Криминальная Кошка

— Чего это вы неразговорчивые такие? — мужик пожал плечами. — Или случилось чего?

— Да вот, киску нашу за границу не выпускают, — неохотно вступила в разговор Лена.

— За границей хорошо, — рассудительно согласился водитель, — если, конечно, бабки имеются. Я в прошлом году на одну работенку съездил, пришлось по миру поколесить, пока дурика этого достали, зато оттянулся по полной программе… А чего же это ее не выпускают, разве кому животное помешало?

— Нам уезжать завтра, в командировку, — Я начал подмигивать Лене. — А кошечке справку в диспансере не дают.

— Ну что за люди такие, — Водитель наш поморщился. — Неужели им киску за границу выпустить жалко? Звери, что ли?

— Печати всякие нужны, квитанции от ветеринара. А главный врач уехал, — наябедничала Лена.

— Сволочь он, значит порядочная, — огрызнулся водитель. — А вообще-то я ценю, когда к животному хорошее отношение имеется. Я же людей вижу. Вот ты, — браток обращался к Лене, — баба добрая, жалостливая. И мужик твой ничего, звезд с неба не хватает, потертый маленько, но тоже душевный.

— Кхмм, — кашлянул я, поймав смеющийся взгляд Лены.

— Точно тебе говорю, душевный. Кто еще с бабой и с животным по госпиталям шляться станет. А эти, в больнице… Говно! — рулевой начал заводиться. — Вот я, к примеру, если поеду куда, что, сучку свою бросить должен буду? Чтобы она на свалке с голодухи подохла, или на живодерню пошла? Тварюги. Я им мозги на место вправлю, не сопереживайте!

— Спасибо, да нет, неважно, мы все равно уже опоздали. — Праведный пыл шофера напугал меня. — Не волнуйтесь, ничего с кошечкой не случится.

— Нет, ежели я завелся, так это окончательно. — Водила резко крутанул баранку. Джип с визгом развернулся, на мокром снегу его занесло, встречные машины испуганно прижались к тротуару. Кошка вздрогнула, и начала хриплым голосом орать, предчувствуя недоброе.

— Точно, вы аккурат здесь и влезли, между остановкой и парикмахерской. А ну, колитесь, где эта ваша кошачья лечебница?

— Во дворе. Видите, такая вывеска, справа над подъездом. Но вы зря, честное слово. Не стоит…

— Щас я с ними разберусь. Нет, ну надо же, чтобы над животными так измываться… — Водитель наш порывисто вылез из джипа, и мне показалось, что пиджак на нем оттопыривается.

— Может удерем, пока не поздно? — нерешительно спросила Лена.

— Поздно, — вздохнул я. — Только бы он никого в диспансере не перестрелял…

В машине стало тихо, даже кошка перестала вылизываться, и замерла в тревожном ожидании, как египетский сфинкс.

Бритый товарищ появился через несколько минут. Физиономия у него была предовольнейшая.

— Вот ваша справочка, — небрежно сунул он Лене размокший под снегом листок с заветным фиолетовым штампом. — Впишете ваши данные, печать и подпись на месте — это главное. Так что езжайте с вашей киской куда хотите.

— Да как же вам удалось. Нет, это мистика какая-то. Что вы им сказали? Главный ведь уехал, печать в сейфе…

— Про сучку свою объяснил. А сейф… Какой сейф, в натуре. Это сундук бабкин, а не сейф.

— Вам наверняка пришлось им заплатить?

— Ух… — гангстер начал смеяться, причем смеялся он от души. — Ну вы и прикольные ребята, е-мое!

— Спасибо вам огромное… Нет, все-таки, скажите сколько — мы обязательно возместим…

— Ой, насмешили — водитель наш начал хохотать. — Нет, ну вы даете, ей-богу. Да вы думаете, они в этом диспансере бедствуют, что ли? Тут такие денежки текут, что я к ним каждый квартал наведываться буду, а то зажирели больно… А я вот смотрю на вас и удивляюсь, не встретили бы меня, так бы и подохла животная. Где слезать будете? Здесь годится?

Боже всемогущий, Тверской бульвар, сколько связано с ним, как пахли прелые листья, а вот там, под этим деревом лет двадцать назад я целовался…

— Годится. — Я протянул водителю купюру.

— Нет, с вас не возьму. Все-таки у меня глаз наметанный — сто очков вперед. Я же сразу сказал — люди бестолковые, но душевные. Вот с такими, — лицо его стало мечтательным, — родина не пропадет. Это я точно вам говорю. От самого сердца. Как это в школе учили? Как сейчас помню: Выдержит все, и широкую проложит… Там, эту, светлую, грудью, дорогу.

С тех пор я почти полюбил новых русских, тем более что вечер с Леной случился самого что ни на есть приятного, с далеко идущими последствиями свойства. Вначале мы ужинали, потом пили кофе с коньяком, и все это время болтали без перерыва. Так что когда Багира была мне выдана на руки, и за Леной никак не закрывалась входная дверь, я понял, что расставаться, а тем более уезжать ни мне, ни Лене совершенно не хочется. Тут, против взаимной воли случился прощальный поцелуй, переросший в какой-то не вполне прощальный, и дверь испуганно захлопнулась.

Ну что же, оно и к лучшему. Не хватало еще романов накануне отлета. Человек обычно не в силах изменить судьбу, и, когда самолет оторвался от земли, я проглотил начинающий набухать горечью комок в горле и попросил у стюардессы примиряющего с действительностью коньяка…

Даже сидя в относительно комфортабельном кресле, и наслаждаясь преждевременно увядшим цыпленком, вернее, четвертью его бывшей ляжки, и бокалом вина, начинаешь недолюбливать межатлантические перелеты. Чего уж тут говорить о кошечке: ей, бедняге, запертой в грузовом отсеке, было от чего свихнуться. Получив багаж, я не нашел в себе душевных сил рассердиться на несчастный комок нервов с выпученными наружу глазами, орущий на международном кошачьем эсперанто, и более всего ненавидящий меня — ее главного обидчика, жуткого гиганта небритого вида на двух нелепых конечностях, пахнущего алкоголем, забравшего ее от любимой хозяйки и подвергшего столь ужасным испытаниям.

— Спокойствие, только спокойствие, — бормотал я, пройдя таможню и выйдя из здания аэропорта на цементную эстакаду. Счастливый кошковладелец поблизости упорно не наблюдался, эстакада сотрясалась при приближении любого проезжающего мимо средства транспорта, и Багира, получившая печать в иммиграционных бумагах, от колебаний почвы и жары окончательно впала в истерику. Надо ли упоминать о том, что добравшись домой, я был зол и сразу же бросился звонить Сергею.

— Слушай, — Сергей был возбужден. — Ты извини, что я тебя встретить не смог. Забегался. Фигня какая-то, кошку-то мою, оказывается, прописывать надо.

— В каком смысле, прописывать? — Изумился я.

— Ну, оформлять. Прививки, и все прочее. А все документы, билеты, медицинские справки, выписаны на твое имя.

— Ну и что?

— Менеджер квартирного комплекса уперся, как осел. По правилам, я Багиру не могу у себя держать, официально не оформив бумаг на передачу владения.

— Да что они, с ума все сошли, что ли? Это же твоя кошка.

— Говорят, что надо все заверить в агентстве.

— В каком еще агентстве?

— У них здесь, оказывается, есть специальная служба по домашним животным. Ты только не волнуйся, день-другой, и я Багиру заберу. — В трубке раздались гудки.

— Попали мы с тобой в переплет, — сочувственно посмотрел я на свою непрошеную гостью, забившуюся под диван. — Придется тебе лакать молоко из пакета, сидеть на синтетическом ковре, и впиваться в него когтями при каждом мало-мальски существенном землетрясении.

Гнет ответственности лежал пудовым грузом на моей душе. Пришлось поехать ночью в магазин, купить бутылку обезжиренного молока и еще консервы для кошек «Виски», напоминавшие мне о почти что одноименном спиртном напитке. Ваша киска полюбит Виски… Багира консервы не полюбила, она осторожно понюхала открытую консервную банку, брезгливо фыркнула и с оскорблением зарылась в глубину диванных подушек.

И что же мне оставалось делать? Налить с утра молоко в фарфоровую тарелку, и, аккуратно закрыв за собой входную дверь, отправиться на службу.

После любого, даже самого непродолжительного отпуска, цивилизованный человек неизбежно погибает под горой корреспонденции, неоплаченных счетов, тысяч сообщений, пришедших к нему по электронной почте, десятков меморандумов, найденных на своем рабочем месте. Работать в этот день я так и не начал: бегал из одного кабинета в другой, брезгливо стирал сообщения в постоянно отказывающей компьютерной системе, выкидывал бесконечные конверты в мусорную корзину…

Когда я, наконец, добрался домой, Багира была измождена. Она томным взглядом посмотрела мне прямо в душу, и принялась вылизывать свои интимные места. Эта нескромная демонстрация чистоплотности и общей благопристойности не смогла убедить меня в невинности существа, разбившего тарелку и оставившего на ковре мутную, начинающую подсыхать лужицу молока.

— Ну, и кто это напакостил? — Возмутился я.

— Мурр, — кошка грациозно потерлась мне о ноги, и сердце мое растаяло. Что ни говори, существуют еще в этом мире любовь и единение душ…

Проснулся я часа в два ночи, неожиданно сильно расчихавшись. Лунный свет пробивался сквозь наполовину прикрытые пластиковые шторки, шумели деревья за окном, и время от времени что-то громыхало, будто перекатывалась по асфальту пустая консервная банка. Багира, свернувшись комком, лежала рядом со мной и спала, время от времени вытягивая лапы и приподнимая хвост. Кончик этого самого хвоста все время норовил попасть мне в нос и вызывал все новые спазматические порывы неумеренного чиха.

— Киса, — расчувствовался я, погладил Багиру по спине, перевернулся на другой бок, и неожиданно понял, что мне пора жениться, или, хотя бы, заводить постоянную любовницу. Сладкие грезы, снилась мне Лена, потом отказавшая во взаимности сероглазая Марина, и только собрался я признаться всем им в симпатии, как появилась зам. главврача из районного диспансера с обкусанным яблоком, и начала жужжать, как испорченный трансформатор. Яблоко у нее во рту почернело, раскрошилось.

Проснулся я с головной болью. В коридоре надрывался звонок.

— Кого черт несет в такую рань, — я накинул халат и осторожно приоткрыл входную дверь. В коридоре стоял сосед: сухощавый мужчина лет пятидесяти в тщательно выглаженных штанах и в рубашке с короткими рукавами.

— Извините за беспокойство, — сосед неодобрительно уставился на мой халат, покрытый пятнами кофе и в нескольких местах прожженный сигаретами.

— Конечно, никаких проблем, — я сделал неуверенную попытку запахнуть халат, и одновременно проснуться.

— Жильцы нашего дома обеспокоены.

— Чем? — Я невинно уставился своему посетителю в глаза. — Я ничем не обеспокоен, хотя тоже живу в этом доме.

— Видите ли, никогда не знаешь, чего ожидать от ближнего своего.

— Аминь… — Шутка явно была явно излишней, так как посетитель мой насторожился и надул щеки.

— Мы должны проявлять бдительность. Каждый гражданин Америки. Вы согласны?

— Извините, во-первых, я еще пока не гражданин, а во-вторых, скажите, что-нибудь случилось?

— Каждый день в новостях… — забормотал сосед. — Жил себе человек, отличный семьянин, хороший работник, а вечерами убивал девушек. Или вот еще, слышали, на прошлой неделе вице-президент строительной фирмы задушил троих, а четвертую изнасиловал пять раз подряд…

— Вам что-нибудь подписать? Петицию, например, в защиту девушек. Или, вы собираете деньги? На борьбу с преступностью?

— Супруга очень обеспокоена. Только вчера в новостях передавали, что в нашем квартале завелся кошачий убийца — ходит с пилой для стрижки кустов и живьем расчленяет кошек. Нет, поймите, я вас ни в чем не подозреваю, но вчера из вашей квартиры раздавались жуткие кошачьи вопли. Я склонен согласиться с женой в том, что в нормальном состоянии ни одно животное так кричать не будет. Вы ее мучаете? Признайтесь, вы — вивисектор?

— Бог с Вами, о чем вы говорите… Просто я привез кошку из России, это даже не моя кошка, моего знакомого. Кстати, посмотрите — я махнул рукой в сторону открытых кошачьих консервов и разбитой тарелки с молоком. — Кормлю, вчера в магазин специально ездил. «Чего это я оправдываюсь перед этим чайником,» — мне стало противно.

— Так это не ваша кошка?

— Мы пока оформляем документы, день-другой, и все образуется. А животное просто привыкает к новой обстановке, смена часовых поясов… Орет, конечно. Вот увидите, все стихнет.

— Стихнет? — сосед подозрительно посмотрел на меня. — Животное не может все время молчать. Хмм… Во избежание недоразумений, мне бы хотелось удостовериться, что на кошке нет никаких следов телесных повреждений.

— Ну, знаете, это уже слишком! — Я поборол импульсивное желание дать этому идиоту кулаком в нос. — Впрочем, пожалуйста, она еще спит. — Тонкая пленка цивилизации победила. И правда, Багира бесстыдно раскинулась на одеяле…

— Вы… — Посетитель мой закашлялся… — Вы спите… С кошкой? В одной постели?

— Да она сама пришла, — смутился я. — Я всю ночь чихал.

— Извращенец! Отвратительный… — Сосед побагровел от возмущения. — Нам не о чем больше разговаривать!

— Эй, мистер, это уже слишком. Что вы себе позволяете? — Но посетителя моего и след простыл…

— Край непуганных идиотов, — выругался я. — Это же надо. Один дегенерат разрезает кошек пилой, другой вообще какой-то сексуальный маньяк.

— Мяу, — это Багира преодолела, кажется, смену часовых поясов и с интересом понюхала остатки кошачьих консервов.

— Вот тебе, — я достал из холодильника пакет молока. — И запомни, если ты будешь сегодня орать, если посмеешь еще раз разлить молоко! Я… Шкуру с тебя спущу, — почему-то шепотом пообещал я, оглянувшись по сторонам. К счастью, соседи мои не понимали русского языка.

С тяжелым сердцем запер я свою квартиру, и, спускаясь по лестнице, постоял на ступеньках минут пять, прислушиваясь к происходящему за входной дверью. Все было тихо, и, успокоившись, я поехал на работу.

Судьба настигла меня в начале двенадцатого, когда зазвонил телефон.

— Алло, — чертыхнулся я, оторвавшись от экрана компьютера.

— Мистер, — дальше следовала моя фамилия, как всегда до неузнаваемости искаженная.

— Да, — тяжело вздохнул я, предчувствуя, что мне собираются что-нибудь продать.

— Мы звоним из агентства по защите домашних животных. Согласно нашим сведениям, вы — владелец кошки, кличка Багира, серо-белой масти, недавно ввезенной в Соединенные Штаты Америки.

— Совершенно верно, — я судорожно соображал, что мне делать дальше, и решил, что буду говорить правду, правду и ничего, кроме правды.

— Мы бы хотели предупредить вас о том, что неосмотрительное обращение с животным влечет за собой уголовную ответственность согласно законам штата Калифорния.

— Да в чем, собственно, дело? — насторожился я.

— К нам поступила информация. Из вашей квартиры целый день раздается громкое мяуканье.

— Послушайте, ну и что с того? Я только два дня назад привез свою кошку из Москвы, которая в России, а не во Флориде. У животного десинхроноз, смена обстановки. Я же не могу отвечать за перепады кошачьего настроения.

— Тем не менее, мистер, в обстановке любви и заботы, животные никогда не издают надрывных воплей, да еще несколько часов подряд. Возможно, вы не позаботились о питании. Вы в курсе того, что домашние кошки любят разнообразную диету: консервы, печенье, свежее молоко, рыбу.

— Да, я купил несколько банок с консервами, но кошка от них отказалась.

— Этого не может быть! — моя собеседница прониклась праведным негодованием. — Вы ничего не перепутали? Может быть, вы купили собачьи консервы?

— Да какой там… — Дамочка на другом конце телефонной линии начала меня раздражать. — Послушайте, не обращайте внимания на всяких идиотов…

— На вашем месте, я бы не стала называть обеспокоенных и ответственных граждан идиотами. Это характеризует вас не лучшим образом. Мистер, я бы хотела вас предупредить… Вас подозревают в истязании домашнего животного. Вивисекция, сексуальные извращения — серьезные обвинения, имейте это в виду! Вас могут ожидать крупные неприятности. Вы потеряете работу, и можете даже оказаться в федеральной тюрьме!

— Всего доброго, пожалуйста, мне больше не звоните! — Я в ярости бросил трубку. И, как выяснилось, сделал большую ошибку, потому что через пару часов ко мне прибежала перепуганная до смерти секретарша.

— К вам… — она задыхалась и от ужаса вставляла в разговор испанские слова. — Санта Мария! Полиция.

И действительно, в холле меня ожидал страж порядка с внушительной кобурой и незадействованными пока наручниками, нацепленными на пояс. Полицейский был здоровенным, начинающим лысеть верзилой с маловыразительной физиономией.

— Ваши водительские права… Подпишитесь, — страж порядка извлек толстую пачку разноцветных бумаг. — Фиолетовая копия — ваша, желтая — пойдет в муниципалитет, розовая — в комиссию по защите животных, зеленая — в окружной суд. Вы имеете право нанять адвоката. Вы заподозрены в нарушении статьи пятьдесят два, подпункт три, свода законов штата Калифорния.

— Я ничего не понимаю, и ничего не буду подписывать.

— Ваше право, но я бы не советовал оказывать сопротивление властям. Это ничего не изменит.

— Да что произошло, в конце концов!

— Подпишите вот здесь: «Вы уведомлены в том, что ваша квартира была вскрыта представителями общества охраны животных», и вот здесь: «Ваша кошка конфискована тем же обществом и временно, до выяснения определенных обстоятельств, определена в питомник».

— Я… Почему? Квартира? Какое вы имеете право?