Помоги проекту - поделись книгой:
Срок предъявления этого ультиматума был избран умышленно так, чтобы затруднить консультации между Россией и союзной ей Францией. Дело в том, что с 20 июля президент Франции Пуанкаре находился с визитом в Петербурге. Вечером 23 июля броненосец “Франция”, на борту которого находился Пуанкаре, покинул Кронштадт. Вена предъявила Белграду согласованный с Берлином ультиматум сразу же по получении сообщения из Петербурга об отплытии Пуанкаре, которому предстояло плавание продолжительностью около четырех суток. В ходе плавания политическая деятельность президента Франции была затруднена как относительной неразвитостью средств дальней радиосвязи, так и чисто военными аспектами, особенно на переходе Балтийским и Северным морем в оперативной зоне безраздельного господства флота Германии.
Посол Великобритании в России Дж.Бьюкенен в своих воспоминаниях более подробно, чем Сазонов, описывает события дня 29 июля и упоминает о двух визитах германского посла к министру иностранных дел России. Сазонов же только сообщает о факте своих бесед с германским послом графом Пурталесом, не говоря о числе бесед.
29 июля посол Германии в России между часом и двумя по полудни официально уведомил С.Д.Сазонова о том, что, если Россия не прекратит мобилизационные мероприятия против Австрии, то российская мобилизация автоматически вызовет мобилизацию вооруженных сил Германии в соответствии с союзным договором между Австрией и Германией. Вторично граф Пурталес посетил С.Д.Сазонова в семь часов вечера и «сообщил ему телеграмму германского канцлера с заявлением, что дальнейшее развитие военных приготовлений со стороны России вызовет соответствующие меры со стороны Германии, и что
Такое заявление было равносильно ультиматуму [101]. Тем временем русское военное министерство получило сведения об обширных военных приготовлениях, тайно производимых Германией, и о всеобщей мобилизации в Австрии. Приходилось пересмотреть ситуацию. В этот вечер царь, уступая давлению со стороны своих военных советников, неохотно подписал приказ о всеобщей мобилизации. спустя несколько часов после этого он получил следующую телеграмму от германского императора:
“Я уверен, что возможно непосредственное соглашение между вашим правительством и Веной, которому старается способствовать мое правительство. Естественно, что военные приготовления России, представляющие угрозу для Австро-Венгрии, только ускорят катастрофу, которой мы оба стараемся избегнуть.”
Император Николай ответил следующим образом:
“Благодарю за примирительную телеграмму, хотя официальное сообщение, представленное вашим посланником в мое министерство иностранных дел, было составлено совсем в другом тоне. Прошу вас объяснить разницу. Было бы правильным передать австро-сербский вопрос на Гаагскую конференцию. Полагаюсь на вашу мудрость и дружбу.”
Отправив эту телеграмму, царь Николай вызвал к телефону одного за другим военного министра и начальника генерального штаба и отменил всеобщую мобилизацию. Но мобилизация уже началась, и остановка её, как возражали оба генерала, выбьет из колеи всю военную машину. Царь, однако, продолжал настаивать. Но не смотря на его категорический приказ, военные власти продолжали всеобщую мобилизацию без его ведома.
Тем временем немецкий посланник узнал, что происходит, и в два часа ночи «с 29» на 30 июля приехал в министерство иностранных дел. Видя, что война неизбежна он растерялся и попросил Сазонова посоветовать ему, что телеграфировать своему правительству. Сазонов набросал следующую формулу:
“Если Австрия, признавая, что конфликт с Сербией принял характер общеевропейской важности, объявит о своей готовности взять обратно пункты ультиматума, покушающиеся на принципы сербского суверенитета, Россия обязуется остановить всякие военные приготовления.» — ист. 96, с. 131, 132.
«Около полудня 30-го июля в Берлине появился отдельный выпуск германского официоза “Lokal Anzeiger’a”, в котором сообщалось о мобилизации германских армий и флота. Телеграмма Свербеева [102] с этим известием была отправлена незашифрованною в Петроград, через несколько минут после появления означенного листка, и получена мною два часа спустя. Вскоре после отправления своей телеграммы Свербеев был вызван к телефону и услышал от фон-Яго опровержение известия о германской мобилизации. Это сообщение он передал мне также по телеграфу, без всякого замедления. Тем не менее, на этот раз телеграмма попала в мои руки со значительным опозданием. История появления известия о германской мобилизации до сих пор не вполне выяснена. Несомненно одно, что оно появилось на другой день после заседания в Потсдаме коронного Совета и, так или иначе, с ним связано. Никто, конечно не удивится, что к этому известию в России отнеслись весьма серьезно и что декрету о мобилизации армии больше поверили, чем его опровержению. Германские источники относятся к ней различно. Официальные или сочувствующие правительству издания не придают ему никакого значения, оппозиционные же считают его соответствующим истине. Во всяком случае само германское правительство допускает, что оно не осталось без влияния на решение России в вопросе об объявлении всеобщей мобилизации 31-го июля. Так Бетман-Гольвег писал князю Лихновскому, что он думает, что русскую мобилизацию можно объяснить ложными слухами, хотя и тотчас опровергнутыми, о германской мобилизации, которые ходили 30-го по городу и которые могли быть преданы в Петроград.
А это были не слухи, а определенное сообщение отдельного выпуска официозного органа.» — ист. 95, с. 240, 241.
Около 2 часов дня 30-го июля начальник Генерального штаба генерал Янушкевич по телефону обратился к С.Д.Сазонову с просьбой о встрече для личной беседы. В её ходе он уведомил С.Д.Сазонова о том, что германская мобилизация уже проводится и «подвинулась вперед гораздо дальше, чем это предполагалось, и что в виду той быстроты, с которой она, вообще, могла быть произведена (сноска в тексте: По выражению Мольтке германская армия находилась в состоянии постоянной мобилизации), Россия могла оказаться в положении величайшей опасности, если бы мы провели нашу собственную мобилизацию не единовременно, а разбили её на части. Генерал прибавил, что мы могли проиграть войну, ставшую уже неизбежной, раньше чем успели бы вынуть шашку из ножен.» — ист. 95, с. 242.
Далее С.Д.Сазонов приводит слова начальника генерального штаба Янушкевича о том, что военным «до сих пор не удалось получить от Его Величества разрешение издать указ об общей мобилизации и что им стоило величайших усилий добиться согласия Государя мобилизовать четыре военных округа против Австро-Венгрии, даже после объявления ею войны Сербии и бомбардировки Белграда, несмотря на то, что сам Государь заявил Кайзеру, что мобилизация у нас не ведет еще неизбежно к открытию военных действий.» При этом С.Д.Сазонов особо подчеркивает:
После этого С.Д.Сазонов по телефону испросил аудиенцию у царя и выехал в Петергоф. В начале четвертого часа по полудни 30 июля Сазонов начал свой доклад царю об обстановке и своей беседе с военными и к 16 часам его завершил. После обмена мнениями царь согласился на проведение всеобщей мобилизации:
«Вы правы. Нам ничего другого не остается делать, как ждать нападения. Передайте начальнику генерального штаба мое приказание о мобилизации [103].» — ист. 95, с. 249.
Дж.Бьюкенен также пишет об этой аудиенции более детально:
С.Д.Сазонова «застал царя глубоко взволнованным телеграммой, только что полученной от германского императора. Она гласила; “Моему посланнику дана инструкция обратить внимание вашего правительства на опасности и серьезные последствия мобилизации. Я говорил то же самое в последней телеграмме. Австрия мобилизовалась только против Сербии и только частично. Если Россия мобилизуется против Австро-Венгрии, роль посредника, которую вы так любезно на меня возложили, и которую я принял только по вашему желанию, делается сомнительной, если не совершенно невозможной. Вся тяжесть решения теперь лежит на ваших плечах. Вы несете ответственность за войну и мир.”» — ист. 96, с. 132.
С.Д.Сазонов не приводит текста этой телеграммы, но сообщает в связи с обсуждением её на этой аудиенции:
«Эта телеграмма не успела еще дойти до меня и я ознакомился с нею только в кабинете Государя. Я видел по выражению его лица, насколько он был оскорблен её тоном и содержанием. Одни угрозы и ни слова в ответ на предложение передачи австросербского спора в Гаагский трибунал. Это спасительное предложение, если бы не счастливая случайность, о которой я упомянул, осталось бы, посейчас никому неизвестно [104]. Дав мне время внимательно перечитать злополучную телеграмму, Государь сказал мне взволнованным голосом: “Он требует от меня невозможного. Он забыл или не хочет признать, что австрийская мобилизация была начата раньше русской и теперь требует прекращения нашей, не упоминая ни словом об австрийской. Вы знаете, что я уже раз задержал указ о мобилизации и затем согласился лишь на частичную. Если бы я теперь выразил согласие на требования Германии, мы стояли бы безоружными против мобилизованной Австро-Венгерской армии. Это безумие.» — ист. 95, с. 247.
В ответ была послана телеграмма следующего содержания:
«Я посылаю „имеется в виду в Берлин“ сегодня ночью Татищева [105] с инструкциями. Принимаемые теперь военные меры были решены пять дней тому назад для защиты против Австрии. Я надеюсь от всего сердца, что эти меры никоим образом не повлияют на ваше положение посредника, которое я ценю очень высоко. Необходимо сильное давление на Австрию, чтобы могло произойти соглашение.» — ист. 96, с. 133.
Как видно из ранее цитированных германских документов, именно это и не входило в планы кайзера Вильгельма II, но телеграмма интересна тем, что показывает насколько в Петербурге не понимали существа глобальной и европейской в целом системы отношений и взаимных притязаний государств.
Сразу же по завершении аудиенции С.Д.Сазонов из Петергофа позвонил Янушкевичу и сообщил повеление государя. Янушкевич ответил, что «у него сломался телефон». Смысл этой фразы в том, что он отдает приказ о всеобщей мобилизации, которая не может быть прервана до её завершения.
Известие об объявлении Россией всеобщей мобилизации, вызвало шок в Берлине, поскольку мобилизация приграничных к Германии военных округов была воспринята немцами, рассуждающими
«По техническим причинам я не могу остановить свои военные приготовления. Но до тех пор, пока переговоры с Австрией не прерваны, мои войска воздержатся от всякого выступления. Даю вам честное слово.» — ист. 96, с. 133.
Кайзер Вильгельм ответил:
«Я сделал всё, что мог, в своих усилиях сохранить мир. Не я буду нести ответственность за то ужасное несчастье, которое грозит теперь всему цивилизованному миру. От вас зависит отвратить его. Моя дружба к вам и к вашей стране, которую мой дед завещал мне на своем смертном одре, всегда для меня священна. Я был верен России, когда несчастье поразило её, особенно во время последней войны. В настоящий момент вы еще можете спасти европейский мир, остановив ваши военные приготовления.» — ист. 96, с. 133.
По существу это не ответ на разъяснения своей политики Николаем II, а ультиматум в форме намека, который, если не будет принят, то означает войну.
В полночь с 31 июля на 1 августа германский посол посетил С.Д.Сазонова. С.Д.Сазонов пишет:
«… германский посол вручил мне ультиматум, в котором Германия требовала от нас, в двенадцати часовой срок, демобилизации призванных против Австрии и Германии запасных чинов. Это требование, технически невыполнимое, к тому же носило характер акта грубого насилия, так как в замен роспуска наших войск, нам не обещали однородной меры со стороны наших противников. Австрия в ту пору уже завершила свою мобилизацию, а Германия приступила к ней в этот самый день объявлением у себя “положения опасности войны”, а, если верить главе временного Баварского правительства, Курту Эйснеру, вскоре затем убитому, — то и тремя днями раньше. Как будто этого всего было недостаточно, германский ультиматум предъявлял нам еще требования каких то объяснений по поводу принятых нами военных мер.
Ни по существу, ни по форме эти требования не были, само собою разумеется, допустимы. Военные приготовления наших западных соседей представляли для нас величайшую опасность, от которой нас могло оградить только немедленное прекращение ими всяких мобилизационных мер. Не приходится говорить о том, что демобилизация, в эту минуту, внесла бы полное и непоправимое расстройство во всю нашу военную организацию, которою наши противники, оставаясь мобилизованными, не замедлили бы воспользоваться, чтобы беспрепятственно осуществить свои замыслы.
Передавая мне ультиматум своего правительства германский посол обнаружил большую возбужденность и настойчиво повторял свое требование демобилизации. мне удалось сохранить мое спокойствие и я мог разъяснить ему, без раздражения, причины, по которым русское правительство не могло пойти на встречу желаниям Германии.» — ист. 95, с. 257, 258.
Германия и Австро-Венгрия таким образом угрожали Сербии, а не России, в отношении которой они проводили политику шантажа и запугивания угрозой военного столкновения, дабы исключить вмешательство России на стороне Сербии в наведение ими германского порядка на Балканах.
Россия проявила неуступчивость к шантажу, но не смотря на то, что Россия ещё не объявила войны ни Австро-Венгрии, ни подстрекавшей её Германии, в Берлине не смогли придумать ничего иного, как объявить России войну, хотя многие и понимали, что это — предопределенно проигранная война: Франция — союзник России, имеет к Германии территориальные претензии (Эльзас, Лотарингия, отторгнуты от Франции во франко-прусской войне 1871 г.), а в затяжной войне на два фронта шансов одержать победу у Германии весьма мало. Кроме того, своим объявлением войны Германия предоставила Италии и Румынии формальный повод не оказывать ей военную поддержку, которую те обязаны были оказать Германии в случае нападения на неё Франции и России соотвественно (ист. 100, с. 294). Отказаться от своих претензий к Сербии у лидеров центрально-европейских держав не хватило ни ума, ни воли, поскольку была надежда реализовать мизерный шанс победы в “блиц-криге” над франко-русскими союзниками поочередно.
С.Д.Сазонов пишет:
«Этот шаг, последний и бесповоротный, был совершен Германией в субботу 1-го августа. В 7 часов вечера ко мне явился граф Пурталес и, с первых же слов, спросил меня, готово ли русское правительство дать благоприятный ответ на представленный ультиматум. Я ответил отрицательно и заметил, что хотя общая мобилизация не могла быть отменена, Россия, тем не менее, была расположена, по прежнему продолжать переговоры для разрешения спора мирным путем.
Граф Пурталес был в большом волнении. Он повторил свой вопрос и подчеркнул тяжелые последствия, которые повлечет за собой наш отказ считаться с германским требованием отмены мобилизации. Я повторил уже данный ему раньше ответ. Посол, вынув из кармана сложенный лист бумаги, дрожащим голосом повторил в третий раз тот же вопрос. Я сказал, что не могу дать ему другого ответа. Посол с видимым усилием и глубоко взволнованный, сказал мне: “в таком случае мне поручено моим правительством передать Вам следующую ноту.” Дрожащая рука Пурталеса вручила мне ноту, содержащую объявление нам войны. В ней заключалось два варианта, попавшие, по недосмотру германского посольства, в один текст. Эта оплошность обратила на себя внимание лишь позже, так как содержание ноты было совершенно ясно. К тому же я не имел времени, в ту пору, подвергнуть её дословному разбору.
После вручения ноты посол, которому видимо стоило большого усилия исполнить возложенное на него поручение, потерял всякое самообладание и, прислонившись к окну, заплакал, подняв руки и повторяя: “Кто бы мог предвидеть, что мне придется покидать Петроград в таких условиях!” несмотря на собственное мое волнение, с которым мне, однако, удалось овладеть, я почувствовал к нему искреннюю жалость и мы обнялись перед тем, что он вышел нетвердыми шагами из моего кабинета.» — ист. 95, с. 259, 260.
После этого в войну втянулись все прочие её участники, связанные друг с другом союзническими обязательствами.
Многие источники утверждают, что Германия успела скрытно произвести мобилизацию, которая не попала в цепь внешне видимых событий, но упреждала русскую мобилизацию, что и позволило Германии на следующий день после объявления Россией мобилизации объявить войну России. Однако в Германии имелось противоположное мнение по этому вопросу, а именно А. фон Тирпиц в своих “Воспоминаниях” утверждает следующее:
«В действительности Россия начала мобилизацию 25-го и это её преимущество сильно повредило нам, когда военные машины пришли в действие.» (Ист. 100, с. 292).
Эти споры о том, кто раньше начал мобилизацию, несколько напоминают анекдот о взаимных претензиях беззубого и зубастого, поедающих пищу из общей тарелки: беззубый жалуется, что его объел зубастый, поскольку ему нечем жевать; а зубастый жалуется, что его объел беззубый, поскольку, пока он жует, беззубый проглатывает всё целыми кусками не жуя.
Однако несомненно одно, что воевать на два фронта Германия не собиралась, но оказалась втянута в самоубийственную войну на два фронта вопреки её намерениям: это говорит о том, что она, как и Россия, — жертва обстоятельств, которыми управлял хозяин войны, а не кто-то один из её участников, или все они в совокупности. Все германские планы “блицкригов” той поры в войне на два фронта — не норма германской военной стратегии, а попытки военно-силовой компенсации ошибок политиков.
Во время описанных предвоенных событий Г.Е.Распутин был в селе Покровском (место постоянного жительства его семьи), где 28 июня [106] замаскировавшаяся под нищенку террористка пырнула его ножом в живот, после чего он долго залечивал раны и не мог выехать в Петербург. Не имея возможности лично объяснить Николаю II происходящее и перспективы течения событий, он, тем не менее, из Покровского прислал ему несколько телеграмм, умоляя царя не встревать в европейскую войну, которая приведет к катастрофе России.
И в этой связи интересно обратить внимание на то, что нашлись силы, которые, упреждая события сценария вовлечения России в войну, предприняли покушение на жизнь представителя российских знахарских кланов при дворе, дабы в критический период времени воздействие на течение событий — со стороны масонских специалистов по социальной магии — некому было заблокировать с социального уровня в организации Мироздания.
К этому времени опыт эффективности вмешательства русского знахарства в масонскую геополитику уже был. О нем ист. 11, изд. 3, с. 170 сообщает:
«Еще в 1912 году Распутин чуть ли не на коленях умолял царя не ввязываться в балканскую войну, за что стояли великий князь Николай Николаевич и его окружение. Безграмотный Распутин неизменно повторял — война положит конец России и династии. Распутинские настроения в 1912 году стоили ему добрых отношений с Николаем Николаевичем, а телеграммы в июле 1914 года резко ухудшили отношения с царем. Николай II раздраженно порвал их.»
Г.Е.Распутин, будучи знахарем, оказался прав, но ему не вняли, “элитарные” амбиции и великодержавные страсти возобладали над здравым смыслом и царская бюрократия пошла на поводу у глобального масонства к своей погибели. Имел ли Г.Е.Распутин ощущение того, что ему не следует летом 1914 г. оставлять Николая II наедине с его “элитарным” окружением, осталось неизвестным. Но коли один раз в подобной ситуации за два года до того он уже предупредил о последствиях участия России в европейской войне, то встает вопрос: сколько можно царя водить на помочах как
Как бы кто из историков не относился к свидетельствам о Г.Е.Распутине его современников, но если не кривить душой, то следует признать, что Распутин дважды выдал государственной власти предостережения о неотвратимых последствиях вступления России в европейскую войну. Вступая вопреки им в коалиционную войну, и в ходе неё, Николай II игнорировал главные внешнеполитические постулаты Александра III: «За то, что происходит на Балканах, я не отдам жизни ни одного русского солдата»; «У России есть только два верных союзника: её армия и флот…» И отношение иных “союзников” к России в той войне полностью подтвердило правильность взглядов Александра III, что нашло свое выражение и в армейском афоризме времен войны: «Союзники решили вести войну до последней капли крови русского солдата», в коем выражен истинный смысл геополитики хозяев Запада в последние 1000 лет.
Вопрос же о религиозности Николая II, “крестном пути царя” и высшей предопределенности вступления России в ту войну и гибели в ней исторически сложившейся к тому времени государственности, мы пока оставим в стороне.
Дело Бейлиса тоже имеет определенное отношение к той войне, но и его влияние на ход событий мы также рассмотрим позднее.
Кроме того, новые долги России по полученным во Франции после русско-японской войны кредитам, сыграли далеко не последнюю роль в определении курса внешней политики страны и во втягивании её в очередную самоубийственную войну в составе чуждой её долгосрочным интересам коалиции.
1.8. Путь к пуримской [107] (февральской 1917 г.) революции
Роль масонства, “русского” масонства, в поражении России в первой мировой войне ХХ века подробно рассмотрена Н.Н.Яковлевым в цитированной уже книге
Это факт, который всякий думающий человек обязан соотнести с другим фактом: многие авторы старались доказать (и стараются ныне), что СССР был стерилен в смысле отсутствия в нём действующих масонских структур, а существующее за рубежом масонство, якобы не подчинено сионистской доктрине безраздельного расовой тирании над Миром. Причем следует особо отметить, что книга Н.Н.Яковлева действительно стерильна в
С учетом этой оговорки об исключении из рассмотрения отношений русско-масонства, жидо-масонства и хозяев сионотирании, Н.Н.Яковлев документально, а также и на основе воспоминаний участников событий показывает, что после вступления России в войну против Германии и её союзников, столь вожделенной глобальным антисамодержавным силам, планы “русского” масонства сводились к следующему:
— дезорганизовать работу тыла, чтобы поставить фронт на грань катастрофы;
— обвинить в военных неудачах царское правительство;
— дискредитировать царскую семью как символ единения многонационального и многоклассового общества империи;
— поднять и контролировать широкое антицаристское либерально-интеллигентское “элитарное” движение, лидеров которого привести к государственной власти под знаменами “спасения Родины” от бездарной династической власти, неспособной победоносно вести войну, и ставшей обременительной для общества, к прогрессу которого стремится “обеспокоенная общественность”;
— при невозможности управлять страной финансово-либеральными средствами установить диктатуру.
Н.Н.Яковлев сообщает:
«В начале сентября 1915 года возник сверхзаконспирированный “Комитет народного спасения”, издавший 8 сентября “Диспозицию № 1”. В этом таинственном документе, найденном после Великого Октября в бумагах А.И. Гучкова, формулировались цели новой организации. В нем утверждалось, что на руках у России две войны — против упорного и искусного врага вовне и против не менее упорного и искусного врага внутри. Достижение победы над внешним врагом немыслимо без предварительной победы над врагом внутренним. Под последним имелась в виду правившая династия. Для победы на внутреннем фронте необходимо оставить всякую мысль о “блоках и объединениях с элементами зыбкими и сомнительными”, немедля назначить штаб верховного команадования, основную ячейку которого составят князь Г.Е.Львов, А.И.Гучков и А.Ф.Керенский.
Отцы-основатели организации настаивали, что борьба “должна вестись по установленным практикой правилам военной дисциплины и организации.” С самого начала подчеркивался избранный, а не массовый характер организации: “Сия работа не касается обыкновенных граждан, а исключительно лиц, участвующих в государственной машине и общественной деятельности.”» — ист. 11, изд. 3-е, с. 15, 16.
Хотя документ датирован временем спустя год после начала войны, но следует иметь в виду, что он — не декларация о начале масонской деятельности в России, а её продолжение, и только закреплеяет ранее проводившуюся, по крайней мере со времен декабристов, политику масонства в отношении царизма на бумаге на очередном историческом этапе. В частности упомянутый в нем будущий последний глава Временного правительства А.Ф.Керенский вступил в ложу, как сам пишет (цитата из его воспоминаний приведена в ист. 11, с. 12) в 1912 г., после того как стал депутатом четвертой Государственной думы. Объяснение которым Керенский сопроводил свое признание таково: «… я пришёл к выводу, что мои собственные цели совпадают с целями общества, и решил примкнуть к нему.» — очевиден подбор кадров без насилия и запугивания, а на основе сложившихся убеждений, уже приемлемых для системы отношений в структуре масонского общественного движения.
Западное масонство, раз появившись в России еще в допетровские времена [109], никогда в ней не исчезало. Оно снижало активность, когда самодержавие было дееспособным, но в кризисных обстоятельствах всегда активизировало свою деятельность, вовлекая в свои ряды новых членов из состава правящей “элиты”, и под предлогом “спасения Отечества” подрывало самодержавие народа. И если относительно малочисленная бесноватая масонская верхушка воздействя на структуры государственной власти могла
Кадровая политика Николая II проявила себя уже в поражении в русско-японской войне, но она не была изменена на иную, вследствие чего армейская верхушка к 1914 г. прогнила достаточно хорошо. Поэтому нет особых оснований, чтобы категорически утверждать, что первопричина поражения в успешно начатой Восточно-Прусской операции в том, что Рененкампф (1-я армия) из личных амбиций и неприязни умышленно не пришел на помощь армии Самсонова (2-я армия) в Восточно-Прусской операции, которой Россия начала войну [110], отказавшись от заготовленных планов, чтобы спасти Францию от скоротечного разгрома. Но и забывать о том, что великий князь Николай Николаевич, русский главнокомандующий, в ряде источников числится как масон, тоже не следует; и его слово было далеко не последним при подборе и расстановке кадров высшего командного состава армии и гвардии.
Вне зависимости от реальных причин, разгром армии Самсонова под Танненбергом (в прошлом Грюнвальд) дал основание, чтобы пустить в общество слух о предательстве в верхах и активизировать тыловое “общественное мнение”. В феврале 1915 года погиб ХХ корпус. В середине марта состоялся процесс полковника Мясоедова, который был обвинен и шпионаже в пользу Германии и повешен с нарушением юридических норм того времени. Это был человек, близкий к военному министру Сухомлинову, его протеже, бездоказательно обвиненный Гучковым в шпионаже еще до войны. Ни предвоенное ни времен войны обвинение Мясоедова в шпионаже доказано следственными действиями не было. А после войны оно не получило подтверждения и по германским источникам [111]. Но оно получило широкую огласку, было раздуто прессой и подрывало авторитет власти.
И в резултате уже в 1915 г. благонамеренная “обеспокоенная” общественность дала приток множества неофитов [112] в масонские ложи, что сопровождалось проникновением масонской сети в разные отрасли деятельности и разные регионы страны. Масонство перестало быть клубной утехой столичной “элиты”, а стало повседневным делом многих по-разному
Ист. 11, с. 8, 9:
«Кускова в письмах, написанных в 1955 — 1957 годах утверждала (к Л.Дан [113], 12 февраля 1957г.): “Нам было необходимо завоевать на свою сторону военных… Здесь мы добились значительных успехов.” В письме Вольскому 15 ноября 1955 г.: “У нас везде были “свои” люди. Такие организации, как “Свободное экономическое общество”, “Технологическое общество”, были пронизаны ими сверху донизу… До сих пор тайна этой организации не раскрыта, а она была громадной. Ко времени февральской революции вся Россия была покрыта сетью лож. Многие члены организации находятся здесь, в эмиграции, но они все молчат. И они будут молчать, ибо в России ещё не умерли люди, состоявшие в масонских ложах.”»
Из этого должно понять, что СССР от момента своего зарождения не был стерилен в отношении проникновения в его аппарат управления периферии
Ист. 11, с. 10: «Методы работы масонов — постепенное замещение царской бюрократии своими людьми на ключевых постах сначала в военной экономике через “добровольные организации”, Союз земств и городов (Земгор), — сулили планомерный переход власти в руки буржуазии.»
Хотя точнее было бы сказать: в руки масонства. Царизм, втянутый масонством в войну, столкнулся не только с должностным несоответствием верноподданных бюрократов, но и с целенаправленным саботажем масонства во всех областях государственной деятельности.
Организованный саботаж на фоне маскирующей его тупости и должностного несоответствия чиновников лояльной режиму бюрократии начал проявляться на фронте уже до того, как Гучков оформил доктрину в “Диспозиции № 1”. В 1915 г. командир XXIX корпуса генерал Д.П.Зуев писал военному министру:
«Немцы вспахивают поля сражений градом металла и ровняют с землей всякие окопы и сооружения, заваливая часто их защитников землей. Они тратят металл, мы — человеческую жизнь! Они идут вперед, окрыленные успехом, и потому дерзают, мы ценою тяжких потерь и пролитой крови, лишь отбиваемся и отходим. Это крайне неблагоприятно действует на состояние духа у всех.» [114] — ист. 11, 1-е изд., с. 90; 3-е изд., с. 106.
Когда по приказу главкома стали разбираться, почему не хватает снарядов, то выяснилось, что договор на поставку снарядов военный министр Сухомлинов [115] заключил с промышленниками США. Оговоренные сроки США не выдержали, поскольку в контракте не была учтена необходимость переоборудования предприятий под несвойственное им производство. Разрывать же договор оказалось бессмысленным, потому что США был выдан аванс золотом, с лихвой покрывающий все уже совершенные американской стороной расходы.
Как всегда [116], правительство Николая II размещением военных заказов инвестировало не свою казенную (государственную) промышленность, не частнокапиталистические предприятия на территории России, а вообще заокеанских ловкачей, любителей сверхприбылей без какой-либо ответственности за предоплаченный Россией результат.
Но эта политика России вызывала изумление за рубежом. В связи с российскими стенаниями о бедственном положении на фронтах и в промышленности, а также кампанией по размещению в союзных и нейтральных странах колоссального по понятиям тех лет объема военных заказов «в начале 1915 г. в Париже собрались представители французской артиллерии, частных металлургических и химических заводов для выяснения, чем Франция может помочь России. Некоторые из присутствовавших работали до войны в Донецком бассейне, в других районах нашей страны.
— Мы удивляемся, — говорили участники совещания, — что вы обращаетесь к нам за содействием. Одни ваши петроградские заводы по своей мощности намного превосходят весь парижский район. Если бы вы приняли хоть какие-нибудь меры по использованию ваших промышленных ресурсов.» — ист. 11, 3-е изд., с.138.
В США были заказаны винтовки, только фирма “Винчестер” выполнила заказ (300 тыс. шт.) в установленный срок — к марту 1917 г., когда всё в России уже свершилось; “Ремингтон” (1,5 млн. шт.) и “Вестингауз” (1,8 млн. шт.) к этому времени выполнили всего 10 % заказа. Примерно также обстояло дело и с другими заказами за рубежом.
При этом только США за три года войны получили от России почти 1 800 000 000
От такой политики предприниматели толпой валили в оппозицию царской бюрократии и попадали под опеку масонских лож. Те, кто изъявлял желание, вступали в ложи и подконтрольные им “самодеятельные” общественные организации вроде “Союза земств и городов”, в большинстве своем наивно полагая, что российское масонство не подотчетно международному глобальному, и только употребляет его организационные формы, отработанные веками. О том, что конкретные организационные формы приспособлены для осуществления конкретных целей, сопутствующих рекламным, на основе которых они вбирают в себя политически активную массовку, — об этом российские масоны не задумывались, или считали себя умнее и пронырливее создателей этих импортированных в Россию организационных форм. А широкие круги политически невежественной буржуазии поддержали “Союз земств и городов”, вообще не задумываясь о существе деятельности его и ему подобных “самодеятельных” общественных организаций.
И эта поддержка и оппозиционность режиму нашла свое выражение в целеустремленности и в политических декларациях. На совещании промышленников в Москве в августе 1915 г. Рябушинский заявил: «Необходимо вступить на путь полного захвата в свои руки исполнительной и законодательной власти.»
Но и те возможности армейского снабжения, что имелись, не достигали фронта. Целенаправленный саботаж привел к тому, что армейское снабжение, предназначенное режимом для
1915 г. был годом организованного стратегического, вполне управляемого отступления русской армии, под давлением превосходящих в военно-техническом отношении немцев. Н.Н.Яковлев сопоставляет воспоминания А.И.Деникина (в то время начальника 4-й стрелковой дивизии) и официальные сведения о реальном положении дел со снабжением не фронта, о чем пишет А.И.Деникин, а армии в целом.
А.И.Деникин в
«Весна 1915 года останется у меня навсегда в памяти. Великая трагедия Русской армии — отступление из Галиции. Ни патронов, ни снарядов. Изо дня в день кровавые бои, изо дня в день тяжкие переходы, бесконечная усталость — физическая и моральная, то робкие надежды, то беспросветная жуть.
Помню сражение под Перемышлем в середине мая. Одиннадцать дней жесткого боя 4-й стрелковой дивизии… одиннадцать дней страшного гула немецкой тяжелой артиллерии, буквально срывающей целые ряды окопов вместе с защитниками их. Мы почти не отвечаем — нечем. Полки, истощенные до последней степени, отбивали одну атаку за другой, штыками или стрельбой в упор, лилась кровь, ряды редели, росли могильные холмы… два полка почти уничтожены одним огнем.
Господа [118] французы и англичане! Вы достигшие невероятных высот техники, вам небезынтересно будет услышать такой нелепый факт из русской действительности:
Поделиться книгой: