Помоги проекту - поделись книгой:
Надежное количественное знание об очень конкретном, однозначно измеренном объекте, относительно которого в мировом научном сообществе нет разногласия по существу, подменено опасным по своим последствиям мифом,… И если в отношении такого, вполне определенного, знания оказалась возможной подмена мифами, то мы должны ожидать ее обязательно в таких областях противоречивого и неоднозначного знания, как экономика и политика.
Множество кризисов, в которые погружается наше общество, представляет собой болото искусственного происхождения. Утонуть в нем можно только лежа. Дать топографию болота кризиса на нашем участке, показать наличие горизонта, подняв человека с брюха на ноги, – цель настоящего обзора».
Как известно, поднять советского человека «с брюха на ноги» в созданном искусственно болоте не удалось – не позволили. Сейчас мы изучаем этот случай уже как патологоанатомы – делаем вскрытие ради того, чтобы извлечь урок на будущее.
БЕРЕГИСЬ АВТОМОБИЛЯ
Чем рыночная реформа подкупила молодежь России, так это тем, что открыла шлюзы для автомобилизации. За годы реформы к 2004 г. число личных автомобилей выросло в РФ в 2,7 раза, а в Москве в 3,2 раза. Как к этому относиться?
Говорить трудно, большинство читателей на автомобилях – обидятся (да я и сам к нему привязан). Но надо на минуту выпрыгнуть из своей шкуры и взглянуть, как на явление социальное. Тогда видно, что для России это – историческая ловушка. Не единственная, но очень болезненная.
Известно, что на Западе автомобиль имел прежде всего идеологическое значение. Он стал главным каналом внедрения в массовое сознание ценностей буржуазного общества – стал фетишем, идолом общества потребления. Специалисты особо отмечают исключительную роль автомобиля в атомизации общества, изоляции индивидов друг от друга. По этому пути пошли и наши либеральные идеологи.
Сам по себе рынок не решает такие вопросы, тут нужна политика. В ходе реформы кардинальным образом изменилась политика ценообразования. Хлеб к концу 2004 г. подорожал относительно среднего автомобиля (ВАЗ-2105) примерно в 4-5 раз, а проезд на метро в 30 раз. Высокими ценами на продукты первой необходимости половина населения «запирается» в бедности, все время сталкивается вниз – и не может купить дешевый автомобиль. А те, кто перелез через порог, недорого получают автомобиль как символ своей принадлежности к цивилизации. Народ делится на два класса.
Владельцев автомобиля субсидируют за счет всего общества, так что те, кому это благо не по карману, несут чистые потери. За их счет оплачивается существенная часть стоимости и бензина, и дорог. Так везде. В США владелец автомобиля оплачивает лишь 2/3 реальных затрат на содержание шоссе, остальное – из местных налогов. А федеральные субсидии на обслуживание шоссе составляли в конце 80-х годов от 68 до 85 млрд. долларов в год. В Германии государство на каждый пассажиро-километр, накрученный немцем на автомобиле, расходует вдвое больше средств, чем стоил бы авиабилет – за счет всех.
Автомобиль стал для нашей молодежи наркотиком, опаснее героина. Многие уже не мыслят жизнь без него. Как мы сели на эту иглу? Нам внедрили чужую систему потребностей. Элита сразу проявила злобное отношение к непритязательности советского человека – ведь Маркс говорил о буржуазной революции: «Радикальная революция может быть только революцией радикальных потребностей».
Конечно, потребности расширяются, и это всегда создает противоречия. В здоровом обществе их разрешение задается ритмом развития хозяйства и культуры. Но, как писал Маркс, «потребности производятся точно так же, как и продукты». И потребности стали теперь производить в России по образцу западного общества потребления. К чему это привело? К расщеплению сознания. Люди не могут понять, чего они хотят. Их запросы включают в себя взаимоисключающие вещи. Хочется сильной России, но в то же время продать все, что можно, за рубеж и накупить там шмоток и тачек. Хочется справедливости – но так, чтобы у самого была иномарка, хотя бы сосед и рылся в помойке.
Это – не какая-то особенная проблема России, хотя нигде она не создавалась с помощью такой мощной технологии. Начиная с середины XX века, потребности стали интенсивно экспортироваться Западом в незападные страны. Это и было главным средством их подчинения. Разные страны по-разному закрывались от этого экспорта, сохраняя баланс между структурой потребностей и реально доступными ресурсами. При ослаблении этих защит происходит, по выражению Маркса, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинают полностью формироваться в центрах мирового капитализма. По замечанию Маркса, такие общества, утратившие свой культурный железный занавес, можно «сравнить с
Наша защита была обрушена в годы перестройки. При этом новая система потребностей, которая вслед за элитой была освоена населением, была воспринята не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении местной ресурсной базы для их удовлетворения. Это породило массовое шизофреническое сознание и быстрый регресс хозяйства – с одновременным культурным кризисом и распадом системы солидарных связей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, зыбучий конгломерат мельчайших человеческих образований – семей, кланов, шаек.
Не секрет, что в нашей рыночной стране выполняются далеко не все законы. Но даже при свободе, которую дал нам Ельцин, худо-бедно, но выполнялся закон сохранения материи и энергии (хотя немало материи все же пропало в каких-то черных дырах). Что же в свете этого закона означала для России автомобилизация?
Хозяйство России реформой было почти разрушено. Что делает хозяин в таком положении? Вкладывает все доступные средства в производство, прежде всего в сельское – оживить бесплатные ресурсы, землю и солнечную энергию. Тут не до «Тойоты», все деньги – на плуг, трактор, грузовик. Что же мы видим? Прямо противоположное. Вот «Федеральная адресная инвестиционная программа» (1999 г.) гласит: «В рамках Бюджета развития в машиностроении намечается привлечение частных отечественных и иностранных инвестиций для реализации важнейших проектов в автомобильной промышленности, например: проекты сборочного производства автомобилей «Фиат», легковых автомобилей моделей «Ассоль», «Орион», «Кондор», легковых автомобилей «Форд»… и т д.».
Итак, курс на строительство автомобильных заводов по лицензиям. Туда – металл, горючее, рабочие руки. Даже не на автобусы, которые рассыпаются на глазах, а на автомобили. Но ведь это абсурд, господа-товарищи! Тракторов нет, зато «Ассоль» будет. Бегущая по волнам! «Кондор»! Да в Россию уже настоящие кондоры слетаются, на пир стервятников. Начался лавинообразный переход жилищного фонда в аварийное состояние.
Автомобилизация – тупик Запада. Россия в него не лезла, делала упор на общественный транспорт – и слава богу. Даже богатейшие страны не могут содержать одновременно две транспортные системы – на базе автомобилей и общественного транспорта. Но они хотя бы могут содержать массу автомобилей и строить для них дороги – а мы же этого не сможем! На Можайском шоссе приходится по часу стоять на переезде – нет денег прокопать под путями проезд или хотя бы расширить переезд до двух.
Откуда взялись средства на автомобили? Купили за «свои» деньги? Это фикция, что такого произвели, чтобы купить машин на 150 млрд. долларов? Деньги вот откуда: с 1991 г. прекратилось обновление материальной базы сельского хозяйства. Инвестиции в его основной капитал уменьшились по сравнению с 1990 г. в 35 раз, сейчас они в 25 раз ниже, чем в 1984 г. Приобретение сельхозтехники за первые четыре года реформ сократилось на 90%. И вот в Западной Европе нормой является такая нагрузка пашни на трактор: в Англии 13 га, в Германии – 8, в Италии – 6. А в РФ в 2004 г. – 169 га. Вглядитесь в эти цифры и прикиньте, что ждет нас в будущем – ведь тракторная промышленность ликвидирована.
Теперь о топливе. РФ обещает снабжать нефтью и Европу, и Азию. Остаток – в баки наших «тойот». В 2004 г. в РФ добыто 443 млн. т нефти, а на экспорт ушло 340 млн. т или 77% добычи. Сравним с 1985 г. Тогда в РСФСР было добыто 542 млн. т нефти, а вывезено 185 млн. т. – для внутреннего потребления осталось 357 млн. т., или по 2,5 т. на душу населения. В 2004 г. на душу населения в РФ осталось 103 млн. т. нефти, или 0,71 т. на душу населения. Почти в четыре раза меньше! О каком росте производства может идти речь при массовой автомобилизации и таком скудном рационе энергии? Село на производственные цели сегодня потребляет в 4 раза меньше электроэнергии, чем в 1991 г. Люди работают на износ – и катятся в каменный век.
И заметьте – рост числа автомобилей сопровождается снижением доступа к транспортным услугам той части населения, что автомобилей не имеет. Если в 1990 г. житель РСФСР в среднем проехал в общественном транспорте 5270 км, то в 2004 г. только 3270. Поскольку владельцы автомашин не перестали пользоваться поездами и самолетами, это показывает, что «безлошадные» стали очень сильно привязаны к месту – произошло резкое разделение народа и по этому важному признаку. Перемещение в пространстве – важная потребность современного человека, и эта возможность во многом определяет качество жизни.
На фоне всего происходящего автомобиль – мелочь. Но какая красноречивая…
Раздел 5
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Чтобы рассуждать, что будет с российской государственностью в ближней перспективе, надо уточнить, из какого прошлого мы выбираемся и в какой точке находимся. Конец 80-х годов – разрыв непрерывности, возможности и дефекты советского строя рухнули вместе с ним. Если они и воздействуют на нашу судьбу, то уже не прямо, а как исторические предпосылки и ограничения. В «иоле возможного» их влияние сегодня гораздо слабее тех джиннов, которых выпустили из бутылки в 90-е годы.
РФ – государство постсоветское. Значит, нельзя говорить, что оно уже сформировалось, приставка «пост» означает, что мы пребываем в переходном периоде и действуем в рамках ограничений, заданных катастрофой краха СССР. Говорить, что «русское государство готово», – значит тешить лукавого. Ни познавательной, ни мобилизующей ценности эта формула не имеет. Ничто у нас не «готово», и в нашей ситуации это благо – хаос обретает творческие потенции.
Другое дело, что за последние годы положение изменилось качественно. Точка «2006» уже не вполне лежит на траектории, которая была задана в 90-е годы. Из коридора, куда нас втолкнули, она еще не выскочила – стенки его слишком высоки, – но в ней уже есть потенциал, есть даже импульс к собственному движению. Вывести из нынешних колебаний определенный вектор, определенное стремление в будущее, пока нельзя. Это перекресток, с которого опять видны разные пути. Но в эти моменты неустойчивого равновесия толкнуть нас в тот или иной коридор можно одним пальцем – если им ткнут в нужный момент в нужное место.
В чем же новизна? На мой взгляд, она – в символической сфере. Многие материалисты, выучившие, что «бытие определяет сознание», особых изменений и не видят и сердятся, когда о них заводят речь. На деле изменение фиксируется вполне объективными показателями в массовом сознании. Первый – провал на выборах крайних флангов, особенно правого, который и символизирует «рыночную реформу». Ядро политически активных граждан стянулось к центру, его символизирует В.В. Путин. Даже «Единую Россию» приняли только потому, что это «партия президента». Второй показатель – явное желание большинства, чтобы В.В. Путин каким-то образом остался на третий срок. Контраст с тем, как менялось отношение к верховной власти при Горбачеве и Ельцине, разительный. Он не мог бы быть достигнут средствами манипуляции сознанием, тем более что квалификация манипуляторов правой «антипутинской» партии намного выше.
Для нашей темы самое важное в том, что все 90-е годы постсоветское государство РФ переживало острый кризис легитимности. Было почти очевидно и общепризнанно, что оно не обеспечивает выживания страны и народа. Более того, это были годы неявной гражданской войны, в двух ее вариантах – информационно-психологической и экономической войны. В этой войне подавляющее большинство населения («старые русские») потерпели поражение и были обобраны победителями. Большинство ввергли в бедность и страх, поломали жизненные планы, трудовую этику, систему легальных доходов. Разрушили
И в этой войне государство выступило на стороне «новых русских», что к концу 90-х годов стало очевидно абсолютно всем. Это выразилось в беспрецедентном падении доверия к президенту (2%) и в столь же беспрецедентной попытке парламента объявить ему импичмент с обвинением в «геноциде народа собственной страны». Голосов не хватило, но это не важно – слово было сказано, всерьез обсуждалось и, прямо скажем, было принято массовым сознанием.
Напротив, отношение к В.В. Путину к концу его второго срока не просто стабильно – оно укрепляется. Значит, в образе государства возникло ядро легитимности. Это – изменение исключительно важное. Это – национальный ресурс, правильное использование которого может переломить ход событий. Но этот ресурс может быть и бездарно промотан, на что и делается важная ставка в антипутинской кампании.
В.В. Путин шел к этому порогу очень осторожно и постепенно, ронял фразы и намеки. Но работать стал
Дальше – больше. Постсоветские куски пространства зашевелились и потянулись сращиваться, обнаружилась опасная живучесть имперского организма. При этом люди вовсе не строили иллюзий. Одно дело – образ, другое – ржавые трубы теплосетей, село без тракторов и удобрений, море без флота. Образ – не от мира сего, а на земле «волк кушает, и никого не слушает». Но без образа не собраться, чтобы преодолеть разруху на земле. Этот образ и стал
Фразы становились более четкими и логичными, и в седьмом послании (2006), в главных его утверждениях, дан завершающий сигнал. Горбачевско-ельцинская глава исчерпана, барахтаться в ней бесполезно, опоры в ней для нас нет. Было сказано, что мы переживаем драму распада великой страны. Это – вовсе не праздник «возвращения в наш общий дом», с идеологией «возвращения в лоно цивилизации» в России покончено.
Теперь вопрос стоит так: «Мы с вами должны строить свой дом, свой собственный дом крепким, надежным. Потому что мы же видим, что в мире происходит». Нет никакого «общего дома», некуда нам «возвращаться». Сожгли мы по глупости свой дом – надо строить новый, причем надежный. Большинство это и так знало, но ведь это надо было
Наконец, В.В. Путин представил вымирание населения как катастрофу, преодоление которой обязано организовать
Что же дальше? Обладает ли эта ситуация внутренним потенциалом развития? Я считаю, что нет, не обладает.
Мобилизующее воздействие символического ресурса, не соединившееся до определенного срока с «материальным» организующим действием, станет угасать. Возможно, с ускорением. Этот критический срок приближается, а воздействие символа достигло потолка. Те, кого «собрал» В.В. Путин, ожидают от государства действий, которые надежно блокировали бы возникшие и нарастающие угрозы России. Таких действий пока нет, а динамика угроз неблагоприятна. Есть опасность возникновения обратных связей типа порочного круга. Задержка с началом программы реальных действий будет размывать созданный за первые два срока «сгусток» легитимности, а это будет все больше и больше затруднять выработку и реализацию этой программы.
На эту опасность указывает тот факт, что сам В.В. Путин обрел высокий авторитет, но его правительство, то есть орган выработки и реализации реальных программ, авторитета вовсе не приобрело. И признаков поворота к этому нет, недаром даже точечные «национальные проекты» пришлось поручать людям из ближайшего окружения самого В.В. Путина. Схема «добрый царь, злые министры» – средство аварийное и кратковременное. Его отказ вызывает лавинообразную утрату авторитета власти. Строго говоря, уже и «национальные проекты» были двинуты как резерв главного командования, но фронта они не удержат.
Проблема в том, что победа В.В. Путина на символическом фронте маскирует тот факт, что на «реальном» фронте продолжается отступление, причем плохо организованное. От ельцинизма в наследство получены главные «институциональные матрицы» страны в изношенном и даже полуразрушенном состоянии – ЖКХ и школа, промышленность и сельское хозяйство, наука и армия.
В 90-е годы их пытались демонтировать и эксплуатировали на износ, а пороговый момент этого износа наступил уже после ухода Ельцина. Темпы деградации приобрели ускорение именно в последние пять лет, и процесс этот приобрел массивный, неумолимый характер.
Масштабы потерь и дыр, которые надо затыкать в чрезвычайном режиме, несравнимы с теми средствами, которые может мобилизовать государство при нынешней хозяйственной системе. Власть об этом вообще не говорит, это табу. Попробуйте прикинуть, сколько стоит сегодня капитально отремонтировать ветхий и аварийный жилищный фонд страны! Сколько стоит срочно переложить полностью изношенную часть теплосетей! Люди не представляют, каковы масштабы этой задачи и сколько стоит, например, замена одного километра теплотрассы. А сколько стоит восстановление изношенного тракторного парка страны или вырезанного более чем наполовину отечественного стада скота? Сколько стоит приобретение заново всего морского флота?
Достаточно взглянуть на динамику самых критических показателей, чтобы понять, перед какой задачей встало государство именно в тот момент, когда люди вновь стали возлагать на него надежду. Кривая старения промышленного оборудования РФ за последние 8 лет не изменилась – несмотря на то, что на РФ пролился золотой дождь нефтедолларов. Труднее оценить, но, судя по всему, в том же темпе идет и эрозия кадрового потенциала страны.
Почему же власть не решается использовать накопления, чтобы переломить эти тенденции? Ведь рассуждения о том, что тратить деньги в стране нельзя, что надо их оставить внукам и правнукам, настолько нелогичны и противоречат здравому смыслу, что почти никто с ними и не спорит. Их нельзя принимать всерьез, это ритуальные иносказания. Их приходится понимать так, что РФ не обладает достаточным суверенитетом, чтобы тратить эти деньги – они должны быть возвращены на Запад. Купить на них оборудования и технологии нельзя.
Никто и не ставит это в вину нынешнему руководству, страна провалилась в такое состояние уже к середине 90-х годов. А вот нахождение способа вылезти из этой ямы – обязанность В.В. Путина и его команды. И когда выяснится, справились ли они с этой задачей или даже не попытались мобилизовать на ее решение дееспособное ядро общества, тогда и сможем мы ответить на вопрос, поставленный в заглавии.
За первые два срока команда В.В. Путина построила трамплин, с которого мы имеем шанс выпрыгнуть из ямы. Что дальше? Дальше – этот трамплин или будет использован, или разрушен. Если власть не решится и этот шанс мы потеряем, то придется начинать снова, но уже с более низкого уровня.
ОБРАЗ БУДУЩЕГО
Представить образ будущего – значит, сделать прогноз, предсказать, к какой точке в воображаемом пространстве будущего будет тянуться ход событий от настоящего момента. Но предсказание, а тем более пророчество, не безучастно к будущему, оно его конструирует. Оно подталкивает ход событий к предсказанному образу. За будущее идет борьба, в ней нередко побеждают обманщики. Делая ложное предсказание, они направляют доверчивых людей в тупик, оставляют без будущего.
Например, такой подлог совершили лжепророки из бригады Горбачева. Они соблазнили людей образом будущего, которого не могло быть устроено в СССР. Специалисты это знали, но им зажали рот – борьба есть борьба, а сила в тот момент была в руках верхушки КПСС. Попробовал Юрий Бондарев спросить Горбачева: куда полетели, где садиться будем? Его обозвали чуть ли не фашистом.
90-е годы – смутное время. Грабили страну и жили одним днем. Как будто был общий уговор – о будущем не думать и уж тем более не говорить. Даже краткосрочные программы отменили. Представить, к чему приведет весь этот ельцинизм, продлись он лет двадцать, было в принципе невозможно. Хаос непредсказуем. Люди полагались на веру: авось куда-нибудь вывезет. Разумных доводов не было.
Сейчас, похоже, возвращается способность людей к предвидению, и это хороший признак. Следующий шаг – возрождение функции проектирования, то есть разумной совместной деятельности по созданию возможных и желаемых образов будущего. Это значит, оживает человек, оживают и структуры общества. Появился росток надежды.
До полнокровного проектирования, конечно, еще далеко. Нужно восстановить способность к рефлексии – анализу прошлого. Без этого никак. Ведь будущее растет из прошлого, а сегодня – «только миг между прошлым и будущим». И даже этот миг без рефлексии не понять.
Это я говорю к тому, что сейчас мы не можем и не должны делать «научно обоснованные» прогнозы – любой краснобай их сейчас же зарубит, придравшись к чепухе, к «нарушению норм научности». Это такая же безотказная дубинка, какой раньше был диалектический материализм. Сейчас нам надо исходить из здравого смысла, из общеизвестного опыта и из чувства меры – на глаз. Эта грубая мера и грубые понятия все равно дадут результат пусть не очень точный, но верный – лучше, чем даст жулик с точными приборами и быстрыми компьютерами. Важен вектор, а не детали.
Выскажу лишь вещи неочевидные, но, по-моему, полезные. На траектории развития России за один век случилось два катастрофических срыва– 1917 и 1991. Это значит, что в «образе будущего» на каждом из этих отрезков обнаружились черты, отвергаемые достаточно сильной частью общества. Конечно, всегда есть часть общества, недовольная проектом – любым. На всех не угодишь. Поэтому можно сказать и по-другому: в обоих проектах накопились такие слабости, что недовольная проектом часть общества смогла его прервать. Если человек умер от сыпного тифа, бесполезно хвастаться тем, какой он был красивый и сильный. Завшивел – и тифозная вошь оказалась сильнее.
Так вот, образ будущего мы должны строить, исходя из опыта обеих этих катастроф. Обе они дали нам такой колоссальный объем знания, что будь оно освоено, мы имели бы самую лучшую в мире общественную науку и самых мудрых политиков. Но тут загвоздка – и профессора, и политики как раз стараются нас от этого знания отвести. Их понять можно, но нам как-то надо исхитряться, хоть в катакомбах собираться и изучать. Это, кстати, очень неплохое место для занятий.
Второе общее правило: рассуждая об образе будущего, надо начинать с отсекания того, чего не может быть. При этом проблему следует излагать на языке «земных» понятий, без туманных идеологических терминов типа «капитализм-социализм». Надо составить перечень непреодолимых объективных ограничений, которых в обозримом будущем изменить мы не в силах. Например, наш климат не станет тропическим, и наладить крупномасштабное производство бананов не удастся не только колхозам, но и фермерам – даже если в стране победит суверенная демократия.
После этого можно будет спорить о мягких, культурных ограничениях – о том, «чего мы не желаем», но что может произойти под давлением непреодолимых обстоятельств. Мы, например, не желаем возвращения к карточной системе. Но ведь вымирания части населения от голода мы не желаем еще больше! Или нет? Иерархия «нежелательного» – невидимый скелет образа будущего. Этот подход кажется банальным, но если бы мы применили его, слушая сладкие речи Горбачева, то внутренний голос нам бы подсказал: «этого не может быть!» или «мы этого не желаем!»
Третье правило: различать два взаимосвязанных, но разных будущих – образ будущего жизнеустройства и образ перехода к нему из нынешнего критического состояния. Кризис и нормальное развитие – разные типы жизни. То, что неприемлемо или нежелательно в нормальное время, может быть меньшим злом в период кризиса. Например, для меня очень многое из того, что говорит и делает нынешняя власть, неприемлемо как часть нормальной жизни. Но как элемент нынешнего аномального периода я это принимаю – ибо легко сорваться в состояние гораздо более плачевное. И этот период еще будет частью нашего будущего. Он, конечно, повлияет на наш светлый образ (и омрачит его), но трезвый ум должен быть к этому готов. Иначе потом кто-то обязательно станет растравлять наши раны, полученные «на переправе», и снова ломать нашу жизнь.
Что же мы видим через такую призму? Сделаю только заявку – кратко, без доказательства. Я вижу такую картину.
В современной мировой рыночной системе, построенной по типу «центр – периферия», РФ
Опыт первых двух волн глобализации под эгидой Запада (колониализма и империализма) показал, что жизнеустройство периферийного капитализма приведет к слому культурного ядра России и
Таким образом, на мой взгляд, благополучного будущего на путях реализации того проекта, который был начат в начале 90-х годов, у России не будет. Косметические улучшения этого проекта принципиально дела не изменят. «В Запад» Россию не примут, это сказано совершенно ясно. А если она согласится на местечко в «периферии», то ей не позволят тратить на себя даже свои собственные ресурсы. Я считаю, что этот вариант будущего следует уже считать невозможным (если, конечно, у его энтузиастов не найдется чудесного способа убедить массу людей тихонько вымереть, чтобы не тратить на себя ценную нефть). Так что цель любого разумного проекта – модернизировать страну, избежав в то же время превращения ее в периферию западного капитализма.
Вариант возврата назад, к проекту консервативной модернизации с возрождением сословного общества, тоже утопичен. Из кризиса вообще не выходят, пятясь назад, а такой проект был испробован в России в начале XX века – в виде реформы Столыпина. Она не привела к успеху из-за непреодолимых ограничений – не было ресурсов, чтобы разрушить общину и перейти к фермерскому сельскому хозяйству. Грубо говоря, не было возможности заменить 10 млн. деревянных сох крестьянина на стальные плуги для фермера, и не было овса, чтобы накормить лошадей фермеров. Перейти к интенсивному хозяйству удалось только соединив общину с промышленностью, в 30-е годы.
В общем, в начале XX века в России были испробованы все предложенные проекты – столыпинский, либеральный рыночный (кадеты), проект анархического крестьянского коммунизма («зеленые»), коммунизма «киббуца» (первая волна коллективизации), советский проект. Из всех них был отобран и проверен Гражданской войной, нэпом, индустриализацией и коллективизацией советский проект. Его самым явным и жестким испытанием была Великая Отечественная война. Советский проект был в первой половине XX века основан на крестьянском общинном коммунизме в сочетании с идеями развития и сильного государства.
Советский строй потерпел поражение в холодной войне, которую на последней стадии Запад вел в союзе с влиятельными силами в самом советском обществе и его правящем слое. Причинами слабости были несколько кризисов, которые слились в один: кризис смены образа жизни большинства населения (урбанизация); кризис перехода от аграрного к индустриальному обществу (утратили силу прежние способы легитимации власти); кризис выхода традиционного общества из мобилизационного состояния. Общество «переросло» рамки строя, многое людей не удовлетворяло, и они его не стали защищать.
На мой взгляд, совершили ошибку, но это уже история. Главный вывод в том, что вернуться туда нельзя, как и в Россию Николая II. Но многое можно и нужно будет взять в будущее.
На мой взгляд, придется взять так много, что я бы назвал реальный образ будущего «Новый советский проект». Он, как видно из опыта, не противоречит непреодолимым ограничениям (поскольку очевидно был возможен даже при гораздо более низком уровне промышленного и технического развития). Он соответствует культурным запросам и желаниям большинства граждан – это видно из множества дотошных исследований. Конечно, советским его называть не стоит, чтобы не дразнить гусей, но сейчас мы говорим о сути – будущее возможно лишь как проект исторической преемственности.
Выбор образа будущего – «молекулярный» процесс в сознании всего народа. Политики и пророки лишь чуть-чуть подталкивают этот процесс в ту или иную сторону. А люди думают о будущем, мысленно перебирая образ тех элементов жизнеустройства, при которых
Элементы такой большой системы, как жизнеустройство страны, не изобретаются, а отбираются из всех объективно возможных. Эти элементы – матрицы, на которых воспроизводится, живет страна. Главные матрицы советского строя обеспечивали надежное воспроизводство России как независимой страны, народа и культуры. Часть их устарела, их надо заменить, другие отремонтировать и обновить – в соответствии со свойствами городского индустриального общества, опытом катастрофы СССР и рыночной реформы, произошедшими за полвека мировоззренческими сдвигами и новыми международными условиями. Так мы и представим образ возможного будущего. Его смыслы и программы пишутся на новом языке и обращены к реальным нынешним людям, со всеми их сильными и слабыми сторонами и предрассудками.
Авторитет этого проекта опирается на
Обещание, что при отказе от советского строя фундаментальные показатели качества жизни улучшатся,
Опыт реформ показал, что на рыночных основаниях не выйдет выстроить новые большие социо-технические системы (например, теплоснабжение, школу, здравоохранение, армию). Значит, придется восстановить условия, в которых такие системы могли бы существовать и развиваться. Какой над этим будет реять флаг, не так существенно.
Нынешний кризис будет не напрасен, если из полученного «глотка капитализма» мы впитаем и встроим в свою культуру, в том числе в экономическое поведение, информацию и навыки, необходимые для жизни в современном мире – увязав их со здравым смыслом и ясными критериями добра и зла.
Хозяйство будущего будет следовать не идеологическим догмам (марксизма, либерализма или традиционализма), а фундаментальному принципу: первая задача хозяйства – обеспечить жизнь и воспроизводство народа и страны, с надежным ростом материального и духовного благосостояния. Для этого на обозримый период Россия должна будет «прикрыться» от глобализации, проводимой по доктрине США. Сделать это уже трудно, но необходимо. Разумно выстроенные барьеры не дадут обескровить страну, но и не приведут к ее изоляции. Выход из кризиса возможен лишь через оживление омертвленных ресурсов России (человеческих и природных), а для этого должны быть отброшены идеологические идолы вроде «конкурентоспособности любой ценой».
Дилемма «план – рынок» является ложной, в сложном и большом народном хозяйстве ни один тип управления не обеспечивает устойчивости всей системы и ее способности к развитию. Советское единообразие было порождено трудным прошлым, и никакой необходимости возрождать его нет. Баланс между разными формами хозяйства должен устанавливаться исходя не из идеологии, а из социальной эффективности работы и предпочтения людей. Нужно не запрещать частную собственность, а не давать ей наступать всем на горло.
Часть граждан в СССР тяготились укладом больших коллективов, они бы хотели работать за свой страх и риск как предприниматели – не в конфликте с государством, а во взаимодействии. Для этого нет фундаментальных препятствий. Предпринимательство вовсе не обязательно ведет к классовой вражде – это зависит от общего жизнеустройства. Но расхождение между доходами от бизнеса и трудовыми не должно вступать в резкое противоречие с понятиями о справедливости. Надо знать меру.
Жесткость заданного в СССР образа жизни была унаследована от жизни в мобилизационных условиях (общинная деревня и «казарменный социализм»). Реформа была разрушительной демобилизацией, но она сняла эту проблему. Если полученные уроки пойдут впрок, мы выйдем из кризиса как идейно обновленное общество, освободившееся от множества идолов и догм. Оно будет стабилизировано полученными на собственной шкуре уроками, благодаря чему сможет резко расширить диапазон свобод и при этом удешевить усилия, направляемые на поддержание лояльности всех частей общества целому.
ЧТО ВИДНЕЕТСЯ В ТУМАНЕ ПО КУРСУ?
Мы переживаем глубокий кризис и еще долго будем его переживать, подслащивая нефтедолларами. По сравнению с другими кризисами в истории наш выделяется редкостной неспособностью общества понять суть происходящего и выработать внятный проект его преодоления. Ведь кризис – особый тип бытия, его можно уподобить болезни человека. Как и болезнь, его надо изучить, поставить диагноз, выбрать лекарства – и лечить. Осторожно, регулярно корректируя ход лечения. Для этого и служит разум.
Мы же как будто вернулись в пещеру, увлечены плясками шаманов. Хладнокровно изучать реальность не можем, все внимание – на абстрактные сущности. Одни готовы погибнуть за демократию и конкуренцию, другие – за равенство и братство. Идет битва призраков: белая идея, красная идея, кости царя-мученика… Что по сравнению с этим весенний сев или трубы теплосетей! Не будем думать о молоке для нашего ребенка, пока не выясним, кто виноват в слезинке ребенка столетней давности! Из нашего разума как будто вынули «чип», ответственный за здравый смысл.
Как вернуться на землю? Из опыта я сделал вывод, что даже самая расколотая по идеалам аудитория соединяется для такого разговора, если представить наш кризис как систему
Важным свойством разумного человека является способность
Это и создало саму возможность смены общественного строя. Еще Аристотель писал, что возможны два типа жизнеустройства: в одном исходят из принципа «сокращения страданий», а в другом – «увеличения наслаждений». Советский строй исходил из первого принципа, был создан поколениями, пережившими несколько волн массовых бедствий. Он весь был нацелен на предотвращение угроз. В этом СССР достиг больших успехов и даже сделал ряд важных открытий. Но важен баланс, и городское население 80-х годов, уже забыв о бедствиях, страдало от нехватки «наслаждений». Вместо осторожного сдвига в эту сторону активная часть общества соблазнилась радикально перейти ко второму принципу жизнеустройства,
Философ А.С. Панарин трактует этот большой сдвиг в сознании как
На всех уровнях общества, от Кремля до жалкого одиночки, всегда имеется «карта угроз», каким-то образом выраженная. Чем сложнее общество и окружающий мир, тем детальнее должна быть эта карта. Карта эта всегда не вполне достоверна и отстает от жизни. Но в моменты резкого слома порядка, в условиях хаоса и быстрых изменений эта карта может стать совсем негодной. Следуя ей, мы попадаем в положение командира, который в тумане ведет свой отряд по карте вообще другого района. Он не видит угроз, они возникают внезапно.
В такое положение мы и попали. Это почувствовал уже Андропов – и сказал: «Мы не знаем общество, в котором живем». Это подтвердил Горбачев – и тут же стал перестраивать общество, «которого не знает». А дальше пошло… Не желая слышать неприятных сигналов, мы стали отключать системы сигнализации об угрозах – одну за другой. Это выражалось в планомерной ликвидации («перестройке») структур, которые и были созданы для обнаружения угроз и их предотвращения. Общество заболело чем-то вроде СПИДа. Ведь иммунодефицит и выражается прежде всего в отключении первого контура системы иммунитета – механизма распознания проникших в кровь веществ, угрожающих организму.
Вот в 2002 г. президент В.В. Путин на Госсовете сказал о накатывающей на РФ угрозе наркомании: «В начале 90-х годов в результате политических потрясений мы просмотрели эту опасность». Как это «просмотрели»? Как можно такую вещь «просмотреть»? Была уничтожена та огромная структура, которая ограждала страну от этой опасности – пограничные войска, агентурная сеть КГБ, информационно-аналитические службы.
В норме опасность порождает функцию государства, а функция – соответствующую структуру. КГБ и был в СССР той сложной структурой, которая покрывала спектр главных
КГБ – одна из систем предупреждения. Другая большая система, выполняющая эту функцию – наука. Она была «перестроена» примерно так же, как КГБ. Но даже сегодня о науке спорят лишь в терминах ее экономической эффективности. Ах, ее продукция неконкурентоспособна! Да разве в этом главная функция отечественной науки.
Вот властями и строительными фирмами Москвы и. Петербурга овладела фанатичная идея построить несколько десятков небоскребов – чтобы было «как в Нью-Йорке». В Петербурге уже решили строить два 40-этажных дома, хотя такие дома можно строить только на прочных скальных выходах или на твердых отложениях, а под Питером залегает чехол слабых отложений (торф, пески, глины). Как же так? Очень просто – интересы «дикого капитализма» заставили ликвидировать важный институт индустриальной цивилизации –
С конца 2000 г. в РФ стала нарастать волна аварий в теплоснабжении – с трех аварий на километр в 1990 г. до двухсот в 2000 г. Это привело власть в замешательство, как будто она не знала, что Россия – холодная страна. В 2003 г. вице-губернатор Петербурга А. Смирнов высказался откровенно: «Если говорить в общем, то в последний год проблему ЖКХ только научились правильно понимать. Но этой проблемой по-настоящему пока ни граждане, ни власти еще не начали заниматься». Это чудовищное признание. Чего можно было
В стране была отключена сама функция распознания угроз, подорваны необходимые для ее выполнения структуры и испорчены инструменты. Вот тот фон, на котором разыгрывается наша драхма.
ЗОЛОТАЯ МОЯ МОСКВА 2025 года
Генеральный план Москвы до 2025 года имеет в своем основании две сущности – «образ будущего» и расчет сил и средств. Образ будущего, то есть представление о желаемом и возможном образе Москвы через 20 лет, указывает то направление, в котором мы должны двигаться из точки «Москва-2006». Это наш ориентир, задаваемый идеалами, представлениями о добре и зле, о красоте и справедливости. Ориентир – не бесстрастный прогноз. Обозначив его, выбрав за путеводную звезду, люди начинают толкать ход истории именно в этом направлении, пусть даже обходя непреодолимые препятствия, идя на компромиссы с обстоятельствами. Такие планы имеют тенденцию сбываться.
Трезвый расчет сил и средств тоже нужен, он позволяет «отсечь невозможное» и сплотить людей общим делом, в осуществимость которого они поверили и за которое готовы отвечать. Чудеса, которые обещали Хрущев или Горбачев, лишь разлагали людей.
Будущее вырастает из настоящего, но испытывает огромное давление прошлого. Думая о Москве через 20 лет, мы не можем уйти от жестоких вопросов. Инерция хаоса 90-х годов далеко еще не преодолена. Силы, которые этим хаосом питаются, еще очень влиятельны, а яды распада еще отравляют наш организм. Чтобы повернуть к той «Москве-20025», образ которой наметил Ю.М. Лужков, еще будет нужен «тяжелый, скрипучий поворот руля».
Что значит «сохранить исторический облик Москвы»? Ведь город – не мертвые камни. Это пространство, созданное человеком. Какой облик надо сохранять? Он ведь за 90-е годы кардинально изменился. Стрелка его компаса качнулась от «города людей-братьев» к городу «людей-волков». Будем мы ее толкать обратно? Вся историческая Россия пела «золотая моя Москва» – а теперь?
Вот срез Москвы – ее метро. Это были подземные дворцы, дышащие оптимизмом и дружелюбием. Сейчас редко в вагоне не увидишь спящего бездомного человека в ужасном состоянии, закрывающего лицо шапкой. Это – заявка на совершенно новый исторический облик метро. Куда пойдет развитие по Генплану? К образу метро Нью-Йорка?
Москва приобрела исторический облик огромного города, не имеющего пояса трущоб. Но очаги их возникают на наших глазах, в виде точечных гетто для полурабской рабочей силы. Эти очаги могут слиться в большие гетто вроде Гарлема Нью-Йорка или иммигрантских предместий Парижа. Это кардинально изменит «исторический облик». Как Генплан учитывает эту инерцию?
За 90-е годы в РФ создано социальное дно в размере 10% городского населения (бездомные, нищие, беспризорники). Будет оно «растворено» обществом или станет в Москве-2025 особой маргинальной цивилизацией? От этого будет зависеть сама организация городского пространства. Надо еще учесть, что сегодня это дно несет в себе культуру советского среднего класса – 65% его имеют аттестат зрелости средней школы, а 6% – высшее образование. Через 20 лет это будет совершенно иное социокультурное явление, которого мы еще и вообразить не можем.
Я лично исхожу из того, что мы имеем шанс переломить эту тенденцию и опять строить «золотую Москву» как столицу братского народа России. Если бы из этого исходил и Генплан, это стало бы фактором выздоровления всей страны. Ибо столица своим обликом всегда выражает главный вектор настроения народа. И в добре, и во зле она – лидер.
Поделиться книгой: