С прискорбием извещаем

— Теперь попробуй пообщаться с мисс Тиммс, — сказал Вулф.

Так как я знал от Джанет, что девушки собрались съездить на уик-энд в Саратогу, то не пытался назначить Мариэлле свидание ни в субботу, ни в воскресенье. Утро понедельника, по моим представлениям, мало подходит для начала романа, поэтому я дождался обеда и лишь потом позвонил Мариэлле, которая сообщила мне скорбную весть. Я поднялся в оранжерею, где Вулф в одной нижней рубашке — зрелище не для слабонервных — обрезал макушки с предназначенных для разведения растений.

— Бесс Хадлстон умерла, — сказал я.

— Оставь меня в покое, — произнёс он брюзгливо. — Я делаю все, что могу. Скоро кто-нибудь получит очередное письмо, и тогда…

— Нет, сэр. Писем больше не будет. Я констатировал факт. В пятницу вечером у мисс Хадлстон появились первые признаки болезни — очевидно, столбнячные бациллы попали в организм через ранку на большом пальце ноги. Около часа назад она умерла. Я разговаривал с Мариэллой, её голос дрожал от горя.

— Столбняк? — Вулф мрачно уставился на меня.

— Да, сэр.

— Мы упустили гонорар в пять тысяч долларов.

— Мы не упустили бы его, если бы вы соблаговолили вовремя пошевелить пальцем, вместо того чтобы…

— Я был бессилен, и ты это знаешь. Я ждал следующего письма. Отложи дело в архив. Я рад, что от него избавился.

Я не разделял его настроения. Просматривая в кабинете материалы дела, состоявшие из письма миссис Хоррокс, фотокарточки Джанет, двух представленных мной отчетов и нескольких надиктованных Вулфом примечаний, я чувствовал себя так, словно покидал бейсбольный матч при ничейном счёте. Но, видимо, так уж все получилось, и изводить Вулфа было бессмысленно. Я позвонил Джанет, спросил, не могу ли оказаться чем-то полезен, и она ответила слабым уставшим голосом, что нет.

Согласно объявлению, появившемуся в «Таймс» на следующее утро, траурная церемония должна была состояться в среду после обеда в Белфордской мемориальной капелле на Семьдесят третьей улице. Там соберутся родные, близкие, знакомые Бесс Хадлстон — большая толпа, даже несмотря на август, — соберутся на её последнее чествование. С прискорбием извещаем… Я решил пойти. Насколько я себя знаю, вовсе не для того, чтобы полюбопытствовать или ещё раз взглянуть на Джанет. Ходить на траурные церемонии глазеть на девушек — не в моих правилах, даже если эти девушки неплохо танцуют. Назовите это предчувствием. Нет, я не увидел там ничего криминального. Я увидел непостижимое. Я проследовал мимо гроба в веренице людей, потому что, заметив их издалека, отказался верить глазам. И лишь подойдя вплотную, убедился, что все было действительно так. Восемь черных орхидей. Восемь черных орхидей, которые не могли взяться больше ниоткуда на свете, и карточка с инициалами, как он имел обыкновение их нацарапывать: «Н. В.».

Когда я вернулся домой и в шесть часов Вулф спустился из оранжереи, я не стал заводить с ним разговор на эту тему. Я решил, что пока не стоит. Требовалось поразмыслить.

Вечером того же дня в дверь позвонили, и, отправившись открывать, я обнаружил, что на крыльце стоит не кто иной, как мой давний коллега — инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Изобразив на лице неописуемый восторг, я поздоровался и проводил его в кабинет, где Вулф расставлял на карте Европы очередные пометки. Они обменялись приветствиями, после чего Кремер уселся в красное кожаное кресло, достал носовой платок, отер им выступившие на лице капельки пота, сунул в рот сигару и впился в неё зубами.

— У вас появились седые волосы, инспектор, — заметил я. — Очевидно, организму не хватает физических упражнений. Такой интеллектуальный работник, как вы, обязательно должен…

— Ей-Богу, Вулф, не понимаю, почему вы его до сих пор держите. — Кремер кивнул на меня.

— Однажды он спас мне жизнь, — проворчал Вулф.

— Однажды! — возмутился я. — Да я ежедневно…

— Помолчи, Арчи. Чем могу быть вам полезен, инспектор?

— Тем, что расскажете, какое поручение выполняли для Бесс Хадлстон.

— Вот как? — Брови Вулфа приподнялись. — А почему это интересует вас, сотрудника отдела по расследованию убийств?

— Потому что все управление уже буквально воет от одного назойливого типа — её братца. Он утверждает, что Хадлстон была убита.

— В самом деле?

— Да.

— И он располагает уликами?

— Отнюдь.

— Тогда зачем морочить мне голову? И себе заодно?

— Затем, что от него не так-то просто отделаться. Он уже ходил к комиссару. И хотя у него нет никаких доказательств, все-таки есть один аргумент. Изложить?

Вулф откинулся на спинку кресла и вздохнул:

— Да, пожалуйста.

— Итак, он принялся за нас в прошлую субботу, четыре дня назад. Столбняком она заболела днем раньше. Полагаю, мне нет необходимости рассказывать о том, как она поранила ногу, поскольку Гудвин при этом присутствовал и…

— Да, я в курсе.

— Так я и думал. Дэниел утверждает, что столбнячная палочка не могла попасть в организм его сестры через этот порез. Осколок стекла, завалившийся в её туфлю, когда поднос со стаканами ударился об землю, был совершенно чистым. Туфли — новыми. А босиком она не разгуливала. Он говорит, что в такой ситуации просто непостижимо, как бацилла могла проникнуть в кровь, да ещё в количестве, вызывающем такой скорый и тяжелый приступ. В субботу я отправил туда человека, но доктор не позволил ему повидать больную…

— Доктор Брейди?

— Совершенно верно. Однако братец не оставил нас в покое, а после смерти сестры даже удвоил активность, поэтому вчера утром я послал туда двоих ребят, чтобы во всем разобраться. Скажите, Гудвин, как выглядел осколок — тот самый, который оказался в её туфле и стал причиной трагедии?

— Я не сомневался, что истинная цель вашего прихода — повидаться со мной, — произнёс я, потупясь. — Это был осколок толстого голубого стакана. Их разбилось несколько.

Кремер кивнул.

— Все сходится. Мы отослали туфли в лабораторию, но никаких столбнячных палочек на них обнаружить не удалось. Конечно, существовали другие возможности: скажем, инфекция проникла через йод или марлю. Поэтому заодно мы отправили в лабораторию все медикаменты из аптечки, но марля оказалась стерильной, а йод — самым обыкновенным, и никакие микробы, естественно, в нем существовать не могли. В подобной ситуа…

— Последующие перевязки, — пробормотал Вулф.

— Исключено. Когда доктора Брейди вызвали к заболевшей в пятницу вечером, повязка, наложенная им во вторник, была нетронутой.

— Постойте-ка. Знаю! Честное слово, знаю! — вмешался я. — Орангутан. Он щекотал ей ногу и мог занести…

Кремер помотал головой.

— Мы проверили. Один из опрошенных — племянник — высказал такое предположение. Лично мне оно показалось притянутым за уши. Но версия есть версия. Доктор Брейди…

— Прошу прощения, — перебил Вулф. — Вы беседовали со всеми. Неужели мисс Хадлстон ничего не сказала им перед смертью? Хоть одному?

— Практически ничего. Вам известно, что делает с человеком столбняк?

— В общих чертах.

— Отвратительное зрелище. Он действует как стрихнин, только ещё хуже, потому что не отпускает ни на минуту и мучения тянутся дольше. Когда в пятницу вечером туда приехал Брейди, лицевые мышцы уже были скованы судорогой. Чтобы облегчить страдания, он ввел ей авертин и продолжал делать инъекции до самого конца. Мой человек побывал там в субботу вечером, к тому времени больную скрутило почти вдвое. В воскресенье она объяснила сквозь зубы, что хочет со всеми попрощаться. Брейди подводил их к ней по одному. Я собрал показания. Ничего существенного из того, что можно было бы ожидать. Всего несколько слов каждому. Дэниел порывался сказать сестре, что причина её смерти — не трагическая случайность, что это убийство, но сиделка и доктор Брейди увели его.

— А у неё самой такого подозрения не возникло?

— Кто знает? Вы же понимаете, в каком она была состоянии. — Кремер переместил сигару в противоположный угол рта. — Брейди говорит, что одна пятидесятитысячная грамма токсина для человека смертельна. В той или иной степени бациллы и споры столбняка присутствуют всюду, но особенно много их вблизи лошадей. Конюшни буквально кишат ими. Я спросил Брейди, не мог ли он сам случайно занести столбнячную палочку в рану, ведь незадолго до этого он катался верхом, но он ответил, что, вернувшись, сразу же вымыл руки, и мисс Николс подтвердила его слова. Он согласен с Дэниелом, что наличие на осколке, туфле, пальце мисс Хадлстон или лапе животного столбнячной палочки в количестве, достаточном, чтобы вызвать такой сильный приступ болезни, представляется маловероятным, но, как он выразился, столь же маловероятным кажется, что человек, переходя улицу на зеленый сигнал светофора, может попасть под машину. Тем не менее случается и такое. Он очень сожалеет, что не вернулся во вторник или в среду сделать ей укол антитоксина, но нисколько не чувствует себя виноватым, потому что на его месте такое не пришло бы в голову ни одному врачу. Когда Брейди приехал в пятницу, яд уже достиг нервных центров, и вводить антитоксин было слишком поздно. На всякий случай он это сделал. Мы попросили специалиста прокомментировать действия доктора Брейди, и он признал их совершенно правильными.

— Мне не нравится аналогия, — произнёс Вулф. — Человек, переходящий улицу, имеет величайший шанс угодить под машину. Именно поэтому я никогда этого не делаю. Впрочем, компетентность доктора Брейди мое замечание не оспаривает. Я вынужден повторить свой вопрос, мистер Кремер. Зачем вы морочите мне голову? И зачем вы морочите её себе?

— Для выяснения этого я сюда и явился.

— Вы ошиблись адресом. Обратитесь к содержимому своей черепной коробки.

— О, с ним все в порядке, — заверил Кремер. — Видите ли, я готов допустить, что произошёл обыкновенный несчастный случай. Но этот чертов братец не желает оставить нас в покое! И существует громадная вероятность того, что прежде чем я с ним разберусь, он заработает от меня в ухо. Поэтому я решил первым делом переговорить с вами. Если в сердце одного из домочадцев Бесс Хадлстон зрело преступное намерение, вы должны об этом знать. Не можете не знать. Ведь она наняла вас. Мелкими пакостями вы не интересуетесь, следовательно, подвернулось что-то покрупнее. Поэтому я хочу выяснить, в чем заключалась ваша задача.

— А разве вам не сообщили об этом во время допроса? — спросил Вулф.

— Нет.

— Никто?

— Нет.

— Тогда откуда вам известно, что мисс Хадлстон вообще была моим клиентом?

— Дэниел случайно упомянул о визите Гудвина, и это натолкнуло меня на мысль. К сожалению, он, видимо, не знает, в чем заключалась ваша миссия.

— Я тоже.

Кремер вытащил сигару изо рта и возбужденно произнес:

— Послушайте, но ведь это никак не может вам повредить! Хоть раз оставьте ненужные запирательства. Мне необходимо заполнить пробел. Я лишь хочу выяснить…

— Минутку! — оборвал его Вулф. — Вы сказали, что готовы отнести смерть за счёт несчастного случая. У вас нет ни единой опровергающей это улики. Мисс Хадлстон наняла меня для проведения сугубо конфиденциального расследования, и её смерть не освобождает меня от обязательства молчать. Она лишь освобождает от необходимости предпринимать дальнейшие действия. А для вызова меня в суд основания отсутствуют. Хотите пива?

— Нет, — буркнул Кремер и мрачно посмотрел вокруг. — Эта игра в благородство вам на руку. Но ответьте хотя бы на элементарный вопрос: вы считаете, что Хадлстон была убита?

— Нет.

— Следовательно, вы считаете, что в её смерти повинно роковое стечение обстоятельств?

— Нет.

— Тогда что же вы, черт возьми, думаете об этом?!

— Ничего. Меня абсолютно не интересует данное дело. Женщина умерла — все женщины рано или поздно умирают. Мир праху её, и прощай мой гонорар. Почему вы не спросите: стал бы я, находясь на вашем месте и располагая той информацией, которой располагаю о деле сейчас, утверждать, что обстоятельства смерти Бесс Хадлстон требуют дальнейшего расследования?

— Хорошо, я спрашиваю.

— Отвечаю: нет! Потому что вы не обнаружили ни одного подозрительного обстоятельства. Хотите пива?

— Да, пожалуй.

Он осушил бутылку и, так и не выяснив ничего нового, покинул нас.

Проводив его до двери и вернувшись в кабинет, я заметил:

— Похоже, с годами старая ищейка набирается опыта. Конечно! Ведь он имеет возможность наблюдать мои методы. На сей раз он переворошил там все почти так же хорошо, как это сделал бы я.

Вулф отодвинул поднос, чтобы освободить место для карты.

— Не могу не согласиться с тобой. Да, почти так же хорошо. Но и у него не хватило ума выяснить, что произошло тем утром в ванной мисс Хадлстон. Он упустил прекраснейшую возможность вытащить на свет преступление, если, конечно, таковое имело место. Ведь за последние семь дней дождя не было? То-то же, не было.

Я уставился на Вулфа.

— Ни слова больше! Сколько попыток на отгадывание?

Но он не обратил внимания на мой вопрос и занялся картой. Это был один из тех многочисленных случаев, когда я с наслаждением столкнул бы его с крыши небоскреба, если бы, конечно, существовал способ его туда заманить. Впрочем, не исключалось, что он решил просто подразнить меня. Но я в этом сомневался. Я достаточно изучил его интонации.

Ночь прошла ужасно.

Вместо того чтобы заснуть через тридцать секунд, я тридцать минут ломал голову над тем, что же он все-таки имел в виду, а потом дважды просыпался от кошмара.

В первый раз мне приснилось, что сквозь крышу на меня льется дождь и что каждая капля представляет собой огромную бациллу столбняка, а во второй — что я оказался в пустыне, где уже сто лет не было дождя.

На следующее утро, когда в девять часов Вулф поднялся в оранжерею, меня охватило упрямство. Я сидел за столом и в который раз секунда за секундой прокручивал в мозгу тот последний свой визит на Ривердейл.

И вдруг — эврика!

Все стало на свои места.

Оставалась одна деталь.

Чтобы уточнить её, я позвонил жившему через дом от нас доктору Воллмеру и выяснил, что смертоносный столбняк обладал тремя качествами: он мог существовать в виде токсина, в виде бацилл и в виде спор. Попадая в организм, бациллы или споры вырабатывали токсин, который и делал свое черное дело, причем путешествуя по телу не с кровью, а по нервным стволам. Бациллы и споры были анаэробны, но могли жить на поверхности почвы многие годы.

Что же дальше? Забыть обо всем, как этo сделал Вулф? Но в отличие от него мне это не удавалось. К тому же, добыв результат, я преподал бы ему хороший урок. Стрелки часов показывали почти одиннадцать, и так как я хотел уйти из дома прежде чем Вулф спустится из оранжереи, то позвонил ему наверх предупредить, что отправляюсь по делам, и зашагал к гаражу на Десятой авеню, где взял машину. По дороге я остановился у магазина скобяных изделий на Сорок второй улице и купил большой кухонный нож, узкую садовую лопатку и четыре бумажных пакета. Затем, отыскав на углу телефонную будку, набрал номер Бесс Хадлстон.

Ответила Мариэлла, и я спросил мисс Николс. Когда через минуту Джанет взяла трубку, я сказал, что звоню узнать её новый адрес, так как, по моим предположениям, она должна скоро куда-нибудь переехать.

— Это вы… Какая приятная неожиданность, — проговорила Джанет. — А я уж подумала, что, покончив с обязанностями сыщика, вы совершенно забыли…

— Не притворяйтесь. Чтобы девушка, которая так прекрасно танцует, восприняла телефонный звонок как неожиданность! Впрочем, сейчас вам, видимо, не до танцев.

— Это точно.

— Так вы скоро переезжаете?

— Пока неизвестно. Мы помогаем мистеру Хадлстону приводить в порядок дела.

— Вы пришлете мне свой новый адрес?

— Конечно, раз вам этого хочется.

— Как вы посмотрите, если я подъеду на Ривердейл? Просто чтобы сказать «привет».

— Когда? Сейчас?

— Вот именно. Я смогу быть у вас через двадцать минут. Ужасно хочется повидаться.