Дневник первой любви

Я замерла, сразу покрывшись липким потом. Стало понятно, что Ритка, как и я, давно вычислила Игоря и задавала ненужные вопросы только ради одного этого, последнего.

– Ты имеешь право отвечать только «да» или «нет», – напомнила ему она.

Игорь помолчал. Потом, как мне показалось, бросил быстрый взгляд на Зою в моей кепке и ответил:

– Да…

– Ты – Игорь Александров, – провозгласила Рита. – А у меня остается еще один вопрос, который я имею право использовать.

Игорь с расстроенным видом опустил воротник своего не менее толстого свитера и снял глубоко натянутую бейсболку.

– Больше таких вопросов парням не задавать! – сказал старожил.

– Про то, кто кому нравится? – спросила уже рассекреченная Ольга Королева.

– Нет, это как хотите. Нельзя спрашивать, живет ли парень в номере под лестницей рядом с каморкой, потому что их осталось всего двое, и угадать, кто есть кто, – легче легкого.

Я уже ничего не хотела отгадывать. Штора на моем лице постепенно набухала от слез. Я не смогла бы никому задать ни одного вопроса и ни на один ответить. Самый главный для меня вопрос уже прозвучал. И ответ на него был положительный. Мне надо было как-то по-тихому уйти. Как же это сделать?

Когда все сгрудились возле следующей пары, которая начала мучить друг друга вопросами-ответами, я потихонечку отползла к двери. На мое счастье, она оказалась не заперта, хотя ключ торчал в дверях. Мне казалось, что я выскользнула незамеченной. В комнатке в тот момент было довольно темно, потому что свечки, стоящие в ее центре, уже почти догорели. Все присутствующие, увлеченные игрой, в мою сторону и не думали смотреть.

Я плохо помню, как проделала обратный путь к собственному номеру. Я шла, уже не опасаясь скрипа деревянных ступенек под ногами, и не думала ни о каких привидениях. Теперь все это уже не имело значения. Я жила в лагере надеждой на то, что найду в себе силы признаться Игорю в своих чувствах, и тогда наступит особенное время. Я не знала, в чем оно будет особенным. Может быть, тем, что меня перестанут раздражать родители? Может быть, они тоже найдут во мне что-нибудь хорошее и снова полюбят? Может быть, я иначе взгляну на жизнь вообще? Может быть, все изменит свои краски, и первый снег, который вот-вот должен выпасть, будет ярко-оранжевым? Все подумают, что это какая-нибудь экологическая диверсия, а на самом деле после моего признания просто изменился бы мир.

Я не хотела думать о том, что Игорю могли не понравиться мои слова о любви. Они должны были ему понравиться! Просто я опоздала. Я трусила и тянула время. Решительная и бесстрашная Рита меня победила. Что ж, так мне и надо! Вообще-то мне эта девушка понравилась с первого же дня нашего пребывания в лагере. Она достойна Игоря. Только что же делать мне?

Я добралась до своей комнаты и с большим трудом повесила мятую шторину на место. Потом, не раздеваясь, улеглась в постель и с головой укрылась одеялом. Жарко мне не было. Меня, наоборот, била дрожь, то ли от холода, то ли от расстройства. Мне казалось, что я ни за что не засну из-за навалившихся на меня горя и тоски, но почему-то уснула почти мгновенно. Во всяком случае, я не помню, чтобы мучилась без сна.

О том, что случилось, когда я проснулась, я напишу потом, потому что на это, во-первых, надо набраться мужества, а во-вторых, мне надо писать сочинение про то, как я провела каникулы. Смешные они, эти учителя! Можно подумать, что кто-нибудь напишет правду. Если бы я написала правду, то меня мочалили бы у директора часа два, а потом отдали бы на растерзание мамаше Игоря Александрова или моим собственным родителям, которые так и не смогли меня полюбить или хотя бы принять такой, какая я есть.

Я изо всех сил гашу свет в ванной и мою чашки за собой и даже за отцом, чтобы мама случайно не подумала, что они мои. Ей пришлось молчать три дня, поскольку не к чему было придраться, а потом она придумала, что от меня очень много сору в прихожей и крошки на столе от батона. Вот бы написать про это сочинение! Интересно, что бы мне поставили? Но я не буду испытывать судьбу. Я напишу, как я целую неделю ходила по театрам, музеям и выставочным залам, и даже опишу какую-нибудь выставку фотографий несуществующего в природе фотографа Иванова-Кошкина… или нет, не Кошкина… Феофилактова-Краснодеревского… или Селиверстова-Заозерского… Так красивее звучит, а потому мне будет больше веры.

13 ноября

После той ужасной для меня ночи я проснулась от чьего-то отвратительного визга на одной ноте. Именно оттого, что в мозг винтом врезалось нечто однообразное, мне стало так страшно, что я боялась открыть глаза. На всякий случай я ощупала себя под одеялом и испугалась еще больше. Вместо ночной рубашки на мне были джинсы и какая-то кофта или свитер. Я высунула руку из-под одеяла и приоткрыла узенькой щелочкой один глаз. Рука была в рукаве старого джемпера, в котором мама велела мне спать, если будет холодно. Но разве холодно? Было так жарко, что у меня аж голова болела от перегрева или, может быть, оттого, что не прекращался дикий визг.

Я поняла, что с этим ужасом надо немедленно кончать, резко села в постели, открыла как следует глаза и сразу увидела висящий на стуле толстый красный свитер с удлиненным горлом. Тут я сразу все вспомнила: и каморку под лестницей, и игру в вопросы, и то, что Игорю нравится Рита. Я перевела глаза на ее кровать и поняла, что визжит именно она, перебирая свои закрученные спиралями густые пряди. Напротив меня, на своей кровати, сидела Зоя. Она была в крошечной пижамке, состоящей из микроскопических трусиков с кружевами и топика. В отличие от меня после всех ночных приключений она смогла спокойно раздеться. Зоя не визжала, но и ее глаза были полны страха. Или, может быть, брезгливости. Я тогда не очень поняла.

– Что тут происходит? – спросила я, стараясь, чтобы голос не слишком дрожал.

Зоя даже не повернула ко мне головы, но Рита резко перестала визжать, будто ждала именно моего вопроса. Я подошла к ней поближе, чтобы разобраться, что такого ужасного она нашла в своих прекрасных волосах. То, что я увидела, повергло меня в состояние полнейшего ступора. Я стояла возле Риты и не могла двинуться с места, а она подносила к глазам блестящие спиральки отрезанных волос, одну за другой, одну за другой… Визжать она перестала, зато из глаз непрерывным потоком полились слезы. И было от чего. Я наконец рассмотрела ее голову, лежащую на подушке. Вместо гривы волос она теперь была украшена страшенным ежиком из неровно, будто наспех и кое-как остриженных ножницами прядей. Вся подушка, одеяло и пол вокруг были усеяны темными блестящими спиральками.

– Что это? – нелепо спросила я Зою, с трудом разлепив губы для вопроса.

– А я знаю? – ответила она мне.

Рита села на постели, и мы с Зоей увидели, что с левой стороны головы ее волосы остались на месте. Но их наличие никак не могло помочь Рите, потому что на правой теперь росли лишь жалкие разновеликие кустики.

– За-а-че-е-ем? – простонала Рита. – Зачем в-вы эт-то с-сдела-а-али?

– Мы не делали… – покачала головой я. – Мы… не могли… Как ты можешь на нас думать? И вообще, мы спали…

– Кто ж-же т-тогда? – Рита заикалась, всхлипывала и даже как-то ужасно всхрюкивала.

Я ее очень понимала. Еще не так захрюкаешь, когда с тобой такое вытворят.

– Это могли сделать только враги, – сказала я. – У тебя есть в лагере враги?

– Н-не знаю… До сих пор была уверена, что нет.

– Теперь ясно, что они есть, надо только их вычислить. Вспоминай, может, ты кого-нибудь обидела? – предложила я ей.

– Мне кажется, что я никого не обижала…

– Кажется… Тут надо точно знать…

Мне хотелось расспросить, чем кончились их вчерашние посиделки в каморке под лестницей, но не выдавать же было себя. Похоже, что я так и исчезла неузнанной.

– Я знаю, кто это сделал, – сказала вдруг Зоя очень твердым голосом.

Мы с Ритой тут же повернули головы к ней и в один голос спросили:

– Кто?

– Тот, тринадцатый человек! Серега же сказал, что тринадцатый – не к добру.

Я, конечно, сразу поняла, что речь идет о лишнем человеке, который оказался в каморке, не будучи никем приглашенным. Но если учесть, что Зоя вырядилась в мою одежду, то, может, ее и не приглашали? С другой стороны, она могла подумать, что как раз меня, эдакую замухрышку, никто не пригласил, и потому решила для конспирации, чтобы ее не узнали, воспользоваться моей одеждой, пока я мирно сплю.

– Что еще за тринадцатый? – спросила я самым невинным тоном.

– Да… понимаешь… нас вчера парни из номера под лестницей пригласили ночью на некую игру, – начала Зоя, с каким-то непонятным подозрением на меня посматривая. – Так вот: приглашенных должно было быть девять человек, а их было десять!

– А при чем тут тринадцатый? – Я опять прикинулась ничего не понимающей.

– Вместе с хозяевами той комнаты нас должно было быть двенадцать человек, – продолжала терпеливо объяснять Зоя, а Рита все так же лила слезы и всхлипывала. – А оказалось тринадцать.

– Неужели трудно было вычислить, кто лишний?

– Да мы бы вычислили, но тот, тринадцатый, вдруг неожиданно исчез, и разбираться стало не за чем.

– И ты думаешь… – начала я.

– Я просто уверена! – перебила меня Зоя и опять обожгла таким непонятным взглядом, что я уже не знала, что и думать. – Этот человек приходил не случайно!

– По-моему, волосы Рите остричь можно было, и не являясь на вашу ночную вечеринку. Это не обязательно связано между собой!

– А я думаю, что связано! – упрямо сказала Зоя и посмотрела на меня уже с такой откровенной злобой, что у меня перехватило дыхание. Уж не подозревает ли она меня в ужасном преступлении?

По громкой связи нас пригласили на завтрак. Рита зарыдала еще громче и рухнула на свою кровать, заявив, что теперь никуда не выйдет из нашей комнаты, потому что ей вообще лучше умереть, а есть по такому случаю и вовсе не обязательно. Мы с Зоей все-таки пообещали принести ей что-нибудь вкусное в номер.

– Только не сырники-и-и, – прорыдала в подушку Рита. – Я их ненавижу-у-у…

Я сразу подумала, что перед смертью можно поесть и сырников. Напоследок. Чтобы запомнить.

В коридоре Зоя оттащила меня к окну и, сузив глазки, вдруг выпалила:

– Я знаю, что это сделала ты!

– С чего ты взяла? – ужаснулась я.

– С того, что ты жуткая врунья!

Зоя смотрела на меня такими ужасными глазами, что я попятилась от нее и поймала себя на желании сбежать. Я вдруг подумала, что, может, это и правда сделала я, находясь, как говорится, в состоянии аффекта. Я совершенно не помнила, как добралась до комнаты из каморки, потому что у меня прямо сознание помутилось, когда Игорь ответил «да» на вопрос Риты. Я не помню, как заснула. Не-е-т… Не может быть! Не могла же я потом проснуться, найти где-то ножницы, которые я и не знаю где лежат, остричь Рите кудри, опять спокойненько улечься спать и совершенно не помнить об этом! Лунатизмом я никогда не страдала. Во всяком случае, родители никогда не говорили, что я по ночам расхаживаю по квартире и веду себя странным образом.

– Ну и что ты молчишь?! – продолжала наступать на меня Зоя. – Нечего сказать, да?

Я действительно не знала, что сказать, но меня спасли девчонки из других номеров, которые тоже бежали на завтрак. При них Зоя выяснять отношения не хотела, и мы с ней молча начали спускаться по лестнице на первый этаж.

Наша воспитательница, Юлия Васильевна, сразу же спросила, где Рита, и Зоя вдруг начала рассказывать ей о том, что приключилось с нашей подругой. Про меня она не сказала ничего, но продолжала бросать взгляды, полные ненависти и злобы. Юлия Васильевна охнула, всплеснула руками и побежала к нам в комнату.

Завтрак мне в горло не лез. На кашу я только покосилась, омлет запихнула в себя с большим трудом, запила его чаем, а на свою любимую булочку, обсыпанную сахарной пудрой и орехами, не могла даже и коситься. Зато Зоя могла. Она с большим аппетитом поела, а потом очень деловито начала собирать завтрак для Риты. Никаких сырников не было, поэтому в тарелочку с моей и Ритиной булочкой она поставила чашку с чаем и вручила ее мне. Сама в одну руку взяла тарелку с пшенной кашей, а в другую – с омлетом, и мы отправились наверх. Девчонки спрашивали, что случилось с Ритой. Зоя отвечала, что у нее здорово разболелась голова.

В нашей комнате, обнявшись, сидели Рита и Юлия Васильевна, и воспитательница нежно гладила пострадавшую по остаткам ее волос. Она очень обрадовалась, что мы принесли несчастной подруге поесть.

– Вот ты сейчас перекусишь, – сказала она Рите, – и мы с тобой сходим в соседний санаторий «Прибой». Там замечательная парикмахерская! Тебе сделают такую модную стрижку, что все вокруг еще будут завидовать! Вот увидишь!

– Знаете, сколько я свои волосы расти-и-ла-а… – опять всхлипнула Рита.

– Ничего-ничего! – опять принялась утешать ее Юлия Васильевна. – Какие твои годы! Еще раз вырастишь! А мы обязательно найдем того, кто это сделал, не сомневайся!

Я невольно вздрогнула, что не укрылось от взгляда Зои. Она презрительно скривилась, и я поняла, что наш разговор в ближайшее же время будет продолжен.

Как оказалось, есть Рита не хотела не только сырники, но и вообще ничего. Впрочем, так же, как и я. Она с трудом проглотила половинку булочки, и они с воспитательницей принялись собираться в парикмахерскую санатория «Прибой». Свою пушистую вязаную шапочку Рита натянула до самых бровей, отказавшись даже накрасить губы, и они с Юлией ушли. Мы с Зоей опять остались вдвоем.

– Ну, так что ты мне скажешь? – приступила к допросу Зоя.

– Что именно тебя интересует? – спросила я.

– Меня интересует, зачем ты врешь!

– В каком смысле?

– В прямом! Я знаю, что ты была вчера ночью в комнатке под лестницей вот в этом самом страшном джемпере, который у тебя даже не хватило ума снять.

Я оглядела себя и поняла, что она права. Сегодня я разгуливала по лагерю в старой свалявшейся кофтенке, в которой, по причине ее ветхости и немодности, можно было только спать.

– А сверху ты замоталась во-он той шторой, – продолжила Зоя.

Я взглянула в направлении ее вытянутой руки и увидела, какой мятой была «моя» шторина по сравнению с соседней.

– Да, я была там, – не стала я отпираться. – Но меня пригласил Игорь.

– Врешь! – крикнула Зоя. – Он пригласил меня, Ритку и Андрея из пятнадцатого номера!

– Ну… не знаю… – растерялась я. – Меня он тоже приглашал. Может, он нечаянно пригласил четырех гостей вместо трех? Обсчитался?

– Ты думаешь, что Игорь Александров не умеет считать до трех?! – сразила меня наповал Зоя.

Я не нашла, что ей ответить.

– Ага! Опять молчишь! Нечего сказать, да?! – наступала она.

Я была в таком взволнованном всем происшедшим состоянии, что даже думала: может, меня действительно никто не приглашал? Может, мне это приснилось? Но если не приглашали, то почему я пошла? И я ведь точно знала, куда мне идти…

Поскольку я молчала, Зоя задала мне следующий вопрос:

– А теперь ответь: если тебя, как ты утверждаешь, пригласил Игорь, то почему ты сбежала?

– Захотела и сбежала! Никто не мог насильно заставить меня находиться там! – ответила я, почувствовав, что тоже начинаю злиться. – И вообще, ничего нет проще, чем взять да и спросить у Игоря, приглашал он меня или нет! Вот иди и спроси его, если мне не веришь!

– Даже и не подумаю. Он тебя наверняка станет покрывать.

– Почему это, если он скажет правду, то будет считаться, что он меня покрывает?! – возмутилась я.

– Во-первых, потому что доказательств у вас нет. Никто не слышал, как он тебя приглашал. Во-вторых, потому что он знает, как ты безумно влюблена в него, и пожалеет выводить тебя на чистую воду!

– Знает? – удивилась я и сказала лишнее: – Он не может знать…

– Ага! Значит, ты не отрицаешь, что влюблена в него, как кошка! – обрадовалась Зоя.

Я некстати подумала, что никогда не видела влюбленной кошки. Тут же представила ее себе и чуть не рассмеялась при всей невеселости данной ситуации. А затем и сообразила наконец, чем могу ответить Зое.

– Если мне не изменяет память, – сказала я, – то ты мне сама говорила, что тебе нравится Игорь, и даже просила передать ему записку. Разве не так?

– Ну и что? – выкрикнула Зоя, очень некрасиво покраснев при этом. – Это было давно!

– Какое давно! Мы всего-то тут четвертый день.

– Это не имеет значения! Ты же отказалась ему передавать мою записку!

– Так, может, ты сама ее ему как-нибудь подсунула.

– Во-первых, я не подсовывала, а во-вторых, это не имеет никакого отношения к Риткиным остриженным волосам!

– Так же, как и мое отношение к Александрову, – очень твердо ответила я и продолжила не менее твердо: – А теперь лучше ты ответь: зачем рылась в моей сумке и зачем нацепила мою одежду?

Я думала, что Зоя смутится и станет оправдываться, но ничуть не бывало. Она отвечала мне таким спокойным голосом, будто рыться в чужих сумках – норма повседневной жизни:

– Я же не знала, что ты тоже припрешься туда. А твое барахло надела, чтобы меня не узнали. Я уже во всей своей одежде по лагерю ходила. Каждый бы меня узнал.