Бесчисленные времена

— Ради Бога, приятель! Вам никогда не говорили, что слепое следование букве закона — признак человека без воображения? Я изучил представленную мне информацию, из нее однозначно вытекает, что ее светлость действовала с чистой совестью. Я немедленно освобождаю ее из-под стражи и требую, чтобы вы попросили у нее прощения, прежде чем она вернется в Хорке.

Вот это да!

Вступать в дискуссию с Гроссмейстером Службы в присутствии посторонних, — об этом не могло быть и речи. Но разве не закон — как по букве, так и по духу! — является важнейшим оплотом всего человечества против сил хаоса? Даже принц королевской крови не мог приказать извиняться за то, что сотрудник действовал по закону!

Он понимал, что все в зале с интересом ждут, как он выполнит желание принца. К нему повернулись недоступные для созерцания лица Генеральных сотрудников, а маркиза, торжествующе глядя, принялась барабанить наманикюренными ноготками по подлокотникам кресла.

Скрывая неуверенность, дон Мигель медленно поднялся. Когда он выпрямился во весь рост, то уже знал, что скажет.

— Сударь, при всем уважении к вам как к моему принцу и Гроссмейстеру, я не буду извиняться пред маркизой за то, что поступил по предписаниям закона, но охотно извинюсь за то, что не осознавал, что когда дело касается ее, то речь идет о безобидной участнице дела.

Безобидная… то есть простофиля. Он надеялся, что они уловят тонкий намек.

Именно так и произошло. Маркиза остолбенела от ярости, а лицо принца стало пурпурным. Дон Мигель уже приготовился встретить волну королевского гнева. Но напряжение внезапно разрядилось тонким высоким смехом. Наварро вгляделся — смеялся падре Рамон.

— Гроссмейстер, это извинение попадает в самую точку! — воскликнул иезуит. — Конечно, ведь каждый, кроме безобидной и наивной души, спросил бы себя, с какой стати такой прекрасный предмет искусства попадает в частные руки, а не в музей?

Принц поразмыслил немного и начал похохатывать, а потом заржали Генеральные сотрудники. Сопровождаемая взрывами смеха, маркиза шмыгнула из зала, съежившись от унижения. Удивленный такой легкой победой, дон Мигель уселся в кресло.

— Ну, — сказал принц, — теперь моя кузина, герцогиня Хорке, устроит грандиозный скандал. Но это ничего, падре. Вы, естественно, совершенно правы в вашей оценке извинения, принесенного Наварро. Это мне стало понятно после того, как я подумал. Но хорошо бы внести полную ясность в дело, прежде чем маркиза разразится гневом; тогда у меня, по крайней мере, будет шанс нанести ответный удар, — он погрозил пальцем дону Мигелю. — Раз уж вы подняли шум, то, надеюсь, уже предприняли какие-то действия. Вы, например, разузнали, откуда взялась маска в нашем времени?

Совершенно сбитый с толку небрежным признанием принца королевской крови о вероятности вспышки семейной вражды, дон Мигель сказал:

— Э-э… как вы знаете, сударь, дон Архибальдо Руис купил эту маску у торговца Хиггинса, который присутствует на совете. А тот утверждает, что приобрел ее у незнакомца, который зашел к нему в лавку на рынке Хорке.

— Да, мне об этом сообщали, — принц задумчиво посмотрел на Хиггинса, который старался поглубже вжаться в кресло. — А какие доказательства представил тот неизвестный, что законно владеет маской?

— Ваше величество, я клянусь!… — взгляд торговца заметался по сторонам. Бедняга лепетал, судорожно прижимая руки к груди. — Клянусь, что я говорю правду! Я купил маску у неизвестного, насколько помню, первого апреля…

Принц поморщился. Простонародный северо-английский акцент Хиггинса, похоже, резал его нежный слух.

— А вы всегда с такой готовностью заключаете сделки с незнакомцами?

— Нет, сударь! Раньше такого не бывало! — голос Хиггинса упал до шепота. — Наверное, я сошел с ума… Не пойму, как это со мной случилось… Ваше высочество, я не помню его лица! Я не занес его имя в книгу! Такого со мной никогда не случалось… Спросите кого угодно в Хорке из тех, кто со мною знаком, и он подтвердит, что я честный торговец и…

— Достаточно! — резко оборвал его принц и обернулся к дону Мигелю: — Наварро, вы проверили, правду ли рассказывает этот человек?

— Да, сударь. У Хиггинса отличная репутация. Я поговорил с его клиентами, они подтвердили, что он всегда тщательно проверял документы на право собственности у людей, которые предлагают товар. Через его руки прошла масса темпоральных вещей — всякие мелочи, не представляющие особой ценности, — и филиал Службы в Хорке знает его как человека, который дотошно следит за разрешением предмета к импорту.

— Но на сей раз он купил контрабандную вещь у совершенно незнакомого ему человека! Должно быть, он и вправду был не в себе.

— А потом продал ее мне, ваше высочество! — робко напомнил дон Архибальдо. — Но я и не подумал усомниться в его праве владения маской!

— Может быть, вы не лжете, Архибальдо, — пожал плечами принц. — Я признаю, что вы могли положиться на Хиггинса. И все же такая ценная вещь должна была возбудить ваше подозрение.

— Сударь, — сухо произнес кто-то из доселе молчавших Генеральных сотрудников.

Кажется, это мохаук, подумал дон Мигель.

— Да, Красный Медведь? — подтвердил его предположения принц.

Заведующий Выездным отделом Службы Времени! Действительно, для разбора созвали людей весьма влиятельных!

— Есть предложение, сударь, — прогудел Медведь. — Отпустить дона Архибальдо как невиновного, допросить купца и продолжить дискуссию при закрытых дверях.

Его коллеги одобрительно загудели. Принц грохнул ладонью по столу.

— Предложение принято! — воскликнул он. И приказал личному адъютанту, но уже тихо: — Вывести людей из зала!

Дон Мигель собрался встать, но принц взглядом остановил его, сведя брови к переносице. Это обеспокоило дона Мигеля, ведь скромного сотрудника Службы с четырехлетним стажем и опытом пяти активных операций не принято приглашать на закрытое заседание Генеральных сотрудников. Значит, кто-то из них — а это мог быть только Красный Медведь, — решил взяться за дело всерьез.

Глава пятая

Как только посторонние люди покинули зал заседаний, а двери заперли на тяжелые засовы, зажглись все светильники, и члены Собрания, устроившись в креслах поудобнее, сбросили капюшоны. Их лица несли печать богатейшего жизненного опыта, а оттого были суровы, — но все же оставались лицами обыкновенных людей…

Дон Мигель слегка расслабился.

Принц нашарил трубку в кисете на поясе, набил крупно нарезанным табаком и, разжигая, промямлил через мундштук:

— Ну-с, Наварро, мой мальчик, я не жду от вас признания, что вы своими опрометчивыми поступками заперли лису в курятнике!

Красный Медведь, тряхнув гладкими черными косами, хмыкнул. Наверное, намекал, что это еще мягко сказано.

Падре Рамон провел костлявой ладонью по лысой голове, наверняка, это оставшаяся с юности привычка приглаживать волосы. Его лицо с крупным носом и умными маленькими глазами было покрыто сетью морщин. Взглянув на принца, он спокойно сказал:

— Сударь, возможно, лиса была неизбежна.

— У меня еще хватает ума, чтобы не спорить с членом вашего ордена, падре! — пожал плечами принц и пыхнул трубкой. — Но таково мое мнение — Наварро доставил нам массу ненужных хлопот.

Иезуит был непреклонен:

— И снова не могу согласиться с вами, сударь. По-моему, он действовал вполне разумно, если не считать приказа взять под стражу маркизу. — Он повернулся к Мигелю. — Сколько вам лет, сын мой?

— Э-э… почти тридцать, падре.

— Пора бы уже получше разбираться в людях. Ведь достаточно пятиминутного разговора с маркизой, чтобы понять: она ни за что на свете не стала бы в Службе Времени наводить справки о маске. Маркиза слишком боится ее потерять — как ребенок новую игрушку.

Дон Мигелю было неприятно сознавать, что алчной стареющей красавице как бы и позволительно нарушить закон Службы. Он был счастлив тем, что упрек иезуита оказался таким мягким, и попридержал язык.

— Для меня остается загадкой, — продолжал падре Рамон, — история, которую рассказал торговец. Мне кажется… Я читал в показаниях нашего брата Наварро, данных под присягой, о досаде на маркизу, которая демонстрировала его своим гостям, словно дрессированного медведя. Это сравнение очень точное, потому что нашей Службе — полагаю, что вам-то не нужны примеры, — действительно угрожает опасность превратиться в пошлых актеров для жаждущей сенсации публики.

В голове дона Мигеля сошлись два факта, словно искра и порох. Он, как подброшенный, взлетел над стулом и подался вперед.

— Значит, это правда! — выпалил он.

И вновь встретил удивленные взгляды Генеральных сотрудников. Казалось, только падре Рамон понял вспышку его эмоций. Он спросил:

— Вы слышали о позорном для Службы Времени деле?

— Я… я знаю только то, что сказала маркиза: дескать, в ознаменование четырехсотлетия избраны персоны, которых допустят поглазеть на победу Армады.

— Ха! — воскликнул Красный Медведь. — Если бы это было все. Кабы этим все и кончилось!

— Так, значит, это правда? — напирал дон Мигель. — Разве можно позволить, чтобы случилось такое?

Принц покашлял.

— Падре Рамон, я, как всегда, доверяю вашему благоразумию… Но действительно ли это мудро?…

— Что именно? Ознакомить нашего брата с фактами? Полагаю, что да. В скандале, которым мы сейчас занимаемся, он продемонстрировал незаурядное мужество… Не каждый сотрудник решился бы на арест могущественной знатной дамы. К сожалению, далеко не каждый! — иезуит снова повернулся к дону Мигелю. — Вы спрашиваете, как можно было позволить, чтобы такое случилось. Естественно, что это непозволительно и строго запрещено. Но некоторые сотрудники обнаружили способы обойти запреты и избегнуть наказания… Обещаю, как только они будут разоблачены, то сохранят свои привилегии не дольше, чем свободу! Вы, конечно, знакомы с нормальной работой хроноаппаратуры, но вряд ли слыхали об эффектах увеличения пространственного вектора двигательного поля.

Дон Мигель наморщил лоб, слушая эту абракадабру.

— Падре, я знаю только, что правильный выбор факторов позволяет притягивать в хронополе удаленные от аппарата объекты или наоборот оставлять их в некотором отдалении… Уф! — невольно выдохнул он, сумевши выговорить такое и не сбиться.

— Тогда, думаю, вы поймете, что я хочу сказать, — обрадовался Рамон. — А трюк, о котором я толкую, срабатывает так: коррумпированные сотрудники принимают крупные суммы от лиц, которые хотели бы поглазеть на победу Армады, игры в римском Колизее, битву у побережья Гвинеи или постыдные обряды в египетских храмах, либо еще что-нибудь пикантное, а потому вносят в план некую безобидную операцию, на которую, естественно, наш брат Красный Медведь дает согласие. Официальная операция всегда назначается во времена, отдаленные гораздо глубже в прошлое, нежели подлинная цель, за которую получена взятка. Клиентов они встречают в таком месте, где за ними не наблюдают, доставляют до цели, потом проводят официальную операцию в более удаленных временах и подбирают клиентов по пути назад. В настоящем высаживают их точно в секунду отправления в прошлое. Так подробно изложенное, дело кажется сложным, а в действительности трюк дьявольски прост. Кто может проверить, из каких именно времен вернулся путешественник в прошлое?

— И эти люди применяли хроноаппаратуру Службы для подобной хрено… для подобного мошенничества? — у дона Мигеля голова пошла кругом.

— Едва ли они бы отважились конструировать собственную нелегальную хроноаппаратуру, как это ни просто. Да и зачем? Но они занимались незаконным хронотуризмом больше года, прежде чем мы заметили.

— И многие из нас… впали в искушение и принимали взятки?

Иезуит пожевал губами и с досадой признался:

— Сейчас мы проверяем больше тридцати сотрудников, которые явно живут не по средствам.

— Тридцать! — ужаснулся Наварро.

У принца погасла трубка. Он, роясь в кисете, мрачно буркнул:

— Проблема усугубляется тем, что они могут согласиться и на… э-э… официально запрещенные наблюдения. Я имею в виду, что и сам при случае брал в путешествие своего отца, но не наносил истории никакого вреда.

— Но это же совсем другое дело! — оторопело сказал дон Мигель.

— Да, короли могут себе кое-что позволить! — хмыкнул принц. — Но, как объяснил мне падре Рамон — и совершенно справедливо! — божественный закон не признает даже королевскую власть чем-то исключительным. Я-то это знаю. Но люди, о которых мы говорим, не знают. Скорее всего, именно они и позволили нелегальным путешественникам привозить с собой сувениры на память о прогулках в прошлое.

— Наверное, именно так и попала в настоящее эта великолепная золотая маска, — кивнул падре Рамон.

По спине дона Мигеля пробежал холодок.

— Значит, торговля подобной контрабандой… ведется регулярно? Представить невозможно, что из-за таких нарушений может случиться!

— Вы правы, такая торговля ведется, — подтвердил падре Рамон. — К счастью, это пока единственный массивный и действительно ценный объект, обнаруженный нами, все прочие — мелкие, не имеющие ценности, пустячные старые вещи. — Он откинулся на спинку кресла и вытянул руки на подлокотниках. — Но пусть даже это полное барахло, мы обязаны помнить, что возможен импорт запрещенных вещей. Наши предписания точны и строги: мы импортируем только предметы, о которых точно известно, что они не существуют для их современников… Например, клад, закопанный человеком, который умер, никому не открыв своей тайны… или нечто, упомянутое в анналах как бесследно пропавшее. Эти правила, конечно, не дают абсолютной гарантии безопасности, никогда нельзя быть уверенным, что «исчезновения» случились без вмешательства путешественников из будущего. В каждом конкретном случае приходится доверяться божественному провидению, — его худое лицо растянула улыбка.

— Изъятие такого предмета, — осмелился вставить дон Мигель, указывая на маску, — неизбежно должно вызывать опасные последствия. Одна масса чего стоит!

— Ну, не исключено, что в анналах маска упоминается как расплавленная, так что простая потеря массы, пусть даже и золотой, может пройти незаметно. Я молюсь, чтобы так и оказалось. Меня больше пугает психологическая сторона. Маска, несомненно, не была простым украшением, а являлась, вероятнее всего, объектом языческого поклонения и была известна тысячам современников. Самые крупные изменения истории можно вызвать не воздействием на вещи или человеческую толпу, а внедрением идей. Вы успеваете следить за ходом моих мыслей?

— Кажется, да, — неуверенно подтвердил дон Мигель.

— Предположим, падре, — вставил принц, — мы найдем в анналах запись об исчезновении или потере маски. Но значит ли это, что мы можем ее оставить у себя?

Иезуит пожал плечами.

— Пока не рискну ответить. Мы обязаны понять, изменилась ли история из-за вмешательства, и если да, то можно ли реставрировать прежнее состояние.

Улыбка, сопровождающая ответ, была приветливой, но дону Мигелю показалась оскалом черепа.

— Падре, я рад, что занимаюсь в Службе Времени только практической работой, — признался он. — Перед такими глубокими философскими проблемами мой мозг просто пасует.

— Возможно, завтра вы уже не станете так радоваться, — загремел принц, — потому что мы поставим вас перед проблемой, которая в своем роде не менее глубока! — Он вопросительно глянул на Генеральных сотрудников, а те дружно закивали. — Вам поручается определить происхождение маски — происхождение в нашем времени! Вы идентифицируете незнакомца, у которого ее купил Хиггинс. На выполнение этой задачи вам дается две недели.

— Две недели? — растерялся дон Мигель. — Сударь, я … я не чувствую себя достойным такого задания!

Принц презрительно засопел.

— Достойны вы того или нет, Наварро, но вы заварили эту кашу. И теперь мы приказываем вам ее расхлебывать.

Глава шестая

Задача была необычайной честью, но Генеральные сотрудники, которые волновались по поводу незаконных действий путешественников во времени и их опасных «подарков», на что намекнул падре Рамон, никогда бы не поручили ее человеку, не будь уверены, что он справится.

Честь честью, но в то же время это и тяжкий груз. Чем больше дон Мигель думал об ответственности, тем глубже погружался в уныние. Все-таки ему еще не исполнилось и тридцати, маловато опыта выездной службы и просто жизненного. В последнем путешествии его ранили в македонской битве, и на лице остался шрам, потому что рану усугубила темпоральная инфекция, против которой врачи Службы оказались бессильны.

Он принялся бы за поручение относительно спокойно, кабы не чувство долга, а, особенно, роковая информация падре Рамона: более тридцати сотрудников СВ подозреваются во взяточничестве!… В это трудно поверить. Для дона Мигеля работа со временем казалась святой обязанностью. Примером для подражания он считал основателя Службы Времени — Борромео. Свое эпохальное открытие тот сделал в 1892 году и не знал покоя, пока не поставил хроноаппаратуру и организацию, контролирующую ее применение, под верховный надзор папства. В Империи он организовал Службу Времени, а в Восточной Конфедерации после подписания Пражского пакта была создана подобная корпорация под названием Хронокомпания.

У дона Мигеля не возникало и тени сомнений, что путешествия во времени должны подвергаться строгому контролю, и соблюдение инструкций — основа неизменности истории. Но теперь задумался: сколько предписаний было продиктовано здравым смыслом, а сколько — страхом, который со временем притупился?

Наиболее строго держались правил, которые разрешали путешественникам во времени наблюдать за событиями и. запрещали любое вмешательство в прошлое. Такая строгость считалась обязательной хотя бы потому, что в настоящем никогда не встречали посетителей из будущего. Значит, предписания соблюдали и потомки.

Но за сто лет к путешествиям во времени так привыкли, что строгости заметно ослабли. И вот выяснилось, что правила нарушаются в массовом порядке… Какие последствия принесут хищения «сувениров» из прошлого? Неужели целые эпохи испарятся, канут в небытие?…

Дон Мигель, как и всякий сотрудник, изучал путешествия во времени в течение трех лет учебы — дополнительно к университетскому образованию, которое включало в себя историю, математику и физику, — и поднялся от статуса кандидата до должности штатного сотрудника. Он до скрипа ломал голову, сравнивая «нормальное» время, которым измеряется повседневная жизнь, со временем относительным, в котором находятся путешественники в прошлое. Свою дипломную работу дон Мигель посвятил так называемому гипервремени, барьеру, который защищает хронопутников, возвращающихся в настоящее, чтобы они не проскочили в будущее, не ушли дальше момента старта аппаратуры, посылающей в прошлое.

Но эти проблемы ничто по сравнению со сложностью гипотетического времени, в котором ход истории отличается от того, каким его описывают историки.

Какая реальность сменила бы ту, которую мы считаем своей, размышлял дон Мигель, если бы кто-то отважился наплевать на гранитно-незыблемый закон невмешательства? Неужели Хорке стал бы тогда Йорком, а на королевском троне сидел бы английский монарх? А Новой Кастилией правил бы тогда принц-мохаук, называющий своих подданных воинами и скво? А вдруг это был бы мир, в котором человек вместо времени путешествовал бы в пространстве, уносимый невообразимо чудесным двигателем хоть на Луну?

Бесплодное теоретизирование претило его прагматичному складу ума. Он сконцентрировался на логическом анализе ситуации и понял, что нужно заняться практическим делом, а потому оправился на новый допрос торговца Хиггинса.

Охранники проверили его документы, обнаружили личную печать принца и, раскланиваясь и расшаркиваясь, впустили в камеру. Она была просторной, но практически не проветривалась и не освещалась. Посередине камеры на стуле распластался Хиггинс — ноги вытянуты, голова на плече, рот полуоткрыт. Торговец был привязан к стулу кожаными ремнями. За столом совещались два инквизитора, которым был поручен допрос.

— Далеко ли продвинулись? — спросил дон Мигель, инквизиторы переглянулись.

— Мы безнадежно застряли, — в конце концов признался более высокий. — Поэтому подозреваем, что он околдован.

Наварро пристально посмотрел на инквизитора, но нет — тот не шутил. Да что же это такое? Разве мало того, что он занимается парадоксами вмешательства в ход времени, так сверх того еще и спорная, непризнанная светилами наука колдовства!