Тьма чернее ночи

– Идите, мистер Роршак.

Управляющий повернулся и медленно вышел из квартиры.

– И закройте, пожалуйста, дверь! – крикнул ему вслед Маккалеб.

Когда управляющий вышел и дверь за ним закрылась, Уинстон едва не расхохоталась.

– Терри, ты был так суров с ним. Он же на самом деле не сделал ничего плохого. Мы свое отработали, он позволил сестре взять, что она хочет, и что ему делать потом? Пытаться сдать квартиру с этой дурацкой совой?

Маккалеб покачал головой:

– Он солгал нам. Это неправильно. Я чуть не лопнул от злости, забираясь в дом напротив. Мог бы просто сказать, что птица там.

– Что ж, теперь он как следует напуган. Думаю, получил хороший урок.

– Надеюсь.

Терри отступил, чтобы один из техников мог обработать сову, пока другой влез на лестницу, чтобы заняться шкафом.

Маккалеб рассматривал птицу, пока техник кисточкой наносил черный порошок для снятия отпечатков. Сова явно была раскрашена вручную. Крылья, голова и спинка темно-коричневые и черные. Грудь светло-коричневая с желтыми бликами. Глаза черные и блестящие.

– Эта штука была на улице? – спросил техник.

– К несчастью, – ответил Маккалеб, вспоминая дожди, лившие неделю назад.

– Я ничего не нашел.

– Понятно.

Маккалеб посмотрел на Уинстон, в его глазах вновь вспыхнул гнев на Роршака.

– Здесь тоже ничего, – сказал второй техник. – Слишком пыльно.

9

Процесс Дэвида Стори проходил в суде города Ван-Нуйса. Рассматриваемое на процессе преступление не имело никакого отношения к Ван-Нуйсу или к долине Сан-Фернандо, однако в окружной прокуратуре выбрали именно этот суд, потому что здесь был самый большой зал в округе: несколько лет назад пришлось объединить два зала, чтобы вместить два жюри присяжных, а также орду представителей прессы на процессе братьев Менендесов. Совершенное Менендесами убийство родителей было одним из нескольких рассматривавшихся за последние десять лет в лос-анджелесском суде дел, привлекших средства массовой информации и, следовательно, внимание общественности. По завершении процесса окружная прокуратура не потрудилась перестроить огромный зал. Кто-то прозорливо решил, что в Лос-Анджелесе всегда будут дела, которые смогут заполнить его.

И в данный момент это было дело Дэвида Стори.

Тридцативосьмилетний кинорежиссер, известный фильмами, раздвинувшими границы насилия и секса в рамках категории R[8], обвинялся в убийстве молодой актрисы, которую привез к себе домой с премьеры нового фильма. Тело двадцатитрехлетней женщины нашли на следующее утро в небольшом коттедже Николс-каньон, где она жила с еще одной начинающей актрисой. Жертва была удавлена, а обнаженное тело уложено на кровать в позе, которую следователи сочли частью хитроумного плана убийцы, направленного на то, чтобы избежать разоблачения.

Элементы дела – насилие, секс и деньги плюс связь с Голливудом – привлекли к процессу максимум внимания. Дэвид Стори работал не с той стороны камеры, чтобы считаться настоящей знаменитостью, но его имя было известно, и он обладал устрашающей властью человека, выпустившего семь кассовых хитов за столько же лет. Процесс Стори притягивал прессу, как молодых людей притягивает мечта о Голливуде. Предварительные публикации трактовали процесс как суд над необузданной алчностью и невоздержанностью Голливуда.

Дело также имело степень секретности, обычно не встречавшуюся в уголовных процессах. Чтобы выдвинуть обвинение против Стори, обвинители, назначенные на процесс, предъявили свои доказательства большому жюри. Такой ход позволил им обойти предварительные слушания, где большинство доказательств, собранных против обвиняемого, обычно становятся достоянием гласности. Без информации по делу журналистам пришлось разрабатывать свои источники в лагерях и обвинения, и защиты. Однако, кроме общих мест, в прессу просочилось очень немногое. Доказательства, которые обвинение использует, чтобы привязать Стори к убийству, оставались неизвестны и только усиливали интерес к процессу. Пресса неистовствовала.

Именно это неистовство убедило окружного прокурора перевести слушание в большой зал в Ван-Нуйсе. Вторую скамью присяжных также заняли журналисты, а свободная комната для совещаний превратилась в пресс-центр, куда транслировали картинку из зала для репортеров рангом пониже. Решение прокурора, которое давало всей прессе – от "Нэшнл инкуайрер" до "Нью-Йорк таймс" – полный доступ к процессу и его участникам, гарантировало, что разбирательство станет первым полнокровным СМИ-цирком нового века.

На основной арене этого цирка за столом обвинения сидел и детектив Гарри Босх, главный следователь по делу. Все предварительные статьи в прессе делали одно заключение: обвинение против Дэвида Стори завязано на Босхе. По слухам, улики, подтверждающие обвинение в убийстве, были косвенными; обоснование дела исходило от Босха. В прессу просочилось только, что Босх якобы утверждал, будто бы наедине, когда под рукой не было ни других свидетелей, ни записывающей аппаратуры, Стори самодовольно признался, что совершил преступление, и похвалялся, что ему ничего за это не будет.

Вот все, что знал Маккалеб, когда незадолго до полудня входил в суд Ван-Нуйса. Он встал в очередь, чтобы пройти через рамку металлоискателя, и это напомнило ему, как изменилась его жизнь. В прежние времена – когда Маккалеб работал в Бюро – достаточно было показать значок, и иди без очереди. Теперь он стал обычным гражданином. Приходилось ждать.

Коридор четвертого этажа был забит людьми. Маккалеб заметил, что у многих стопки больших фотографий кинозвезд, которые, как надеялись поклонники, будут присутствовать на процессе либо как зрители, либо как свидетели со стороны защиты. Маккалеб прошел к двойным дверям в зал, однако один из двух полицейских на входе заявил, что зал суда забит полностью, и указал на выстроившуюся вдоль веревки длинную очередь. Эти люди ждали возможности войти. Каждый раз, когда кто-то выходил из зала, другой человек мог войти. Маккалеб кивнул и отошел в сторону.

Немного дальше по коридору он заметил открытую дверь, у которой сновали люди. Среди них он узнал репортера местных теленовостей. Очевидно, это был пресс-центр, и Маккалеб направился туда.

Заглянув в открытую дверь, он увидел два больших телевизора, установленных высоко по углам комнаты, где несколько человек столпились вокруг большого стола для совещаний присяжных. Журналисты. Они печатали на ноутбуках, писали в блокнотах, ели сандвичи. В центре стола стояло множество пластиковых стаканчиков с кофе и газировкой.

Маккалеб посмотрел на один из экранов. Суд еще не закончился, хотя время уже за полдень. Камера показала Гарри Босха, сидящего за столом обвинения в компании с мужчиной и женщиной. Не похоже, что детектив обращал внимание на происходящее вокруг. На трибуне между столами обвинения и защиты стоял знакомый Маккалебу человек. То был Дж. Ризн Фауккс, главный защитник. За столом слева от него сидел обвиняемый, Дэвид Стори.

Маккалеб не слышал звука, но знал, что Фауккс не произносит речь: адвокат смотрел на судью, а не в сторону скамьи присяжных. Скорее всего юристы обсуждали поданные в последнюю минуту ходатайства.

Оба экрана переключились на новую камеру, направленную прямо на судью, который начал говорить – очевидно, объявлял свои решения. Маккалеб заметил имя на табличке – "Судья Высшего суда[9] Джон А. Хоктон".

– Агент Маккалеб?

Маккалеб обернулся. Стоявший рядом человек казался знакомым...

– Просто Маккалеб. Терри Маккалеб.

Мужчина протянул руку:

– Джек Макэвой. Я как-то брал у вас интервью. Короткое, По делу "Поэта".

– Ах да, теперь вспомнил. Это было довольно давно.

Маккалеб пожал ему руку. Он помнил Макэвоя. Тот впутался в дело "Поэта" и потом написал об этом книгу. Участие Маккалеба в том деле было в общем-то второстепенным – когда расследование переместилось в Лос-Анджелес. Он так и не прочитал книгу Макэвоя, но был уверен, что ничего к ней не добавил и скорее всего не упомянут там.

– Я думал, вы из Колорадо, – сказал он, вспомнив, что Макэвой работал на какую-то газету в Денвере. – Вас послали освещать процесс?

– Да. А у вас хорошая память. Я оттуда, хотя теперь живу здесь. Внештатник.

Маккалеб не знал, о чем еще говорить.

– Для кого вы работаете?

– Пишу еженедельные отчеты для "Нью таймс". Слышали о такой?

Маккалеб кивнул. Он знал "Нью таймс" – еженедельную газетку, специализирующуюся на разоблачениях всех и всяческих авторитетов. Существовала она в основном за счет рекламы развлечений – от фильмов до эскорт-услуг, – заполнявшей последние страницы. Газета была бесплатная, и Бадди вечно раскидывал по яхте ее листки. Маккалеб время от времени заглядывал туда, но имени Макэвоя не замечал.

– А еще я делаю материалы для "Вэнити фэйр", – сказал Макэвой. – Ну, отвлеченные рассуждения, теневая сторона Голливуда и все такое. И подумываю об очередной книге. Что привело сюда вас? Вы как-то причастны к...

– Нет. Просто был поблизости, а приятель как раз причастен. Я надеялся, что смогу воспользоваться случаем и поздороваться с ним.

Произнося эту ложь, Маккалеб перевел взгляд с репортера на установленные в пресс-центре экраны. На них сейчас была картинка с камеры, показывающей общую панораму зала. Было видно, как Босх собирает вещи в портфель.

– Гарри Босх?

Маккалеб снова посмотрел на Макэвоя:

– Угу, Гарри. Мы как-то работали вместе, и я... Что там, собственно, сейчас происходит?

– Последние ходатайства. Они начали с закрытого заседания и сейчас решают кое-какие организационные вопросы. Пока неинтересно. Судья, вероятно, объявит обеденный перерыв, а остаток дня отдаст юристам. Вам кажется, что сейчас здесь много народу? Подождите до завтра.

– Ну что же, хорошо. Э-э... приятно было снова повидаться, Джек. Удачи с материалом. И книгой, если до нее дойдет.

– Знаете, мне бы хотелось написать о вас. Ну, сердце и все такое.

Маккалеб кивнул:

– Что ж, я был в долгу перед Кейшей Расселл, и она хорошо поработала.

Из пресс-центра начали выходить люди. На телевизионных экранах было видно, что судья покинул свое место. Заседание суда закончилось.

– Лучше спущусь вниз и попытаюсь перехватить Гарри. Счастливо, Джек.

Маккалеб протянул руку, и Макэвой пожал ее. Потом пошел за другими репортерами к залу суда.

Двое полицейских открыли главные двери в зал, и оттуда хлынула толпа счастливчиков, получивших места на заседании, которое скорее всего было смертельно скучным. Те, кто не попал внутрь, проталкивались поближе, чтобы хоть мельком увидеть знаменитостей. Увы, их ждало разочарование. Знаменитости не покажутся до следующего дня.

В хвосте толпы шли юристы и персонал. Стори вернули в тюрьму, но его адвокат направился прямо к репортерам и начал излагать свое мнение о том, что происходило в зале. Высокий загорелый мужчина с иссиня-черными волосами и живыми зелеными глазами встал прямо позади юриста, прикрывая его спину. Поразительная внешность. Маккалеб его вроде бы уже видел, однако не мог вспомнить где. Этот тип походил на актеров, каких Стори обычно снимал в своих фильмах.

Вскоре появились обвинители, которым тоже надо было пообщаться со своей кучкой репортеров. Их ответы были короче, чем у защитника, и они часто отказывались от комментариев, когда их спрашивали об уликах.

Маккалеб высматривал Босха. Детектив выскользнул последним, обошел толпу, держась ближе к стене, и зашагал к лифтам. Одна журналистка направилась было в его сторону, но он отмахнулся. Та остановилась и, точно свободная молекула, двинулась обратно к группе, окружающей Дж. Ризна Фауккса.

Маккалеб пошел за Босхом по коридору и догнал, когда тот остановился, ожидая лифт.

– Привет, Гарри Босх.

Босх обернулся, и застывшее на лице выражение "без комментариев" сменилось узнаванием.

– Привет... Маккалеб.

Он улыбнулся. Мужчины пожали друг другу руки.

– Прямо как в дешевой газетенке, – заметил Маккалеб.

– И не говори. А ты что здесь делаешь? Надеюсь, не книгу пишешь?

– Что?

– В наше время все бывшие сотрудники Бюро пишут книги.

– Нет, это не для меня. Просто хотел угостить тебя ленчем. Надо перемолвиться.

Босх глянул на часы, что-то решая.

– Эдвард Ганн.

Босх посмотрел на него:

– Джей Уинстон?

Маккалеб кивнул.

– Она попросила меня просмотреть материалы.

Подошел лифт, и вышедшая из зала суда толпа внесла их в кабину. Казалось, все смотрят на Босха, стараясь не показывать этого. Маккалеб решил не продолжать, пока они не выйдут.

На первом этаже они направились к выходу.

– Я сказал ей, что составлю психологический портрет. Быстро. Для этого мне надо понять Ганна. Я думал, ты сможешь рассказать мне о том старом деле.

– Послушай, у меня максимум минут сорок пять. Я должен бежать.

– Хватит и сорока пяти. Есть тут поблизости место, где можно перекусить?

– Забудь о здешних закусочных – это ужас. Давай заглянем в "Купидон" на Виктории.

– Вы, копы, всегда едите в лучших местах.

10

Они ели хот-доги на улице, за столиком без зонтика. Маккалеб весь взмок. В Долине всегда градусов на пятнадцать – двадцать теплее, чем на Каталине, а он не привык к такому перепаду температур. Здоровье так и не восстановилось после трансплантации, и Маккалеба часто бросало то в жар, то в холод.

Сперва шел светский разговор о нынешнем деле Босха.

– Ты готов стать Голливудским Гарри?

– Нет уж, спасибо, – сказал Босх откусывая "Чикаго-дог". – Пожалуй, я лучше бы отработал ночную смену в семьдесят седьмом.

– Ну, по-твоему, все подготовлено? Ты прижал его?

– Кто знает. У окружной прокуратуры не было громких побед уже лет двадцать. Как пойдет... У нас говорят, что все зависит от присяжных. Я-то всегда считал, что главное – качество улик, но я просто тупой детектив. Джон Ризн привлек консультанта по присяжным[10], работавшего на процессе Симпсона[11], и они довольно удачно управляются с двенадцатью на скамье. Ч-черт, Джон Ризн!.. Слушай, даже я называю этого типа по имени, как репортеры, – видишь, как хорошо он умеет все контролировать, все подстраивать.

Босх покачал головой и откусил еще кусок сосиски.

– А что за здоровяк его сопровождает? – спросил Маккалеб. – Маячит за спиной, мрачный, как дворецкий Ларч из семейки Адаме.

– Это следователь Руди Валентино.

– Его и правда так зовут?

– Нет, зовут его Руди Таферо. В свое время он работал в полицейском управлении Лос-Анджелеса детективом в Голливуде. Его прозвали Валентино из-за внешности. Ему это страшно нравилось. Потом он ушел в частники. Имеет лицензию на поручительство[12]. Не спрашивай как, но он начал заключать контракты об охране с множеством людей в Голливуде. И объявился сразу после того, как мы забрали Стори. В сущности, именно Руди сосватал Стори Фауккса. И вероятно, получил за это неплохие комиссионные.

– А как насчет судьи?

Босх кивнул, словно нашел в разговоре что-то хорошее.