На грани

— И чего он парится в нем в такую жару?

— Воображает себя метким стрелком из какого-то дешевого вестерна. С плащом он не расстается. Вон те двое — братья Бернсайд. В очках и бейсболке — Грэм. Длинноволосый — Моррис. Привет! — Последнее слово было уже обращено к гостям.

Они дружно запрокинули головы.

— Мы не прочь зайти, — прокричал в ответ Дункан, — но, к сожалению, нас пригласили в гости!

— Не болтай, — усмехнулась я. — Ловите!

Я бросила им связку ключей, Грэм ловко сдернул с головы бейсболку и поймал ключи в нее. Парни сами отперли дверь и вошли.

— Скорее! — воскликнула Луиза. — У нас тридцать секунд. За кого я должна выйти замуж? Кто самый перспективный? Фреда пропустим.

Чтобы собраться с мыслями, мне понадобилось две секунды.

— Грэм работает ассистентом фотографа.

— Ясно.

— Дункан и Моррис — коллеги. Копаются в компьютерах. Что именно они делают — не знаю и не хочу знать. Дункан — душа любой компании, Моррис перестает стесняться только рядом с ним.

— Это они братья?

— Нет, братья — Моррис и Грэм. Дункан рыжий, он на них совсем не похож.

— Ладно. Пока что остановим выбор на технарях. Значит, Моррис — робкий малый, а Дункан — рыжий болтун.

Продолжить нам не удалось: в комнату ввалились все шестеро гостей. Когда я приглашала их в гости, они с развязным видом допытывались, будут ли женщины, галдели на всю улицу, но сейчас у меня дома притихли и вежливо ждали, когда их представят Луизе. За это я их и любила.

Фред первым делом одарил меня долгим поцелуем, и мне невольно подумалось, что это поступок напоказ. Знак внимания или стремление пометить свою территорию? Потом он вручил мне кусок пронзительно-яркой ткани.

— Я решил, она тебе пригодится — чтобы прикрыть сырое пятно, — объяснил Фред.

— Спасибо, Фред, — с сомнением отозвалась я. Ткань показалась мне чересчур яркой, сочетание цветов — диким. — Но потенциальные покупатели наверняка захотят увидеть, что под ней.

— Надо повесить ее, тогда и покупатели появятся.

— Да?.. Ну ладно.

— Зоя говорит, вы компьютерный гений, — обратилась Луиза к Дункану.

Стоящий рядом Моррис совсем по-детски и очень мило покраснел.

— Ей показалось, — объяснил Дункан, вскрывая банку пива, — у Зои все гении. Мы просто научили ее работать на компьютере. — Он отхлебнул пива. — Достижение из разряда блестящих. С таким же успехом можно учить белку искать орехи.

— Белки прекрасно ищут орехи, — вмешался Моррис.

— Правильно, — подтвердил Дункан.

— Их незачем учить, — упорствовал Моррис.

— Само собой. Вот и Зоя теперь обращается с компьютером так же ловко, как белки ищут орехи.

— Значит, надо было сказать: «Это все равно что учить белку жонглировать».

Дункан озадачился.

— Белок нельзя научить жонглировать.

Я наполнила стакан Луизы.

— Это надолго, — объяснила я ей. — Они могут спорить часами. Наверное, потому, что знакомы с пеленок.

Я отправилась на кухню за чипсами, Луиза последовала за мной. В открытую дверь мы исподтишка наблюдали за ребятами, оставшимися в комнате.

— А он симпатяга, — заметила Луиза, кивая в сторону Фреда. — Что это он курит? Так расслабился. Прямо экзотика.

— В душе он хиппи. Да, расслабляться он умеет.

— Ты серьезно?

Я сделала глоток из ее стакана.

— К этому мы еще вернемся, — пообещала я.

Подоспело еще несколько гостей, в том числе Джон, добродушный учитель из нашей школы, который опоздал пригласить меня на свидание всего на пару дней, и две девушки, с которыми я познакомилась через Луизу. Вечеринка, похоже, удалась. После пары коктейлей я почувствовала расположение к этому новому для меня кругу людей. Их объединяло лишь одно — знакомство со мной. Еще год назад я была одинока, несчастна и никого из них не знала, а теперь они в гостях у меня дома, в пятницу вечером. Мои размышления прервал звон. Фред стучал по стеклянной бутылке вилкой.

— А сейчас — полная тишина! — провозгласил он, когда все уже умолкли. — Произносить тосты я не умею, и так далее и тому подобное. Поэтому я просто встану и скажу: мне нравится эта квартира! Так давайте поднимем бокалы за то, чтобы через шесть месяцев снова собраться здесь! — Послышался звон стекла. Сверкнула вспышка — Грэм сфотографировал нас. Я не удивилась: он и разговоры вел, нацелив на собеседника фотоаппарат, будто третий глаз. Немного раздражает, правда, — так и кажется, что он не слушает, а выбирает удачные кадры. — А еще у нас юбилей, — продолжал Фред. Ему ответил хор удивленных голосов, я тоже не поняла, о чем речь. — Да-да, — подтвердил он. — Сегодня ровно девять дней, как мы с Зоей... хм... встретились.

Дункан подавил смешок, Грэм ухмыльнулся, но остальные молча ждали продолжения. Мне вдруг показалось, что я попала на ужин в клуб регбистов.

— Фред... — попыталась вмешаться я, но он остановил меня, вскинув руку.

— Подожди! Обидно, если такой чудесный вечер пропадет зря, но... а это что такое? — явно фальшивым тоном перебил он себя, наклонился и пошарил за моим креслом. И вытащил из-за спинки что-то большое, квадратное, завернутое в коричневую бумагу. — Или очередное подношение Зое от неизвестного поклонника, или просто подарок!

— Дураки, — беззлобно обругала я всю шестерку. Подарок подозрительно напоминал картину. Едва начав срывать обертку, я поняла, что это такое. — Ах вы, негодяи! — расхохоталась я. Мне преподнесли целую страницу из «Сан» в рамке, со статьей под крупным заголовком «Я и мой арбуз» и подзаголовком помельче «Деловитая блондинка обезвредила грабителя».

— Речь! — заявила Луиза, приставив ладони рупором ко рту. — Требуем речь!

Я открыла рот, но тут в дверь позвонили.

— Минутку, — попросила я.

За дверью я увидела незнакомого мужчину в темно-коричневом вельветовом костюме и массивных ботинках.

— Я насчет квартиры, — сообщил он. — Это здесь?

— Да, да, — закивала я. — Заходите.

Я повела его вверх по лестнице, из приоткрытой двери слышались голоса.

— У вас, похоже, гости, — заметил он.

— Да, у меня день рождения.

Глава 4

Наконец поток писем иссяк. Первая лавина превратилась в тоненькую струйку, потом вообще кончилась. Одно время мне даже нравилось получать столько писем. Я пачками брала их с собой, когда Фред и его друзья куда-нибудь приглашали меня. Мы садились за столик на тротуаре в Сохо, у какого-нибудь бара, пили ледяное пиво, передавали друг другу письма и зачитывали вслух отдельные фразы. Потом у Морриса с Дунканом обязательно завязывался непостижимый для посторонних разговор, в котором они называли нас семью гномами, великолепной семеркой или семью смертными грехами, а я слушала и переговаривалась с Грэмом и Фредом.

— Представляете, люди со всех концов Британии пишут письма на восьми страницах совершенно незнакомому человеку, ищут адрес в телефонной книге, покупают марки! Неужели им больше нечем заняться?

— Конечно, нечем, — отозвался Фред, сжимая мое колено. — Ты же идол. Ты и твой арбуз. Раньше тебя любили только мы, а теперь ты — воплощение мужских мечтаний. Сильная и прекрасная женщина. Каждому из нас нужна такая, чтобы умела ходить по трупам на шпильках. — Он наклонился и горячо прошептал мне на ухо: — И ты только моя.

— Перестань, — одернула я, — уже не смешно.

— Вот ты и стала звездой, — подхватил Грэм. — Лови момент, наслаждайся.

— Господи, неужели нельзя просто посочувствовать мне? Моррис, тебе нечего сказать в мою защиту?

— Да, скажи нам, Моррис, — закивал Фред. — Что бы ты посоветовал красавице, стонущей под бременем славы?

И он подался вперед и мягко похлопал Морриса по щеке. Иногда ребята озадачивали меня, их жесты казались ритуалами экзотической культуры, которую я не понимала. Они обменивались репликами, а я никак не могла сообразить, что это — шутка, оскорбление или розыгрыш. Я никогда не знала заранее, засмеется жертва или разозлится. К примеру, Фред никогда не хвалил Морриса, но все-таки вел себя с ним, как с лучшим другом. Все умолкли, у меня екнуло в животе. Сконфуженный всеобщим вниманием, Моррис заморгал и пригладил волосы. Мне казалось, он делает это умышленно — чтобы подчеркнуть, как длинна и густа его шевелюра.

— Кто назовет десять фильмов, в которых есть письма? — спросил он.

— Моррис! — вскипела я.

— "Письма незнакомки", — выпалил Грэм.

— "Письма трех женщин", — добавил Дункан.

— "Письмо", — включился Фред.

— Слишком просто, — перебил Моррис. — Десять фильмов, в которых есть письма, но в названии нет слова «письмо».

— Как это?

— Ну, например... «Касабланка».

— В «Касабланке» нет никаких писем.

— Есть.

— Нет!

На этом серьезный разговор закончился.

После того случая я вообще перестала читать письма. Одни я узнавала по почерку на конверте и даже не удосуживалась открывать. Другие просматривала из любопытства и бросала в коробку, ко всем прочим. Письма уже не развлекали меня. Среди них попадались грустные и непристойные, а остальные были просто нудными.

Чтобы вспомнить, какая истерия царит в мире, мне было достаточно выглянуть в окно с подгнившей рамой. Багровые от бешенства, непрерывно сигналящие юнцы в побитых машинах. Одинокие старухи с сумками на колесиках, ковыляющие в толпе и что-то бормочущие себе под нос. Алкаши у соседней забегаловки, смердящие мочой и виски, с расстегнутыми ширинками и кривыми ухмылками.

Безумие проникало ко мне в дом, принимая облик потенциальных покупателей. Один мужчина лет пятидесяти, коротышка с изуродованными ушными раковинами и волочащейся ногой, решительно встал на колени и принялся простукивать половицы — как врач, обследующий больного пневмонией. Я беспомощно стояла рядом, морщась от визгливой музыки, долетающей из паба. Другая покупательница, женщина примерно моих лет, с десятками серебряных сережек-гвоздиков в ушах, привела с собой трех громадных вонючих псов. При мысли о том, во что превратится квартира, если в ней поселятся эти зверюги, меня затошнило. В ней едва хватало места одному человеку. Один пес сожрал мои витамины, второй улегся у двери, распространяя удушливый запах псины.

Большинство покупателей задерживались в квартире всего на несколько минут, да и то из вежливости, а потом поспешно уходили. Некоторым было плевать на приличия. Пары иногда высказывали вслух все, что думали о квартире.

Вероятно, при поверхностном, мимолетном знакомстве Гай показался бы мне нормальным представителем человеческого рода. Но поскольку ему никак не удавалось продать мою квартиру, наше знакомство затянулось. Гай элегантно одевался, часто менял костюмы и пестрые галстуки с героями мультиков. Несмотря на жару, он не потел. Или потел тайком. Лишь несколько раз я видела, как капля стекает по его щеке. От Гая пахло лосьоном после бритья и эликсиром для полоскания рта. Постепенно я догадалась, что моя квартира для него — символ фиаско, которого он всеми силами пытается избежать. Для ее осмотра помощь агента не требовалась, но он все-таки сопровождал покупателей, даже в неудобное время, по вечерам или в выходные.

Наверное, не стоило удивляться, когда, проводив тощую, нервозную покупательницу, Гай заглянул мне в глаза и заявил:

— Нам обязательно надо как-нибудь вечерком пропустить по стаканчику, Зоя.

Мне следовало бы решительно отшить его, выплеснуть всю ненависть к нему, к его фальшивому загару и омерзительным эвфемизмам, но у меня не нашлось подходящих слов, и я выпалила:

— Думаю, нам надо снизить цену.

Ко мне заявился очередной покупатель, вооруженный рулеткой, блокнотом и фотоаппаратом. Вечер только начинался, Фред уехал в Йоркшир, чтобы за тридцать шесть часов привести большой заросший сад в порядок для программы, которую должны были показать по телевидению примерно через год. Он позвонил мне из паба и хриплым от выпивки и страсти голосом сообщил, что сделает со мной, когда вернется. Но мне было не до откровений: я готовила на компьютере доклад к «часу грамотности». Мне никак не удавалось построить секторную диаграмму. А ведь объяснения Дункана — или Морриса? — показались такими простыми и понятными! Но теперь на экране упрямо вспыхивало сообщение «Ошибка 19». Я курила и чертыхалась, а человек, который мог купить мою квартиру, а мог и отказаться, совал нос во все углы. Он измерял площадь комнаты, бесцеремонно открывал шкафы, поднимал потертый ковер, заглянул за повешенную Фредом жуткую драпировку и обнаружил на стене пятно, которое так и не высохло, несмотря на жару и сушь, открыл краны в ванной и простоял целую минуту, глядя, как льется вода. Когда он направился в спальню и загрохотал там ящиками комода, я не выдержала:

— Что вы делаете?

— Осматриваю помещение, — не моргнув глазом ответил он, глядя на сложенные стопками трусики, лифчики и старые колготки.

Захлопнув ящик, я направилась на кухню. Я давно проголодалась, но в холодильнике обнаружила только пучок увядшего зеленого лука, заплесневелую булочку, пустой коричневый пакет с единственной вишневой косточкой внутри и банку колы. В морозильнике нашлись упаковка креветок, срок хранения которых давно истек, и пакетик зеленого горошка. Стоя у холодильника, я выпила колу, вернулась к компьютеру и написала: «Наша задача — не просто научить читать, а заинтересовать чтением. Тщательно разработанный единый учебный план обеспечивает всеобщую компетентность учащихся...» Черт! И ради этого я стала учительницей? Чего доброго, скоро начну оперировать выражениями «трудозатраты» и «удовлетворительный уровень достижений».

Я сунула в рот три мультивитаминных таблетки и яростно разжевала их. Потом взялась за слишком громко названное «домашнее задание», которое вчера дала классу, а сегодня собрала и принесла домой. Я предложила детям нарисовать героев любимой сказки. Среди рисунков попадались и откровенные каракули. Например, зелено-черные зигзаги Бенджамина означали «Злой волк». Прямо абстракционизм. Джордан, любимой сказкой которого оказалась «Принцесса на горошине», изобразил зеленый кружок. Многие рисовали персонажей диснеевских мультиков — Бэмби, Белоснежку. Я перебрала рисунки, щедро раздавая хорошие оценки и ободряющие замечания, и сложила их в папку.

— Я ухожу.

Покупатель стоял в дверях, повесив на шею фотоаппарат. Он постукивал ручкой по передним зубам и глазел на меня. Я заметила, что плешь у него на макушке ядовито-розовая и волосатые запястья тоже обгорели на солнце. Так ему и надо.

— Хорошо.

О намерениях — ни слова. Козел.

Через несколько минут ушла и я — в кино с Луизой и ее подругами, которых я увидела впервые. Мне понравилось сидеть в темном зале в окружении женщин, жевать поп-корн и хихикать. Весело и безопасно.

Домой я вернулась поздно. На темном небе не виднелось ни одной звезды. Я открыла дверь и чуть не наступила на письмо, лежащее на коврике, — кто-то просунул его в щель почтового ящика. Аккуратный наклонный почерк, черные чернила. На очередного зануду не похоже. Я вскрыла конверт, не заходя в дом.

"Дорогая Зоя, хотелось бы мне знать, когда такие люди, как ты — молодые, симпатичные и здоровые, — начинают бояться смерти? Ты куришь (кстати, у тебя на пальце никотиновое пятно). Иногда употребляешь наркотики. Ешь что попало. Засиживаешься допоздна, а наутро у тебя не бывает похмелья. Наверное, ты думаешь, что будешь жить вечно и навсегда останешься молодой.

Зоя, несмотря на то что зубы у тебя белые, а когда ты улыбаешься, на щеке появляется ямочка, скоро ты постареешь. В общем, тебя предупредили.

Тебе уже страшно, Зоя? Я слежу за тобой. И никуда не денусь".

Я стояла у двери на тротуаре, толпа обтекала меня, меня толкали, а я смотрела на письмо. Потом поднесла к глазам левую руку и увидела на среднем пальце желтое пятно. Скомкав письмо в тугой шарик, я зашвырнула его в урну — в мусор, хлам, обрывки чужих жизней.

* * *

Сегодня на ней бледно-голубое платье на лямках. Подол прикрывает колени, на юбке следы мела, которые она еще не заметила. Лифчика на ней нет. Она побрила подмышки, ноги после эпиляции гладкие и нежные. Ногти на ногах покрыты светлым лаком, на большом пальце левой ноги он уже потрескался. Сандалии на плоской подошве, темно-синие, старые, стоптанные. Она загорела, волоски на руках стали золотистыми. Иногда мелькает млечно-белая изнанка рук, белые ямки под коленями; когда она наклоняется, я вижу, как медовый загар плеч и шеи сменяется белизной на груди. Волосы собраны в пучок на макушке. Концы выгорели на солнце, корни на затылке гораздо темнее. В уши она вдела маленькие серебряные сережки в виде цветочков. То и дело она теребит их большим и указательным пальцами. Мочки ушей довольно длинные. Над верхней губой глубокая вертикальная впадинка. Когда ей жарко, как сегодня, во впадинке скапливается испарина. И она промокает ее платком. Зубы белые, но я заметил, что в глубине рта несколько зубов отсутствует. Пустоты видны, когда она смеется или зевает. Косметикой она не пользуется. Я вижу выгоревшие кончики ресниц, сухость губ. С недавних пор у нее на носу высыпали веснушки. Желтое пятно на среднем пальце исчезло. Вот и хорошо. Колец она не носит. На запястье — крупные часы с Микки-Маусом на циферблате. Вместо ремешка — лента.