Ох!
Но тут он снова услышал гитару и, прежде чем включить зажигание, погладил девочку по голове.
— Поехали в мотель.
С час он ехал молча, отдавшись машинальности вождения. Он был почти один на темной дороге.
— Ты не обидишь меня? — спросила девочка.
— Откуда я знаю?
— Ты не должен. Ты мой друг.
И тут он оказался на улице Нью-Йорка без всяких “как будто” — он был там, глядя, как женщина с овчаркой идет к нему. Он снова видел веснушки у ее ключиц и знал, как приятно дотронуться до них языком. Как часто бывало с ним в Нью-Йорке, он не видел солнца, но ощущал его — жаркое и агрессивное. Женщина была ему незнакома.., просто приятный тип.., рядом проехало такси, заставив его отступить к железной ограде. На другой стороне улицы поблескивала витрина французского ресторанчика. Горячий тротуар жег ему подошвы, Откуда-то сверху кто-то выкрикивал одно слово опять и опять. Он был там… Видимо, смятение отражалось на его лице, поскольку женщина с собакой удивленно посмотрела на него и поспешно отошла к другой стороне тротуара.
Может ли она говорить? Сказать какую-нибудь обычную человеческую банальность? Можете ли вы говорить с людьми, которых воображаете, и могут ли они отвечать вам? Он открыл рот. “Скажите…” — но он уже снова сидел в машине. В горле у него застрял солоноватый комок, бывший недавно двумя картофельными чипсами.
Город оказался похожим на любой южный городок: мало предприятий, груды железного хлама, изуродованные грузовики во дворах перед облезлыми деревянными домиками, на углах кучки черных, одинаковых в темноте. Тинэйджеры бесцельно разъезжали по улицам на старых машинах.
Он проехал мимо низкого современного здания — знак обновления Юга, увидел вывеску “Мотель Пальметто” и развернулся.
Девушка с жесткими от лака волосами и неумеренно розовыми губами вручила ему дежурную улыбку и ключ от комнаты с двумя кроватями “для меня и моей дочери”. В журнале он записал “Ламар Берджесс, Ридж-роуд, , Стоннингтон, Коннектикут”. Он заплатил наличными и взял ключ.
В комнате стояли две кровати. Прочая обстановка включала в себя коричневый ковер, две картины (котенок, ловящий себя за хвост, и индеец, взирающий со скалы вниз), телевизор и дверь в ванную. Он сидел на унитазе, пока девочка раздевалась.
Когда он выглянул, она лежала под простыней лицом к стене. Ее вещи валялись на полу вместе с почти пустым пакетиком чипсов. Он пошел назад в ванную и влез под душ. Какое блаженство! На миг он -снова почувствовал себя не “Ламаром Берджессом”, а тем, кем он был в прежней жизни — Доном Вандерли, жившим в Болинасе, Калифорния, автором двух романов (один из них принес ему неплохие деньги). Любовником Альмы Моубли и братом несчастного Дэвида Вандерли. Все это было, от этого не уйти. Прошлое было ловушкой, подстерегающей на каждом шагу. Что бы там ни было, сейчас он был здесь, в мотеле “Пальметто”. Он выключил душ. Блаженство исчезло.
В комнате, призрачной в слабом свете ночника, он натянул джинсы и открыл чемодан. Из рубашки выпал охотничий нож.
Он поймал его за короткую рукоятку и подошел к постели девочки. Она спала, открыв рот, на лбу блестели бусинки пота.
Он долго сидел рядом с ней, сжимая в руке нож, готовый пустить его в дело.
Но в ту ночь он не сделал этого. Он лишь потряс ее, пока она не проснулась.
— Кто ты? — спросил он.
— Я хочу спать.
— Кто ты?
— Уходи.
Пожалуйста.
— Кто ты?
— Ты знаешь.
— Знаю?
— Знаешь. Я тебе говорила.
— Как твое имя?
— Анджи.
— Анджи кто?
— Анджи Моул. Я говорила.
Он спрятал нож за спину, чтобы она не видела.
— Я хочу спать. Ты меня разбудил.
Она снова отвернулась к стене. Он зачарованно смотрел на нее. Ее глаза закрылись, дыхание моментально стало ровным. Все выглядело так, будто она заставляла себя заснуть. Анджи — Анджела?
Она называла ему другое имя. Минозо?
Миннорси?
Что-то вроде этого, итальянское, но уж никак не Моул.
Он сжимал нож обеими руками, уткнув черную рукоятку в свой живот: оставалось только повернуть его и изо всех сил…
Около трех ночи он пошел спать.
Глава 4
Наутро, перед тем как они уехали, она обратилась к нему.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Какой? — он, по ее требованию, стоял к ней спиной, пока она надевала свое розовое платье. У него вдруг возникло ощущение, что стоит ему повернуться, как он увидит свой нож у нее в руках, направленный на него. Глупо. Нож лежал у него в чемодане, завернутый в рубашку. — Могу я повернуться?
— Конечно.
Медленно, все еще чувствуя у своей спины нож, нож своего дяди, он повернулся. Девочка сидела на незаправленной кровати и смотрела на него. Лицо ее было некрасивым и внимательным.
— Какой вопрос?
— Ты знаешь.
— Скажи.
Она покачала головой и ничего не сказала.
— Ты хочешь знать, куда мы едем?
Девочка подошла к нему.
— Сюда, — ткнул он пальцем в карту. — Панама-Сити, штат Флорида.
— Там мы увидим море?
— Может быть.
— И не будем спать в машине?
— Нет.
— А это далеко?
— К вечеру доедем. Мы поедем вот по этой дороге — видишь?
— Ага, — ее это мало интересовало.
Она спросила:
— Как, по-твоему, я красивая?
Недалеко от границы штата он увидел стрелку, указывающую на большое белое здание. Надпись гласила “Товары в дорогу”.
— Пойдешь со мной, Анджи?
Она открыла дверцу и так же, по-детски, вылезла, будто спускалась по лестнице. На прилавке, как Шалтай-болтай, восседал толстяк в белой рубашке.
— Вы укрываете налоги, — заявил он. — И вы сегодня первый покупатель. Верите? Полпервого, а никто еще не заходил. Нет, — продолжал он, слезая с прилавка и подходя к ним. — Вы не надуваете Дядю Сэма, вы сделали кое-что похуже. Вы парень, который на днях прикончил четверых в Таллахаси.
— Что? Я только зашел купить что-нибудь поесть.., моя дочь…
— Я работал в полиции, — сказал толстяк. — Двадцать лет. В Аллентауне, Пенсильвания. Потом купил это место, потому что мне сказали, что оно приносит сто долларов в неделю. В этом мире полно жулья. Каждому, кто заходит, я говорю, что он сделал. Вот теперь я вижу вас как следует. Вы не убийца — вы похититель детей.
— Я, — он почувствовал, как на лбу выступает пот. — Моя дочь…
— Полно вам. Я же говорю, я двадцать лет служил в полиции.
Он панически оглянулся, ища девочку. Она стояла у полки, глядя на банку с арахисовым маслом.
— Анджи! Анджи, иди сюда!
— Ну ладно, — сказал толстяк. — Шучу. Не берите в голову. Хочешь этого масла, девочка?
Анджи посмотрела на него и кивнула.
— Тогда бери его и неси сюда. Еще что-нибудь, мистер? Конечно, если вы Бруно Гауптман, придется мне вас задержать. У меня где-то завалялся служебный пистолет.
Дурацкие шуточки. Но он не мог сдержать дрожь. Неужели этот бывший полицейский в самом деле что-то заметил? Он отвернулся к полкам.
— Эй, послушайте, — сказал толстяк ему в спину. — Если не знаете, что вам нужно, так лучше идите отсюда.
— Нет-нет, мне нужно кое-что…
— Эта девочка не очень-то похожа на вас.
Он начал брать с полок, что попало. Банку пикулей, коробку с яблочным пирогом, еще какие-то банки. Все это он отнес к прилавку.
Толстяк подозрительно смотрел на него.
— Вы меня просто удивили. Я устал, почти не спал. Я еду уже двое суток,
— тут в голову пришла спасительная догадка. — Везу ее к бабушке в Тампу.
Тут Анджи притащила две банки арахисового масла и стала слушать, что он говорит.
— Да, в Тампу. Мы с ее матерью развелись, и мне нужно искать работу и все такое. Правда, Анджи?
Девочка открыла рот.
— Тебя зовут Анджи? — спросил толстяк.
Она кивнула.
— Он твой папа?
Вандерли едва не упал.
— Теперь да, — сказала она.
Толстяк рассмеялся.
— Вот дети! “Теперь да”. Черт побери! Просто гениально. Ладно, не нервничайте, давайте ваши деньги.
Когда они вышли, он обратился к ней:
— Спасибо за то, что ты сказала.
— Что сказала? — и еще, почти механически, странно качая головой: — Что сказала? Что сказала? Что сказала?
Глава 5
В Панама-Сити он поехал в мотель “Вид на залив” — ряд обшарпанных кирпичных бунгало вокруг стоянки. Контора располагалась у входа, в отдельном здании, отличающемся от других большой стеклянной панелью, за которой восседал суровый старик в очках с золотой оправой, похожий на Адольфа Эйхмана. Его строгий взгляд опять привел Вандерли в трепет: он вспомнил слова бывшего полицейского и подумал, что он с его светлыми волосами и белой кожей в самом деле не похож на отца девочки.
Но старик лишь мельком взглянул на них, когда он сказал, что им с дочерью нужна комната.