Помоги проекту - поделись книгой:
«Я не могу себе представить средние классы населения иначе, – и только на этой основе я признаю их, – как слой населения, заключающий в себе или стремящийся объединить людей, которые из чувства своей собственной личной ответственности и на основе собственной трудовой деятельности хотят обеспечить свое существование. Качества, которые должны составлять для средних классов высшую ценность: чувство личной ответственности за свою судьбу, независимое существование, решимость обеспечить себе существование собственной трудовой деятельностью и желание самоутверждения в свободном обществе, в свободном мире.
Все ваши попытки ограничить эту свободу, подорвать эту мужественную решимость к существованию, понизить ценность самостоятельности и индивидуальности трудовой деятельности, не послужат опорой среднему слою, а окажутся ударом по нему… Если как раз в этом слое нашего народа будет потеряна решимость к самоутверждению на основе собственной силы, на основе собственной трудовой деятельности, то от этого среднего слоя действительно не останется ничего, кроме группы людей, требующих защиты, чтобы иметь возможность жить немного лучше, чем другие. Но это приведет к потере этической ценности среднего слоя».
Итак, особенно важное значение должно придаваться тому, чтобы в предпринимательском хозяйстве была занята по отношению к государству та независимая позиция, которая находит свое выражение в настойчивом желании быть освобожденным и пощаженным от чрезмерного «присутствия» и вмешательства государства.
Выше я говорил о «списке грехов» по отношению к рыночному хозяйству. Теперь мне хотелось бы рассмотреть под тем же углом зрения еще и другие факты. Я не буду говорить здесь о стремлении отдельных промышленных кругов к объединению в картели. Но в этом аспекте весьма характерны пожелания о специальной защите, в законодательном порядке, отдельных профессий. Сюда принадлежат, – чтобы начать с простейшего, – стремления защитить законом обозначения и названия профессии. По поводу этих стремлений я могу только спросить: разве только титул или ранг удостоверяют, кто чем является или кто на что способен, или же это узнается на основании работы, достижений, личных качеств? Нужно действительно быть носителем профессионального титула, чтобы иметь возможность заниматься какой-либо профессией? Я не хочу драматизировать вред, который приносят подобные регулирования. Но я считаю эти требования опасными потому, что за первым шагом определенно последуют другие. Мне в противовес будет выставлен тот аргумент, что тот, кто претендует на определенное профессиональное наименование или титул, должен удовлетворять определенным зафиксированным предпосылкам, что он не только обязан доказать свою квалификацию, но и дать определенную моральную гарантию, чтобы иметь возможность заниматься соответствующей «защищенной» профессией. Тогда возникнут новые инстанции и учреждения, перед которыми надо будет доказывать всеобъемлющим образом свою квалификацию, – и постепенно произойдет снова превращение свободного гражданина в подданного, который будет вынужден делать поклоны, чтобы добиться своего.
И получится, как я уже раз описывал: привилегированные, «сидящие внутри», постараются отравить жизнь всем тем, кто захочет к ним войти[35]. Стоит поискать, что стоит за всеми этими попытками и ответ будет суровый: это чистейший эгоизм, и ничего больше, пытающийся приукрасить подобные требования общественными идеалами и этическими принципами[35]. В действительности же все это – стремление к замыканию, к возведению оград вокруг профессий, это желание обороняться, защищаться, сохранять свои позиции искусственными средствами.
В результате преграждается доступ в профессию новым силам, а среди них как раз нередко немало людей с настоящим призванием. Когда же поднимается вопрос о так называемой «личной благонадежности» – и снова здесь проявляются признаки подобного фарисейства – хочется спросить: в какие же профессии доступ должен остаться открытым для признанных «неблагонадежными»? Будут ли все профессии классифицироваться по этому признаку или государство должно придумывать специальные профессии для «неблагонадежных»? Можно только ответить негодованием на подобное лицемерие.
«Титуломания» и требования о защите титулов законом находят еще более яркое выражение в стремлении различных хозяйственных группировок добиться издания специальных законов по регламентации отдельных профессий. Здесь мне кажется невозможным воздержаться от обоснования моего отрицательного отношения к стремлениям коммерческих кругов. Борьба из-за введения регулирующих торговлю законов продолжается уже долго. Несомненно, что она не всегда велась решительно, можно, пожалуй, сказать, что мое министерство в этом вопросе не всегда придерживалось постоянного курса. Нужно, однако, учитывать, что эта проблема имеет две стороны: во-первых, принципиальную, во-вторых, тактическую. И вот, с тактической точки зрения каждый месяц, который мне удавалось выиграть, затягивая принятие закона, ограничивающего профессиональную свободу, был для меня важен. Как бы там ни было, но и сейчас, когда я пишу эти строки, такой профессиональный закон, несмотря на оказываемое на меня давление, еще не принят. Если бы мое министерство в этом вопросе не оказывало упорного сопротивления, у нас, без сомнения, давно уже был бы принят закон о профессиях, который раздробил бы торговлю на дюжины разных отраслей, причем на пути к получению разрешения заниматься торговлей для каждой такой отрасли, или на переход из одной в другую, была бы воздвигнута «защитная» преграда в виде требования специальных профессиональных знаний. Из всего вышеизложенного явствует, что подобный закон явился бы отрицанием всех моих представлений о свободном хозяйственном порядке.
Краткая историческая справка из недавнего прошлого кажется мне уместной. Закон о защите розничной торговли, который – и это весьма примечательно – вступил в силу в 1933 году, т. е. в год прихода Гитлера к власти, предусматривал вначале наложение абсолютного запрета на дальнейшее допущение к профессиональному занятию розничной торговлей. Когда же оказалось, что даже в тогдашних условиях нельзя было провести в жизнь такой запрет, этот закон, в его практическом применении, был превращен в закон о необходимости получения особого разрешения для ведения розничной торговли. После Второй мировой войны в различных зонах и землях Западной Германии этот закон постигла неодинаковая судьба. В американской зоне была разрешена, в соответствии с директивой от 29 марта 1949 года, полная свобода промыслов, в то время как в британской и французской зонах положения закона 1933 года о выдаче разрешений на торговлю либо остались в силе, либо послужили основой для новых законов о допущении к занятию розничной торговлей, хотя, как общее правило, эти новые законы не были такими строгими, как закон 1933 года. На основании создавшейся неодинаковой правовой ситуации в торговых кругах возникло совершенно понятное желание добиться единых правил. Не следует, однако, переоценивать оправданность такого желания. Можно ли действительно считать несчастьем то обстоятельство, что для открытия розничной лавки в Фленсбурге существуют иные правила, чем в Мюнхене?
Настояниям представителей розничной торговли во время работы парламента первого созыва я противился с успехом, ссылаясь на то, что такой особый закон о выдаче разрешений на право заниматься розничной торговлей не только не соответствовал бы духу рыночного хозяйства, но что и согласованность такого закона с основным законом (конституцией) ГФР не может быть с полной несомненностью доказана.
Впоследствии мне пришлось несколько отступиться от моей отрицательной позиции. Это произошло не в последнюю очередь из-за усилившихся радикальных тенденций.
На V съезде Объединения розничной торговли 22 октября 1952 года я заявил поэтому:
«Я согласен на введение такой профессиональной регламентации для торговли, при которой право заниматься торговлей предоставляется путем выдачи разрешения. Но выдача разрешения на торговлю не должна исходить из предпосылок, ограничивающих свободу промыслов. Она должна исключительно служить цели – стимулировать повышение эффективности розничной торговли. Профессиональная регламентация не смеет привести к оцепенению розничной торговли, наоборот, она должна учитывать и поощрять ее приспособляемость и эластичность. Только в этом случае она имеет смысл и ценность. На иное регулирование розничной торговли я не могу согласиться…»
Последовавшие вслед за этим заявлением переговоры концентрировались на вопросе, можно ли в поставленных мною рамках найти формулировку такому закону. Недовольство затянувшимися переговорами привело, без моего ведома, к неожиданному выступлению в Бундестаге. Христианско-демократический союз (ХДС) внес 11 июня 1953 года, незадолго до истечения полномочий парламента первого созыва, инициативное предложение о принятии закона о временной регламентации розничной торговли. (Публикация Бундестага 4532). Этот законопроект не был принят, во-первых, из-за истечения срока полномочий Бундестага, а во-вторых, из-за предусмотренного в нем расчленения всей розничной торговли на несколько дюжин отраслей, что натолкнулось на сопротивление общественности.
Исходя из создавшейся в боннском парламенте ситуации, я был вынужден сообщить 20 июня федеральному канцлеру, что в министерстве хозяйства разработка закона о регламентации розничной торговли будет продолжаться, и что по отношению к принципиальному требованию о введении профессиональных регламентации «с целью повышения и укрепления достижений в работе и обеспечения соревнования по достижениям в розничной торговле» занята положительная позиция. 14 июля был сформулирован так наз. Висбаденский проект, вызвавший широкую дискуссию в торговых кругах. Он был принят Объединением розничной торговли в качестве последнего еще возможного и допустимого варианта.
Всестороннее обсуждение этого предложения в моем министерстве, а также переговоры с другими учреждениями, заставили, однако, прийти к заключению, что и этот проект не был свободен от запретительных тенденций, которые не соответствовали моим основным хозяйственно-политическим принципам. Измененный после этого проект был в свою очередь отклонен Объединением. В создавшейся ситуации я воспользовался конференцией Объединения розничной торговли в Гамбурге 27 октября 1954 г., чтобы еще раз принципиально разобрать этот комплекс вопросов. То, что я говорил тогда, сохраняет свое значение по сегодняшний день. ибо я не вижу причин признать мою принципиальную установку подлежащей изменению или неверной. Мои взгляды не может изменить и то обстоятельство, что Бундестаг согласился, наконец, уступить многолетнему давлению торговых кругов и, возможно, примет закон о профессиональной деятельности, который в смысле его возможных вредных последствий определенно не может быть сравнен с законопроектом, представленным парламенту первого созыва.
В Гамбурге я изложил следующие мысли:
«… Когда я утверждаю, что не мыслю в узких категориях, то хочу этим подчеркнуть, что если бы я в последние годы руководствовался соображениями о необходимости подряд предоставлять привилегии различным группам той или иной профессиональной категории, той или иной хозяйственной отрасли так, чтобы каждый получал поочередно выгоду, то это свидетельствовало бы о совершенно неумелой хозяйственной политике. Нет, так невозможно!.. В наше быстротекущее время очень легко и очень охотно забывается, как всего лишь шесть лет тому назад выглядела наша страна, в какой горестной, несчастной, вызывающей сострадание ситуации находилась, вернее прозябала, наша торговля! Она была не чем иным, как исполнительным органом государства, как уполномоченным по распределению органом схематичного, бездушного аппарата власти. Только благодаря разумной хозяйственной политике вы превратились в свободных деловых людей с чувством собственной ответственности… Розничная торговля имеет ныне в глазах немецкой общественности совершенно иной облик, она оценивается куда выше, чем шесть лет тому назад. Этим затронут фактор, играющий значительную роль при рассмотрении нашей нынешней проблемы регламентации профессий… Я глубоко уверен в том, что нам удастся, несмотря на предстоящие расходы по вооружению, повысить в ближайшие годы оборот розничной торговли. (Действительно, оборот розничной торговли поднялся с 1954 года по 1955 год на 10 миллиардов н. м.). Для этого необходимо, прежде всего, дальнейшее развитие количественной конъюнктуры. Ведущаяся мною тяжелая и непрерывная борьба за сохранение свободной конкуренции приносит непосредственную пользу розничной торговле, ибо конкуренция обеспечивает здоровое соотношение между покупной способностью и ценами, она ведет к тому, что у все более широких кругов населения увеличивается покупная способность и подымается уровень потребностей. Все это в конечном счете идет на пользу розничной торговле.
Итак, конкуренция – основной, неотъемлемый элемент, и наша линия поведения должна быть направлена, в ваших же кровных интересах, на сохранение конкуренции в полном объеме и при любых обстоятельствах. Если же дело обстоит именно таким образом, то вопрос о регламентации профессий выступает в совсем новом свете.
Признаюсь, что если я был склонен к благожелательному рассмотрению профессионального вопроса в розничной торговле, то только принимая во внимание моральную ситуацию розничной торговли… Но я был с самого начала против такого решения, которое привело бы к распылению розничной торговли на множество отраслей и специальностей потребовало бы для каждой отрасли специальных лицензий. Объясните, например, рядовому человеку, что тот, кто желает изготовлять чулки, может свободно этим заниматься, ибо, как известно, в промышленности каждый предприниматель свободен в выборе поля деятельности; но человек, который выкладывает чулки на Прилавок, должен обладать специальными знаниями и обязан притом еще доказать наличие у него этих знаний.
Я сомневаюсь в том, что вы сумеете объяснить это 50 миллионам людей. В противном случае я принужден буду преклониться перед вашим искусством убеждения… Я не собираюсь рисовать перед вами ужасов, но я вам говорю: если розничная торговля придет в упадок, если она захочет уклониться от ответственности, сопряженной с деятельностью свободного торговца в условиях конкуренции, если она сойдет с этой твердой основы своего существования, то в таком случае уже не удастся удержать дальнейшее развитие. Тогда мы не сможем уже противостоять осуществлению других желаний подобного рода. Тогда нам придется пережить тяжкий возврат к сословному порядку. И если вы думаете, что это может способствовать повышению нашей немецкой производительности, что мы при подобной узости мышления способны будем достичь экономических и социальных успехов, то вы предаетесь опасным иллюзиям.
Поймите, в конце концов, знамение времени!
Мы хотим преодолеть узкие пределы границ нашей родины. Мы познали, что национальное народное хозяйство не является последней и абсолютной ценностью, что рамки его были бы слишком узкими, чтобы обеспечить нашему немецкому народу дальнейший прогресс и лучшие, более свободные условия жизни… Мы говорим о свободном обмене валюты, – этим мы хотим открыть возможности широкого человеческого общения, перешагнуть государственные границы, и наряду с этим мы начнем воздвигать внутри страны проволочные заграждения, чтобы отгородить ими одни профессиональные отрасли от других. Это же чистая бессмыслица.
Поверьте, нельзя мерить все собственной меркой. Я не упрекаю вас в этом. Это естественно, ибо в этом находят отражение ваши каждодневные заботы. Но поверьте мне, что я желаю вам только добра. Поэтому я пришел к вам, и повторяю: если этот барьер падет – как и с каким правом смогу я тогда завтра противостоять всем тем, кто тоже захочет иметь свою профессиональную регламентацию? Я мог бы без конца перечислять доводы этих «одержимых»:…что признано пригодным для одних, должно быть предоставлено и другим…
Такой метод явился бы чужеродным телом в экономике, и не только в нашем немецком народном хозяйстве, но и во всем свободном мировом хозяйстве, которое мы намереваемся отстраивать, и не в последнюю очередь для того, чтобы раскрыть для вас все большие возможности…»
На Гамбургской конференции у меня создалось впечатление, что вполне возможно отговорить Объединение, как представителей розничной торговли, от стремления добиться закона, регулирующего допущение к торговле, и заинтересовать его проектом закона о способствовании повышению эффективности торговли, который должен дать четкое определение термина «профессиональный торговец» и создать соответствующие предпосылки для улучшения профессиональной подготовки. Разработанный на этой основе проект был 15 марта 1955 года передан для обсуждения всем заинтересованным организациям. Но до серьезной дискуссии дело вообще не дошло, ибо торговые круги тем временем стали предаваться надежде найти в Бундестаге сочувствие для принятия закона более соответствующего их первоначальному ходу мыслей. К сожалению, эта надежда оправдалась. 22 октября 1955 года фракция ХДС/ХСС внесла (публикация Бундестага 1872) законопроект о профессиональном занятии торговлей.
В последующих обсуждениях этого законопроекта в комиссии Бундестага по делам среднего сословия мое министерство, как и другие заинтересованные ведомства, заняло определенно сдержанную позицию. В виду принятого Федеральным административным судом 3 ноября 1955 года, решения, на основании которого закон о защите розничной торговли и инструкции о его проведении в жизнь признаны, в том ограниченном объеме, в каком они применялись с 1950 года, соответствующими духу конституции, представлялось уместным не столь резко возражать против вышеупомянутого законопроекта. Все же мое министерство выступало очень энергично против намерений расширить рамки применения этого закона. Здесь надлежало отвести пожелания о распространении действия закона на коммивояжеров, на маклеров, даже на всех торговцев в разнос, но в первую очередь, на оптовую и внешнюю торговлю.
Новый законопроект был несомненно лучше предыдущих. Он предусматривал известную компетентность кандидатов, и лишь в виде исключения – специальный экзамен. Но мои сомнения – если уж не говорить о принципиальной несовместимости любых ограничений свободы промыслов с свободным хозяйственным порядком – основываются на убеждении, что надежды мелких, да и многих средних, торговцев не оправдаются в том смысле, что этим путем якобы решительным образом будет закрыт доступ к занятию розничной торговлей новым конкурентам. Следует поэтому опасаться, что вскоре после вступления в силу этого закона, будут выставлены требования о дополнении его, о необходимости усиления ограничений при выдаче новых разрешений на торговлю и о необходимости создания условий, при которых торговая деятельность «столь неудобных» новых конкурирующих предприятий будет затруднена.
Я хотел бы в связи с этим комплексом вопросов еще раз недвусмысленно заверить: хочу, чтобы мне поверили, что если я выступал и буду выступать против стремлений, направленных на издание закона о регламентации профессий, то это ни в коем случае не было проявлением злого умысла. И без того мне приходится выслушивать, как на открытых собраниях розничные торговцы утверждают, что, как все больше выясняется, федеральный министр хозяйства стал врагом розничной торговли.
Что могу я возразить на это?
Именно мне, добившемуся при помощи моей хозяйственной политики того, что розничные торговцы вообще получили возможность выполнять свои специфические функции, мне, освободившему их от окостенелого прозябания в роли чиновникоподобных распределителей, – приходится выслушивать обвинения, будто я являюсь врагом розничной торговли – и только потому, что я не был согласен с тенденциями, которым, согласно моему до сих пор не опровергнутому убеждению, не должно быть места в экономике, базирующейся на свободе и прогрессе.
Я хотел бы еще раз спросить, где бы мы очутились, если бы я не оказывал сопротивления всем этим стремлениям? Как бы мы справились в Западной Германии с социальной и хозяйственной ассимиляцией беженцев, если мы, находясь во власти группового эгоизма, ввели бы для каждой отдельной группы свою особую регламентацию?
В эпоху, когда мы прилагаем все усилия, чтобы преодолеть узость национальных рамок, не может быть места для барьеров в нашей, ставшей и без того тесной, внутренней экономике.
Тенденции к ограждению отдельных профессий проволочными заграждениями и культивирование принципа наследственных вотчин в промыслах просто несовместимы с современными понятиями[50].
Те, кто придерживается иного мнения, не должны забывать. что нашей хозяйственной политике удалось достигнуть беспримерного повышения оборота, что становится ясным из приводимой ниже таблицы оборота розничной торговли.
| Оборот в миллиардах н. м. | Индекс оборота | |
| 1950 | 30,8 | 100 |
| 1951 | 35,7 | 106 |
| 1952 | 38,8 | 116 |
| 1953 | 42,2 | 132 |
| 1954 | 46,1 | 144 |
| 1955 | 51,5 | 159 |
| 1956 | 56,7 | 178 |
(Вышеприведенные данные вычислены на основании статистики налога с оборота за 1950 и 1954 гг., а также на основании текущих статистических данных Федерального статистического бюро).
Мне кажется значительно более важным предоставить каждому торговцу реальные возможности к увеличению его оборота в процессе нормального хозяйственного развития, нежели защищать его при застое в делах от конкуренции.
После всего вышесказанного не требуется особого обоснования для пояснения моего отрицательного отношения ко всем законам, определяющим время закрытия магазинов, и ко всем требованиям регламентации и ограничения времени торговли. Все это лишь средства к тому, чтобы устроиться поудобнее и иметь возможность вести при растущих доходах обеспеченную жизнь.
Их философия исходит из желания поменьше трудиться и из вздорного представления, что каждый сможет тогда жить еще лучше[55]. Я не скрываю своего отношения к подобным стремлениям, в моем сердце нет им сочувствия. Я не могу соглашаться с такими законами, потому что я при всех хозяйственно-политических рассуждениях прежде всего думаю о потребителе.
Торговля должна служить потребителю. Я не могу себе представить, чтобы рабочий мог высказаться за то, чтобы в субботу после обеда магазины были закрыты, во всяком случае, он будет против этого до тех пор, пока он не будет располагать полностью свободным субботним днем. Было бы совершенно противоестественным, если бы рабочие не желали использовать свое единственное свободное послеобеденное время для того, чтобы вместе со своей семьей делать покупки. Никому не придет в голову, например, нелепая идея о том, чтобы в субботу после обеда прекратилось движение поездов, чтобы не разносилась почта или закрывались рестораны. В жизнеспособном хозяйстве само собой разумеется, что некоторые профессии в интересах общественности должны считаться с известной перенагрузкой.
Конечно, каждый имеет право на свободное послеобеденное время. Против этого нельзя возражать. Однако 50 миллионов потребителей заинтересованы в том, чтобы иметь возможность спокойно производить покупки в свое свободное время. Надо же считаться с тем, что немецкий потребитель не ложится спать в субботу после обеда, что в это время он тратит деньги. Из этих соображений я выступаю за то, чтобы в субботу магазины были открыты целый день.
В США я разговаривал с розничными торговцами, именно из-за того, что эта тема меня интересует. Они уже слышали о требовании на свободное послеобеденное время в субботу. Их мнение можно сформулировать примерно так: «Однако, вашим розничным торговцам живется хорошо, если они согласны отказаться от торговли в субботу после обеда!»
Ошибочным было бы указание на то, что закрытие магазинов в послеобеденное время по субботам не вызывает уменьшения оборота. Это совершенно неверный расчет! Предполагать, будто потребности 50 миллионов потребителей являются величиной постоянной, определяемой рациональным расчетом, – неправильно[37]. Люди, желающие что-либо купить и очутившиеся перед закрытым магазином, не вернутся тогда, когда торговец будет готов удовлетворить их желание. Поэтому мы должны стремиться к тому, чтобы не проводились меры, в результате которых сократятся обороты розничной торговли.
Почти ни в одной другой стране часы торговли не совпадают с часами работы в производстве или с рабочим временем иных занятий, и непонятно, почему это так должно быть в Германии[50]. И пусть тогда розничные торговцы не жалуются, если другие формы торговли, как, например, рассылочные магазины, заводские лавки, торговые точки в учреждениях, начнут играть все большую роль.
Конечно, совершенно иначе обстоит дело со справедливыми требованиями работников розничной торговли об установлении дней, когда они на полдня освобождаются от работы, и о введении разумно составленного расписания рабочего времени. Я не скрываю, что выполнение этого требования вызывает очень сложные проблемы в розничной торговле. Но и другие хозяйственные отрасли были поставлены перед необходимостью справиться с задачей, заключающейся в том, что необходимо отказаться от установки, будто рабочее время самого предприятия должно совпадать с рабочим временем отдельных, занятых в нем рабочих или служащих. Все это возможно.
Если здесь более подробно разбирались отдельные, частные вопросы, то не ради того, чтобы критиковать именно эту хозяйственную отрасль, но для того, чтобы показать на очевидном примере сложность затрагивающей значительно более широкие круги проблематики.
Если я до сих пор разбирал претензии некоторых хозяйственных кругов средних классов населения, то это не означает, что наша промышленность всегда занимает правильные позиции. Не раз в течение последних лет создавалось впечатление, что промышленность тяготится рыночным хозяйством и непрочь, хотя и втихомолку, от него избавиться. Единственно верной, является, конечно, противоположная точка зрения. Промышленные круги должны были бы решительно признать, что они из внутреннего убеждения безоговорочно поддерживают принципы свободного рыночного хозяйства.
Там, где рыночное хозяйство при выполнении им своих функций наталкивается на препятствия, нужно требовать создания условий для более свободной деятельности. Промышленность вправе требовать, чтобы государство не ограничивало искусственно или чрезмерно свободу предпринимателя, чтобы налоговая политика оставляла ему достаточно капитала для выполнения предпринимательских задач в интересах народного хозяйства. Только в том случае, когда промышленные круги именно таким образом ведут борьбу за свои интересы, эта ее борьба может быть признана вернонаправленной. В этом случае она может рассчитывать на любую поддержку с моей стороны.
Из всего вышесказанного вытекает, что представление о соблюдении отдельных, частных интересов в экономике лежит вне сферы моего образа мышления; да, это утверждение должно быть особенно подчеркнуто, тем более, – чтобы привести сказанное к общему знаменателю, – что в моем мироощущении, а также в моем политико-экономическом представлении, в центре всего происходящего стоит человек. Все принимаемые мною политико-экономические меры исходят из соображений о том, как будут на них реагировать люди, какие выводы они сделают из изменившихся экономических условий[47].
Считая, что все успехи, которые были достигнуты благодаря моей экономической политике, основываются в конечном счете на трудовой деятельности людей, я и не склонен к признанию понятия «немецкое чудо». То, что произошло в Германии за последние девять лет, было чем угодно, только не чудом. Это было всего лишь результатом честного усилия всего народа, которому были предоставлены основанные на принципах свободы возможности снова прилагать и применять инициативу и энергию человека. Если этот немецкий пример должен иметь значение и за пределами границ собственной страны, то только в том смысле, что он должен показать всему миру, каким благом является свобода человека и свобода экономического развития[39].
Глава VII. Картели – враги потребителя
Понятие «социальное рыночное хозяйство» приобрело всеобщее признание теперь не только в Германии. Даже противники моей экономической политики вынуждены считаться с этой формулировкой. Но экономическая политика может называться социальной только в том случае, если она способствует тому, что хозяйственный прогресс, повышение производительности и увеличение продукции идут на пользу потребителю[36].
Наилучшим средством для достижения этой цели в рамках свободного общественного строя была и остается конкуренция; она является главным устоем этой системы. Социальное рыночное хозяйство обязывает меня поэтому обратить все мое внимание на тенденции к объединению в картели так же, как и на различного рода стремления, направленные на ограничение конкуренции, и объявить им борьбу.
Карло Мёттели в своей статье «Профсоюзы и хозяйственный порядок» в сборнике «Хозяйство без чуда» (издательство Buigen Reaitech-Veriag, ErIenbach/Zurich, 1953 г., стр. 303), справедливо обращает внимание на то, что свободный хозяйственный порядок вынужден защищаться не только от нападок со стороны профсоюзов, но и что «в лагере работодателей, в свою очередь, готовность воспринять порядок, понастоящему основанный на конкуренции, оставляет желать лучшего». Стремление уничтожить свободу торговли и промыслов при помощи картельных сговоров едва ли меньше стремления трудящихся к коллективизму.
Вскоре после назначения меня директором Управления по делам хозяйства (2 марта 1948) я принял меры к разработке проектов для немецкого закона о картелях. Эта инициатива нашла свое отражение в так называемом «Законе об основах распределения и политики цен после денежной реформы» от 24 июня 1948 года. В части третьей моего проекта говорится: «Поскольку государство не регламентирует обращение товаров и оказание услуг, должен применяться принцип конкуренции. В случае, если образуются хозяйственные монополии, они подлежат устранению, а до этого они должны быть подчинены государственному надзору. Проект собственного германского закона о картелях должен быть в кратчайший срок представлен Хозяйственному совету».
Нелишне вспомнить, что первый германский послевоенный парламент значительным большинством голосов одобрил эту формулировку. Незадолго до принятия этого решения Хозяйственным советом, а именно 12 февраля 1948 года, американское и британское военные управления каждое для своей зоны, издали постановление о запрете чрезмерной концентрации германской экономики и о проведении декартелизации. Военные управления оставляли за собой право проведения соответствующих мероприятий в жизнь.
Согласно заявлениям союзных властей, особенно генерала Клея, эти законы военных властей должны были дать лишь правила для переходного времени. Окончательный порядок установит германский закон о картелях, который должен будет заменить упомянутые постановления военных властей. Правда, в то время такой германский закон еще нуждался в утверждении военным управлением. Кроме того, Контрольное бюро двух зон (британской и американской) предложило Хозяйственному совету представить проект закона, который соответствовал бы идее Гаванской хартии от 24 марта 1948 года: иными словами, в этом законопроекте должен был быть предусмотрен запрет ограничений конкуренции. создания картелей и иных форм ограничения экономической свободы.
Из этого положения исходила первая немецкая попытка законодательным путем разрешить эту невероятно трудную проблему. По моему поручению, комиссия экспертов представила 5 июля 1949 года свой первый проект закона об обеспечении свободной конкуренции и, далее, проект закона об учреждении ведомства по делам монополий. В составе этой комиссии экспертов числились, помимо иных специалистов, также знатоки картельного права, как, например, д-р Вальтер Бауэр, профессор Франц Бем, д-р Пауль Йостен, д-р Вильгельм Кеппель, профессор Вильгельм Кромпхардт, профессор Бернгард Пфистер.
Ввиду ограниченного срока полномочий Хозяйственного совета я не имел возможности провести эти планы в рамках франкфуртского собрания[4]. Но в те месяцы я не раз старался разъяснить общественному мнению основную мысль моей антикартельной установки. Так я высказался очень недвусмысленно в журнале «Фольксвирт» от 16 декабря 1949 года:
«В развитии конкуренции я вижу лучший залог того, что постоянное повышение производительности, не прекратится, что будет иметь место справедливое распределение и национального дохода и национальной продукции. В интересах действительно „социального“ рыночного xoзяйства я не могу отказаться от этой движущей силы… Плановое и принудительное хозяйство, организуемое самими предпринимателями, кажется мне не менее недопустимым и вредным, чем правительственное принудительное хозяйство. Такое хозяйство не может быть определено по примитивной формуле приятия или неприятия картелей…
Следует помнить, что все соглашения об ограничении рынка, особенно в области цен, в конечном итоге ставят своей целью ограничение конкуренции. Это верно, несмотря на все многообразие явлений, задач: и устремлений при практическом применении картельной политики, и несмотря на ее бесчисленные нюансы и оттенки…
В моих глазах эти попытки являются грехом против святого духа самой жизни, сокровенная сущность коего заключается в превращении, движении и развитии; поэтому здесь и бессильны все неуклюжие средства регулирования и стабилизации, свойственные плановому хозяйству».
27 декабря 1949 года я следующим образом формулировал свои мысли, выступая по Баварскому радио:
«Свобода господствует только там, где не злоупотребляют властью для подавления свободы, где она укоренена в кодексе нравственности и права того или иного народа и становится общеобязательным законом, высшей ценностью самого общества».
На съезде христианских демократов в Госларе 22 октября 1950 года я назвал будущий немецкий закон о картелях ядром социального рыночного хозяйства, причем «не должно быть допущено частнохозяйственное использование позиций силы, имеющих источником организационную или юридическую основу, для стеснения свободной конкуренции. Федеральное правительство должно получить в руки действенное орудие против явных или тайных соглашений о ценах». В этом законе о картелях должны «найти применение и быть претворены в жизнь лучшие принципы нашей политики социального рыночного хозяйства». Этот закон получит значение завершения целого этапа развития в истории германского восстановления.
Подобных высказываний я мог бы привести множество. Я только восстанавливаю их в памяти, чтобы показать, что каждый гражданин, который подавал в 1949 и 1953 годах свой голос за теперешнее правительство[5] и, тем самым, высказывался за социальное рыночное хозяйство, признал этим и эту антикартельную установку, разве что он исходил из расчета на внутреннюю нечестность политики. Сегодня еще всплывает от поры до времени во время дискуссий глупейший и коварный упрек в том, что разработка законопроекта о картелях имела место в результате американских приказов или является отражением американского мира идей. По этому поводу мы разрешим себе короткое разъяснение.
При моих усилиях в этой области мне никогда не приходилось встречаться с американскими приказами, а тем более подчиняться таковым. Правда, образ моих мыслей и чувств весьма схож с тем, который способствовал столь явным успехам американского хозяйства и который, наряду с чисто научными соображениями, укрепил во мне убеждение в том, что все ограничения свободы конкуренции являются вредными.
Чтобы не грешить против исторической правды, не надо замалчивать тот факт, что первое федеральное правительство, вступая в исполнение своих функций, согласно существовавшим тогда общим положениям, обязано было поставить свой проект антикартельного закона на совместное с Верховной Контрольной Комиссией союзников обсуждение. Последняя сообщила 1 декабря 1951 года, что рассмотрение этого обширного закона должно быть поручено экспертам. Обсуждения начались 11 декабря 1951 года. Они потребовали нескольких недель и нашли свое отражение в протоколах, которые могли бы составить целый том размера крупной энциклопедии.
Обсуждения велись во вполне деловой атмосфере. Сосредоточивались дискуссии на некоторых главных вопросах, например, на специфической форме картелей, создаваемых для проведения рационализации, на предписаниях в области приобретения и использования патентов и образцов. Со стороны союзных военных властей указано было на желательность внесения обязательных предписаний о свободе промыслов и о так называемых «предприятиях, господствующих над рынком».
Проект, который в дальнейшем был принят федеральным правительством, как раз противоречил в своей основной структуре принципам американского законодательства. Запретительный принцип проводится в Северной Америке строжайшим образом; германские законопроекты предвидели возможность предоставления исключений административным путем, что совершенно чуждо американскому праву. Уже это короткое указание может служить разъяснением тому, насколько неправдоподобны все неблаговидные утверждения о моем подчинении американской точке зрения на картели.
Федеральный кабинет министров первого периода полномочий парламента принял, наконец, – в начале 1952 года – проект, разработанный моим ведомством. 2 мая 1952 года он был направлен в Бундесрат[6], под обозначением: «Проект закона против ограничений конкуренции». Бундесрат занялся его обсуждением 23 мая 1952 года.
Здесь стоит также восстановить в памяти, что Бундесрат принял столь сильно оспариваемое запретительное положение параграфа 1 проекта. Данное решение было весьма значительной победой моей концепции, и это тем более, что несколько месяцев до этого подкомиссия Бундесрата, на которую были возложены «подготовительные работы по составлению федерального закона против ограничений конкуренции», предложила отменять «при помощи соответствующих практике рынка способов вмешательства, ограничения свободы конкуренции в тех случаях, когда создание картелей может привести к злоупотреблениям».
Федеральное правительство немедленно высказалось по поводу предложений Бундесрата и уже 16 июня 1952 года передало законопроект Бундестагу. Спустя десять дней имело место первое чтение законопроекта на 220-м заседании парламента. 12 месяцев, которые еще оставались в распоряжении Бундестага до конца его полномочий, оказались явно недостаточными, чтобы принять этот действительно сложный закон. Во всяком случае, уже в то время нельзя было не заметить, что разного рода противодействия со стороны противников общего запрещения картелей оказывали влияние на прения в парламенте. Эти противодействия сильно нарушали работу и отнимали немало времени.
Я не замедлил представить на рассмотрение федерального кабинета министров, лишь немногие месяцы спустя после образования второго правительства Аденауэра, проект закона о картелях, идентичный тому, который был предложен парламенту первого созыва. Несмотря на яростные и повторные попытки провалить предложенный мною принцип запрещения, федеральный кабинет значительным большинством голосов принял 17 февраля 1954 года мой проект.
При этом кабинет выразил пожелание, чтобы Бундестаг при дальнейшем обсуждении вопроса исходил из результатов обсуждения в парламенте первого созыва.
21 мая 1954 года Бундесрат высказался по законопроекту. Несмотря на яростный и драматический характер обсуждений, предшествовавших этому заседанию, основная мысль проекта, которая нашла отражение в запретительном принципе в § 1, была принята большинством голосов. Правда, прошло потом несколько месяцев, пока федеральное правительство не решилось направить законопроект дальше на рассмотрение Бундестага. Ответственность за эту отсрочку до 22 января 1955 года лежит несомненно на мне.
Против моего проекта со стороны хозяйственных кругов все время выдвигалось положение, что народное хозяйство не может быть поставлено в условия неограниченной конкуренции до тех пор, пока государство при помощи налогов отнимает слишком большую долю дохода, который дает занимающимся хозяйственной деятельностью их труд. Так как эта аргументация, с материальной точки зрения, не была лишена известного оправдания, то я согласился на отсрочку на время обсуждения налоговой реформы, принимая к тому же во внимание, что в связи с работой над налоговой реформой парламент действительно был перегружен.
Этот перерыв дал еще раз возможность обсудить важнейшие положения законопроекта с заинтересованными кругами народного хозяйства, особенно с Федеральным объединением германской промышленности.
Эти переговоры привели 18 октября 1954 года к составлению обобщающего резюме этих дискуссий, часто неправильно истолкованному и много обсуждавшемуся. 24 марта 1955 года Бундестаг, на своем 76-м заседании, приступил к первому чтению правительственного законопроекта. В распоряжении парламента оставалось два года до истечения его полномочий. Этого времени было достаточно, чтобы рассмотреть даже такой сложный законопроект с самых различных точек зрения.
С разных сторон раздаются упреки, что рассмотрение закона шло медленно. Я сам достаточно ясно указал на многократные случаи противодействия законопроекту, проявлявшиеся на протяжении всех фаз обсуждения. Однако справедливость требует отметить, что здесь дело шло о законодательном оформлении весьма сложного вопроса, причем у законодателя был в распоряжении по существу только материал, опирающийся на отрицательный опыт, а частью не опирающийся ни на какой опыт.
По поводу отсрочек и перерывов в рассмотрении закона я хотел бы заметить, что они были вызваны не только тактическими соображениями моих противников, но и тем, что я соглашался на отсрочки, желая получить от парламента закон действительно пригодный и соответствующий моим основным понятиям. Я имел основание надеяться, что с приближением конца полномочий парламента депутаты скорее будут склонны принять во внимание мои соображения, тем более, что дело касалось закона о защите именно потребителей. Однако, в дальнейшем эти тактические соображения не должны здесь служить предметом обсуждения. Для меня было здесь важнее изложить принципы моей точки зрения на картели – принципы, которые сохраняют силу при всех изменениях текущих вопросов дня.
Предварительно я должен ответить на вопрос, почему же я являюсь столь явно выраженным противником картелей. В связи с этим нельзя не коснуться прошлого хотя бы вкратце.
Я исхожу из опыта, подкрепленного исследованиями экономической науки, что народное хозяйство, основанное на конкуренции, является лучшей формой хозяйства как с точки зрения экономической, так и с точки зрения демократических принципов. Государство должно вмешиваться в жизнь рынка только в той степени, в которой это требуется для поддержания работы механизма конкуренции или для контроля тех рынков, на которых условия вполне свободной конкуренции не осуществимы.
Ни одно течение экономической мысли не отрицает, что в эпоху либеральной экономики человечество в смысле цивилизации сделало огромный шаг вперед. После того, как закостенелое цеховое устройство со своими хозяйственными, но также и этическими и сословными понятиями стало тормозом прогресса, восторжествовал принцип «laissez faire», открывший дорогу небывалым экономическим силам. В то время как цехи осуждали личную инициативу и передовые идеи, предприниматель начинавшегося XIX века мог сам все решать, как ему поступать со своей продукцией. Так как все предприниматели имели одинаковые шансы в рамках свободной деятельности, развилась конкуренция, а благодаря ей развился и «рынок», ставший центром перекрещения всех экономических интересов. Образующиеся под влиянием спроса и предложения рыночные цены давали такое направление производству и потреблению, которое шло на пользу всем.
На протяжении последних десятилетий XIX века выявились однако факторы, которые, с одной стороны, нарушали эффективность рыночного хозяйства, с другой – приводили к усиленным трениям социального и политического характера.
Силы, присущие самому рыночному хозяйству, а также мероприятия государства, привели к стеснению механизма конкуренции путем создания монополий и иных позиций, господствующих над рынком. Развитие техники со своей стороны лишний раз содействовало появлению определенных монопольных тенденций, так что равенство условий в конкуренции было, несомненно, повсюду нарушено.
Любая монополия таит в себе опасность того, что потребитель окажется обделенным, и к тому же она замедляет экономический прогресс. Отрицательные последствия стремлений к монополиям должны были тем сильнее дать себя знать, чем меньше были по своему масштабу те или иные народные хозяйства и чем больше они отгораживались от мирового рынка путем протекционистских мероприятий, или поскольку, используя такую изоляцию, частнохозяйственные монопольные позиции сознательно поощрялись путем хозяйственно-политических мероприятий[43].
Краеугольным камнем такого взгляда на картели является мое убеждение, что в условиях свободной конкуренции дают себя знать силы, которые действуют в том направлении, чтобы достижения экономического прогресса и улучшение в методах труда не находили свое отражение в повышенных прибылях, пенсиях или синекурах, но чтобы все успехи шли на пользу потребителю. Социальный смысл рыночного хозяйства в том и заключается, что любой успех экономики, любое достижение рационализации, любое повышение производительности труда идет на благо всему народу и служит лучшему удовлетворению нужд потребителей.
По этим соображениям рыночное хозяйство не может быть отделено от свободной конкуренции; оно не может также отказаться от функции свободной цены. Кто захочет исключить функцию свободной цены, тот умерщвляет конкуренцию и содействует оцепенению экономики – и безразлично, проводится ли это государственными учреждениями или предпринимательскими организациями, как, например, картелями.
Поделиться книгой: