Воин замялся, затем с некоторой неохотой ответил:
— Нет… но кто знает, могли ведь и убить. Конунг приказал умертвить кровососов. Да ты и сам знаешь, темплар, этих тварей жалеть нельзя. Ну, старших мы… того… Ты видел, алый, каков в бою взрослый вампир? Вот этот шрам — от ее папаши. А эти — подарок от его шлюхи.
Шрамы выглядели паршиво и были явно свежими. Три декты, может, даже меньше — на этих варварах все заживает быстрей, чем на собаке. Шенк, не понаслышке знакомый с боевыми ранами, покачал головой — если вампиресса лишь исполосовала кожу бойца, то удар вампира мог оказаться куда опаснее — чуть левее, и перебил бы сонную артерию, а тогда даже этому силачу быстро пришел бы конец.
— Я-то на них зла не держу, — продолжал тем временем северянин. — Оно и понятно, дочку свою защищали… вот уж не думал, что у таких дети бывают. Ну а мне что конунг приказал, то я и сделал. Против воли конунга идти не с руки, да и не люблю я этих тварей. Ну а как со старшими покончили, эту и взяли.
Он снова замолчал — и вдруг Шенк понял, что этому гиганту, ветерану множества стычек, стыдно, мучительно стыдно признаться, что у него, сурового воина, рука не поднялась прирезать ребенка. Пусть и ребенка-вампира.
— Что ж, я узнал все, что хотел, — прервал Легран рассказ варвара, дабы не заставлять того подыскивать слова для описания собственной мягкотелости. — Слуга у тебя есть, купец?
— А как же, — хмыкнул тот.
— Пусть твой слуга отведет девчонку в таверну «Черный парус», там пусть скажет хозяину проводить их в комнату Шенка Леграна… это мое имя, венг. Пусть девчонке принесут чего поесть… И чтобы комнату заперли надежней. У меня тут дела еще.
— Цепи снимать? — спросил великан.
Цепи… скорее всего на вампирке железные посеребренные кандалы. Такие кандалы, не причиняя вампиру вреда, не дают ему изменять свое тело. И стоят эти цепи немало. Потому и не сбежала девочка до сих пор — из обычных железных оков вампир вывернулся бы вмиг. Да и теперь сбежать может, если снять цепи.
— Нет, лучше цепи не снимать. — Шенк мысленно прикинул, сколько денег у него осталось. Из отданных варвару шестидесяти монет половина принадлежала ему, остальные были взяты из суммы, выданной Леграну магистром. Долг он вернет — но это будет позже, а пока следует быть осторожней с тратами. — Оставь цепи на ней… сколько я тебе должен за них?
— Считай подарком, — небрежно махнул рукой венг, снова вытаскивая пробку из меха. — Так ты точно не хочешь выпить? Это хорошее вино, не то что то пойло, которое подают в этом проклятом городе.
— Нет, благодарю. Такты распорядись… чтобы отвели девчонку.
— Да отведут ее, отведут… ты заплатил сполна, и все будет сделано, как ты хочешь.
Он снова глотнул вина, довольно рыгнул и уставился на Шенка неожиданно хитрыми глазами.
— Только вот… откровенность за откровенность, темплар. Скажи, зачем тебе эта кровососка?
Несколько мгновений Легран обдумывал этот, такой простой, вопрос, а затем ответил честно, как и подобает истинному темплару, носителю алого плаща, защитнику обиженных и поборнику справедливости:
— Не знаю, венг. Не знаю.
Покинув шатер венга, Шенк двинулся дальше, время от времени расспрашивая купцов о том, как найти нужную ему палатку. Как и следовало ожидать, она оказалась почти в самом центре рынка — и неудивительно, именно здесь располагались самые богатые купцы, здесь был самый экзотический «товар». А что может быть экзотичней в орденском порту, чем выставленные на помост служители Ордена?
Резко остановившись — кто-то тут же ткнулся ему в спину, пробормотал извинения, толком даже не услышанные темпларом, — Шенк задумался. Все это выглядело более чем подозрительно. Вряд ли от большого ума купец привез сюда, на орденскую землю, столь опасный для него «товар». Или он не понимает, что даже если Орден закроет на это глаза, все равно такое нахальство аукнется купцу в будущем. Тем или иным способом — Орден никогда не считался образчиком человеколюбия. Ревнителем законов — да. Светочем справедливости… возможно. Но сборищем мягкотелых добряков — ни в коем случае.
— Минг ведет свою игру, — задумчиво пробормотал он. — Знать бы какую.
Молодой темплар подошел к широкому помосту, накрытому тентом из полосатой ткани. Зачем рабам страдать под жарким солнцем, они должны хорошо выглядеть, тогда и цена будет куда выше, чем за изможденных, еле держащихся на ногах людей. Он сразу увидел их — шестеро мужчин стояли особняком. Вернее, стояли пятеро, шестой сидел на досках, привалившись спиной к толстому столбу, поддерживающему навес. Пятеро, скорее всего те самые братья-служители и их терц, были Шенку незнакомы. А вот шестой…
С какой-то грустью он смотрел на молодого человека одних с ним лет. Невысокий, болезненно худой, он левой рукой придерживал правую, обрубленную посредине предплечья. Культя была довольно небрежно обмотана тканью, покрытой старыми, засохшими бурыми пятнами. Даже сюда доносился тяжелый запах, исходящий от повязки.
Темплар знал этого человека. Прошло уже немало лет с тех пор, как они виделись в последний раз, но это лицо он не забудет и через десяток лет. Лицо человека, делившего с ним крошечную келью в Цитадели, сидевшего рядом с ним на долгих, временами невыносимо скучных занятиях в Семинарии. Лицо того, кого он когда-то называл другом. И готов был назвать так же и сейчас. Фран Бальдер…
Искалеченный инквизитор чуть повернулся, и Шенк вздрогнул. Правой части лица у юноши не было, как не было и глаза. — все, и кожа, и пустая глазница, представляли собой одну сплошную воспаленную рану. Темплар нахмурился — этот ублюдок что, сошел с ума? Раб сейчас инквизитор или нет — но ему нужна помощь целителя. Сам Шенк, несмотря на свое владение Знаками Силы, помочь старому другу не мог, его умение годилось лишь на поле брани — остановить кровь, затянуть разорванную плоть. Но не остановить гангрену… сладковатый запах гноя ясно давал понять, что там, под грязной повязкой, притаилась смерть.
Решительно раздвигая плечами толпу — те, кто поумнее, сразу шарахнулись в сторону, а кто-то из менее расторопных оказался сбит с ног, — он двинулся к помосту. Фран увидел его, и в его уцелевшем глазу мелькнуло странное выражение — радость… и одновременно испуг. Он чего-то боялся, маленький инквизитор, избравший для себя путь, на котором не было нужды в литых мышцах и виртуозном владении отточенной сталью. И этот страх был, как показалось Шенку, куда сильнее страха смерти.
— Кто хозяин? — рыкнул он, и по многим спинам в толпе пробежала дрожь. Темпларов уважали и немного побаивались, многие знали, что в бою такой воин стоит пятерых.
— Я хозяин, темплар…
Богатый кафтан, расшитый золотой нитью по мингской манере, тонкий прямой меч — тоже из тех краев, хотя даже сами минги, из тех, кто посостоятельнее, предпочитают орденское оружие, лучшее, пожалуй, в мире. Лишь в одной из провинций Арделлы, на далеких островах, куют мечи лучше. Но и стоят они поистине баснословных денег и по карману разве что сильным мира сего. Лицо у купца неприятное, покрытое множеством то ли прыщей, то ли язв от какой-то хвори.
— Чего кричишь, темплар? — Купец говорил на орденском языке почти чисто, с небольшим акцентом. Видать, немало времени провел в здешних землях, с одними только учителями так говорить не научишься. — Чего кричишь? Товар понравился? Так давай о цене поговорим. Товар — он для того сюда и привезен, сам видишь… и ведь неплох товар, так ведь, темплар? Хороший товар стоит хороших денег, не так ли?
Шенк скривился… все было неправильно. Сейчас купцу бы бледнеть от страха, говорить дрожащим голосом, с подобострастием и преувеличенной любезностью. Не дурак же, должен понимать, что пусть темплар трижды поборник справедливости, но и его терпению есть какие-то пределы. Но смотри ж ты, ведет себя нагло, говорит демонстративно громко, дабы слышали все. Дабы все поняли — он тут хозяин, а не всякие с красной тряпкой на плечах.
Приложив всю свою волю, Легран сдержался. И, обнаружив, что пальцы изо всех сил стискивают эфес меча, заставил себя медленно разжать их. Когда темплар заговорил, голос его был уже почти спокоен… но у каждого разумного человека, который услышал бы его, напрочь пропало бы желание возражать рыцарю. Хоть бы в чем.
— Этих хочу взять. — Коротким движением руки Шенк указал на братьев Ордена. — Всех, разумеется. Сто марок.
Это была высокая цена, но торговаться он не хотел. Боялся, что сорвется… и тогда по рынку поползет слух, что рыцарь Ордена изрубил в куски ни в чем не повинного купца, пожелавшего всего лишь получить за свой товар лишнюю монетку.
— Сотня марок, конечно, неплохие деньги, — протянул купец, и в его тоне послышалась откровенная издевка. — Не стану спрашивать, а имеются ли у рыцаря такие деньги, не стану. Да только вот… быть может, кто-то захочет предложить больше. Это ведь торг, господин темплар, не так ли?
Шенк медленно оглядел собравшуюся толпу — кто-то из мнущихся неподалеку наверняка надеялся, что одним из предстоящих зрелищ будет кровавая резня — и медленно, но достаточно веско произнес:
— Я не уверен, что кто-нибудь захочет дать тебе больше, хозяин, Не уверен,
Даже если у кого такая мысль и возникла, она тут же исчезла, не оставив и следа. Быть может, у купца в этой толпе был свой человек, специально отряженный повышать цену. Может быть… нет, наверняка. Только вот под взглядом молодого рыцаря в вызывающе алом плаще все полученные инструкции у этого человека разом из головы вылетели. Лучше уж порка… чем тяжелый клинок в брюхе.
Толпа притихла, ожидая решения торговца. А тот не спешил — или все еще надеялся на дополнительный барыш, или, чувствуя себя в безопасности (может, и вправду глупец, покарай его Сикста), намеревался поиграть с еле сдерживающим гнев рыцарем.
«Он что, хочет, чтобы я его убил?»
— Хорошие деньги эти твои сто марок, — рассуждал тем временем купец, — да только сам посуди, темплар, разве ж эти рабы, — он сделал ударение на последнем слове и усмехнулся, глядя, как на скулах Шенка заиграли желваки, — разве ж эти рабы не стоят большего? Они обучены владеть оружием, они могут охранять твой дом. А этот… не смотри, что он болен, оправится, куда денется. На худом теле раны заживают быстро. Он и грамоте изрядно обучен, языки разные знает. А левой рукой писать выучиться — дело плевое.
И в этот момент Шенк вдруг все понял… понял, почему это негодяй намеренно старается вывести темплара из себя, почему откровенно нарывается на неприятности. Нет, он не боится, что рыцарь убьет его — вряд ли «красный плащ» пойдет на это. Купец хочет драки, хочет, чтобы служитель Ордена нанес ему обиду, при народе, при свидетелях. А потом…
Расстегнув пояс и высыпав на ладонь горсть золотых монет, не замечая, что несколько тяжелых кругляшей ухнуло в пыль, Шенк протянул золото торговцу. И громко сказал:
— Вот, бери плату. Эти люди пойдут со мной.
Его губы произнесли еще несколько слов, очень тихо, так, что расслышать их не мог никто, кроме купца. Если бы можно было произнести слова, что вызывали Знак Покорности, про себя, он бы так и сделал — но, увы, человек должен услышать Знак… Оставалось надеяться, что никто из зрителей не разобрал сказанного им. Не хватает еще слухов о применении темпларом Знака Силы без должного повода. Хотя, с его точки зрения, повод имелся.
Улыбка сползла с лица торговца. Он протянул ладонь, и Шенк высыпал в нее монеты — еще несколько из них упали на землю, но сейчас его это волновало менее всего. А затем еще горсть и еще.
— Господин желает оформить бумаги? — тихо спросил купец.
— Нет, эти люди получают свободу. Просто отдай их свитки владения мне. И деньги собери.
Медленно, одну за другой, подобрав монеты, купец скрылся в палатке… Шенк двинулся за ним следом — сейчас этого ублюдка ни в коем случае нельзя далеко от себя отпускать. Знак Покорности действует недолго, и если торговец придет в себя… страшно даже представить, какой поднимется крик. Сейчас темплар уже жалел, что сорвался — видит Сикста, куда проще было просто дать ублюдку в морду, так чтобы половина зубов в пыль. Это понятно, это доступно людям — и даже объяснимо. Все мы живые, ну не сдержался орденец, да если и подумать, купец сам виноват, вывел. А вот пустить в ход Знак — а ведь многие считают, безо всяких на то оснований, что Знаки суть та же магия, — и тут же отовсюду раздадутся крики, что Орден снюхался с Тьмой.
Он буквально вырвал из рук негодяя бумаги. Сейчас этому прыщавому уроду можно было приказать что угодно. Отпустить всех рабов. Раздать все монеты нищим. Вскрыть себе вены. Пока действует Знак Покорности, он будет повиноваться. Шенк даже тихо застонал, представив, как здорово было бы приказать негодяю медленно отрезать самому себе яйца…
— Сейчас я заберу этих людей… — он говорил медленно и веско, словно впечатывая каждое слово в память купца, на непродолжительное время самого ставшего рабом, — а ты возьмешь лошадь и уедешь в гостиницу, в которой остановился. Там возьмешь две… нет, три кружки самого крепкого вина… а лучше «мингской слезы», выпьешь их, не закусывая, а потом пойдешь в свою комнату. Ты понял меня?
Даже одна кружка этого ужасного пойла северян способна была свалить с ног нормального человека. Две — валили даже минга. Три… ладно, если негодяй успеет дойти до своей постели. А наутро ему будет очень, очень плохо. Но это лишь пренебрежительно малое возмездие за то, что он сделал с Франом. Ничтожно малое.
«Прости меня, Сикста. Прости… Во славу твою я должен был бы убить его. Я должен, Святая, но я не могу. Он подонок, но меня учили, что жизнь можно отнять только в честном бою, защищая свою жизнь. Прости…»
— Я понял, господин.
— Так езжай. И улыбнись, ты совершил неплохую сделку.
Из палатки они вышли вместе. Купец, повинуясь приказу, старался улыбаться, но получалось это у него плохо. Впрочем, вряд ли кто из толпы придал этому значение. И так ясно было, что в палатке эти двое обменивались отнюдь не любезностями, Расстегнув замки, минг снял с пленников оковы и, не в силах сопротивляться полученным указаниям, тут же полез в седло. Через минуту его уже не было возле палатки.
— Как ты, Фран? — прошептал Легран, помогая другу сойти с помоста. Инквизитор пошатнулся, опираясь на руку темплара, и улыбнулся уголками губ.
— Теперь все будет хорошо, Шенк, ты молодец, ты все сделал верно…
— Что…
— Потом, обо всем поговорим потом…
Темплар сунул каждому из освобожденных пленников по горсточке золотых монет.
— Купите лошадей, езжайте в Сайлу. Великий Магистр и магистр Борох, Вершитель Знания, должны выслушать ваш рассказ. Сумеете добраться сами?
Первоначальный план предусматривал, что он сам повезет бывших пленников в Цитадель. Но теперь ситуация изменилась — вряд ли Фран выдержит дальнюю дорогу, а оставлять сейчас друга под сколь угодно хорошим присмотром Легран не собирался. И плевать, что потом скажет магистр. В большинстве случаев «красные плащи» свободны в принятии решений… до определенных пределов, конечно.
— Сумеем, темплар, — ответил за всех терц и стиснул ладонь Шенка. — И спасибо тебе, друг.
— Рад служить, — кивнул Легран и оглядел толпу. — Нужна повозка. Плачу два «филина» тому, кто отвезет меня и моего друга в гостиницу «Черный парус».
— Я отвезу тебя, темплар! — выскочил вперед молодой парень лет восемнадцати, с лицом, сплошь покрытым веснушками. — И не нужны мне твои деньги, алый, ты сделал доброе дело… да пребудет с тобой Святая Сикста.
— И еще мне нужен целитель. Самый лучший, которого только можно найти.
— Кинешь монетку, алый, найду тебе целительницу! — выскочил вперед мальчишка лет десяти. — Лучше не бывает!
Шенк метнул пацану медный кругляш в десять «ос».
— Обманешь — найду. Приведешь целительницу — дам «филина», слово темплара. Куда вести, понял?
— «Черный парус» все знают! — фыркнул мальчишка и моментально исчез среди толпы.
Тут же, расталкивая людей, подъехала небольшая — как раз на одного раненого — повозка, в которую был запряжен меланхоличный, немного печальный конь преклонных лет. Что ж, от него сейчас не требовалось бешеной скачки. Возница захотел было помочь темплару перенести почти теряющего сознание инквизитора, но Шенк справился сам, подхватив на руки легкое, почти невесомое тело друга. Мгновение спустя возница щелкнул кнутом — более для острастки, умный конь и сам понял, что пора трогаться.
Люди расступились — Легран услышал несколько пожеланий удачи, пару верноподданнических выкриков «Слава Ордену», и повозка бодро покатилась прочь с невольничьего рынка. Только тут он вспомнил, что там, в его комнате, сидит сейчас перевитая цепями вампирочка… как только он увидел Франа, его утренняя покупка тут же напрочь вылетела из головы.
Северянин не обманул, девчонка и впрямь уже находилась в его комнате — цепь, обхватывающая ее талию, стягивающая руки и ноги и пережимающая горло, была продета в бронзовое кольцо на стене, куда следовало цеплять масляную лампу. Взрослый вампир вырвал бы это кольцо одним движением, да еще и с куском стены, — девочка же просто сидела нахохлившись и лишь встретила своего нового хозяина испуганным, забитым взглядом. Вряд ли за время нахождения в рабстве ей пришлось столкнуться с проявлениями человеко-, то есть вампиролюбия. Если таковые проявления вообще существовали в природе.
Ключ от цепей Шенку отдал хозяин — и он давал понять, что явно не в духе от того, что в его заведении поселился, пусть и против собственной воли, вампир. Из его бормотанья, большей частью пропущенного мимо ушей, темплар с трудом понял, что вампирка, дескать, всех клиентов разгонит, убытки, мол… Заодно хозяин выражал надежду, что небольшая… а лучше большая компенсация способна смягчить его огорчение, связанное с мыслями о распуганных посетителях. При этом Шенк мысленно отметил, что холл гостиницы забит до отказа — слух о том, что сюда доставили молодую вампирку, уже разлетелся по городу, и многие сочли необходимым явиться и убедиться в этом лично. А поскольку каждый, рискнувший столкнуться нос к носу с вампиром (наверняка в пересказе Девчонка превратилась в ужасное, заляпанное кровью создание), активно подогревал свою решимость с помощью изрядного количества горячительных напитков, то вряд ли хозяин оставался в прогаре. Лукавит хозяин… Но, получив отказ, спорить не стал и тут же исчез с глаз долой — внизу было много работы, слуги сбивались с ног, разнося еду и выпивку… в основном выпивку.
Опустив потерявшего сознание друга на постель, Шенк беспомощно оглянулся — и словно в ответ на его мысли в дверь постучали.
Вошла старуха… на вид ей было лет сто, не меньше. Немыслимый балахон из множества разноцветных лоскутков, редкие пряди седых волос, длинный, покрытый бородавками нос — наверное, именно так и должна выглядеть настоящая ведьма, достойная того, чтобы ею пугали детей. Но темплар заметил, что балахон очень чист, седые волосенки старательно уложены в подобие прически, а под длинными ногтями, более похожими на когти, нет и намека на грязь. Позади бабки маячил мальчишка, намеревающийся получить обещанную часть вознаграждения.
— Ты лекарка, бабушка? — спросил Шенк, хотя кем она еще могла быть? Не служанкой же из гостиничной обслуги, готовой за соответствующую плату удовлетворить любые пожелания клиента. Обычно слово «любые» подразумевало довольно ограниченный перечень желаний, в основном плотских.
— Да, милок. — Голос бабки был на удивление чист, никакого старческого шамканья и сипения. — Я уж годков с полсотни целительством занимаюсь.
— Мой друг… умирает.
Вряд ли это было тайной для самого Франа. Он ведь прошел ту же школу, что и темплар, лишь в самом конце обучения, когда стало ясно, что из молодого Шенка получится неплохой рыцарь в алом, а из способного к языкам и иным наукам Франа может выйти отменный судья, они стали посещать разные занятия. Инквизитор знал, что такое гангрена, и не мог не понимать, что осталось ему не так много.
— Вижу, — бросила старуха, кивая мальчугану, который тут же водрузил на стол здоровенный баул, явно, судя по запаху, набитый разными лекарственными снадобьями. — Шел бы ты отсюда, воин, сейчас моя работа будет.
— Он выживет?
Старуха сверкнула в его сторону глазами.
— Все в руках Света, парень. И не думаешь же ты, что я могу ответить, даже не осмотрев его. Иди, иди… не мешай. И мальчишку забери, лекарское искусство в зрителях не нуждается.
— А… — Его взгляд метнулся в сторону девочки.
— Вампирка… — скривилась старуха. — Ну и… компания у тебя, темплар. Пусть остается, она мне не помешает. Долго стоять еще будешь?
Он плотно затворил за собой дверь. Позади послышалось осторожное покашливание. Шенк обернулся — мальчишка, покинувший комнату сразу, как только лекарка высказала такое желание.
— Она вправду лучшая, — сообщил пацан. — Стольких излечила, почитай что с самой Тьмы вытянула. Говорят, она настоящая ведь…
Он замер на полуслове, вдруг сообразив, кому это говорит.
— Держи. — Шенк протянул пацану серебряную монету; наверное, тот за всю свою жизнь не держал в руках таких денег. — Благодарю тебя за помощь.
Конечно, благородству темпларов верили, но полновесная серебряная монета, по мнению мальчишки, была той вещью, которую иной богатей вполне мог бы заменить крепким подзатыльником, да еще и пнуть в придачу. А потому, ухватив блестящий кругляш с отчеканенным на нем изображением филина, бесконечно счастливый пацан тут же метнулся к двери, и спустя мгновение его деревянные башмаки уже топали вниз по лестнице. А Шенк прислонился к стене и принялся ждать.
Ожидание оказалось довольно долгим. Из-за стены доносилось бормотанье, накатывали волны странных запахов, несколько раз темплар явственно ощутил использование магии — серьезной магии, не простых заклятий на закрытие ран. Его учили видеть такие вещи — не глазами, чем-то иным. Старуха была ведьмой — и не из слабых. Уже и день начал клониться к закату, когда скрипнула, открываясь, дверь и она появилась на пороге. Выглядела бабка безмерно усталой.
— Иди к нему, темплар, — тихо сказала она. — И прощайся.
— Он… — еще не веря собственным ушам, начал было Шейк, но договорить ему целительница не дала.
— Не в силах человеческих… — она посмотрела ему прямо в глаза, и понимающе усмехнулась, — или в ведьминских вытянуть его оттуда, куда он уже уходит. Если бы дня три, а лучше четыре назад, тогда, возможно, я бы сумела помочь. Яд уже проник в его кровь, и теперь… Я забрала у него боль, темплар, он уйдет легко. Прости, это все, что я могла. Ежели теперь благородный рыцарь алого плаща пожелает, можешь кликать стражу. Убегать не буду.
Шенк достал золотую монету — их оставалось совсем немного.
— Вот, возьми, бабушка. И благодарю тебя… верю, старалась. Значит, отвернулась от него Святая Сикста.
— Не нужны мне деньги твои, темплар. Я беру лишь с тех, кому сумела помочь. А Сикста… она была рядом с ним, алый. Без святой поддержки он умер бы еще вчера. Он очень сильный человек, темплар, даром что тощ. Иди, ему немного осталось.
Фран лежал на кровати — бледный, чудовищно изуродованный, но единственный уцелевший глаз смотрел спокойно. Грязная тряпка с культи была снята, заменена чистой повязкой. В воздухе стоял тяжелый дух лекарственных трав.