Наказание – смерть

– Почему ты так считаешь?

– Посмотри кругом. Здесь было очень много выпив­ки, которая стоит баснословные деньги. Зачем же налет­чику бить бутылки, если их можно взять с собой, а затем продать? Такой погром не могли устроить ради небольшой суммы, которая находилась в кассе, а наличных тут было мало. В подобных местах клиенты расплачиваются пре­имущественно кредитными карточками и чеками.

– Ты знаешь это по собственному опыту?

Рорк невесело усмехнулся:

– Да, по собственному опыту бизнесмена и законопо­слушного гражданина.

– Охотно верю.

– Вы просмотрели записи видеокамер наблюдения?

– Нет никаких записей. Преступник их все уничто­жил.

– Следовательно, он загодя изучил помещение.

– Сколько камер здесь установлено?

Рорк снова полез в свой компьютер.

– Семнадцать. Девять на этом уровне, шесть на вто­ром и еще две на верхнем. Предвидя твой следующий во­прос, сразу сообщаю: клуб закрывается в три часа утра, ну, иногда, может, на полчаса позже. Последнее шоу заканчи­вается в два. Музыканты и актрисы…

– Стриптизерши, – поправила Ева.

– Как тебе будет угодно, – не стал спорить Рорк. – Так вот, они к моменту закрытия уже расходятся. Через час я предоставлю тебе их имена и график выступлений.

– Буду тебе весьма признательна. А почему – «Чисти­лище»?

– Почему я дал клубу такое название? – Его губ кос­нулась легкая улыбка. – Мне оно нравится. Священники рассказали бы тебе, что в чистилище душа искупает грехи, а на мой взгляд, это что-то вроде камеры предварительно­го заключения. Место, где человек сидит, пока наверху ре­шают, приделать ему крылышки или отправить жариться в ад. Но пока он в чистилище, он еще человек.

– А что предпочел бы ты – крылышки или сково­родку?

– В том-то и дело. Я предпочитаю оставаться челове­ком. – Мимо них провезли каталку с трупом. Рорк провел рукой по волосам. – Мне очень жаль, что все так получи­лось.

– Мне тоже. Скажи, пожалуйста, с какой стати поли­ции Нью-Йорка внедрять детектива в твой клуб под видом бармена?

– Не имею ни малейшего представления. Ясное дело, у многих здешних завсегдатаев рыльце в пушку, и они не в ладах с Уголовным кодексом. Да и наркотиками тут могли баловаться, особенно в отдельных кабинках, но никаких крупных незаконных операций тут никто не проворачи­вал – в этом я абсолютно уверен. Иначе мне бы об этом сообщили. Стриптизерши с клиентами не спят, если толь­ко у них нет «желтого билета» (а кое у кого он имеется); несовершеннолетних сюда не пускают ни под каким ви­дом. У меня существуют определенные принципы – даже в этом бизнесе, и я от них никогда не отступаю.

– Да я тебя ни в чем и не виню. Просто хочу получить более полную картину.

– Ты злишься из-за того, что я вообще оказался впу­тан в это дело?

Ева промолчала и взъерошила свои коротко стрижен­ные каштановые волосы. Между тем полицейские откры­ли двери, чтобы выкатить тело Коли наружу, и в клуб на несколько мгновений ворвался хаос уличных звуков. Движение становилось все более напряженным, машины газовали и обменивались короткими нетерпеливыми гуд­ками.

– Да, я злюсь, – наконец согласилась Ева, – но это не имеет значения. Когда ты был здесь в последний раз?

– Давным-давно, даже не припомню. Клуб исправно работал, приносил прибыль, так что поводов для моего личного вмешательства не было.

– Кто здесь управляющий?

– Ру Маклин. Я предоставлю тебе информацию и о ней тоже.

– Не затягивай с этим, пожалуйста. Хочешь пройтись по всему клубу?

– Не имеет смысла. Я был здесь так давно, что уже не помню, как выглядело это место. Но у меня где-то были фотографии. Я их обязательно найду, и тогда уж вернусь сюда и внимательно все осмотрю. Надеюсь, меня сюда пустят?

– Я предупрежу своих людей. Что тебе, Пибоди? – обернулась Ева к своей помощнице, которая явно хотела что-то сказать, но не осмеливалась помешать разговору начальницы с мужем.

– Лейтенант, я связалась с начальником подразделе­ния, в котором служил убитый. Они собираются послать своего человека к его родным, чтобы сообщить им о слу­чившемся, и спрашивают, не хотите ли вы к ним присо­единиться.

– Да, пусть подождут меня. Я уже выезжаю. Мне по­ра, – обернулась она к Рорку.

– Ну и работенка у вас, лейтенант! Не завидую я вам, – пробормотал тот. Видя, что жена нуждается в под­держке, он взял ее ладони и крепко сжал их. – Держись, Ева, а я постараюсь раздобыть для тебя всю необходимую информацию и как можно скорее.

Сказав это, он направился было к дверям, но Ева окликнула его:

– Рорк!

– Да? – обернулся он.

– Мне очень жаль, что с твоим клубом такое сотво­рили.

– А-а! – Рорк махнул рукой. – Это всего лишь дерево и стекло. На свете такого добра навалом.

– Переживает, – негромко пробормотала Ева, прово­жая мужа взглядом.

– Что вы сказали, лейтенант?

– Кто-то перешел Рорку дорогу, и ему это с рук не сойдет. Рорк такие вещи не прощает. Ладно, Пибоди, по­шли. Нас ожидает встреча с женой убитого, и, поверь, это будут тяжкие минуты.

Семья Коли обитала в невысоком и не слишком при­влекательном здании в Истсайде. Ева подумала, что обыч­но в таких районах селятся либо молодые семейные пары, либо отошедшие от дел старики. Место, недостаточно фе­шенебельное для состоятельных людей, но и не трущоба. Дом был хоть и не новым, но вполне аккуратным и чис­теньким – судя по всему, не так давно он подвергся гене­ральному ремонту. Дверь подъезда запиралась на кодовый замок.

Наметанный взгляд Евы сразу же определил двух по­лицейских – женщину и мужчину, поджидавших ее возле подъезда. Она припарковала машину у обочины и поста­вила на приборную доску мигалку, чтобы коллеги из до­рожной полиции не утруждали себя выписыванием штра­фа за стоянку в неположенном месте.

Женщина была стройной, с волосами до плеч. Два ост­рых локона лежали на ее щеках, как лезвия кривых кин­жалов. На ней был дорогой строгий костюм темно-синего цвета и темные очки. Судя по туфлям на высоком каблуке, она занималась кабинетной работой. «Начальница», – безошибочно определила Ева.

Мужчина был широк в плечах, хотя и с небольшим брюшком; в волосах обильно серебрилась седина. На но­гах у него были ботинки полицейского образца – тяже­лые, с толстыми подошвами и начищенные до блеска. Пиджак был ему узковат, рукава обмахрились. «Вете­ран», – подумала Ева. Мужчина ей сразу понравился – лицо его было спокойным и собранным.

Женщина выступила вперед и протянула Еве руку.

– Лейтенант Даллас? Я вас узнала. Вас часто показы­вают в выпусках теленовостей. – В ее голосе прозвучала нотка то ли зависти, то ли упрека. – Я – капитан Рот из сто двадцать восьмого отдела. А это, – сержант Клуни, мой подчиненный. Мы приехали выразить соболезнова­ния вдове нашего убитого товарища.

– Спасибо за то, что подождали нас. Познакомьтесь, это моя помощница, сержант Пибоди.

– На каком этапе находится ваше расследование, лей­тенант?

– Сейчас телом детектива Коли занимаются патолого­анатомы, делу придан статус первостепенной важности. После того как о случившемся будут поставлены в извест­ность близкие погибшего, я немедленно приступлю к под­готовке отчета. – Ева на секунду умолкла, дожидаясь, по­ка мимо проедет ревущий автобус. – А пока, капитан Рот, мы имеем только тело погибшего сотрудника полиции, которого, судя по всему, рано утром в стриптиз-клубе зверски забили до смерти бейсбольной битой.

– Ограбление?

– Маловероятно.

– Каков же в таком случае мотив? Что вы об этом ду­маете?

В груди Евы зашевелилось негодование, которое, как она знала, непременно вырвется наружу, если не взять се­бя в руки.

– У меня пока не сложилось определенное мнение на этот счет, – ответила она. – И вообще, капитан Рот, что вы предпочитаете: стоять на улице и допрашивать меня или прочитать подробный отчет, который я подготовлю в ближайшее время?

Рот хотела было возмутиться, но передумала.

– Намек понят, лейтенант. Буду с вами откровенна. Детектив Коли работал в моем отделе на протяжении мно­гих лет, и я хочу, чтобы мы сами расследовали это убий­ство.

– Я понимаю ваши чувства, капитан, и смею заверить вас, что буду проводить расследование со всей возможной тщательностью.

«Да сними же ты эти чертовы очки! – подумала Ева про себя. – Я хочу видеть твои глаза!»

– Вы, конечно, можете попробовать и, возможно, добьетесь, чтобы расследование передали вам, – добави­ла она. – Но я тоже буду с вами откровенна и предупреж­даю, что я его так просто не отдам. Сегодня утром я стоя­ла над телом Коли и видела, во что его превратили. Уве­ряю вас, я горю желанием поймать убийцу не меньше, чем вы.

– Капитан! – вступил в разговор сержант Клуни, положив руку на локоть Рот. От уголков его светло-голубых глаз разбегались морщинки, и от этого лицо Клуни выгля­дело усталым и располагало к доверию. – Лейтенант! – Он поочередно посмотрел на женщин. – Сейчас все мы находимся во власти эмоций, и это вполне понятно. Но у нас есть работа, которую мы обязаны выполнить.

– Ты прав, Арт, ты прав. Давайте покончим с этим. – Капитан Рот подошла к подъезду и открыла замок с помо­щью универсального полицейского ключ.

Клуни повернулся к Еве.

– Лейтенант, – нерешительно заговорил он, – я по­нимаю, что вы захотите допросить Пэтси, жену Таджа, но прошу вас, не очень на нее сейчас нажимайте. Я представ­ляю, через что ей предстоит пройти. Я сам всего три меся­ца назад потерял сына. Он тоже был полицейским и по­гиб, патрулируя улицы. Такое ощущение, что в тебе про­делали огромную дыру…

– Не волнуйтесь, я не буду бить ее ногами. – Ева во­шла в подъезд, но затем остановилась и, обернувшись к сержанту, сказала уже более миролюбиво: – Сержант, я не знала этого человека, но он был полицейским, и он убит. Для меня этого вполне достаточно. Поняли?

– Хорошо, хорошо! Я все понял.

– Господи, до чего я ненавижу такие моменты! – про­бормотала Ева, следуя за Рот по направлению к лифту. – Как только вы это выдерживаете? – обратилась она к Клуни.

– Честно говоря, мне часто поручают выполнение этой печальной миссии. Говорят, у меня хорошо получа­ется утешать людей, – он смущенно улыбнулся. – Я со­глашаюсь на это. Почему бы и нет, если я могу хоть в ма­лой степени облегчить страдания человека?

Они стояли возле лифта, дожидаясь, пока придет кабина. От улыбки Клуни не осталось и следа, его губы были плотно сжаты.

– Как я это выдерживаю? Сам не пойму. Я знаю одно: на родных погибшего хорошо действует, когда их утешает коп, а когда этот коп и сам пережил подобное горе, у него это получается еще лучше. Вам приходилось терять кого-нибудь из членов семьи, лейтенант?

Ева вспомнила темную комнату, мужчину, лежащего в луже крови, скорчившуюся в углу маленькую девочку, ка­кой она тогда была, и сухо ответила:

– У меня нет семьи.

– Н-да… – только и произнес Клуни, когда, подняв­шись на четвертый этаж, они вышли из кабины лифта.

Они знали, что женщина, которая откроет им дверь, поймет все в первую же секунду. Жена копа, увидев на по­роге троих полицейских с мрачными лицами, тут же дога­дается, с какой вестью они пожаловали к ней в дом. Про­звучат какие-то слова, но они ни черта не будут стоить. С того момента, когда откроется дверь квартиры, жизнь обитающих в ней людей окажется сломанной раз и навсе­гда.

Все началось раньше, чем они успели постучаться. Дверь распахнулась, и на пороге появилась Пэтси Коли – хрупкая женщина с эбонитовой кожей и густой шапкой темных курчавых волос. Она, видимо, собралась на про­гулку: на груди ее в сумке-"кенгуру" сидел младенец. Ря­дом, вцепившись в материнскую юбку, приплясывал ма­ленький мальчик и радостно вопил:

– Идем качаться! Идем качаться!

Пэтси смеялась, однако смех сразу умер в ее глазах и улыбка погасла, когда она увидела пришедших. Замерев как вкопанная, женщина еще крепче прижала ребенка к груди.

– Тадж… – только и сказала она.

Рот сняла очки, однако холодный взгляд ее синих глаз был так же непроницаем, как и темное стекло.

– Пэтси, позвольте нам войти.

Женщина даже не шелохнулась и лишь беспомощно повторяла:

– Тадж… Тадж…

Вперед выдвинулся Клуни и обнял ее за плечи.

– Пойдем, Пэтси. Давай сядем.

– Нет! Нет! Нет!

Мальчик заплакал и стал теребить безвольно повис­шую руку матери. Рот и Ева переглянулись; в глазах обеих было сострадание и ощущение собственной беспомощно­сти. Но тут между ними протиснулась Пибоди и присела на корточки.

– Привет, дружок!

– Пойдем на качели, мама! – жалобно всхлипывал мальчик, и по его пухлым щечкам текли огромные слезы.

– А и вправду, лейтенант, может, мы с парнишкой по­ка погуляем на улице?

– Прекрасная мысль! Молодец, Пибоди! – Ева и сама с трудом сдерживала рвущиеся наружу слезы. – Миссис Коли, если не возражаете, моя помощница пойдет с ва­шим сыном погулять. По-моему, это сейчас будет лучше всего. Как его зовут?

– Чед. – Пэтси посмотрела на сына, словно выходила из глубокого сна. – Мы с ним обычно гуляем в парке, в двух кварталах вниз по улице. Там качели…

– Не беспокойтесь, миссис Коли, я о нем позабо­чусь. – С ловкостью, удивившей Еву, Пибоди подхватила мальчика на руки и вышла на площадку. – Эй, Чед, ты любишь соевые хот-доги?

– Давай я возьму у тебя малышку, Пэтси. – Клуни расстегнул «кенгуру», высвободил ребенка и, к ужасу Евы, передал его ей.

– Послушайте, я не могу… – попыталась протесто­вать она, но автоматически протянула руки и приняла де­вочку. Ладони у Евы сразу вспотели. Девочка пролепетала что-то непонятное, и, встретившись с доверчивым взгля­дом больших темных глаз, Ева окончательно утратила присутствие духа. Она огляделась в поисках помощи, од­нако Рот и Клуни уже усадили Пэтси на диван и располо­жились по обе стороны от нее. Комната была небольшой, но уютной. На ковре были разбросаны игрушки, в воздухе пахло тальковой присыпкой, карандашами и сахаром. Пахло детьми.

На полу возле стула стояла большая корзина с выстиранным, но еще не выглаженным бельем. Ева облегченно вздохнула и положила ребенка поверх белья.

– Лежи смирно, – прошептала она, неумело поглади­ла девочку по темной головке и только после этого вновь осмелилась дышать.

Ева обернулась и посмотрела на сидящих. Пэтси била дрожь, она вцепилась в руки Клуни и не выпускала их. Из ее груди не вырывалось ни звука, но по лицу градом текли слезы.

Ева наблюдала эту сцену, и у нее щемило сердце. «Ви­димо, у них очень дружный отдел, – думала она. – На­стоящая семья. И когда наступил тяжелый момент, все встали плечом к плечу, чтобы поддержать друг друга».

Горе заволокло комнату подобно туману. И теперь оно поселится здесь надолго – до тех пор, пока время не зарубцует ужасную рану.