Волгарь

Сколь прекрасна была Персия с ее вечно зелеными садами, с роскошными дворцами и гордыми минаретами! Дивные места повидал Глеб в своем странствии и многие диковинные вещи. Но более всего поразил молодца шахский выезд в Исфагани, когда впервые увидел он слона. Исполинский зверь, доселе невиданный Глебом, так потряс его воображение, что захотел он увидеть волшебную страну, где водятся слоны в изобилии.

Это горячее желание привело молодца на торговое судно, отплывающее в Индию.

Удача не покинула Глеба в этом путешествии: ветер всю дорогу попутный дул, наполнял паруса, что весело несли судно по волнам. А дорогу коротал он с одним купцом, который отправился в великую страну за шелком. Выучил тот Глеба премудрой игре в шахматы, каковую сам узнал в Индии. Ведь страна эта не только своими искусными ремесленниками славилась, кои выделывали изумительные по красоте вещи, но и мудрецами, что познали великие тайны сотворенной Господом земли, хоть и были язычниками.

Дивился купец персидский на то, как быстро освоил Глеб игру. А тот и впрямь через седмицу уже стал обыгрывать купца. Почтенный торговец звал молодца к себе в помощники, говорил, что стар уже, а сыновей не послал ему Аллах. Лишь две дочери были у купца, и любую из них предлагал он в жены Глебу. Молодец лишь посмеивался на эти слова: уж жениться-то ему сейчас и вовсе без надобности было.

Подошло к концу плавание, и берег Великой Бхараты, страны сказочных чудес, показался вдали. Вскоре корабль бросил якорь в маджапурской гавани.

Маджапур потряс Глеба своим древним величием, все в нем было: прекрасные храмы и дворцы магараджей, дивные статуи языческих богов, роскошно убранные драгоценными каменьями. Дивился молодец и тому, что ходят свободно обычные коровы, почитаемые индусами как священные животные. А вот величественные слоны бревна таскают, словно простая тягловая скотина.

Довелось Глебу и самому прокатиться на слоне. Дух захватило у него, когда гигант, на спину коего молодец взобрался, встал в полный рост и с гордой тяжеловесной грацией двинулся вперед. Погонщик слона объяснил Глебу, как добродушны эти большие звери. Раскрывши рот, слушал русич байки прожаренного солнцем погонщика о силе, мудрости и верности слонов. Дивно показалось Глебу, что почитают индусы слона воплощением бога мудрости Ганеши.

Решил молодец подольше задержаться в Индии, тепло распрощался со своим попутчиком, купцом персидским, пожелав ему удачи. Глебу хотелось побольше узнать о загадочной волшебной стране, куда завело его неуемное любопытство. Жилье он сыскал себе опять же у купца, старинного друга своего попутчика. И через месяц уже сносно мог даровитый молодец изъясняться со своим хозяином, почтенным господином Раджанандой, на его языке.

Целыми днями бродил Глеб по улицам Маджапура под палящим солнцем. Останавливался поглазеть на факира с камышовой дудочкой, который заставлял своей заунывной игрой танцевать страшную ядовитую кобру. Пробовал незнакомые кушанья и необычные сладости. Дивился на крупные, остро пахнущие цветы. Одежда индусов забавляла Глеба: ему странным казалось их умение просто заворачиваться в кусок ткани. Женская одежда называлась сари, а мужская – дхоти, хотя разница была лишь в длине потребного куска ткани.

А еще дюже нравились ему смуглые черноволосые индийские девицы и женщины. Ходили закутанные в тончайшие шелка красавицы, плавно покачивая бедрами и позванивая браслетами, коими украшали они и руки и ноги. Более всего пленился молодец юной уличной плясуньей. Не мог он глаз от нее оторвать, когда она танцевала в пестрых блестящих одеждах под мерный, завораживающий перестук барабанов-мриданг, на которых играл старик в тюрбане и дхоти, и пела высоким и звонким голосом, будто птичка.

Окончив танцевать, красавица пошла по кругу зрителей, подставляя сложенные чашей ладони. Люди одобрительно гудели и давали ей мелкие серебряные и медные монетки. А Глеб положил в ладони девушки золотой. Когда же подняла она взгляд на столь щедро оценившего ее танец господина, то он улыбнулся ей, стараясь сказать глазами, что пленен ее красотой.

Плясунья потупилась смущенно и робко улыбнулась ему в ответ. Сердце Глеба преисполнилось радостью и, когда разошлась толпа смотревших, то он, держась в отдалении, пошел следом за стариком и девушкой. Дважды еще собирал старик громкими выкриками людей, а красавица танцевала для них. И каждый раз клал Глеб в ее ладони золотую монету.

Солнце стало клониться к закату, и старик с девушкой направились к окраине города, где жили в тростниковой лачуге, обмазанной глиной. Юная плясунья уложила старика отдыхать на плетеную лежанку, а сама, не переставая весело напевать, принялась хлопотать у маленького очага в крошечном дворике.

Глеб смотрел на нее, прячась за раскидистым баньяном, и не мог налюбоваться на ее гибкий стан и грациозные движения. Казалось, что, и справляясь со стряпней, девушка продолжает танцевать. Наконец молодец не выдержал и, подняв с земли маленький камушек, ловко запустил его в блестящий медный горшок с молоком, что был в руках у красавицы.

От неожиданности она вскрикнула, выронила горшок, но, изогнувшись в немыслимой позе, умудрилась подхватить его у самой земли, не пролив ни капли. Сердито сдвинув брови, девушка заозиралась по сторонам, ища глупого шутника. И взгляд ее встретился с немного смущенным взглядом Глеба...

Так познакомился молодец с шестнадцатилетней сиротой Рукмини, которую воспитывал дед. Девушка с детства мечтала стать храмовой танцовщицей девадаси, но когда погибли ее родители, ей пришлось оставить свою мечту и заботиться о дедушке, зарабатывая на хлеб ремеслом уличной плясуньи.

Красавец Глеб сразу пленил сердце Рукмини и своей щедростью, и ласковым взором теплых карих глаз. Юной девушке по нраву пришелся статный богатый господин, и вознесла она благодарственные молитвы в храме Савитри, что была покровительницей супружества.

А молодец влюбился в первый раз в жизни, зажгла в его душе светлое пламя любви юная чужестранка своей необычной красой. Да еще и то, что, как и он сам, сиротою она была горькой, привязало его к девушке накрепко.

Уходили они по вечерам, когда ложился отдыхать от дневных трудов дедушка Рукмини, бродить по прекрасному городу и по цветущим лугам, что окружали Маджапур. Глеб рассказывал любимой плясунье о далеких странах, а она пела для него и танцевала в лучах заходящего солнца.

А вокруг безумствовал весенний месяц магадха, когда пробуждается для любви все живое. Так и случилось, что отдала Рукмини свою непорочность пылкому русичу. Ни о чем в те минуты не думали влюбленные, ничего вокруг себя не видели, когда тела сливались в единое целое, взмывали их души к звездам...

Да и после ничего не опасалась девушка, верила она любимому, более чем себе. Глеб также в мыслях не держал обмануть прекрасную плясунью, которую любил всей душой. И были счастливы влюбленные, не чаяли они, что нависла над ними беда.

Богатый толстяк Кумбхакарна давно положил глаз на Рукмини и даже просил у ее деда продать свою внучку ему в наложницы. Да только отказал ему старик. Тогда оскорбленный Кумбхакарна стал преследовать девушку, суля ей за любовные утехи подарки богатые. Рукмини же опозорила толстяка прилюдно, обругав всячески и прося у окружающих защиты от развратника. С тех пор затаил богач зло на гордую маленькую плясунью и ждал подходящего случая отомстить ей.

Когда же Кумбхакарна приметил, что исчезает куда-то по вечерам Рукмини, то решил он проследить за ней. А увидев ее с красивым молодцем, преисполнился жгучей ревностью и измыслил страшное.

Через несколько дней он встретил идущую в храм Савитри девушку, преградил ей дорогу и закричал во все горло:

– Эй, люди! Посмотрите на эту бесстыжую, она отдалась иноверцу, а сама без всякого стыда идет в храм Великой Богини!

На его крики стали собираться люди. Рукмини стояла с опущенной головой, и ее щеки пылали от стыда, а сердце заходилось от страха. Она знала, как беспощадны могут быть люди к потерявшей невинность девушке. А толстяк продолжал кричать:

– Видите, как она испугалась!? Если бы это не было правдой, то она бы не опустила голову! Так бейте же ее!

С последними словами, Кумбхакарна толкнул Рукмини на землю, схватил камень и с силой бросил в нее. Камень попал девушке по лицу и рассек бровь. Тонкая струйка крови потекла из раны. Танцовщица заслонила голову руками, но камни уже градом посыпались на нее...

Через недолгое время все было кончено: растерзанное тело Рукмини осталось лежать в пыли перед храмом, а толпа под предводительством мстительного толстяка, потрясая палками и камнями, двигалась к дому купца Раджананды, где жил Глеб.

Сам же купец возвращался домой поле молитвы в храме Куберы, покровителя богатых и удачливых. Он увидел мертвую девушку и яростную толпу людей, быстро удалявшуюся от храмовой площади, где лежало тело несчастной Рукмини. Когда по выкрикам толстяка-предводителя торговец понял, куда и зачем эта толпа направляется, то опрометью кинулся к дому.

Там он застал Глеба, который с безумными глазами смотрел на свой перстень. Молодца терзала боль и непонятный холодный ужас сковал его сердце. Он никак не мог прийти в себя с тех пор, как увидел вспышку багрового огня в камне своего кольца. К тому же рука его была точно огнем охвачена.

Кое-как удалось Раджананде привести Глеба в чувство. Питая к умному и доброму чужеземцу искреннее расположение, купец хотел спасти его. Он потащил еще плохо соображавшего молодца к выходу на задний двор, по дороге пытаясь втолковать:

– Глеб, тебе надо бежать немедля! Кто-то выследил тебя и Рукмини, и сейчас огромная толпа людей идет сюда, чтобы тебя убить!

Русич вырвал свою руку у Раджананды и сказал:

– Без Рукмини я никуда не уйду.

Купец горестно ответил ему:

– Друг мой, спасайся сам, а ей ты уже не поможешь: Рукмини мертва. Они забили ее камнями. Беги же скорей, а я попытаюсь их задержать.

Ошеломленный этим страшным известием, Глеб более не сопротивлялся другу и быстро пошел к выходу...

Ночь безутешный молодец встретил на корабле, который отплыл в Персию. Раджананда убедил людей, что в его доме нет иноверца, и направил их по ложному следу, а потом собрал Глебовы вещи и деньги и устроил друга на корабль. Там купец сердечно простился с русичем, горюя, что приходится им расставаться при столь страшных обстоятельствах.

Глеб сидел на палубе и глаза его смотрели вникуда. Жестокая боль поселилась в его сердце после того, как узнал он о смерти любимой. Знал молодец, что уж никогда более никого полюбить он не сможет так, как любил юную плясунью Рукмини...

ГЛАВА 5

Почти два года уже странствовал Глеб вдали от родины, и снова он был в Исфагани, откуда начались его приключения. Судьба была благосклонна к молодцу, и удача сопутствовала ему. Вот только после гибели любимой появилась у него меж бровей горькая морщинка. Лишь одним утешался Глеб, что не довелось ему видеть Рукмини мертвой. Запомнилась ему любимая со счастливым лицом и радостными глазами. Часто вставал перед молодцем этот образ...

В Исфагани русич нашел своего давнего знакомца, того самого купца, с которым плыли они вместе в Индию. Омар, а так звали купца, был рад новой встрече и радушно принял Глеба, позволив тому пожить в своем доме. Но мрачен и печален был молодец, не похож он стал на самого себя прежнего. Чтобы помочь другу развеяться, купец Омар предложил Глебу как-то сходить в богатый караван-сарай, где по вечерам достойные люди Исфагани собирались, чтобы сыграть в шахматы или в кости.

Русич согласился, ибо еще в пути полюбил игру мудрецов. Поначалу так оно и было: Глеб только в шахматы играл с седобородыми сановниками. Но все более он совершенствовался в этой игре, и вскоре уже наскучило молодцу неспешно переставлять фигуры. А вот азарт игры в кости как-то сразу увлек Глеба, да и выигрывал он почти всегда – лихая девка-удача была на его стороне.

Пристрастился он к этой порочной забаве, втянулся так, что уж стал похаживать и в другие заведения, где можно было встретить и не столь достойных людей, как любители шахмат. Да и запретного для мусульман вина здесь можно было вкусить.

Качал неодобрительно головой Омар, когда возвращался домой пьяный Глеб, встряхивая отяжелевший кошель, просил друга образумиться и остепениться. Но напрасны были его увещевания. Думал молодец, что ничего худого с ним не случится.

Но как-то довелось Глебу обыграть в пух и прах какого-то заводного старикашку. Тот никак не мог остановиться, все отыграться пытался. Проигравшись же подчистую, старик сделался бледен и вышел вон, горестно покачиваясь.

А когда Глеб, пребывая в хорошем расположении духа и будучи немного навеселе, собрался домой, то подошел к нему мальчик лет семи-восьми в оборванной одежде и, униженно кланяясь, сказал:

– О достойный господин, пощадите нас во имя Аллаха! Вы обыграли сегодня моего дедушку, и теперь мы с ним остались голодными. Будьте милосердны, господин, верните проигранные деньги!

Мальчонка действительно выглядел очень голодным, но подвыпивший Глеб не обратил на это внимания и грубо ему ответил:

– Лучше бы ты честно просил милостыню, а не выдумывал эдакие байки несуразные: кто ж проигранные деньги обратно просит? А ежели и не врешь, то пусть твоему деду впредь наука будет: не садись играть, коли не на что! Так что проваливай, малец!

С этими словами молодец отпихнул с дороги голодного ребенка и зашагал прочь. А несчастный мальчик остался стоять, размазывая по чумазым щекам горькие слезы. Он понял, что нет проку просить справедливости у богатого господина...

В эту ночь, когда плакал и не мог уснуть от голода скорчившийся на жесткой подстилке мальчик, Глеб проснулся от боли в правой руке: пылала она, точно жарким огнем объятая, и камень в кольце разгорался опять багровым пламенем. Несколько долгих тягучих мгновений длился этот кошмар, а потом все успокоилось. Молодец отер со лба холодный пот и попытался снова уснуть, да не тут-то было! Так и проворочался он до утра, а понять ничего не смог.

Поутру рассказал он все своему другу Омару, и тот рассудил, что поступил Глеб правильно, а побирушки нищие вконец распоясались, житья благородным людям от них нет. Да еще просил купец молодца не ходить более по таким низким местам, не позорить своей чести. Выслушав Омара, Глеб успокоился, а вскоре и вовсе забыл о странном случае. Но по притонам игорным шляться не перестал. Только с небогатыми людьми играть уже более не садился.

Через две седмицы приметил Глеб, что друг его пребывает в глубокой скорби. Приступил молодец к купцу с расспросами, и Омар поведал ему причину своего горя:

– Есть у меня старый недруг, Джамшед, порази его шайтан! Так вот он все время пытается перейти мне дорогу в торговых делах. О честности же вовсе не ведает этот мздоимец! И вот недавно ему удалось снова мне напакостить, причем так, что хуже некуда: перехватил этот сын греха у меня заказ самого шаха на индийские шелка. А ведь тому, кто исполнит шахское повеление, и прибыль будет немалая, и почет большой. Вот чую я сердцем, что сплутовал Джамшед, а доказать ничего не могу! Видно, на старости лет прогневил я чем-то создателя, и отвернулся он от меня, лишил своего всеблагого покровительства!

Глеб посочувствовал горю Омара и спросил:

– А неужто нет способа устранить этакого злодея с твоей дороги? Как-нибудь указать сиятельному шаху, что аспида он пригрел неблагодарного, а верного слугу своего обидел?

От этих Глебовых слов просветлел купец лицом, словно хитрая какая думка у него появилась. Немного помолчав, он обратился к Глебу:

– Друг мой, ты ведь всякие языки разумеешь?

Глеб утвердительно кивнул, и Омар продолжил:

– Так составь грамотку, чтобы всякому, кто ее прочтет, стало ясно: Джамшед с заговорщиками связался и злоумышляет против великого шаха. А потом ты ему под видом торгового гостя иноземного и подсунешь в дом эту грамотку, он-то ведь тебя не знает, вот и не заподозрит ничего. Я же тайное письмо отправлю верховному визирю, дабы учинить обыск в Джамшедовом доме. Так мы с тобой этого сына греха и изведем!

Русич признал, что задумал купец изрядную хитрость, да только сомнение Глеба взяло: не перегибает ли Омар палку? Но тот поспешил уверить друга в том, какой низкий и недостойный человек Джамшед и что задуманное ими как нельзя более правильно. В конце концов Глеб согласился и сел писать нужную грамотку, кою и составил вскорости со всем тщанием. Было это как бы послание к Джамшеду о том, что верные его сподвижники во всем с ним соглашаются и ждут только подробного плана дворцовых покоев, чтобы напасть на шаха. Государя же персидского в этом письме называли тираном и поносили всякими словами.

Богато одетый Глеб явился к Джамшеду. В рукаве русича пряталось подложное письмо, да еще дал ему Омар амулет огнепоклонников, чтобы уж наверняка оговорить соперника: ежели в измену не поверят, то уж богоотступничество ему никак не простится.

Затеял молодец с купцом долгий разговор о товарах и ценах, рядился да ладился всяко, а сам тем временем приглядывал местечко подходящее, куда можно улики подсунуть. Наконец он решил, что лучше всего их спрятать в скатанный ковер, стоящий в глубине лавки. И когда Джамшед ненадолго вышел распорядиться, чтобы гостю подали прохладного щербета утолить жажду, Глеб ловко и незаметно проделал задуманное. Потом провел еще некоторое время в лавке и душевно распрощался с хозяином, заверив того в своем глубоком интересе и полнейшем почтении.

Русич так провел беседу с купцом, что ничего не подозревающий Джамшед остался доволен новым знакомством, которое сулило ему в будущем немалую прибыль. А Глеб отправился к своему другу Омару и подробно обсказал ему, как все устроилось.

В тот же день, дабы не терять времени даром, Омар составил на Джамшеда донос и отправил его на имя главного визиря. Через несколько дней во время обыска шахские стражники нашли и письмо и амулет, которые полностью уличали Джамшеда в злонамеренности против сиятельного шаха и исламских устоев. Купца бросили в яму, а через месяц жестоко казнили, отписав все его имущество в шахскую казну.

Омар ликовал, устранив со своей дороги опасного конкурента и получив обратно шахский заказ. К тому же посулили купцу должность постоянного поставщика шахского двора, что удвоило его радость. Находясь в состоянии полного приятства, Омар одарил своего друга и помощника Глеба, когда же тот начал было отнекиваться, то купец и слышать ничего не хотел об отказе.

А сам Глеб в день казни Джамшеда снова испытал приступ пылающей боли от вспыхнувшего багровым огнем камня в перстне. Только теперь боль была гораздо сильнее и длилась не в пример дольше прошлых случаев, да камень пылал как-то особенно яростно. А ночью горькие видения посетили русича во сне.

Привиделась ему любимая плясунья Рукмини, только снилась она Глебу мертвой. Ее окровавленное истерзанное тело в разодранной одежде лежало на земле, а в широко раскрытых неживых глазах отражались холодные злые звезды.

А еще полные слез голодные глаза несчастного мальчика смотрели с перекошенного злобой лица Джамшеда, отрубленная голова которого покоилась в луже крови...

В холодном поту проснулся Глеб и более не заснул. Он мучительно перебирал в памяти все, что успело случиться в его не такой уж и длинной жизни, но никак не мог понять, что он сделал не так, за какие прегрешения господь отнял у него любимую и послал ему этот кошмар.

После этого достопамятного случая веселость нрава покинула русича, стал он печален и задумчив. Лишь за игрой в кости оживлялся Глеб, когда азарт заставлял его забыть обо всем на свете. Игра все еще увлекала молодца, но удача постепенно покидала его. Злосчастный талисман, снятый с отрубленной руки, с самого первого дня медленно, но верно вел его по цепи роковых случайностей к гибели. Жизненный путь Глеба заканчивался.

Через несколько месяцев удача словно решила сделать ему последний подарок: он снова весь вечер выигрывал и на радостях пил кубок за кубком, угощая всех вокруг. В отдалении от игроков сидели два мрачноватых и заросших бородами по самые глаза человека. Они весь вечер следили за Глебом, переглядываясь и перешептываясь друг с другом. Когда же молодец почуял, что уже пьян изрядно и, прекратив игру, нетвердой походкой отправился восвояси, эти двое последовали за ним.

В мыслях тати держали порешить молодца и обобрать подчистую. Не был бы Глеб в подпитии, не справиться бы им вовек. Но в эту ночь судьба была на стороне грабителей. Обнажив длинные кривые ножи, они накинулись сзади на русича. Он не успел ничего понять, когда одно лезвие вонзилось ему в бок, а другое – под самое сердце. Как подкошенный, рухнул Глеб на землю, а один из убийц перерезал ему для верности горло. Потом грабители споро обшарили мертвого молодца, собрали все драгоценности и срезали с пояса туго набитый кошель. Не погнушались они и простым серебряным колечком с черным камнем.

Все добришко, с убиенного молодца снятое, запродали они одному смелому купчишке, который не боялся связываться с ворами и убийцами и скупал у них краденое задешево. От этого купчишки и попал через многие руки полный украшений ларец, где непростой перстенек своего часу дожидался, к яицкому торговому гостю. Оный же гость отдал дешевое колечко своему приказчику за усердие. Да видно не от сердца тот подарочек сделан был.

ГЛАВА 6

...Надежды Ефима на атаманову милость оправдались: на дуване Разин прилюдно поблагодарил молодого казака, изрядно денег отмерил и назначил в свою сотню. Видно, высоко ценил спасение своей жизни Степан Тимофеевич.

Обласканный казак за атаманову милость премного благодарен был, а на деньги жалованные учинил казакам, шедшим теперь с ним в одной сотне, изрядную попойку, за что снискал любовь и уважение оных.

И не было теперь у Разина казака более отчаянного и бесшабашного, чем Ефим Парфенов, который брался за любое поручение и, пьянея в битве, рубился, нисколько не сторожась, словно хранила его теперь неведомая сила.

С тех пор, как надел он на руку родительский талисман, удача действительно стала ему сопутствовать, и словно по волшебству на пути неминуемой гибели обязательно подворачивался кто-то другой, а Ефим выходил из любой переделки без единой царапины.

Но, сам того не замечая, он становился слишком жесток: не смущали его убийство и пытки. Самолично порешил Ефим безвинных стрельцов по приказу Разина, когда они ушли прочь, не пожелав остаться в вольном войске; он же и пытал каленым железом боярских людишек, найденных голутвой, которая кричала, что сплели, мол, они заговор с остатними стрельцами и хотят извести батюшку Степана Тимофеевича. И казнить мог, не морщился, срубая голову, лишь поглядывал на камень перстня.

Бойкие на язык казаки дали ему прозвище: Ефим-Кат. Узнав об этом, он только усмехнулся:

– Что ж, я и есть палач для кровопивцев, что долго над бедным людом измывались, а за ради атамана нашего я любую службу справлю.

...Сидя в Яицком городке, Разин не был отрезан от остального мира: ему удавалось тайно связываться и с Доном, и с Астраханью – везде были у него сторонники. Да и окольными путями, несмотря на то что по государеву приказу поднимали всех воевод и служилых людей против вольного атамана и перекрывали все пути-дороги стрелецкими заставами, умудрялись пробиться к Яику казаки и голутва. Да шли не порожние, а со всей справой казацкой, да с воинским припасом, даже струги по степи волокли. И росло войско Стенькино, а по всей уже Руси гуляла-ширилась молва народная о спасителе и радетеле за бедный люд, удалом атамане Степане Тимофеевиче.

Сам же Разин решил не давать казакам застаиваться на сытом житье в Яицке и по осени учинил набег на улусных людей едисанского мурзы Али, каковой был крепкой надеждой воевод в борьбе с разинцами.

Налетели вихрем казаки на улусных людей, пожгли-разграбили улус, богато взяли пожитков и полонян, да и возвернулись почти невредимыми. И опять отличился Ефим Парфенов удалью и удачливостью. По возвращении взял себе лишь малую толику добра на дуване удалец, а остальное поделил меж другими. Удивлялись такому казаки, говорили, что неразумен Ефим, мол, не век воевать, а опосля как, на что жить думает?

Усмехаясь, отвечал он им, что успеет еще, а сейчас молод он и не время ему за собой обоз с добром таскать.

...А в начале весны, когда подходила к концу Разинская зимовка в Яицком городке, осадил крепость воевода Безобразов с войском стрелецким большого числа и с калмыками, пытаясь принудить атамана повиниться и сдаться. Но в ответ Разин повесил посыльных и учинил, выйдя из города, лихой бой, в котором бит был воевода и многих людей потерял, а сам бесславно бежал.

Еще не раз приезжали к Стеньке послы, привозили грамоты угрозные и грамоты с прощением, но хитрил атаман, ждал весны, копил силы, собираясь в персидский поход.

ГЛАВА 7

После того как Разин вместе со всем своим войском вышел в конце весны из Яицкого городка, вся его немалая ватага словно в воду канула. А в середине лета внезапно налетели казацкие струги с моря на владения персов меж Шемахой и Дербентом. И так грозно было и удачливо войско вольного атамана, что с плачем взывали правоверные к аллаху, моля избавить от страшной нежданной напасти.

Вместе с присоединившимся к нему отрядом пробившегося с Дона Сережки Кривого Стенька разорял деревни и брал ясырем и мужчин и женщин, меняя потом пленников на православный люд, томящийся в персидском полоне.

Велико же было удивление Ефима, когда в одном из освобожденных полонян узнал он Григория, бывшего нареченного своей сестры, которого уж давно даже мать родная поминала в заупокойной молитве. Поседел казак, покрыт был шрамами, тяжко ему приходилось в неволе: выглядел он в свои тридцать с небольшим как старик. Но Ефим надеялся, что не все еще для старого друга потеряно и погуляют они с ним славно под предводительством удалого атамана.

После того как Григорий пришел в себя, был отмыт, переодет и накормлен, сидя у костра за чаркой вина, поведал он Ефиму про свою судьбинушку.

...Изрубили его в тот памятный день басурманы знатно, но живуч был казак и, видя такую беспримерную храбрость и стойкость, персы не стали добивать Григория и за борт не бросили, а увезли с собой, подлечили и продали как сильного и крепкого раба шемаханскому купцу. Но строптивый невольник не устроил торговца, и казака снова продали ... Сменив пятого хозяина, Григорий поумнел: прикинувшись послушным, стал он с другими пленниками готовить побег. И все бы удалось, не окажись среди них предатель, и попал казак гребцом на галеру. Не чаял он там живу быть: адом казалась ему галера. Да видно не судьба ему была помереть – напали на их корабль пираты гишпанские, и снова был продан Григорий с невольничьего рынка... Помотало его изрядно, а в последний перед внезапным освобождением год попал он в эту деревню. Разинцы захватили сына хозяина Григория, и потому хозяин с радостью обменял невольника на своего наследника...

Помолчав немного и выпив чарку, Григорий задал другу вопрос:

– Ефимушка, а что сестра твоя, Дарьюшка?

Ефим отвел глаза.

– Да не молчи ты, сказывай! Неушто?.. – и Григорий вперился в лицо Ефима ждущими испуганными глазами.