У Пресноводья дуб зеленый…

– А вот водяной Перфил с семьей приспособились. Тетка Вимба видела – сперва соленую воду с пресной смешивали, так дышать учились, – сообщила Уклейка.

– А как именно они это делали? – заинтересовался Коська. – Ты не спросила?

Уклейка пожала плечиками.

– Ну, ладно, – Коська закрыл книжку и уложил в пакет. – Раз дядька Антип велел – поплывем узнавать. Где эти брошенные пятиэтажки?

– Как отсюда плыть – мимо замка, мимо понтона, который соленые водяные пригнали, до бывшей протоки и налево. Я издали только видела. Там как раз вода почти к окнам подступила, очень удобно…

– Удобно! Разве это вода? Только поверху плавай, а на дно не смей…

– Ну, Коська! – захныкала Уклейка. – Я, что ли, эту воду сюда нагнала?

– Поплыли к Перфилу! – распорядился Коська. Все-таки совесть у него была, и он время от времени болезненно осознавал свое безделье. Хотя в новом мире, который выстраивался в голове, Коська ждал для себя почестей.

Это был мир Пресноводья, в котором водяного, открывшего историческую родину по вдохновению и по книгам, сумевшено привести к ней сородичей, ждет слава и даже свадьба с лучшей из юных водяниц. Дальше свадьбы Коська пока не заглядывал.

Матерый водяной Перфил осваивал двухкомнатную квартиру на первом этаже. Хорошо в ней было то, что пол на два пальца уже покрыт водой, и уровень растет. Плохо – что вода соленая и дом уже основательно подмыт, того гляди – завалится. Но Перфил объяснил, что жилье это – ненадолго.

– Вот, казалось бы, что может быть глупее ванны? – рассуждал он, показывая этот действительно непонятный для водяных предмет. – Этих ванн тут – не счесть, и все их видели, и все мимо прошли, а я догадался! Берешь два ведерка пресной воды, одно – из-за окошка, смешиваешь…

Он поболтал в воде перепончатой лапой и шагнул в ванну. Затем лег лицом вниз и стал дышать. У него уже получалось неплохо, дышал долго, Уклейка с Коськой успели соскучиться.

– Вот и все, очень просто, – произнес Перфил, вставая на четвереньки. – Потом буду понемногу соотношение менять. Жена тоже учится, только у нее плохо подвигается, а Ракушка… Эх! Думал, палку сломаю об эту Ракушку! Она, мерзкая девка, что удумала? Я сказал – пока два часа не научишься в ванне дышать, никаких гулянок! Так она пресной воды напустила! Лежит, дышит! Ну, я ее отпустил, сам залез – а вода-то пресная!

– Сам-то ты, дядя Перфил, два часа смешанной дышать можешь? – спросил Коська.

– Нет, пока еще не могу, – честно ответил Перфил. – Но учусь! Потому что я подписал контракт.

– Кон-тракт? – повторила Уклейка. Столько незнакомых слов вошло в жизнь, что она от них прямо шалела. Это были те слова, которыми пользуются заморские женихи, и водяница не хотела выглядеть простушкой из захолустья. Пусть даже себе другого присмотрела, а все-таки…

– Да вот, на днях договорился на понтоне с агентом, контракт оформил, он дал подъемные, четыре ящика консервов, теперь нужно срочно готовиться к переплыву.

– Куда же ты собрался, дядя Перфил?

– А на Галапагосские острова завербовался рыбу ловить.

– Это где же?

– А сам не знаю, где-то посреди Океана. Так что срочно учимся дышать. Тут ведь все равно не жизнь! А научимся дышать – так нам всюду в Океане местечко найдется.

– Ты же там пресной воды вообще никогда больше не увидишь! – ужаснулся Коська.

– Ну и что? Были пресноводные, станем соленые! – бодро отвечал водяной. – Рыба ищет, где глубже, а водяной – где рыба. Тут ведь скоро зубы на полку впору будет класть, рыбка-то гибнет.

– А акулы?!

– Какие акулы? – Перфил заозирался. – Нет там никаких акул! Ты смотри, при жене только не брякни! Нечего бабу с толку сбивать!

Он вылез из ванны и зашлепал по комнатам – убедиться, что жена не слышала странного разговора.

– А может, там и нет никаких акул? – спросила Уклейка.

– Есть! – рявкнул Коська. – Я в книжке читал. Как пасть разинут – так вроде этой ванны, целиком всех заглатывают.

– Как же там соленые водяные-то живут?

– Не знаю!

– Ф-фу, пронесло, – сказал, заглянув в ванную, Перфил. – Поплыла за продовольствием. Вот тоже морока – я думал, поселимся мы тут, утром сунешь пятерню за окно, а в пятерне тут же тебе и рыбешка. Ага, разогнался… Вся рыба тут кверху пузом поплыла.

– От соленой воды, я же говорил! – воскликнул Коська.

– Никакая не соленая вода, а на железной дороге, на том берегу, где порт, вагоны с какими-то мешками стояли, в мешках – белый порошок, вот их размыло и рыба потравилась, – объяснил Перфил. – Далась тебе эта соленая вода! Ты начни понемножку привыкать – и сам не заметишь, как втянешься. Сперва на три ведра пресной – одно соленой, потом…

– Дядя Перфил, а где ты пресную-то воду берешь? – вдруг спросила Уклейка.

– Как это – где? Да из крана же! – и водяной показал, как именно он это делает.

– А где возьмешь, когда в кране кончится?

Перфил задумался.

– Не должна кончиться, – помотав башкой, сказал он. – Кран старый, надежный, водопровод в прежнее время строили, вода в нем будет всегда.

– А в самом деле, откуда в кране пресная вода берется? – Коська даже приоткрыл рот, как будто это помогало размышлениям. – Может, где-то есть подземные ключи?

– Про это и я слыхал – будто под землей озера имеются с хорошей водой. Да только кто туда за ними полезет? Раньше мелиораторы знаешь что делали? Бурили ар-те-зи-анс-кие скважины! – гордый, что может выговорить заморское слово, сообщил Перфил. – Прямо из тех озер вода наверх шла. Но как они это делали, мы уже не узнаем никогда…

– Так это же и есть Пресноводье! – завопил Коська.

– Какое тебе Пресноводье? – удивился Перфил, впервые услышавший изобретенное Коськой слово.

– Наша историческая родина! Вон она где! Вот почему ее на картах нет! На картах же – поверхность, а нам нужно вглубь!

Новый удивительный мир возник в Коськиной голове и тут же стал обрастать подробностями. Гигантские пещеры, прекрасно обустроенные, с нишами, со ступенчатыми спусками к воде; садки, в которые плескались не знающие солнечного света белые рыбины; ажурные мосты над озерами и протоками; вот только не знал еще Коська, чем эти пещеры освещаются, но вспомнил, как Родриго учил его разжигать костер, – и тут же по берегам подземных озер вспыхнули огни и осветили хорошеньких водяниц, качавшихся на ветвях белых, низко склонившихся над озерами, деревьев…

Интересно, что прежний мир, с дубом, лешим и следами невиданных зверей вдруг куда-то из головы подевался. И то – совместить эти два мира ни у кого бы не получилось, не только у Коськи. Вот один и растаял.

– Ну тебя, и с твоей исторической родиной вместе… Антипу кланяйся, Афоне тоже. Передай – как соберусь в дорогу, попрощаться приплыву. Эх…

Он махнул лапой и полез обратно в ванну.

– Что – эх? – спросила Уклейка.

– Эх – все равно ведь уплываю, так что – пропади оно все пропадом…

Перфил лег на пузо и стал громко, с бульканьем дышать.

– Дезертир несчастный! Пошли отсюда, – велел Коська сестренке. – Ну его к акулам…

– Типун тебе на язык! – огрызнулась сестренка. – Значит, кто не хочет с тобой искать Пресноводье – того уже и к акулам? Ты как знаешь, а я под землю не полезу!

Они вышли на лестничную клетку.

– Все-таки мелиораторы хорошие дома строили, – заметила Уклейка. – Вот бы его переволочь туда, где есть пресная водица, и жить всем вместе…

– Погоди галдеть… – Коська прислушался. – Тут еще кто-то есть, наверху…

– Ходит? – Уклейка попыталась уловить обычное шлепанье водяных, но вместо того был тихий, почти беззвучный скулеж.

– Живой кто-то! Пошли!

– Я давно щеночка хотела! – обрадовалась Уклейка.

– Дура, чем ты его теперь кормить будешь? Он у тебя лапы протянет!

Они, идя на голос, добрались до пятого этажа и толкнули подозрительную дверь.

– Здесь, что ли? – спросил Коська, входя.

– Вроде здесь…

– Сгиньте, пропадите, не пущу, – раздался тонкий голосок. – Мой дом! Уходите подобру-поздорову, пока я не озлился!

– Ты – кто? – озираясь, поинтересовался Коська. – Выдь, покажись!

– Показываться мне не положено.

– Домовой, что ли? – сообразила Уклейка. – Так нам – можно, мы – водяные!

Тот, кто выбрался из-за навесной панели парового отопления, ростом был с годовалого ребенка, но бородат, смахивал на большой ком серой пушистой пыли и, протягивая лапу для знакомства, выпростал ее из нескольких слоев драной паутины.

– Касьян, озерный водяной, – представился Коська. – Уклейка, сестрица моя. А ты кто таков будешь?

– Дементий.

Наступило молчание. Уклейка обвела взглядом разоренную комнату.

– Как же ты тут живешь, дяденька Дементий?

– Сам не ведаю. С голоду вон усох, покормить меня некому… У вас, водяные, корочки не найдется?

Еще совсем недавно Коська произнес бы гневную речь о тех простаках, кто по неразумию своему связался с мелиораторами. Но после всех событий он резко поумнел, хотя ум его развивался в каком-то странном направлении.

– Откуда, дяденька? Рыбки разве что?

Он достал из пакета жестяную банку и ловко вскрыл ее нарочно для того подпиленным когтем.

Дементий сходил на кухню, принес алюминиевыю гнутую ложку и дважды ею зачерпнул из банки.

– Благодарствую. Много ли мне теперь надо? Вот – доживаю, скоро совсем на нет сойду. Это что за рыбка?

– Нездешняя, тунец, – объяснил Коська. – А чего тебе на нет сходить? Перебирайся к нам, к водяным, как-нибудь прокормишься.

– Не могу, должен дом сторожить. А у вас и домов-то нет, одни подводные логова.

– Да он скоро рухнет и тебя придавит!

– Значит, такая судьба. И пусть придавит… Зажился я, детки. Всех хозяев проводил, один вот остался.

– Что же тебя хозяева с собой не взяли? – жалостливо спросила Уклейка.

– А позвать забыли. Или не умели? Меня же за собой позвать нужно на новое местожительство… А они не умели… Научить было некому… Вот я и остался…

– Ну так мы тебя зовем! – решительно сказал Коська. – У нас логово, будешь за хозяина, подкормишься.

– Не-е, я здесь – хозяин, – извиняющимся голосом прошептал Дементий. – У вас я нахлебником буду. Ступайте, детишки, не травите душу.

– Ну, как знаешь. Пошли, Уклейка, – Коська взял сестренку за руку и решительно повел прочь.

Ему нужно было тщательно обдумать теорию подземного Пресноводья…

Глава восьмая Грабеж

Плывя обратно, вверх по течению, Коська и Уклейка с любопытством поглядывали налево – на острые, украшенные медными птицами, готические шпили старого города.

– Это петухи, – сказала Уклейка. – Харитошка туда ночью ходил – говорит, на улицах еще сухо, а в подвалах вода уже плещется.

Харитошка был молодой водяной, давний приятель, зо которого, Уклейка, возможно, с горя пошла бы замуж, кабы не случился Родриго.

– А почему петухи?

– А у людей спроси. Их ведь не поймешь.

– Как же они в таких башнях-то жили, с петухами? Туда пока залезешь – проголодаешься.

Как всякий водяной, он не любил лестниц. И свое сегодняшнее восхожление в гости к Дементию уже считал подвигом.

– А может, и не жили вовсе? Может, это у них для красоты? – мечтательно произнесла Уклейка.

– Дом – для красоты? Ну, ты сегодня соленой водицы перебрала! Поплыли, а то еще до чего-нибудь додумаешься! – прикрикнул Коська.

Когда добрались до места, старших не нашли – у них вышло временное замирение с Панкратом, потому что объявились еще новоселы, молодые и горластые, грозились прогнать и Антипа, и Афоню, и всех, кто по соседству. Перекусили скромненько – консервами и перловицами, что насобирала с утра Уклейка. Потом пришел страшно недовольный Антип, ничего слушать не пожелал и завалился спать на мелководье. Коська сел чертить веточкой по мокрому песку Пресноводье в разрезе, долго прикидывал, на какой оно глубине и сколь велики должны быть на чертеже фигурки водяных, тут и Афоня заявился – со стороны протоки меж островами.

Коська рассказал Афоне про Перфилову затею с ванной.

– Я кое с кем посоветовался, – сообщил Афоня. – Не так все это просто. Думаете, это они над нашей декларацией о демелиорации слезу пустили? Нет, они просто сообразили, какая им от этого выйдет польза. Если загубить наши болота окончательно – мы становимся дармовой рабочей силой. За обглоданный рыбий хвост поплывем на Галапагосские острова, прямо акулам в зубы.