Помоги проекту - поделись книгой:
– Я вас более не держу. Мне нужно быть в Петергофе…
Пристав откланялся, но Мышецкий еще долго не мог успокоиться. Вышагивал по кабинету, задевая мебель длинными ногами. Потом умылся, посвежел, ладонью промассажировал себе живот (легкая гимнастика по принципу профессора Лесгафта). Пора было приступать к обязанностям делового человека…
Сергей Яковлевич вышел из кабинета.
– Мой друг! – позвал он лакея. – Мне одеваться. Темляк на шпагу, тот – серебряный. Да мундир, что от Буланже привезли на прошлой неделе… Быстро!
Внимание его привлек шум в передней. Мышецкий перегнулся через перила и увидел, что лакей не пускает с крыльца какого-то странно одетого человека.
– Что там? – спросил он.
– Да вот, ваше сиятельство, – донеслось снизу, – бродяга тут… до вашей милости просится!
– Так пропусти же, – распорядился с высоты Мышецкий. Вскоре послышался надсадный кашель, и в кабинет без робости вошел пожилой человек: редкая бородка, впалые щеки, печальные глаза больного. Медленно стащил он с головы крестьянский треух, из которого выпал карандашик.
– Спасибо, что вы за меня вступились, – просто сказал посетитель. – «Лакеи вообще люди не щедрые, но гаже всех из них усердные!»
Мышецкий усмехнулся: в этом человеке он сразу обнаружил какое-то подкупающее достоинство. Быстро нагнулся князь из кресла и поднял уроненный карандашик, опередив старика.
– Прошу, – сказал он. – Чем могу быть полезен?
– Я, как и вы, – начал незнакомец, – отчасти близок к делам российской статистики…
– Имеете труды?
– Да. – Незнакомец внятно перечислил названия.
– Простите, но я не знаю таких работ.
– И не можете знать, ибо они изданы в эмиграции…
Посетитель помолчал, словно проверяя, какое он произвел впечатление своим признанием. Но лицо столичного бюрократа было натренировано на спокойствии, и тогда незнакомец продолжил:
– Узнав, князь, о вашем назначении в отдаленную губернию, я решил воспользоваться случаем, чтобы предложить вам свои услуги… Как статистик, конечно!
В ответ холодно блеснули стекла пенсне.
– Так. Но… э-э-э, не знаю, как зовут вас.
– Кобзев, – назвал себя незнакомец, и князь Мышецкий почему-то сразу решил, что это не настоящая фамилия.
– Хорошо. Где же вы служили в последнее время, господин Кобзев?
За окном просветлело солнечно, Христос – в узлах и в рубище – смотрел из глубины, как живой человек, прислушиваясь.
– Я был на поселении в Иркутской губернии, – ответил Кобзев. – Там же и служил по вопросам статистики кочевых народов.
– Хм… А до ссылки?
– Дело в том, князь, что до Иркутска я был сослан в Шенкурск, где также очень интересовался цифрами.
– А именно?
Загибая тряские синеватые пальцы, Кобзев перечислил:
– Например, по выгонке дегтя, отхожим промыслам, санным извозам, дубильным веществам и прочее.
Сергей Яковлевич был несколько растерян:
– Скажите, господин… э-э-э Кобзев, почему вы обратились именно ко мне?
Кобзева же подобный вопрос не смутил:
– Видите ли, князь, я давно слежу за вашими статьями…
– Ну и что? – обрадовался Мышецкий, как ребенок.
– Нет, – осадил его Кобзев. – Я не согласен с ними. Вопросы, требующие социального разрешения, вы пытаетесь разложить на отдельные экономические задачи. Вы не вспахиваете, а лишь бороните почву… Но дело не в этом!
– А в чем же тогда?
Кобзев посмотрел на свои разбитые валенки, под которыми расквасился от талого снега ворс ковра, и закончил уверенно:
– Мне понравился в ваших работах их общий тон – искренне-благожелательный к русскому народу. Вы желаете, князь, поступить хорошо, но не знаете, как это делается. Однако, независимо от этого, я заранее решил, что у вас доброе сердце и вы не оставите человека одинокого, никогда не имевшего своего угла…
Мышецкий был растроган:
– Конечно же! Я возьму вас в Уренск и найду посильную для вас должность. Хотя бы по казенной палате…
Кобзев замотал тощенький шарф, надвинул треух:
– Благодарю. Я, кажется, не ошибся в вас, князь! Сергей Яковлевич посмотрел на его тряские пальцы:
– Извините, но вы… не пьете?
– Нет, князь. Просто я очень мерзну.
– Постойте! А где вы живете?
Кобзев замялся. Мышецкий подумал: «День еще только начинается, и хорошо бы отметить его начало добрым поступком».
– Кажется, я вас правильно понял, – сказал он Кобзеву.
– Понять не трудно, – ответил тот с улыбкой. – Тем более, что права на прожитие в столичных городах я не имею…
– Так вот, слушайте, – расщедрился Сергей Яковлевич. – На запасных путях Николаевской дороги, возле Чубарова переулка, для меня приготовлен вагон. Вагон министерства, со всеми удобствами. Я напишу записку, и вы перебирайтесь жить туда. Сегодня я отправлю на станцию книги, и вам, таким образом, скучно не будет…
Взлягивая копытами комья рыхлого снега, серебристый рысак вынес его с Миллионной на площадь перед притихшим дворцом. Ветер с Невы трепал орленые штандарты. Описав полукружие, возок нырнул под гулкую арку Главного штаба, и рысак шарахнулся «траверсом», с ходу вывернув на заснеженный, звенящий конками Невский.
– Осторожнее, черт! – выругал его Мышецкий. – Не вывали меня в сугробы…
Да, сегодня это опасно: в мундире, расшитом золотой канителью, в треуголке клинышком, со шпагой на боку – как бы он был смешон вылезающим из сугроба!
За дворцом Строгановых, ухнув на разгоне с моста, возок пролетел мимо громадных витрин, за изморозью которых нежились дары тропиков: груды ананасов и апельсинов, восковая сочность фиников, тяжелые грозди винограда над марципановыми тортами.
– Останови у думской башни, – велел Мышецкий.
Придерживая рукою шпагу, порскавшую под тяжелой шубой, Сергей Яковлевич торопливо поднялся на второй этаж Гостиного двора. Почти пробежал вдоль лавок, обостренно обоняя запахи жаровен и дамских духов, застывающие в морозном воздухе…
«Петербург!.. Петербург!..»
В небольшой комнатке, заваленной книжной рухлядью, сидели возле заветных дверей двое: маститый ученый в скромной купеческой чуйке и молоденький купчик в элегантном фраке.
– Господа, – обратился к ним Мышецкий, – очевидно, вы тоже к Осипу Мавровичу?
– Да-с, – поклонился купчик, с вожделением обозревая яркое оперение камер-юнкерского мундира.
Мышецкий щелкнул крышкой мозеровского полухронометра:
– Я чрезвычайно озабочен во времени, господа, – вскоре мне следует быть в Петергофе… Не соблаговолите ли вы пропустить меня впереди?
Его пропустили, не прекословя, и Сергей Яковлевич поднялся по узенькой лесенке в конторку издателя и книготорговца Вульфа.
– Вы узнаете меня, Осип Маврович?
Вульф разогнал перед собой табачный дым, по-негритянски толстые губы его раздвинулись в белозубой улыбке.
– Ну как же, как же, – заговорил приветливо. – Я вас помню еще вот таким… А ваш батюшка собирал все, что напечатано в мире о парфорсной охоте.
– Именно так, – взгрустнул Мышецкий. – Теперь навещаю вас я… по примеру папеньки!
– Уж не охота ли верхом с гончими?
– Нет, любезный Осип Маврович, нет. Папеньки давно не стало, а гончие распроданы. Мы ведь сильно обеднели за эти годы, даже породнились с купцами. Но я, если помните…
– Конечно, помню! – щеголял Вульф прекрасной памятью. – Обзоры губернских статистических комитетов – так ведь?
Они посмотрели один на другого, словно заговорщики. Вульф подмигнул выпуклым и влажным, как у лошади, глазом.
– Дайте-ка вас пощупать, – вытянул он толстые пальцы. – Ох, и суконце!.. Значит, уже и камер-юнкер? Я кое-что слышал. Только зачем же вы, молодо-зелено, забираетесь в эдакую глушь? Ай-я-яй! Или задолжали в Петербурге?
– Служить можно везде, – скромно ответил Мышецкий. – Да и жизнь в провинции дешевле. Квартира казенная. Дрова бесплатно. Переезд за счет министерства. Как-нибудь…
– Ну а я разве отговариваю? – Вульф придвинул к нему палисандровый ящик с сигарами, похвастал: – Вот именно эти, прошу… «Корона Британии», сорок два рубля полсотни. С ума можно сойти… Только для избранных!
Они молча раскурили сигары, и Вульф приступил к делу:
– Итак, чем я обязан?
– Осип Маврович, – начал Мышецкий с чувством, – я хотел бы служить отечеству от души, на совесть…
– А как же иначе? – возмутился Вульф.
– Со знанием дела, – подчеркнул Мышецкий, – без дряблого дилетантства!
– Милый князь, – воскликнул Вульф, – это как раз то, что требуется в наше проклятое время!
– А потому, – закончил Сергей Яковлевич, – помогите мне ознакомиться с Уренской губернией заранее. Дорога предстоит дальняя, времени для чтения достаточно… Куда же вы, Осип Маврович?
Но Вульфа уже не было: он исчез под столом, долго сопел там от напряжения и брякнул перед князем два огромных тома.
– Вот вам материалы о переселенцах, – сказал он, сияя. – Это, пожалуй, первое, с чем вам придется встретиться.
– Беру, – обрадовался Мышецкий. – Но война, кажется, затормозила переселение хлеборобов?
– Затормозила – сие верно, – согласился Вульф. – Но остановить тягу людей к хлебу не смогла. Захотят ли люди воевать дальше. – Вульф не знает, но то, что они будут кушать хлеб, это я знаю точно: будут, подлые!
– Там, кажется, можно встретить засоление почвы, – напомнил Мышецкий. – Нет ли чего? А заодно и по родовому праву среди кочевых народов? Найдется?
– Как не быть? У бедного Вульфа все есть… Дальше!
– Генерал Аннинский, Семен Романович…
– Мой старый покупатель!
– Так вот, он гонит сейчас дорогу через пески куда-то к черту на кулички…
– На Казир-Тушку, – пояснил Вульф. – Стыдно не знать!
– Тогда отложите, Осип Маврович, о строительстве насыпей и мостов на полупустынных почвах.
– А знаете ли вы, – смаковал свои познания Вульф, – что в Уренске большая тюрьма для пересыльных арестантов? Советую взять последние отчеты тюремного комитета, не пожалеете!
– Беру.
Далее Вульф отщелкивал цены на счетах, сердито выкрикивал, словно ругался:
– Транспортабельность чаевых товаров… Там как раз перевалочная база чайной фирмы Иконниковых!
– Беру.
– Удешевленное строительство холерных бараков для пустынных местностей?
Поделиться книгой: