выломал их из стен замка Черного Пламени после того, как вернулся с войны.

Но даже в лучшие времена добротность их дома казалась отвратительно пошлой по сравнению с изяществом замков на противоположном берегу.

– Вот за это сидхов жгут и в землю втаптывают, – сказала Адриана.

Михей вздрогнул и очнулся от грез.

– За что за это? – переспросил мальчик.

– Они слишком прекрасны, – отвечала мать. – Рядом с сидхами люди ощущают себя выродками, ошибкой богов.

– А учитель Святовит говорит, что это как раз сидхи – выродки, – сказал Михей задумчиво.

Адриане удалось пристроить сына в приходскую школу при храме Хорса. Матери очень хотелось, чтобы Михей выбился в люди. Но всех сбережений Адрианы не хватило бы на обучение сына в университетском лицее. А в храме захудалого бога учили бесплатно. Грамота, счет и история Мандры давались мальчику легко. Если бы способности паренька произвели впечатление на Святовита, жреца Ярилы, Михей мог бы стать послушником при храме бога солнца. Император Мандры Искандер считал Ярилу своим покровителем, и жрецы этого бога были самыми холеными среди священнослужителей. Михей знал, что мать спит и видит на нем тунику жреца, скрепленную бронзовым солнцем.

– Красота их порочная, мудрость – неверная, а кровь – порченая, – продолжал Михей. – Магия – это ж ведь сидхов дар, чистокровные люди этой мерзкой способностью не владеют. Чем сидхи и воспользовались в свое время, захватили всю Родину нашу. Да только сластолюбивы они сверх всякой меры, что мужчины, что женщины, за что и поплатились.

Михей повторял заученное на уроке, не особенно вдумываясь в смысл гладких слов. Мальчик заметил, как мать скривилась от отвращения.

– А ты что думаешь? – спросил он.

Адриана повесила последнюю пеленку и села на завалинку.

– Это тебе Святовит поручил разузнать? – спросила она, вытаскивая железный портсигар. Михей отрицательно покачал головой.

– Ты тоже волшебница у меня, но ты же хорошая, – сказал мальчик.

Мать достала папироску и закурила. Адриана пользовалась силой Огня. Для магов Воздуха курение было самоубийством, для магов Воды – просто невозможной вещью. А магам Огня было свойственно сжигать себя, так или иначе.

– Сидхи – они очень, очень другие, – сказала Адриана. – Хотя внешне они и похожи на людей.

– А сластолюбивые, это что значит? Что сидхи сладкоежки?

– Можно и так сказать, – ответила Адриана, усмехаясь. – Дар к магии передается по наследству, и когда у людей и сидхов стали рождаться общие дети, то маги появились и среди людей. Вы уже проходили бунт Детей Волоса?

Михей кивнул.

– Проклятые полукровки вступили на путь Нави и изгнали северных выродков.

Мать закашлялась, поперхнувшись дымом.

– Однако, как изменилась история с тех пор, как я ее учила, – сказала она, но Михей не почувствовал иронии. – Дети Волоса действительно были полусидхами, почти все. Но слугами Нави они не были. Дети Волоса призывали мертвую силу при помощи Пальцев Судьбы. И после бунта они отказались от своей власти, вернули артефакты в храм Судьбы.

– Какая разница, Нави, Прави, – сказал Михей небрежно. – Если вся магия – темный дар Хаоса, которым боги зла стараются отвлечь людей от предначертанного пути?

Мать усмехнулась.

– Да, – сказала она. – Император Искандер и жрецы Ярилы хотят отказаться от магии. А как это сделать? Только запретить общие браки людей и сидхов.

– Да понял я. Вон, в позапрошлом году сидха застукали в Хельмутовом гроте в обнимку с сестрой нашего князя и руку отрубили. Помнишь, мы еще ходили смотреть? – сказал Михей.

Мать кивнула, хотя и удивилась тому, что Михей до сих пор это помнит. Адриана тогда взяла сына с собой, потому что он был слишком мал, чтобы оставить его дома одного. Адриана и Михей наблюдали за казнью с балкона КПП. Их туда провел Радагаст, который не хотел, чтобы его жена и сын давились в толпе на солнцепеке. Солдаты старались находиться в хороших отношениях с городским палачом, и Адриане и Михею досталось не только лучшее место – в тени, но даже нашлись два стула.

На помосте, кроме осужденного – сидха Ульрика, главного рабинского хирурга, который должен был зашить рану после казни, бледного князя Ивана и Радагаста, присутствовал еще один человек. Радагаст работал без рубашки, Иван то и дело вытирал пот со лба, а тот мужчина не снял даже кожаной куртки. На черном рукаве был вышит фиолетовый колокольчик с четырьмя лепестками – яроцвет. Этот милый цветок Чистильщики, отдел Имперской Канцелярии по борьбе за чистоту расы, выбрали своей эмблемой. Солнечные зайчики дюжинами разлетались во все стороны от серебряной пентаграммы на правом погоне мужчины. Пятый магический класс являлся высшим возможным для человека уровнем владения магией. Среди сидхов встречались же и волшебники седьмого класса.

Это был имперский маг Крон, главный Чистильщик, личность неоднозначная и жуткая.

Вытатуированная на предплечье Радагаста обнаженная женщина похабно вильнула бедрами, коротко тенькнул топор, и окровавленный обрубок ударился о помост. Сидх не издал ни звука – за него громко ахнула толпа. Радагаст отошел в сторону, уступая дорогу врачу. Именно в этот миг Михей встретился глазами с имперским магом. Крон смотрел на них с матерью и улыбался. В следующий миг Михей увидел вместо его лица морду рыси с окровавленной пастью и поспешно отвел глаза. Но рассказывать матери об этом видении он постеснялся. В конце концов, Михей был уже большим мальчиком.

– Только одного не пойму я, – сказал Михей. – Причем здесь рука? Надо было писюн ему отрубить тогда.

Адриана улыбнулась.

– Но тогда у него больше никогда не будет деток, даже от женщин своего народа. А что тебе на завтра задано, кстати?

Михей сразу поскучнел.

– Про свержение Черного Пламени, – сказал он. – Песню сложить надо. Для малышей, простую и понятную.

– Сложил? – спросила Адриана.

Михей неохотно кивнул.

– Ну, рассказывай.

– На память, что ли? – смутился Михей.

Взглянув на лицо матери, он сказал просительно:

– Ну можно, я хоть на колени свиток положу?

Адриана нахмурилась и пытливо посмотрела на сына. Последнее время матери все чаще казалось, что Михей унаследовал ее способности управлять Чи. Маг третьего класса легко мог уловить смысл текста, лишь прикоснувшись к свитку. Адриана кивнула, и Михей побежал в дом.

– Отца не разбуди только, – негромко сказала Адриана ему вдогонку.

Михей прихватил в доме еще и писало. Эльфийский стержень был одним из трофеев матери, привезенных с фронта. Стержень писал сам, его не надо было обмакивать в чернила, и с него никогда не соскакивали кляксы.

– Вдруг что-нибудь поправить надо будет, – деловито сказал Михей и уселся на завалинку.

Наташа оставила надоевший палец и загукала. Адриана дала дочери погремушку.

– Посреди Рабина стоял замок, черный-пречерный, и жил в нем черный-пречерный дракон, – торжественно, нараспев начал мальчик. – И люди звали его Черным Пламенем, а сидхи – Морул Кером, то есть Черным Кровопийцей. С одной стороны замка была глубокая пропасть, а с другой – огненный ров. Никто не знал, откуда он пришел.

– Кто пришел? – перебила сына Адриана. – Огненный ров? Глубокая пропасть? Замок?

Наташа заворочалась в корзинке и захныкала. Адриана взяла ребенка на руки, спинкой к себе, чуть развела ножки девочки. Курица, на хохолок которой упала горячая струйка, с кудахатаньем бросилась прочь.

– Дракон, конечно, – пробормотал Михей.

– Так и напиши, – сказала Адриана, усаживая дочку к себе на колени.

Она вдруг ощутила горький запах миндаля, предвестник пророческого транса. «Как некстати», подумала Адриана и переложила дочь в корзинку. Михей внес новые поправки и продолжал, крепко сжимая свиток в руках:

– Дракон держал в страхе Рабин и всю Мандру. И все, кто населял нашу землю – и гордые люди, и волшебники-сидхи, и искусники гномы, – все подчинялись ему. Но сломлены были духом люди, не пели своих прекрасных песен сидхи, а угрюмые гномы вообще не показывали носа из своих глубоких горных нор. Дракон был жесток, и жить под его владычеством было очень грустно. Никто не жил хорошо при драконе, даже его слуги и стража, которым он хорошо платил. Все ненавидели дракона, но еще больше боялись его.

Мать пристально смотрела на него, но не видела колебаний ауры мальчика, свидетельствующих о том, что он проникает своей Чи в текст. И это обрадовало Адриану. Если бы из Михея полезли магические способности, с мечтой о карьере жреца Ярилы пришлось бы распрощаться.

Миндалем пахло все сильнее. Адриана выбросила окурок.

– Ну что ты все мусолишь: сломлены, носа не показывали… – морщась, сказала она. –Ненавидели, плохо жили…

– А разве не так? – спросил Михей.

Мать пожала плечами.

– По-разному, – сказала она. – Многие и сейчас тоскуют по тем временам. По-настоящему ненавидел Черное Пламя только Лайтонд, Верховный маг Фейре. Никто не знает почему, правда.

Михей развернул свиток, но мать остановила его руку.

– Оставь как есть, – сказала Адриана. – Вас ведь так сейчас учат?

– Ну да, – сказал Михей. – Учитель Святовит так и сказал: ненавидели, мол, все, мучились, но терпели, потому что не след против верховной власти бунтовать, грех это…