Иван царский сын и серый волк

Но делать нечего, взяли они у отца благословение и поехали двое отыскивать жар-птицу. А как быть? Время было старинное, тяжелое для детей. Что родители повелят, то и будешь делать. А не то враз без вкусной еды и без крыши над головой останешься. Вытолкает тебя любимый царь-папа взашей из дворца, и пойдешь ты в соседнее царство бедствовать да улицы подметать. Да, было ВРЕМЯ в энто ВРЕМЯ!

Но если эти двое ехать не хотели, то Иван-царевич сам стал напрашиваться:

— Пусти меня, царь-батюшка-родитель, своего счастья попытать. Дай мне твое благословение.

А царь-батюшка-родитель не соглашался. Он так молвил:

— Нет уж. Ты еще молод и к дальнему пути непривычен. Еще я тебе скажу, что ты своих братьев в два раза умнее будешь. (Что от них проку? Им бы только есть поболе да на жеребцах скакать. И сами они как жеребцы. Им бы все на девок глаза свои пялить.) А как война, а я заболею? А если бунт в моем царстве сделается? Кто меня заменит?

Потом он нагнулся к Ивану-царевичу и говорит:

— Ты знаешь, Ванюша, мне как-то спокойнее без них.

Да только Иван-царевич на своем стоял:

— Пусти меня, батюшка, силу мою проверить молодецкую. Характер свой закалить юношеский.

Царь-папа еще сильнее уговаривал его никуда не ехать:

— А если я помру вдруг, кто будет царством управлять? А если неприятель под наши области подступит, а командовать войсками будет некому? А если несогласие будет между нашим народом?

Только никак он не умел удержать Ивана-царевича. Иван-царевич так молвил:

— Пока, царь-папа-батюшка, у тебя есть яблоки оздоровительные, тебе бояться нечего. А как я тебе птицу добуду, ты вообще расцветать начнешь и молодеть.

Убедил он царя-батюшку-папу. Уж больно царь Берендей-Василий-Выслав Андронович хотел этой птицей владеть. И не очень-то он верил, что Петр-царевич и Данила-царевич сумеют сию птицу достать.

Иван-царевич взял у родителя благословение, выбрал себе коня покрепче, сухарями запасся и в путь. На всякий случай захватил он три яблока оздоровительных:

— Дорога трудная. Не понадобятся, я их обратно привезу.

Сел он на коня и поехал. И ехал, сам не зная, куда едет.

Ехал он, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. Иногда скакал. А все больше ехал, ехал, ехал. Ехал, ехал, ехал. И уж даже не знал, где он — в своем ли царстве или в чужое заехал.

Ведь тогда границы не означены были. И ненароком, того вовсе не желая, можно было из триодиннадцатого в тридвенадцатое царство попасть, а еще хуже того — в тритринадцатое. А кто там командует, в этом тритринадцатом царстве, и что там с чужеземцами делают — один бог ведает.

Только видит он — в чистом поле стоит столб. А на столбу написаны эти слова:

«Кто поедет от столба сего прямо, тот будет голоден и холоден.

Кто поедет от столба в правую сторону, тот будет здрав и жив, а конь его будет мертв.

Кто поедет от столба сего в левую сторону, тот сам будет убит, а конь его жив и здрав останется».

«Ничего себе условия игры! — подумал Иван-царевич. — Куда ни кинь, всюду клин. Впору от столба сего в обратную сторону ехать».

И так он решил:

— Поеду-ка я в правую сторону. Хоть коня потеряю, зато сам жив останусь. А сам жив останусь, даст бог, другого коня заведу.

Конечно, это говорило о его неправильном отношении к животным, но другого выхода у него (на его взгляд) не было.

И поехал он в правую сторону. Ехал, ехал, ехал, ехал… Два дня ехал. Кругом поля, леса разные. Деревеньки иногда маленькие с церквушечками… В общем, ничего интересного. Так, ежедневщина.

Зато на третий день сразу интересно стало. На третий день вышел ему навстречу большой-пребольшой серый волк. Такой большой, что больше и не бывает. Размером с тигра. Ивана нашего, царевича, даже пот прошиб.

Этот тигро-волк говорит таким грубым голосом:

— Ты что, младой юноша Иван-царевич, не читал, что на столбе написано?

Иван-царевич так испугался, что с коня упал. Он и не подозревал, что на свете говорящие волки живут такого размера.

Тигро-волк подошел к его коню, разорвал его надвое и пошел прочь.

(По другим сведениям, все не так было. По другим сведениям, Иван-царевич устал, слез с коня, спутал его, а сам спать лег. А как проснулся — смотрит, нет коня, а вокруг лежат кости одни обглоданные. За ночь кто-то коня съел… слопал.) Заплакал тут (в обоих случаях) Иван-царевич:

— Как же мне жить теперь без верного друга? Конь, мой конь, конь вороной, зачем ты меня покинул? Конь, мой конь, конь вороной, на кого же ты меня оставил!

Очень он сильно сокрушался и плакал. Он шел пешком и все еще плакал. Целый день он шел и целый день плакал.

И вдруг его нагнал серый тигро-волк.

Он сказал:

— Жаль мне тебя, Иван-царевич, что ты пешком идешь. И того мне жаль, что я твоего коня заел. Добро! Садись на меня, на серого волка, и скажи, куда тебя везти и зачем?

Иван-царевич рассказал, куда и зачем послал его родной батюшка. Серый волк выслушал и засмеялся даже:

— Повезло тебе, Иван-царевич, что я твоего коня съел. Да на своем коне ты туда и в три года бы не доехал. Я один знаю, где жар-птица живет. Держись за меня крепче.

И помчался он пуще коня.

Иван-царевич подумал даже: «Хорошо бы этот тигро-конь (серый волк) у меня навсегда остался. И поговорить с ним можно. И бегает он быстро. И загрызет он в один момент кого следует. Одна беда — кормить его дорого. Ему ж в день не меньше коровы давать надобно».

Ехали они, ехали… (Впрочем, ехал-то один Иван-царевич, серый волк все больше вез)… и как раз ночью подъехали к каменной стене.

Серый волк остановился и сказал:

— Ну, Иван-царевич, слезай ты с меня, с серого волка, и полезай через эту каменную стену.

— И что там? — спросил Иван-царевич.

— Там за стеною сад. В том саду жар-птица сидит в золотой клетке. Ты жар-птицу возьми, а золотую клетку не трогай. Ежели клетку возьмешь, тебе оттуда не уйти ни за что. Тебя враз поймают.

Удивительный волк попался Ивану-царевичу, все-то он знал.

И Иван-царевич пошел на это дело. Перелез он через стену, видит — перед ним и вправду сад. Красивый, как в сказке. Деревья разные диковинные и неизвестные растут, и ни одной тебе там елки или осины. Птицы всякого калибра (очевидно, колибри) летают цветные. И тишина.

В саду клетка золотая стоит на земле. В клетке птица-жар сидит. Тихонько так бренчит и вся светится. И народу вокруг — никого, пусто. Хоть бы дохленький какой сторожишка стоял.

И подумал Иван-царевич: «А чего церемониться-чикаться? Возьму-ка я ее вместе с клеткой. И кусать она меня за руку не будет. И кричать, как двести бешеных куриц, как тогда в саду, не станет. И транспортировать ее легче. Вона, сад-то совсем пустой!» Как решил, так и сделал. Но как только взял он клетку, шум и гром пошел по всему саду чудовищный. Ибо к этой клетке струны были приведены особые. (Что там крик двухсот испуганных куриц! Шум был как от тысячи наковален!) Караульные тотчас же проснулись, прибежали в сад и поймали Ивана-царевича.

Сначала они накостыляли ему как следует, а потом его накостыленного к своему царю привели. (Царя этого, по одним источникам, звали Долматом, по другим — Афроном.) Царь Долмат-Афрон как увидел Ивана-царевича, так с ходу и закричал:

— Как не стыдно тебе, младой юноша, воровать? И одет ты вроде прилично, и вид у тебя не голодающий. Может, ты даже из хорошей семьи. Давай рассказывай, кто ты будешь такой? И откуда?

Иван-царевич запираться не стал:

— Я буду Иван-царевич, сын царя Выслава (Берендея-Василия) Андроновича. Приехал я из тридесятого царства. Я вроде как в командировке. Меня царь-папа-батюшка за птицей послал.

Потом он осмелел и молвил:

— А чего она сама к нам прилетала яблоки воровать? Чуть дерево оздоровительное не испортила. Вот и велел мне царь-батюшка Берендей эту птицу добыть.

На что ему царь Долмат-Афрон отвечал:

— Что с нее взять, она — птица глупая, все равно что курица. А ты же ведь — царевич, не простой мужик. И если бы ты добром ко мне пришел да всю правду рассказал, я бы тебе эту птицу честию отдал. Так ведь нет, ты же на кражу пошел.

Он посмотрел, как его слова воспитательно на царевича действовали, и дальше молвил:

— Вот ты подумай своей царевичевой башкой: хорошо ли будет, когда я разошлю во все государства о тебе объявить, как ты в моем государстве нечестно поступил?!

Иван-царевич подумал своей царевичевой башкой и отвечал:

— Нехорошо.

Но все-таки он на своем стоял:

— А чего она сама к нам прилетала яблоки воровать?!

Царь Долмат (Афрон) больше спорить не стал:

— Тогда так, — молвил он, — у меня есть к тебе предложение. Если сослужишь мне службу, съездишь за триодиннадцать земель в тридвенадцатое государство царя Кусмана, достанешь мне коня златогривого, я тебе и вину прощу, и жар-птицу отдам.

Иван-царевич пригорюнился, голову ниже пояса повесил.

— Чего это ты закручинился? — спрашивает его царь Афрон-Долмат. — Что тебя смущает?

— Больно имя нехорошее!

— Как хочешь, — сказал ему царь Долмат-Афрон. — Только если ты мне коня от царя Кусмана не добудешь, я во все государства дам знать, что ты — нечестный вор.

(Как будто воры честные бывают.)

Пришлось царевичу согласиться. Пошел он к своему серому волку. Пришел весь в синяках, бока болят. И все ему рассказал.

Волк, конечно, не обрадовался. Он плюнул даже:

— Ну что я тебе говорил! Для чего ты слова моего не слушался и золотую клетку взял? Ты что, совсем? А еще царевич!

— Виноват я перед тобой, — сокрушается Иван-царевич. — Кругом виноват. Ты мне столько хорошего сделал.

И так закручинился Иван-царевич, что волку даже жалко его стало:

— Добро, быть так! — молвил он. — Садись на меня, на серого волка. Я тебя свезу, куда тебе надобно.

Хотел Иван-царевич ему на спину влезть, да никак. Бока болят, руки не слушаются. (В результате караульного накостыления.) И тут он про оздоровительное яблоко вспомнил. Достал он яблочко, съел его, и сразу и бока прошли, и синяки исчезли, и снова он сделался как новенький.

Сел Иван-царевич серому волку на спину и помчался серый тигро-волк аки стрела из лука.

Если бы, к примеру, в одно время и лучник стрелой выстрелил и серый волк помчался, то они рядом бы бежали.

И Иван-царевич мог бы стрелу рукой трогать.

Долго ли бежали они, коротко ли, никто не знает. Только прибежали они наконец в царство царя Кусмана.

Царство как царство — кругом деревушечки да церквушечки, да дворец в середине (других царств тогда не было), и погода вокруг отличная — желтое солнце и урожаи зреют: яблоки там, картошка… (Впрочем, тпру! Насчет картошки ошибочка вышла. Тогда еще картошку из Америки не внедрили, так что скажем сызнова…) …и погода вокруг отличная — желтое солнце и урожаи зреют: яблоки там, пшеница.

Серый волк и здесь про все порядки знал. Он дождался ночи и молвил Ивану-царевичу:

— Видишь там, за дубами, конюшни белокаменные. Ступай туда. Теперь караульные конюхи все крепко спят, и бери ты коня златогривого. Понял?

Иван-царевич головой кивает — мол, понял, как не понять. Волк продолжает:

— Только там на стене висит золотая узда. Ты не бери ее, а то худо тебе будет. Ясно?

— Чего же тут неясного? Все проще пареной репы — коня бери, узду не трогай, коня бери, узду не трогай — и дурак поймет.

И пошел Иван-царевич на это дело.

Вступил он в белокаменные конюшни из чистого белого камня. В конюшнях тишина. Только сильный храп слышен — конюхи спят, и кони ногами топают.

Конюшня длинная, светлая, и коней в ней много. И вороные, и гнедые, и пегие. И все — скакуны! Но самый красавец, конечно, — конь златогривый. От его гривы так свет и льется по всей конюшне. За версту этого коня видно.

Взял Иван-царевич этого коня и пошел было назад.

Но увидел на стене золотую узду и так на нее прельстился, что решил снять ее с гвоздя. Он так подумал: «Авось не загремит, если ее брать аккуратненько! Это серый волк перестраховывается».

Только он за узду схватился, она возьми и загреми! Да на весь царский дворец! К ней для такого дела струны были приведены. Гром стоял, как от двух тысяч наковален!

Караульные конюхи тотчас проснулись, прибежали, Ивана-царевича поймали (опять же как следует ему врезали) и повели к царю Кусману.

Стоит он перед царем врезанный, голова опущена, вид помятый. А царь Кусман спрашивает:

— Ох ты гой еси, младой юноша! Скажи мне, из которого ты государства, и которого отца сын, и как тебя по имени зовут?

На то отвечал ему Иван-царевич: