Последнее слово

– Видимо, когда мы приехали, – нервничал Родион, – Яна забыла запереть дверь. Она торопилась сесть за стол, проводить старый год.

– А почему вы именно так думаете? – подлавливал его Добрынин. – Почему решили, что дверь убитая оставила открытой?

– Потому что, когда вы приехали и позвонили, а я вас встречал, дверь была открыта. Значит, вошел он и вышел…

– Понятно, – прервал его Добрынин, после чего обратился к Борису Львовичу: – Вы хорошо знаете этих людей?

– Мы познакомились сегодня, – с трудом говорил тот.

– Простите, как же к вам в дом попали незнакомые люди? Да еще на такой сугубо семейный праздник?

– Мы подруги с Яной, – вскипела Лора. – Мы предприниматели, работаем в праздники допоздна. Яна позвонила днем и предложила встретить Новый год у нее дома, мы согласились. Что в этом такого? Вы что, нас подозреваете?!

– Я выясняю, гражданка, обстоятельства убийства! – прикрикнул на нее Добрынин. – В доме убит человек, кроме вас троих, никого здесь не было…

– Ну, вы даете! – окрысилась Лора. – Прекрасно начался новый год, нечего сказать! С чего это нам убивать Янку?

Добрынин сделал несколько шагов и остановился напротив Лоры:

– В доме, как я вижу, много ценностей. Вы хотите сказать, что хозяйку убили из-за гуся, которого нет на кухне?

– Что?! – вышла из себя Лора, подскочив. – Родион, слышишь? Между прочим, мы люди не бедные. У нас два супермаркета, третий готовим…

– Гражданка, сядьте! – рявкнул Добрынин.

Лора упала в кресло и залилась слезами, спрятав лицо в ладонях.

В это время вошел второй милиционер, отдал Добрынину некий предмет в целлофановом пакете, который майор положил на край «горки» с посудой.

– Осмотрите пол в коридоре и в кухне на предмет следов ног, – отдал приказ милиционеру. – Если найдете, сравните их с обувью в прихожей. Свидетельница утверждает, будто в дом проник посторонний мужчина.

– Угу, – сказал милиционер и скрылся.

– Тогда ответьте, если вы такой умный, – подняла голову Лора, рыча от возмущения. – Кто мне по скуле заехал? Может, я сама себя до крови разбила?

– А вам, гражданка, не кажется странным, что забравшийся в дом неизвестный мужчина почему-то убил хозяйку, а вам всего-то по скуле заехал?

– Казаться должно вам, – огрызнулась Лора. – Может, он собирался и меня грохнуть, откуда мне знать! Я его отпихнула, потом убежала. Он меньше меня ростом!

– Вы ничего не слышали? – обратился Добрынин к Борису Львовичу и Родиону. – Никакой возни? Шагов? Звуков?

– Телевизор громко работал, – сухо сказал Родион.

– Постойте, постойте… – заерзала Лора. – Получается, раз я выходила… то я и убила?! Да? И чем же я убила?

– Тупым предметом, нанеся удар по голове, – спокойно сказал Добрынин, для которого все было предельно ясно. Он поднял целлофановый пакет, показал всем окровавленный топорик. – А точнее, этим топориком для отбивания мяса. Как видите, тупая часть в крови, а нашли его у трупа.

– Да как вы смеете…

– Погоди, Лора, – перебил ее муж, которому явные подозрения майора тоже не понравились. – Вы считаете, моя жена способна нанести удар с такой силой, что и череп проломила?

– Вы примитивно мыслите, – усмехнулся Добрынин. – Ваша жена вышла на кухню, да? Почему не допустить, что она впустила убийцу в дом?

– А, я понял, – протянул Родион, разозлившись. – Вам надо повесить убийство на нас, да? Хорошо работаете! Тогда скажите, зачем мы вызвали вас, а? Грохнули Яну, а Бориса Львовича оставили, да? Нелогично. Почему мы его не прибили, не забрали… эти ценности и не смылись? Чего молчите? Объясните нам наши действия, а то я не пойму, в чем наша выгода.

Он был прав, убийство преследует цель, а цели нет. Добрынин хмурился и смотрел в пол. Вдруг Лора вскрикнула:

– Родион! Мы же видели мужчину…

– Точно! – вспомнил тот. – Когда мы с женой приехали, по двору шастал мужчина…

– Как он выглядел? – подхватил Добрынин.

– Не запомнил, темно было… да и не приглядывался. Ходит и ходит, нас заметил, спрятался.

– Я запомнила, – вставила Лора. – Он на бомжа похож… одет плохо. Мы о нем сказали Яне и Борису Львовичу, верно, Борис Львович?

– Что? – вынырнул из забытья хозяин дома.

– Ну, помните, мы говорили про мужчину, подумали, дворник, – напоминала Лора. – А Яна сказала, что дворников вы не держите…

– Да, да, помню, – едва кивнул Борис Львович.

– Вот вам и объяснение! – размахивая руками, с жаром говорил Родион. – Бомж! Он заглянул в окна, увидел, где кухня, пробрался в дом, когда мы были за столом. Но он не знал, что Яна на кухне, пришел туда и… молотком ее ударил. Потом забрал этого чертова гуся, а тут моя жена… Чем он тебя ударил?

– Кулаком, – ответила Лора.

– Вот! – указал на жену Родион. – Кулаком, потому что молоток валялся на полу, я видел, когда подходил к Яне и прощупывал пульс на ее шее! Моя жена убежала, смылся и он. И не надо вешать на нас…

– Лужин! – позвал майор. В дверях показался кислый и равнодушный лик второго милиционера. – Что со следами?

– Грязные отпечатки есть, а четких следов нет, – вяло, будто ему лень языком шевелить, ответил Лужин. – Чьи они – не разобрать, обувь была в снегу…

– Плохо, плохо, плохо, – проговорил Добрынин, отходя от него к стене, затем через плечо отдал приказ: – Посмотри вокруг дома, нет ли следов. У окон в особенности. – Лужин нехотя поплелся на улицу, а Добрынин, попросив разрешения позвонить по телефону, набрал короткий номер. – Алло, это майор Добрынин. Машина нужна… Труп перевезти… Так мы же на легковой… Я понимаю, происшествий сегодня много, но не до утра же нам тут торчать!.. Понял. – Набрал еще один номер, такой же короткий. – Алло, с вами говорит майор милиции Добрынин, мне нужна ваша помощь… Перевезти труп в морг… Послушайте, мы на легковой, в багажник мне прикажете труп уложить?!. А вы «Скорая», это входит в ваши прямые обязанности… Черт! Бросила трубку, ведьма. У них, видишь ли, все машины на выезде! Ну, я ей устрою, век помнить будет. Что скажешь? – спросил вернувшегося Лужина.

– Есть следы у окон в кухню, но снегом занесло. Размер приблизительно сорок второй. Кажется, ботинки армейские.

– Так… – слегка раскачиваясь вперед-назад, произнес Добрынин, он думал, что ему делать. Взглянув с сочувствием на потрясенного хозяина, мягко обратился к нему: – Папаша…

– Его зовут Борис Львович, – процедила Лора.

– Борис Львович, – поправился Добрынин, – мы оставим вашу жену до завтра? А завтра, то есть сегодня днем, перевезем…

– Куда перевезете? – механически спросил Борис Львович.

– В морг. Надо сделать вскрытие, установить причину…

– Не надо в морг, – выговорил он, еще не соизмеряя слова «смерть», «морг», «убийство» с Яной.

– Так положено, – развел руками Добрынин. – Куда можно отнести вашу жену? Нужна холодная комната. Борис Львович, вы меня слышите?

– Слышу, – ответил тот все так же механически, потом указал вялым движением руки. – В той части дома есть комната для гостей… прямо по коридору…

– Отлично, – встал со стула Добрынин, хлопнув себя по коленям, и уже более строго сказал Родиону: – Помогите нам.

Все вышли. Пару минут Борис Львович сидел, глядя в одну точку, заслышав шум шаркающих ног в коридоре, подъехал к дверному проему. Проносили Яну, один милиционер держал ее за плечи, второй за ноги, а за корпус – Родион. Пепельные волосы Яны, свесившись вниз, раскачивались в такт движениям, половина волос слиплась от крови, безвольная рука с аккуратно накрашенными ногтями болталась, как тряпичная. И только розовое нарядное платье напоминало о празднике, которого ждали с нетерпением, надеясь, что со старым годом уйдет все плохое. Наступил Новый год и в первый же час сделал «подарок» – смерть. Борис Львович пережил многих: уходили близкие, друзья, коллеги, старые и молодые, хорошие и не очень. Он принимал смерть, ведь иначе нельзя, но сейчас не мог принять, не мог, и все тут. Он нашел в себе силы спросить рядом стоявшего Добрынина:

– Вы уверены? Может, она жива?..

Тот скосил на него глаза и лишь отрицательно покачал головой, покачал с жалостью и с состраданием, а чем он еще мог помочь? Борис Львович снова попробовал встать, ему это не удалось, нужны силы, а сил как раз и не было. Когда тело жены пронесли, он поехал за ней в коляске, чувствуя, как быстро слабеет. В комнате Лора включила свет, Яну положили на кровать. Кто-то тронул за плечо, Борис Львович поднял голову.

– Я спрашиваю, простыня есть? – сказал Добрынин. – Накрыть тело.

– В шкафу, – тихо ответил он.

Лора раскрыла створки, достала простыню. Полотно, взметнувшись вверх, покрыло Яну, слегка обрисовав силуэт. А розовые туфельки на высоких тонких каблуках остались открытыми, да край юбки, соскользнув, выбился из-под простыни. Только сейчас, глядя на туфельки и юбку, Борис Львович осмыслил случившееся. Он выжил, а Янка, которая должна была его пережить, ушла. Может, это кто-то там, за облаками, подло посмеялся над ним? Наверно, ему пришло время умереть, но он хотел выжить и выжил. И теперь кто-то вверху отнял Янку, отомстил за его желание жить.

Глаза застил туман – накатили слезы. Борис Львович сильный человек, он не плакал, когда хоронил мать и отца, не плакал, когда потерял родного брата, не плакал, теряя друзей. Не заплачет и сейчас, хотя больно и обидно. Он прикрыл ладонью глаза, ощущал, что едет, над ним кто-то всхлипывал, видно, это Лора. Затем откуда-то издалека раздался голос Добрынина:

– Мы вынуждены вас задержать.

– Как задержать? – запаниковала Лора, но и ее голос доносился издалека. – На каком основании? Почему задержать?

– Поедем в отделение, откатаем ваши пальчики…

– Послушайте, мы не можем оставить Бориса Львовича, – горячилась Лора. – Недавно он перенес тяжелейшую операцию на сердце. Как его оставить одного в такой ситуации? Вы люди или кто?

– Мы никуда не денемся, откатаете нас позже, – сказал Родион.

– Да не вас откатаем, – хмыкнул Добрынин. – Пальцы. Отпечатки снимем.

– Конечно, не денемся, – заверила Лора. – У нас два супермаркета, готовим к открытию третий… Я что же, брошу все и убегу? Вы еще докажите, что это мы… Ну и Новый год! Все, больше ни на один праздник, ни к каким знакомым, даже к родственникам, не хожу!

– Папаша… Борис Львович, – тут же поправился Добрынин, – вы как?

– Нормально, – отняв руку от лица, сказал он.

– Распишитесь. – Майор положил на колени папку с листом, протянул авторучку. – Вот здесь.

– Что это?

– Протокол. Прочтите и подпишите.

Борис Львович прочел «шапку»… не было сил читать дальше, он поставил росчерк внизу исписанного листа, Добрынин взял протокол вместе с папкой.

– У вас есть родственники? – поинтересовался.

– Да. Дочь.

– Позвонить ей, чтоб приехала? Понимаю, праздник, неприятно получить такой удар… Извините, я должен задержать этих граждан.

– Я сам позвоню. Делайте, что считаете нужным.

– В таком случае прошу пройти с нами, – официальным тоном сказал Добрынин супругам.

Лора подступила к нему почти вплотную и прошипела:

– Вы бессердечный. Вы не человек, вы зомби. Погодите, я на вас жалобу накатаю во все инстанции, я вас так достану…

– Гражданка, прошу пройти в машину. Борис Львович, вы все же позвоните дочери, вам нельзя оставаться одному. И закройтесь.

– Хорошо, хорошо… – отозвался тот.

Дом опустел. Стало тихо. Лишь маятник напольных часов отмеривал время, в котором теперь не было смысла. Словно специально в такт маятнику зажигались и гасли огоньки новогодних гирлянд. Борису Львовичу не сиделось, он бесцельно проехал вокруг стола, выехал в коридор, где было темно, достиг кухни, включил свет. На полу мелом очерчена фигура, там, где голова, – лужа крови. Борис Львович поехал назад. Гостиная, праздничный стол, огни и много света. Свет раздражал. Он погасил верхний свет, сидел в полумраке, раздавленный и не способный ни на что, пока не раздался звонок. Не торопясь, так как силы иссякали, Борис Львович подъехал к накрытому столу, взял трубку.

– Это я! – послышался радостный голос Насти, затем несколько голосов громко выкрикнули: – По-здрав-ля-ем! С Но-вым го-дом!

– Спасибо, я вас тоже поздравляю.

– Папа, здоровья тебе! – повизгивала Настя, заливаясь смехом. – Не огорчай нас больше, будь умницей, слушайся Яну. Кстати, где Янка?

Он никогда никого не жалел, об этом вспомнил лишь сейчас. Ему не важны были ни семья, ни дочь с внуками, ни две бывших жены, ни собственная жизнь. Он все отдавал работе, не щадя ни себя, ни других, он был фанатом, для которого существовала только цель – открытие и победа. Разве можно было его любить, прощать? Он даже Янке, отдавшей ему свою молодость, посвятившей всю себя капризам старика, будто делал одолжение, позволяя его любить, а сам любви не додал. Что сказать дочери теперь, когда ему невыносимо трудно, когда он нуждался в участии? Яны нет, по какой-то нелепой случайности ее убили прямо в доме, убийца убежал, а возможно, это друзья жены ее убили. Это сказать? Испортить праздник, как всегда он делал, не считаясь ни с кем, только с собой? Заставить дочь мчаться среди ночи к нему?

– Яна?.. Она… на кухне, – солгал он.

– Зови ее!

– Милая, я так устал… Завтра увидишься с ней.

– Ой, прости, папа. Ладно, передай Янке наши поздравления. Еще раз поздравляем тебя, целуем вас обоих. Пока.

– Передам, – сказал он гудкам в трубке.

Один. Впервые Борис Львович почувствовал себя глубоким стариком с усталостью на плечах. Его так придавило, что не мог оставаться в кресле, поехал в спальню, где с трудом перебрался на кровать. Он неудобно лежал спиной на подушках, а сердце, ставшее маленьким, робко вздрагивало: тук… тук-тук… тук… Борис Львович повернул голову – рядом пустовало место. Стоило ему ночью зашевелиться, Яна тут же просыпалась, и тихо, чтоб не потревожить его, если он спит, звучал ее шепот:

– Тебе плохо?

Иногда он делал вид, будто не слышит, часто без причин раздражался или пренебрежительно бросал: «Воды принеси». И Янка мчалась за водой или за чем другим, что ему вовсе не было нужно. Она обладала потрясающим терпением, Борис Львович оценил это еще до операции, у него было время взглянуть на себя со стороны и ужаснуться. Перед больницей он написал ей письмо на тот случай, если никогда не вернется. И не отдал, положил в ящик письменного стола. Она помогла ему выжить и так нужна ему…

Но что, если сон продолжается, а на самом деле ничего не было? Вот сейчас войдет Янка, скажет, как она устала, сбросит платье прямо на пол, переступит через него, на ходу надевая сорочку, и бухнется на кровать. Потом придвинется к нему, станет тепло и хорошо. Если б она вошла…

Он смотрел на дверь, мысленно повторяя: «Войди, а то у меня мало времени». Борис Львович видел в полумраке только дверь, остальное расплывалось, не имея четких линий. С новым вдохом дверь приближалась, а с выдохом удалялась, и удалялась с каждым разом все дальше, дальше… Где она – Янка?

Все же дверь открылась. Борис Львович сначала услышал скрип, потом увидел полоску света и фигуру. Яна пришла, как всегда приходила по первому его зову, она не могла не прийти, хотя ее уже нет. А он есть. Зачем он есть? Он должен был уйти, а не она. Яна неспешно и бесшумно скользила к нему в своем розовом платье, правда, цвет он уже не различал, просто знал: платье розовое. Наконец увидел ее лицо с удивительно внимательным взглядом, будто она собиралась спросить: «Как ты, что хочешь?» Милая, чудная, не оставила его. Только бы успеть сказать, попросить прощения… а сердце все медленнее и протяжнее вздрагивало, он слышал его…

Она наклонилась к нему, Борис Львович вдыхал ее запах. Дурак, атеистом был, оказывается, вон как все выглядит.

– Янушка… – сказал он.