Помоги проекту - поделись книгой:
– Падре, чтобы добраться сюда, мне пришлось преодолевать смертельные опасности. Реки разлились, превратившись в бушующие потоки. Они несут в грязных волнах вырванные с корнем сломанные деревья.
– Так ты колеблешься, дитя мое, тебе не хватает веры?
– Нет, отец мой, я не колеблюсь, и мое сердце полно веры. Но в такое время начать путешествие – значит идти навстречу верной и ужасной смерти!
Миссионер встал и вдруг словно преобразился. Глаза его сверкали, бледное лицо сияло.
– Зачем же ты здесь, – произнес он громовым голосом, – если у тебя нет ни решимости, ни веры? Или ты сомневаешься в Божьем могуществе? Ты сам сказал, что ждешь чуда! Неужели Богу труднее исполнить два, чем одно? Господь всемогущ, пути его неисповедимы; если он помог тебе добраться сюда, это значит – он хочет спасения твоей сестры. Если она умрет, ты – запомни это хорошенько, Карденио, – один ты будешь ее убийцей!
– О, мой отец, – в отчаянии воскликнул юноша, – не говорите так, заклинаю вас. Убить сестру, мою дорогую Флору! Отец мой, вы сведете меня с ума!
– Хорошо, хорошо, дитя мое, – проговорил кротко священник, – теперь ты говоришь как мужчина и христианин. Кстати, – добавил он, прислушавшись, – кажется, буря стихает. Вот – и раскаты грома тише, и ветер не так воет, и дождь больше не льет с такой остервенелой силой. Бог услышал твою молитву, сын мой! У нас ведь есть вера, и теперь нам нужна только храбрость. Да будет благословенно имя Господне! Да исполнится его святая воля! Аминь! – тихо прошептал священник.
Воцарилось короткое молчание.
– Твое платье, наверное, высохло. Пойди переоденься, а я в это время приготовлю все для нашего путешествия.
– Бегу, мой отец!
– Подожди, у тебя, кажется, две лошади?
– Да, две. Разве их недостаточно?
– Достаточно, если лошадь твоя вынослива.
– Это мустанг, которого я сам объездил. Он молод, полон сил и мог бы легко, если понадобится, везти двоих.
– Это как раз то, что нам нужно, особенно если у него твердый шаг.
– Он, отец мой, может бежать не спотыкаясь по льду. Но к чему, позвольте вас спросить, эти вопросы?
– Милое мое дитя, судя по твоим словам, мы отправляемся к умирающей, – ответил священник, – Может быть, нам придется ее причастить. В этом случае необходимо присутствие Фраскито.
– Вы правы, отец мой, – пробормотал юноша. – Но вы вполне можете довериться моей лошади. Она доставит нас обоих в целости, если, конечно, не случится ничего непредвиденного.
– Хорошо! Переоденься и приготовь лошадей. Отправляемся через десять минут. Всякое промедление может стоить жизни твоей сестре.
– О, мой отец! – воскликнул юноша, заливаясь слезами. – Как вы добры и как я вам благодарен! Я буду готов через десять минут.
– Иди же! И поскорей!
Молодой человек поцеловал аббату руку и, едва сдерживая рыдания, бросился из комнаты.
Сборы аббата были недолгими. Он захватил с собой саквояж с лекарствами и несколько необходимых ему вещей. Молодого же человека он выпроводил из комнаты с единственной целью остаться на несколько минут в одиночестве и собраться с мыслями перед выполнением предстоящей тяжелой миссии.
Несмотря на непродолжительное пребывание в Кастровилле, аббат был довольно дружен с доном Мельхиором Бартасом. По странной случайности, дон Мельхиор оказался обязанным миссионеру. Они быстро сблизились, и человек, который до тех пор жил на своей плантации практически отшельником, вдруг почувствовал доверие и дружеское расположение к молодому священнику, честность и откровенность которого сквозила как в его манерах, так и в речах. После нескольких дружеских бесед со старым плантатором аббат понял, что в сердце этого скрытного и мрачного человека есть какая-то давняя, тайная, но до сих пор не зажившая рана. Побуждаемый состраданием и любовью делать добро, миссионер хотел узнать причину, чтобы, если возможно, устранить ее и таким образом возвратить спокойствие несчастному человеку. Несмотря на глубокое сострадание, которое он испытывал, невольная радость (если это выражение здесь уместно) закрадывалась в его сердце, радость при мысли о том, что Бог посылает этот неожиданный случай, чтобы дать ему возможность осушить слезы несчастного.
Дверь отворилась, и вошел Карденио. Он переоделся и теперь выглядел бодрым и почти веселым, готовым, судя по решимости, светившейся в его глазах, на все.
– Вот и я, мой отец. Если вы готовы, мы можем отправляться.
– Я не задержусь. Но где же мой помощник?
– Я здесь, мой отец, – проговорил Фраскито, появляясь в дверях. – Заканчивал приготовления к отъезду.
– Смотрите, отец, – радостно воскликнул юноша, – дождь перестал, от урагана и следа не осталось!
– Вот видишь, дитя мое, как Бог нам покровительствует. Поедем! И не сомневайся более никогда во всемогуществе Господнем!
– Едем, мой отец!
С этими словами они вышли из комнаты в сопровождении Фраскито, который освещал им путь.
Глава III
В ту минуту, когда Фраскито собирался открыть дверь, снаружи послышались тяжелые шаги, смех, проклятия и лай собак. Брови священника слегка нахмурились.
– Тише, – сказал он Фраскито, положив руку ему на плечо, – вернемся!
Они вернулись в комнату. В ту же минуту в наружную дверь забарабанили.
– Где лошади? – спросил священник.
– Они в конюшне, я не хотел заранее их выводить, – отвечал Карденио.
– Хорошо, дитя мое. Сам ты тоже иди в конюшню и не двигайся с места, пока я тебя не позову. Даже если услышишь сильный шум.
– Вам угрожает какая-нибудь опасность? – вскричал молодой человек. Глаза его блеснули.
– Не бойся ничего, дитя мое, – кротко отвечал священник. – Ступай и слушайся меня!
– Хорошо, отец мой, я исполню ваше приказание. Но если вам грозит оскорбление…
– Тише, дитя, – прервал его миссионер. – Забота о моей чести касается меня одного. Ступай!
Между тем стук становился все сильнее и сильнее. К нему примешивались брань и угрозы. У Карденио вырвался гневный возглас. Но повелительный жест аббата заставил его сдержаться и молча выйти из комнаты. Едва он вышел, как священник обратился к своему служителю:
– Фраскито, помоги мне быстренько привести здесь все в порядок.
В один момент все было убрано и расставлено по местам.
Люди, находившиеся снаружи, продолжали яростно колотить в дверь, будто хотели сломать ее.
– Пойди, Фраскито, открой! – сказал миссионер.
– Боже мой, что же будет? – тихо вымолвил пономарь.
– Ничего особенного, сын мой. Неужели ты думаешь, чтоэти люди способны нас убить?
– Я этого не говорю, отец мой. Но вы не знаете…
– Чего же я все-таки не знаю?
– Что это сам майор Струм! Я узнал его голос…
– Я тоже узнал. Что ж с того?
– Отец мой, я боюсь…
– Не бойся ничего, дитя мое! Бог даст выдержку и терпение. Иди же, Фраскито, и впусти майора. Он так яростно трясет нашу дверь, словно и вправду вознамерился ее сломать. Если ты будешь медлить, все может в самом деле закончиться печально.
Это было произнесено с таким полнейшим хладнокровием, что несчастный пономарь окончательно растерялся. Он смотрел на аббата испуганными глазами, не зная, на что решиться. Но повелительное движение священника заставило его опомниться и повиноваться.
– С нами крестная сила! – прошептал он. – Что-то будет?! – И он вышел, с отчаянием воздевая руки к небу.
Аббат медленно опустился на скамью и пробормотал:
– Однако с этим надо раз и навсегда покончить!
Он прибавил немного огня в лампе и стал ждать. Поль-Мишель оставался спокойным и хладнокровным, пряча, однако, в глубине непреклонную решимость.
Почти в ту же минуту с шумом распахнулась дверь и в комнату, как бомба, влетел какой-то бесноватый. Он рычал, кричал, метался. За ним медленно вошел незнакомец, лица которого нельзя было разглядеть, поскольку оно было закрыто полями фетровой шляпы, надвинутой почти на самые глаза. Да и весь он был завернут в какую-то тяжелую мантию. Человек этот почтительно поклонился священнику, а затем отошел в глубину комнаты, где продолжал стоять совершенно неподвижно и безмолвно,
Первый из прибывших оказался действительно майором Эдвардом Струмом, комендантом города, а точнее сказать, жалкого городишки, называемого Кастровиллом.
Прежде чем рассказать о том, что произошло между ним и священником, опишем его наружность.
Майор Эдвард Струм был маленький толстый человек. Широкоплечий, коренастый, с короткой шеей, он, по-видимому, обладал недюжинной силой. Передвигался Струм на коротких ногах. Руки же, напротив, казались непомерно длинными и заканчивались нервными, волосатыми и широкими, как баранья лопатка, ладонями. Лицо его было совершенно обезображено пьянством, но серые маленькие глаза, словно горящие угли, сверкали из-под нависших бровей. Громадный рот его с отвисшими губами ощерился злой ухмылкой, а толстый красный нос резко выделялся на фиолетовом лице. Затянутый в мундир, он походил на одну из потешных немецких табакерок, к которой приделали ножки, или на пивную бочку, в которую посадили короля Гамбринуса, так что были видны только его руки, ноги и голова.
Слова, произнесенные Струмом вместо приветствия, не предвещали ничего доброго.
– Черт побери! – вскричал он, яростно топая ногой. – В, этот проклятый домишко так же трудно попасть, как в крепость!
– Майор Струм! Имею честь приветствовать вас, – спокойно произнес священник. – Какому счастливому случаю обязан я удовольствием принимать вас?
– Удовольствием принимать меня? Черт побери! Хм… Тьфу, да вы что, смеетесь, милостивый государь?
– Ничуть, – холодно парировал священник. – Я только спрашиваю вас о цели посещения вами приходского дома.
– «Приходского дома»! Тьфу… Черт подери! Хорош приходский дом! Жалкая лачужка, в которую я не поместил бы даже своих собак. Нечего сказать, приходский дом… Хм! – добавил он отдуваясь.
– Тем не менее, – возразил аббат, ничуть не изменяя своему хладнокровию, – я попрошу вас относиться к этому дому с уважением.
– Что, что такое?! Хм, тьфу… Что он такое сказал? Да вы никак смеетесь надо мной, милостивый государь?
– Ошибаетесь, господин майор!
– Я пришел сюда, потому… Да черт подери! Обязан я вам, что ли, давать отчет. Пришел – и все! Хотя бы потому, что это мне доставляет удовольствие. Помните – я комендант Кастровилла. А потому не говорите ерунды, иначе это плохо кончится для вас, черт вас подери! Я вовсе не расположен шутить.
– Угроза – не ответ, господин майор. Я жду, когда вы соизволите объясниться.
– Проклятье! Он действительно смеется надо мной! Или просто сошел с ума! Я – хороший протестант… а… хм… Черт побери все ваши католические бредни! Я не позволю вам завлекать моих солдат вашими погаными обрядами. Черт вас дери, какую еще вы выдумаете ерунду?! Разве есть дело до религии этим отвратительным индейцам и вечно пьяным солдатам? Религия! Ха-ха!.. Им нужны палки, а не религия. Куда вы лезете? Вы не во Франции. Убирайтесь-ка отсюда ко всем чертям!.. Хм… Кха… кха… Вечно эти чертовы французы… хм… вмешиваются в то, что их не касается! На черта вам сдались эти болваны индейцы! Мне все-таки придется научить вас уму-разуму… Кха… кха…
К несчастью для почтенного майора, страшный приступ кашля не дал ему закончить его речь.
Струм весь побагровел, глаза его, казалось, были готовы выскочить из орбит. На него было страшно смотреть. Вид этого человека, опустившегося из-за постоянного пьянства до уровня животного, вызывал невольную улыбку сострадания у священника. Он велел налить стакан воды и, подавая его задыхавшемуся от кашля американцу, кротко проговорил:
– Выпейте воды, мистер Эдвард!
Но эти слова вызвали новый приступ ярости офицера, он как от электрического удара привскочил на месте, и из уст его посыпались самые отборные ругательства.
– Воды?! – завопил он, страшно ворочая зрачками. – Мне – воды?! Хм, тьфу… Ах ты французский разбойник, отравить меня хочешь, не так ли? Подожди, чертов лягушатник, подожди! – заорал он еще громче, замахиваясь тростью. – Я тебя проучу, собачье отродье…
Миссионер ничуть не смутился и спокойно поставил стакан на стол. Сложив руки на груди, он остановился перед беснующимся комендантом, пристально глядя на него.
– Попробуйте! – воскликнул он.
Спокойствие и самообладание священника невольно произвели на майора впечатление. Охваченный сильным внутренним волнением, он попятился назад. Несколько раз Струм замахивался тростью, но ударить аббата так и не посмел.
– Что ж так? Попробуйте! Совершите геройский подвиг, ударьте беззащитного человека, да еще служителя Бога!
– Католический священник!.. Подумаешь, какая важная птица!
– Однако, господин майор, довольно оскорблений! Благодарите Бога за то, что вы пьяны, и за то, что он дает мне терпение выслушивать ваши ругательства!
– Я пьян? – захрипел комендант, задыхаясь от ярости. – Ах ты проклятая французская собака! – С этими словами он бросился на священника с поднятой тростью.
Последний не шевельнулся, не сделал ни малейшего движения, чтобы защититься от удара. И майор невольно отступил.
– Проси прощения, хам! – прорычал он. – Проси прощения, а не то…
– Я вас не оскорблял и мне не за что просить у вас прощения. Но вы будете просить его у меня.
– Я… Просить прощения! Ха-ха…
– Да, – холодно произнес священник.
– А-а-а! – заревел комендант. – Так вот оно как!
На этот раз, не помня себя от гнева, он изо всех сил замахнулся тростью на аббата, но тот предупредил удар и схватил противника за руку с такой силой, что Струм невольно выронил оружие. Миссионер с презрением оттолкнул его от себя, но и сам невольно попятился назад.
– Проклятый французишка! – прохрипел Струм.
– Да, милостивый государь, я – француз. И сумею заставить вас с уважением относиться к народу, к которому я принадлежу по рождению, и к Богу, которому я служу по убеждению. Миссионер – тот же солдат и, несмотря на смирение и терпение, которые предписывает ему сан, должен уметь заставить уважать себя. Если бы мне приходилось сносить муки и оскорбления от несчастных невежественных людей, я бы сумел стерпеть все – они невинны в своем невежестве и часто не ведают сами, что творят. Но знайте, что я как француз и священник никогда не позволю оскорблять себя человеку, равному мне по положению, офицеру, который должен быть умственно развитым и образованным, но который вместо этого отдается презренной страсти к пьянству и нравственно пал так низко, что оскорбляет беззащитного, которому он сам должен был бы быть поддержкой.
– Черт возьми…
Поделиться книгой: